Аннотация. В статье на основе широкого комплекса источников рассматривается недостаточно изученная проблема, связанная с проявлением среди красноармейцев одного из факторов, тормозивших процессы создания Красной армии и её участия в боевых действиях на Восточном фронте на начальном этапе Гражданской войны, — нежелания некоторых солдат воевать за пределами территории формирования воинской части или подразделения. По этой причине отдельные директивы и приказы вышестоящего руководства не всегда встречали понимание в красноармейской массе. В результате бойцы отказывались выполнять распоряжения начальства. Это приводило к серьёзным конфликтам, которые зачастую заканчивались вооружённым подавлением вспыхивавших выступлений. Подобные столкновения происходили во всех воинских объединениях Восточного фронта на протяжении второй половины 1918 — начала 1919 года, что свидетельствует не только о значительных масштабах явления, получившего название «региональный патриотизм», но и о неспособности вышестоящего руководства решить данную проблему, несмотря на предпринимавшиеся меры.
Ключевые слова: Гражданская война в России; Восточный фронт; Чехословацкий корпус; Среднее Поволжье; Приуралье; Саратов; Самара; Уфа; «региональный патриотизм»; дисциплина; интернационалисты; А.Ф. Мясников; И.С. Кутяков; Л.Д. Троцкий; Г.К. Восканов.
Summary. On the basis of a wide range of sources, the paper deals with the insufficiently studied problem connected with the manifestation of one of the internal factors which hindered the processes of the Red Army formation and its participation in the military actions on the Eastern front at the initial stage of the Civil war: unwillingness of some soldiers to fight outside their military unit or subdivision territory. For this reason, individual directives and orders of the higher command did not always meet with understanding in the Red Army masses. As a result, soldiers refused to carry out the orders of their superiors. This led to serious conflicts, which often ended in armed suppression of outbreaks. Similar clashes occurred in all military units of the Eastern Front in the second half of 1918 and early 1919, indicating not only the significant scale of the phenomenon called «regional patriotism», but also the inability of the superior leadership to solve the problem, despite the measures taken.
Keywords: Russian Civil War; Eastern Front; Czechoslovak Corps; Middle Volga Region; Cisurals; Saratov; Samara; Ufa; regional patriotism; discipline; internationalists; A.F. Myasnikov; I.S. Kutyakov; L.D. Trotsky; G.K. Voskanov.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
НАУМОВ Евгений Олегович — старший научный сотрудник отдела истории Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия, кандидат исторических наук
«…ПРОШУ ОТПРАВИТЬ НАС НА СВОЙ ФРОНТ»
«Региональный патриотизм» на Восточном фронте Красной армии во второй половине 1918 — начале 1919 года
Идеологическим базисом, на котором была основана пропагандистская работа комиссаров Красной армии среди солдат в годы Гражданской войны в России 1917—1922 гг., являлся тезис о необходимости защиты зарождавшегося социалистического государства, которое находилось под угрозой порабощения интервентами и внутренней контрреволюцией. Однако на начальном этапе создания Вооружённых сил Советского государства многие бойцы с трудом воспринимали такую агитацию, выступая с ответными, прямо противоположными требованиями и высказываниями. Суть их заключалась в стремлении солдат защищать исключительно родной регион (губернию, уезд), где создавалось то или иное воинское формирование. Это явление можно назвать «региональным патриотизмом». Подобные настроения широко стали проявляться с начала июня 1918 года, когда перед воинскими частями и подразделениями, находившимися на востоке страны, была поставлена задача подавления антибольшевистского мятежа солдат Чехословацкого корпуса.
В историографии данная проблема комплексно и целенаправленно не изучалась. Как правило, в литературе встречаются лишь отдельные упоминания о «региональном патриотизме». Советские исследователи считали подобное поведение солдат признаком «партизанщины», характерной для многих частей и подразделений Красной армии на начальном этапе её строительства1. Самые яркие случаи проявления «регионального патриотизма», получившие отражение как в биографической2, так и в мемуарной литературе3, имели место в 4-й армии Восточного фронта. Эта тема затрагивалась и в современной историографии, где стоит выделить работы историка А.А. Симонова, посвящённые боевому пути частей и подразделений Николаевской и Самарской дивизий 4-й армии4. С учётом достижений советской и современной российской историографии, а также с опорой на обширную источниковую базу, включающую опубликованные и неопубликованные материалы и воспоминания, в данной статье впервые даётся характеристика ключевых особенностей «регионального патриотизма» на примере Восточного фронта Красной армии во второй половине 1918 — начале 1919 года.
Формирование крупных воинских объединений на востоке страны началось 31 мая 1918 года, когда приказом народного комиссара по военным делам Л.Д. Троцкого на территории Саратовской, Пензенской и Симбирской губерний был создан Чехословацкий фронт под командованием А.Ф. Мясникова5. Однако ему по целому ряду причин не удалось решить задачи по разоружению взбунтовавшегося Чехословацкого корпуса и предотвращению его продвижения на восток. Поэтому 13 июня 1918 года председатель СНК В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий подписали постановление о создании нового органа управления войсками, действовавшими в Поволжье и Приуралье, — Революционного военного совета в составе главнокомандующего М.А. Муравьёва и комиссаров П.А. Кобозева и Г.И. Благонравова6. В период с середины июня по середину августа 1918 года на Восточном фронте были созданы 5 армий: 1-я (19 июня), 2-я (не позднее 22 июня), 3-я (с 14 июня по 20 июля именовалась как Северо-Урало-Сибирский фронт), 4-я (с 20 июня по 20 июля именовалась как Особая армия), 5-я (16 августа)7. Данные объединения пополнялись как за счёт воинских частей и подразделений, расположенных в прифронтовых губернских и уездных городах Поволжья и Приуралья, так и путём использования формирований, прибывших на восток страны из других регионов республики8. Подавляющее большинство указанных частей и подразделений не выступали против участия в боевых действиях с Чехословацким корпусом, а затем Народной армией Комуча. Однако некоторые военнослужащие отказывались выполнять приказы по захвату или обороне территории, с которой они не были тесно связаны.
Несмотря на то, что при анализе источников явно бросается в глаза шаблонность заявлений и действий красноармейцев, далеко не всегда совпадали обстоятельства, при которых они высказывались о необходимости защиты исключительно своего родного региона. Так, можно выделить группу воинских частей и подразделений, отказывавшихся под вышеуказанным предлогом покидать тот или иной населённый пункт, в котором солдаты находились на момент появления приказа о выступлении на фронт. Как правило, это было характерно для небольших отрядов, сформированных местными органами власти. Например, солдаты Казанского отряда перед командировкой в распоряжение временно исполнявшего должность командующего Чехословацким фронтом В.В. Кураева в начале июня 1918 года заявили, что «в Самару ехать не следует, а лучше подождать, пока неприятель подойдёт к Казани, и тогда уже дать ему бой»9. Спустя несколько дней красноармейцев всё же удалось уговорить выполнить приказ об отправке на фронт. Однако после первого столкновения с противником отряд самовольно покинул боевой участок и вернулся в Казань10.
Похожий случай произошёл в начале июля 1918 года, когда работники Высшей военной инспекции11 и командование 2-й армии занимались организацией обороны Уфы от наступавших частей Чехословацкого корпуса. Из-за «регионального патриотизма» жителей окрестных уездов военному командованию не удалось сосредоточить в своих руках достаточное количество красноармейских отрядов, что являлось одной из причин падения города: «Когда, например, неприятель подходил к Уфе и подготовлялась мобилизация, бирские крестьяне заявили, что мобилизоваться для защиты Уфы они не намерены, а будут защищать только Бирск. Даже некоторые уральские рабочие, самоотверженно шедшие в бой, желали защищать только свои участки»12. В 3-й армии согласно политической сводке от 31 августа 1918 года добровольцы села Арамашевского, действовавшие в районе Алапаевска Пермской губернии, потребовали «оставить их на участке фронта, наход[ящемся] близ их села»13.
Довольно много проблем у военного руководства возникло в конце июля — начале августа 1918 года, когда предпринимались попытки направить на Восточный фронт воинские части и подразделения, находившиеся на западном участке завесы, созданном весной 1918 года для обороны указанной территории от наступавших немцев. Неудивительно, что события, происходившие летом 1918 года на востоке страны, в сотнях километрах от западных губерний, мало интересовали солдат данного региона. О тех настроениях, которые господствовали среди красноармейцев, лучше всего свидетельствует резолюция общего собрания 2-го пехотного полка Могилёвской дивизии от 31 июля 1918 года. В документе сообщалось, что солдаты, «не освободив своих семей от германского ига», и «впредь до оттеснения германцев на их территорию» выступать на Восточный фронт не будут. Кроме того, красноармейцы были уверены, что «чехословаки борются за власть народа и хотят всех нас привести к более дружной организации»14. Подобная риторика была вызвана активной левоэсеровской агитацией среди солдат дивизии против Брестского мира, что в итоге привело к серьёзным волнениям в г. Орше, где располагались части соединения15.
Однако местным властям удалось переломить столь радикальное настроение солдат и организовать отправку на Восточный фронт большого количества частей. Например, по воспоминаниям комиссаров, первоначально многим красноармейцам Курского полка «эта перспектива не нравилась, ибо полк состоял в большинстве из уроженцев тех местностей, где был расположен. Мы опасались большого дезертирства и, желая предупредить его, развили своевременно агитацию. Можно сказать, что кампания увенчалась успехом, так как при переброске полка на Восточный фронт % дезертирства был сравнительно небольшой»16. Тем не менее иногда волнения среди солдат всё же происходили. 4 августа 1918 года политический комиссар Курской бригады Н.Д. Токмаков в разговоре с членом РВС Восточного фронта К.Х. Данишевским сообщал о красноармейцах 3-го Московского полка, сосредоточенных на передовых позициях: «Я не ручаюсь, что они принесут пользу для блага революции, так как по прибытии их бригады часть, не желавшая идти на Чехословацкий фронт, была ещё обезоружена в Курске, и 60 человек отослано было обратно в Москву. Остальные согласились поехать вместе с бригадой. На пути следования [в] Инзу они хотели устраивать несколько раз митинги, предъявляли массу требований, которых нельзя было выполнить в дороге»17.
Стоит отметить, что иногда подобные настроения у солдат культивировались находившимися в прифронтовой полосе местными властями, которые также не были заинтересованы в отправке своих воинских частей и подразделений на фронт, в результате чего отказывались выполнять приказы военного командования. Например, в статье «Причины наших неудач», опубликованной в Известиях Народного комиссариата по военным делам от 13 августа 1918 года, где анализировались поражения Красной армии на Восточном фронте в конце июля, отмечалось следующее: «В основу боевых распоряжений совдепов, конечно, клался “местный патриотизм”. Их отряды защищали свои “Тетюши”, свои “Царёвококшайски” и совершенно не желали считаться с задачами защиты всей советской республики». Неудивительно, что командующий Восточным фронтом И.И. Вацетис запретил местным Советам вмешиваться в распоряжения военных18.
Другая группа солдат, наоборот, оказавшись по тем или иным причинам на фронте, стремилась вернуться в родной регион для его защиты от более «актуального» противника. Как правило, эти воинские формирования соглашались участвовать в боевых действиях в случае угрозы наступления неприятеля на «домашнюю» территорию. Так, в конце мая — начале июня 1918 года для разоружения Чехословацкого корпуса в район железнодорожной линии Пенза — Самара из Саратовской губернии были направлены несколько воинских подразделений, в т.ч. два отряда из Балашова. Каждый из них до поры до времени выполнял свои задачи. Однако в определённый момент солдаты стали требовать возвращения домой. 29 мая 1918 года, после того как арьергарды Чехословацкого корпуса покинули станцию Ртищево и начали пересекать границу другой губернии, отряд рабочих решил вернуться в Балашов ввиду того, что поставленная перед ними задача изгнания противника из своего региона была выполнена19.
Аналогичным образом в районе Сызрани действовал другой Балашовский отряд под командованием Г. Солонина. 8 июня 1918 года солдаты одного из батальонов созвали собрание с целью выдвинуть в адрес командующего Чехословацким фронтом А.Ф. Мясникова требование об отправке обратно в Балашов. Красноармейцы считали, что задача очистки «территории двух губерний, Саратовской и Пензенской, и восстановления жел[езной] дороги путей, испорченных чехословаками у Ртищево и Сердобска», выполнена «добросовестно и самоотверженно». Весьма примечательно, что у солдат имелся ещё один весомый аргумент, оправдывавший необходимость их срочного возращения домой — опасность захвата Балашова немецкими войсками, которые в конце мая — начале июня 1918 года совместно с донскими казаками проявляли активность на указанном направлении: «Ввиду надвигающейся катастрофы с юга Русско-Немецких банд, с которыми неоднократно нам приходилось сражаться и которых мы считаем более злейшим и опасным врагом, чем чехословаки, которые каждую взятую пядь земли закрепощают империализмом… просить Главнокомандующего тов[арища] Мясникова возвратить нас по нашим гарнизонам, где мы боролись с контрреволюционными бандами и откуда мы все как один направим свою военную силу против поработителей с юга, где нашим семействам уже угрожает опасность, и которые подготовляются к эвакуации»20. Естественно, А.Ф. Мясников отказался выполнять требования балашовцев, что, однако, не помешало им самовольно покинуть участок боевых действий и безнаказанно вернуться в Саратовскую губернию21. На тот момент подобная выходка была возможна по причине отсутствия в распоряжении Мясникова дисциплинированных вооружённых сил, способных задержать дезертиров22.
Остановить беспрепятственное бегство войск в тыл, вызванное указанными причинами, было практически невозможно и в июле—августе 1918 года. Так, согласно информации из эсеровской газеты «Земля и Воля» от 5 июля 1918 года в прифронтовой Кузнецк Саратовской губернии прибыла группа красноармейцев для участия в наступлении 1-й армии на Сызрань. Однако вскоре «часть их сейчас же уехала обратно, заявив, что они обязывались защищать Пензу»23. Похожие случаи внезапных отступлений с поля боя происходили и в других армейских объединениях Восточного фронта. Например, 15 августа 1918 года 2-й батальон Алапаевского полка 3-й армии, сформированный из рабочих Сусанского завода Верхотурского уезда Пермской губернии, вынес постановление об уходе с позиций домой. В газете «Красная армия» отмечалось: «Этот батальон, представлявший собою не что иное, как “Сусанское землячество” в полку, больше жил интересами своей деревни, чем фронта». На этот раз беглецы были пойманы и осуждены. Военно-революционный трибунал вынес следующие приговоры — от 3 месяцев общественных работ до 5 лет лишения свободы24.
Некоторые солдаты использовали угрозы вернуться на родную территорию в случаях столкновений с начальством. Подобная ситуация возникла во 2-м Петроградском полку, который в середине июня 1918 года «без отказа» выдвинулся на Восточный фронт и вошёл в состав Пензенской дивизии 1-й армии25. В конце июля 1918 года между армейским командованием и солдатами возник конфликт из-за отказа последних отправляться на участок боевых действий без обмундирования. В телеграмме, направленной командующему армией М.Н. Тухачевскому, командир полка М. Зеленков отмечал: «Сообщаю Вам до сведения о том, что 2 Петроградский полк не может воевать без обмундирования. Раз у вас есть, и вы издаёте приказы не выдавать, — это есть расстройство армии, и прошу отправить нас на свой фронт, [так] как мы все из западного фронта… где мы можем получить обмундирование… Я вижу у вас порядков нет»26. Однако инцидент в итоге был исчерпан, и воинская часть осталась на Восточном фронте.
Похожая история произошла в конце августа 1918 года в 4-й батарее Орловской бригады Инзенской дивизии 1-й армии, где между солдатами и представителями командного состава возник конфликт из-за разницы в жаловании. 26 августа политком подразделения докладывал: «В результате чего ко мне стали приходить, заявляя, что, если такая неправда, то просим, тов[арищ] комиссар, вашего ходатайства перед высшим начальством об освобождении нас домой на Украину, где мы будем бороться с немцами. Но с большим трудом мне пришлось уладить возникающий конфликт и удержать их от всяких эксцессов»27.
Довольно серьёзные столкновения между красноармейцами и вышестоящим командованием происходили в 4-й армии, подавляющее большинство полков которой, начиная с весны 1918 года, формировались на территории нескольких уездов Саратовской и Самарской губерний в условиях постоянной вооружённой борьбы с уральским казачеством. Неудивительно, что предпринимавшиеся с осени 1918 года попытки военного руководства отправить части 4-й армии в другом направлении вызывали у солдат недовольство. Например, в середине октября 1918 года бойцы 2-й бригады Самарской дивизии в ответ на приказ командующего армией Т.И. Хвесина о наступлении соединения на Бузулук Самарской губернии и Уфу потребовали вернуть их обратно на Уральский фронт. Согласно информации, приведённой И.С. Кутяковым, аргументация прибывших в штаб соединения делегатов в количестве 7 человек была следующей: «Они пойдут защищать свои семьи от уральских казаков, а Уфу брать не желают: пусть, мол, крестьяне Уфимской губернии сами очищают свою губернию от чехословаков». Дивизионное командование возмутилось самовольством посланников, которые были арестованы. Однако столь жестокое отношение к солдатам не понравилось остальным бойцам 2-й бригады, которые довольно быстро убедили находившуюся по соседству 1-ю бригаду не выполнять приказ о выступлении на позиции до тех пор, пока делегатов не выпустят на свободу, а дивизию не отправят на Уральский фронт. Волнения достигли своего пика после того, как солдатами 1-й бригады были арестованы и избиты командир Пугачёвского полка И.М. Плясунков и комбриг И.С. Кутяков. Ситуация стала налаживаться только после того, как Кутякову удалось убедить бойцов в том, что «он вместе с бригадой, что под его руководством она разобьёт не только уральских казаков, но и всех, кто противится её желаниям». В итоге солдаты вернулись в Самару, где были разоружены частями Симбирской дивизии 1-й армии. После выдачи и ареста зачинщиков выступлений полки отправились на фронт без какого-либо ропота. Аналогичные события спустя несколько дней имели место во 2-й бригаде, где тоже пришлось применить похожие меры28.
В конце декабря 1918 года волнения произошли в Ново-Орлово-Куриловском полку Николаевской дивизии. Военное командование решило перебросить указанную часть на Южный фронт, т.к. его войска очень нуждались в пополнениях. Вскоре недовольство перекинулось на остальные части соединения, у солдат которых к начальству было много претензий, вызванных усталостью, нехваткой всего необходимого для ведения боевых действий, а также влиянием находившихся в войсках эсеров. Попытка подавить самовольство солдат агитационным и вооружённым путем закончилась неудачно — подразделения, подготовленные для карательных операций, стали проявлять сочувствие к мятежникам. Ситуация резко обострилась после якобы случайного убийства недовольными красноармейцами нескольких представителей командного состава, в числе которых были член РВС 4-й армии Г.Д. Линдов, заведующий крестьянской секцией политотдела объединения П.В. Майоров и комиссар по снабжению В.П. Мяги. В конфликт вынужден был вмешаться председатель Революционного военного совета республики Л.Д. Троцкий, который 26 января 1919 года прибыл в Саратов для организации очередной экспедиции карательных сил. Его приказ с требованием подчиниться армейскому командованию и мирно сдаться сыграл ключевую роль в подавлении выступления, так как мятежные полки хорошо знали Л.Д. Троцкого по сентябрьскому приезду в 4-ю армию. Кстати, недовольные воинские части в итоге остались воевать на уральском направлении29.
В конце 1918 — начале 1919 года несколько вспышек «регионального патриотизма» наблюдались среди служивших в Красной армии интернационалистов — венгров, чехов, словаков, немцев, австрийцев и др. Волнения были вызваны произошедшими в Европе ноябрьскими событиями 1918 года — революцией в Германии и Австро-Венгрии, окончанием Первой мировой войны и аннулированием Брестского мира. В результате военное командование стало готовиться к наступательным действиям на западном стратегическом направлении, в частности, в Прибалтике и на Украине, территория которых была занята немецкими войсками. Для проведения операций планировалось использовать нерусские воинские части и подразделения, которые на тот момент находились на Восточном фронте. К концу 1918 года часть из них по инициативе центрального военного командования была направлена в Западный район обороны, где шло создание более крупных национальных соединений, например, финских и латышских30. В результате в адрес руководства стали поступать просьбы и требования об отправке в западные регионы от других воинских формирований, в частности, от польского кавалерийского дивизиона П.М. Боревича, который на тот момент входил в состав 1-й армии31. Однако некоторые части и подразделения решали данный вопрос кардинальным способом. Например, 8 декабря 1918 года начальник Самарской дивизии 4-й армии Г.К. Восканов сообщил командиру 1-й бригады И.С. Кутякову, что «Интернациональный стрелковый полк отказался выполнять приказы дивизии, самовольно снялся из Гаршино и пошёл в Грачёвку с тем, чтобы уйти в Самару и оттуда уехать в Венгрию и Австрию для защиты своей собственной революции». После неудачных попыток переубедить бойцов было принято решение разоружить полк, на что венгерские солдаты ответили выстрелами. Тем не менее волнение в итоге удалось подавить32. Согласно политической сводке по Восточному фронту от 28 декабря 1918 года изданное воззвание австрийских интернационалистов «о призыве всех военнопленных на родину» создало в 5-й армии «неприятное положение», т.к. многие солдаты потребовали «немедленной отправки. Это воззвание внесло много хаоса»33. В сводке от 1 января 1919 года отмечалось, что в 251-м полку 28-й стрелковой дивизии 2-й армии латыши выступили с требованием отправить их в Латвию34. Солдаты 1-го Либавского латышского полка 3-й армии в середине января 1919 года также просились на Западный фронт35.
Большой резонанс вызвало поведение солдат Интернационального полка Симбирской дивизии 1-й армии, который зимой 1918/19 года принимал участие в Оренбургской наступательной операции. В начале декабря 1918 года политический комиссар соединения М.А. Алексеев сообщал в политотдел армии, что в части началось брожение: солдаты стали требовать возвращения на родину и спрашивали у командиров, когда полк отправится на Украину. Хотя наиболее сознательная часть красноармейцев, которая была не так велика, считала, что первоначально нужно освободить Оренбург и Урал, а затем выступать на запад. Немалую роль в «брожении умов» играли присылавшиеся из Москвы газеты на иностранных языках, где публиковались сентенции типа «сейчас место каждого на своём революционном фронте». Разъяснения комиссаров, что решения о переброске воинских частей принимаются исключительно центральным руководством, а их реализация занимает не один месяц, во внимание не принимались36. Впоследствии выяснилось, что одной из причин столь резкого изменения настроения солдат стало включение во 2-й и 3-й батальоны полка осенью 1918 года большого количества добровольцев из среды бывших военнопленных, которые негативным образом повлияли на остальных бойцов37.
Спустя месяц, в начале января 1919 года положение в части ухудшилось настолько, что четверть солдат, требовавших возвращения на родину, пришлось изолировать от остальных. 15 наиболее активных агитаторов были арестованы. Однако позже они были освобождены и вернулись в полк38. 24 января Симбирская дивизия захватила Оренбург, что дало интернационалистам повод вновь выступить с предложением о переброске полка на Украину. Но армейское командование по-прежнему не реагировало на данные просьбы, что стало причиной очередного отказа солдат выступать на фронт. 1 февраля в политсводке обращалось внимание на недовольство в части: «Не желают идти дальше, а требуют, чтобы их отправили на Южфронт»39. В ответ руководство потребовало, чтобы солдаты сдали оружие или согласились ехать на передовые позиции. В результате «3 батальон целиком выступил на фронт, оружие сдали всего 7 человек. Из 2 батальона сведений не поступало. 1 батальон передал винтовки 3 батальону и разоружения не желает». Только 4-я рота 2-го батальона «определённо заявила, что дальше не пойдёт, и изъявила даже готовность сдать оружие и лишиться звания красноармейцев»40. Дивизионное командование вынуждено было применить силу по отношению к мятежникам. Тем не менее разоружение интернационалистов солдатами Витебского полка произошло без единого выстрела. Комиссар части сообщал: «При оцеплении батальонами здания, где помещалась названная рота интернационалистов, — рота была в боевом вооружении, были выставлены пулемёты у ворот главного подъезда — по всей вероятности, желали дать отпор, но, видя свою малочисленность, сдались, но и только тогда, когда были захвачены пулемёты. Избиений никаких не было, за исключением единичных ударов интернационалистам, которые, находясь у пулемётов, не желали сдать винтовки». Действия Витебского полка были настолько быстрыми и решительными, что политком дивизии объявил солдатам благодарность41. К середине февраля 1919 года обстановка в части стабилизировалась, о чём свидетельствует текст очередной политсводки: «Украинский фронт снят с очереди. Приказ об отбытии на фронт 2 батальон исполнил беспрекословно». Виновником выступления Интернационального полка был объявлен его политический комиссар, который вовремя не принял соответствующих мер воздействия против затесавшихся в часть преступных элементов42.
Таким образом, «региональный патриотизм» играл важную роль в формировании поведенческих стереотипов солдатской массы воинских объединений Восточного фронта во второй половине 1918 — начале 1919 года. Проявления подобных настроений среди красноармейцев в виде намерений и реальных действий в разной степени возникали в каждой армии фронта на протяжении всего этого периода без какого-либо намёка на спад43. Наоборот, самые серьёзные случаи происходили в период с осени 1918 по начало 1919 года. Чаще всего солдаты бунтовали в 1-й и 4-й армиях. Первая из них отличалась пестротой воинских формирований, прибывших с разных территорий. Вторая в этом плане была довольно однородной, в результате чего малейшее отклонение от привычной территории оперирования вызывало волнения. Несмотря на то, что подавляющее большинство случаев проявления «регионального патриотизма», кроме самых ранних, удавалось пресекать, необходимость применения вооружённой силы свидетельствует о серьёзности проблемы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., напр.: Ладухин В.Н. Азин. М.: Политиздат, 1967. С. 24, 25.
2 Василий Иванович Чапаев: очерк жизни и боевой деятельности. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1987. С. 202.
3 Кутяков И.С. Разгром Уральской белой казачьей армии. М.: Огиз-Гос. воен. изд-во, 1931. С. 35—37; Левин Г.А. С верой в партию // Реввоенсовет нас в бой зовёт. М.: Воениздат, 1967. С. 176, 177; Шамшин П.И. Против белоказаков // Боевое прошлое. Куйбышев: Куйб. кн. изд-во, 1958. С. 263—265.
4 Симонов А.А. Василий Иванович Чапаев: штрихи к портрету // Крестьянский фронт, 1918—1922 гг. М.: АИРО-XXI, 2013. С. 557; он же. Мятеж полков Николаевской дивизии на Восточном фронте (январь 1919 г.) // Новый исторический вестник. 2009. № 4(22). С. 15—27.
5 Директивы Главного командования Красной Армии (1917—1920). М.: Воениздат, 1969. С. 95. До прибытия А.Ф. Мясникова на Чехословацкий фронт 4 июня 1918 г. из Смоленска, где в тот момент находился будущий главком, его заменял председатель Пензенского губернского совета В.В. Кураев // Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 1. Оп. 3. Д. 42. Л. 6; Д. 76. Л. 43.
6 Декреты Советской власти в 18 т. Т. 2. М.: Госполитиздат, 1959. С. 429, 430.
7 Директивы командования фронтов Красной Армии (1917—1922) в 4 т. Т. 1. М.: Воениздат, 1971. С. 380, 381, 386, 387, 389, 398, 428.
8 Наумов Е.О. Создание объединений Красной армии в годы Гражданской войны в Среднем Поволжье: на примере 1-й армии Восточного фронта. Дисс. … канд. ист. наук. Саранск, 2017. С. 282—287.
9 Межлаук И. 1918 год // Первый год пролетарской диктатуры в Татарии. Казань: Татгосиздат, 1933. С. 61.
10 РГВА. Ф. 106. Оп. 1. Д. 8. Л. 167—168.
11 Высшая военная инспекция (ВВИ) — орган военного управления, предназначавшийся для инспектирования строительства частей и учреждений Красной армии в годы Гражданской войны.
12 Известия ВЦИК. 1918. № 204. 20 сентября.
13 Гражданская война на Урале в документах 3-й армии РККА: сборник документов. Екатеринбург: Премиум Пресс, 2008. С. 55.
14 РГВА. Ф. 106. Оп. 1. Д. 7. Л. 17—19.
15 Леонтьев Я.В. Роковое 6 июля (документально-исторический очерк) // Партия левых социалистов-революционеров: документы и материалы, 1917—1925 гг. в 3 т. Т. 2. Ч. 2: Июль—октябрь 1918 г. М.: РОССПЭН, 2015. С. 65—67.
16 15-я Сивашская дивизия: сборник в память пятилетия дивизии 1918 — 29 июня 1923 г. Николаев: Издание подива 15, 1923. С. 182.
17 РГВА. Ф. 106. Оп. 1. Д. 7. Л. 35.
18 Известия Народного Комиссариата по военным делам. 1918. № 88. 13 августа.
19 Чехословацкий корпус в Поволжье, 1918—1920 годы: документы и материалы. Саратов: Саратовский государственный социально-экономический институт ФГБОУ ВПО «РЭУ имени Г.В. Плеханова», 2014. С. 51.
20 РГВА. Ф. 151. Оп. 1. Д. 1. Л. 27; Кумаков А.В., Симонов А.А. Пролетарская революция, какой мы её не знаем в 2 кн. Кн. 2. Саратов: Волга, 2016. С. 124, 125.
21 РГВА. Ф. 151. Оп. 2. Д. 2. Л. 35.
22 Наумов Е.О. «С дезертирами, уклоняющимися от исполнения своего святого долга, поступать самым суровым образом». Заградотряды на Восточном фронте Красной армии во второй половине 1918 года // Военно-исторический журнал. 2020. № 9. С. 60—66.
23 Земля и Воля. 1918. № 11. 5(22) июля.
24 Красная армия. 1918. № 82. 26 сентября.
25 РГВА. Ф. 157. Оп. 3. Д. 577. Л. 65.
26 Там же. Д. 50. Л. 55—57.
27 Там же. Оп. 2. Д. 557. Л. 19 об.
28 Кутяков И.С. Указ. соч. С. 35—37. Необходимо добавить, что отказ солдат Самарской дивизии от выступления на фронт помимо приведённых выше причин был обусловлен усталостью красноармейцев и невыполненным обещанием командования об организации отдыха в Самаре после захвата города 7 октября 1918 г. // РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 19. Л. 171.
29 Симонов А.А. Мятеж полков Николаевской дивизии на Восточном фронте (январь 1919 г.). С. 15—27.
30 Директивы Главного командования Красной Армии (1917—1920). М.: Воениздат, 1969. С. 175; Томан Б.А. За свободную Россию, за свободную Латвию. М.: Политиздат, 1975. C. 267.
31 Интернационалисты: участие трудящихся стран Центральной и Юго-Восточной Европы в борьбе за власть Советов в России 1917—1920 гг. М.: Наука, 1987. С. 158.
32 Кутяков И.С. Указ. соч. С. 71.
33 РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д. 24. Л. 84—85.
34 Там же. Д. 4. Л. 1.
35 Там же. Д. 24. Л. 111.
36 Там же. Ф. 157. Оп. 2. Д. 162. Л. 35.
37 Там же. Д. 562. Л. 13 об.
38 Там же. Ф. 106. Оп. 2. Д. 4. Л. 5; Ф. 157. Оп. 2. Д. 562. Л. 13 об.; Д. 571. Л. 200.
39 Там же. Д. 562. Л. 11.
40 Там же. Л. 13 об.
41 Там же. Л. 12 об.
42 Там же. Л. 13 об.
43 Подобные волнения происходили и в тыловых воинских частях перед отправкой их на тот или иной фронт. См., напр.: Поляков Р.Ю. Война и общество: очерки истории военной повседневности 1918—1920 гг. (по материалам Пензенской губернии). Пенза: ПАИИ, 2013. С. 178, 179.