* * *
Работая начальником политотдела спецчастей в Рязани, я по роду своей деятельности нередко сталкивался с начальником особого отдела Стольбергом. Уроженец Ростова, весьма жизнерадостный, толковый и остроумный, он без устали работал так, как того требовали общие интересы дела. Мы быстро сошлись, и деловой контакт в работе восполнился хорошими личными связями. Подружились и наши семьи. Когда же мрачные тучи репрессий стали заволакивать политический горизонт, в наших отношениях возникли конфликты и отчужденность.
Деятельность Стольберга стала определяться поиском врагов. И в этом он добивался содействия политотдела. В подобном розыске и погоне любая компрометация, недоверие, отрицательная характеристика и прочее, могли оказать ему значительную помощь и содействие. Естественно, что я не мог идти на поводу у Стольберга, не мог по подсказке компрометировать людей. Это и вызывало разногласия между нами. Особенно запомнились два таких интересных и значительных случая.
Стольберг с большой настойчивостью добивался моего представления на увольнение из армии по мотивам политической неблагонадежности начальника госпиталя Парашубского, во всех отношениях порядочного работника. Это обосновывалось двумя причинами. Сын его арестован и осужден (за что – Стольберг не говорил). Кроме того в Гражданскую войну Стольберг возглавлял санитарное управление того фронта, коим командовал М.Н. Тухачевский. Совершено понятно, что ни то, ни другое не могли компрометировать старейшего медработника армии. Не приходилось сомневаться, что за моим представлением об увольнении из армии Парашубского последовала бы выдача ордера на его арест. Естественно, что с этим я согласиться не мог. В конечном счете, Парашубский не репрессировался и впоследствии достойно выполнил свой патриотический долг. Он участвовал в войне с белофинами, с гитлеровской Германией, был награжден многими орденами и медалями, умер на службе за день до взятия Берлина.
Серьезные столкновения произошли и из-за начальника Рязанского пехотного училища комбрига Василия Ивановича Виноградова. В летний период он возглавлял Селецкий лагерь, в котором я, как старший начальник политоргана, был комиссаром. Бывший офицер царской армии, он с первых дней революции связал свою судьбу с вооруженными силами советского государства.
Будучи большим знатоком военного дела, умелым организатором и воспитателем, он добивался высоких успехов в подготовке офицерских кадров. Именно за это в 1937 году его наградили орденом Красной звезды. Летом этого года имелись отдельные срывы и неудачи в работе училища и лагерного сбора. Стольберг требовал отнести их на счет В.И. Виноградова и сообщить об этом начальству. Значение такого документа для Стольберга станет понятным, если учесть, что к этому времени клеветники стали пакостить комбригу. Его исключили из партии, отстранили от должности и требовался лишь небольшой толчок, чтобы оказаться репрессированным. Такую роль я отказался выполнить, что не могло не вызвать гнева Стольберга.
Следует сказать, что и во время следствия по моему делу меня настойчиво побуждали к оговору В.И. Виноградова – назвать его одним из участников заговора. Этот номер не прошел. В столь сложной и тяжелой обстановке Василию Ивановичу посчастливилось добиться от наркома обороны назначения комиссии для проверки выдвинутых против него обвинений. Как и следовало ожидать, комиссия отмела клеветнические измышления, и В.И. Виноградова восстановили в партии и в должности. Свою роль сыграло и время. Виноградова миновали, казалось, неизбежные испытания. Впоследствии, во время войны с белофинами, он командовал корпусом, а во время Великой Отечественной войны возглавлял тыл фронта, штаб тыла Советской армии, после войны продолжительное время руководил тылом Советских Вооруженных Сил. Василий Иванович по возрасту был уволен на заслуженный отдых.
Подобная моя позиция, полностью оправданная жизнью и временем, встречала самую отрицательную оценку Стольберга. Мне же со всей наглядностью пришлось наблюдать, как изменение политического курса меняло облик карьеристов типа Стольберга, их отношения к людям, фактам, обстоятельствам. Отныне для «стольбергов» люди перестали ошибаться, делать описки, оговариваться. Они подозрительны, ловчат, работают хорошо – маскируются, плохо – вредительствуют. И все дело только в том, чтобы «подобрать ключи». И если такая точка зрения не разделяется – ты укрыватель, пособник, в лучшем случае, примиренец. И ничего нет удивительного, что Стольберг стал относиться ко мне враждебно. К тому же он ощущал большое неудобство от того, что в недавнем прошлом у нас были хорошие товарищеские отношения. Требовалось не только отмежеваться от недавних добрых связей, но и с особой силой проявить свою «принципиальность». Он не только перестал бывать у меня, при встрече не здоровался и не узнавал, но и начал всячески пакостить. Все это ускоряло неотвратимое в моем положении, но не помогло, не спасло и Стольберга.
Одновременно с моей судьбой, решилась его судьба. Стольберга обвинили в близорукости, слепоте, в неумении своевременно разоблачать «врагов народа», у которых он «находился на поводу». Обвинив, наказали, послав на Дальний Восток. Этот карьерист, «исправляясь», так изуверствовал, что был арестован, судим и расстрелян.