Судьба бригадного комиссара А.Н. Гурковского

image_print

*    *    *

 

В тюрьме меня ожидало новоселье. Меня разместили в небольшой благоустроенной камере. В ней я был десятым. Встретили меня так, точно одной ногой я находился за пределами тюрьмы. От такой встречи, от зависти сокамерников дни заключения для меня потекли еще более напряженно. Мысли о свободе и семье не покидали меня.

Как-то утром, уже в начале 1940 года меня доставили в один из кабинетов управления НКВД. В небольшой комнате за письменным столом сидел молодой майор, назвавшийся помощником прокурора округа. Встретил он меня просто и без лишних предисловий предложил дать показания по обвинению и всему тому, что касается методов следствия. В то время события, доставившие столько мук, огорчений и обид, были свежи в памяти, остро переживались, как стремление раскрыть преступления следователей. И я подробно в деталях назвал фамилии, факты, эпизоды этих преступлений, а прокурор аккуратно, терпеливо записывал их. Во время длительного, не столь уж легкого повествования о тяжелых днях следствия, прокурор устроил перерыв для завтрака. Угостил и меня бутербродами, а затем продолжал работу.

Прощаясь с майором Шапкиным, я поинтересовался судьбой моего дела: будет ли оно возвращено в трибунал. Ответ последовал уклончивый. Тогда я спросил, на что мне следует рассчитывать. «На лагеря», – отшутился прокурор. В тон ему я не возражал, заметив, что имею в виду военные лагеря. «Что ж, подумаем и о таком варианте», – заключил разговор прокурор.

В камере меня поздравляли со скорым освобождением. Можно было подумать, что чуть ли не завтра откроются двери тюрьмы, и я выйду отсюда полноправным гражданином. Но дни, томительные, напряженные дни шли, и возникали опасения новой, длительной отсрочки.

Наконец 2 февраля 1940 года надзиратель обычным, не дающим ни на что ответа голосом вызвал меня с вещами и предложил следовать за ним. У лестницы, идущей вниз к выходу, надзиратель остановил меня. Я не верил своим глазам. Навстречу мне конвоировали начальника артиллерийского училища Д.М. Веревкина и его заместителя В.О. Брежнева. Высокие, с сохранившейся выправкой полковники были удивлены не менее моего. Нас сопроводили в камеру хранения. Как все это понимать, что это означает? Выдача вещей, да еще группе подследственных может означать и этапирование. Недоуменно и с тревогой переглядываемся. В камере получаю свой чемоданчик и танкистскую фуражку. Она мне не нужна, в чемодане не поместится, а на голове шлем, так необходимый в зимнюю стужу. Куда ее девать? Нахожу выход – дарю фуражку пареньку-уголовнику, который выдает вещи, а надзиратель говорит ему: «Носи и помни, что подарок от бригадного комиссара». Эта фраза внесла некоторую ясность в наше положение, приободрила и успокоила нас. Недаром же, впервые за многие месяцы заключения, представитель тюремной администрации вспомнил мое воинское звание.

В коридоре тюремной администрации сидим без охраны, ждем минут пятнадцать. Наконец появился дежурный. Каждому из нас вручил справки об освобождении из-под стражи за прекращением дела. Дела прекращены прокурором МВО за недоказанностью преступления. Последний щелчок ключа, открылась дверь, ведущая на улицу, и февральская метель приняла нас в свои завихрения. Хотя на улице и сплошная темень, и холод пронизывает и дает себя чувствовать, на душе тепло и прозрачно. В Рязани только у Брежнева семья – мать, жена и две дочурки-школьницы. Наши семьи далеко, и Брежнев приглашает нас к себе. Наше появление оказывается неожиданным. Непередаваемая радость, слезы, восклицания, вопросы. В кармане у меня немного денег, изъятых при допросе. Тороплюсь на телеграф и даю жене радостную телеграмму. Затем иду в парикмахерскую, не терпится избавиться от бороды и стать самим собой. Парикмахер, закончив свой трудовой день, уже закрывал мастерскую. Но посмотрев на меня, сразу сообразил, с каким клиентом имеет дело и внял моей просьбе.

Следующий день принес неизбежные заботы и хлопоты: по тюремной справке получить паспорт, а в управлении компенсацию за конфискованную у меня машину ГАЗ, «козлик», (премия Орджоникидзе за помощь автозаводу). Это оказалось весьма кстати, ибо впереди была дорога, жизнь в Москве, поездка к семье.