Великая отечественная война 1941—1945 гг.
Безугольный Алексей Юрьевич — ведущий научный сотрудник Научно-исследовательского института (военной истории) Военной академии Генерального штаба ВС РФ, капитан, кандидат исторических наук (119330, г. Москва, Университетский пр-т, д. 14)
«Немец нигде не найдёт приюта. Убежав от мести черкеса, он наткнётся на кинжал чеченца, его сразит пуля ингуша…»
Горцы Северного Кавказа как объект советской пропаганды в годы Великой Отечественной войны
Содержание агитационно-пропагандистской работы с горскими народами зависело от ряда факторов, сложно взаимодействовавших друг с другом: общих установок государственной национальной политики, степени социально-политической напряжённости в том или ином национальном регионе, близости фронта, национального состава воинского коллектива и т.д. Главное политическое управление Красной армии подключилось к планомерной работе в этой области достаточно поздно — во второй половине 1942 года. Поэтому длительное время агитационно-пропагандистская работа с горцами развивалась на местах (в автономных республиках Северного Кавказа — с призывниками и военнообязанными, в войсках — с военнослужащими) весьма разнообразно и давала различные результаты.
Военная пропаганда издавна была мощным оружием воздействия на морально-психологическое состояние как своих войск и населения, так и войск и населения противника. Вторая мировая война, носившая характер столкновения антагонистических идеологий (национал-фашистской, интернационально-коммунистической, либерально-демократической), придала пропагандистскому обеспечению военных действий исключительно важное значение. По мнению советского историка пропаганды Г.Д. Комкова, идеологическая борьба в этот период выделилась в самостоятельный фронт, от состояния которого в немалой степени зависела судьба воюющих государств1. Немецкий исследователь Р. Зульцман высказал аналогичную мысль, рассматривая пропаганду наравне с любым другим оружием — как по степени эффективности воздействия на собственные войска и войска противника, так и по глубине наносимых ею «ран»2.
Рассматривая особенности агитационно-пропагандистской и воспитательной работы с горцами, следует разделять эту деятельность в отношении их «гражданских» и «военных» контингентов. В первом случае агитация и пропаганда исходила от партийно-советских органов и прессы и была адресована потенциальным защитникам Родины — военнообязанным, призывникам и добровольцам, ещё не зачисленным в войска. Во втором случае имеется в виду работа армейских политорганов и командного состава с военнослужащими горских национальностей в частях РККА. Цели, формы и методы работы гражданских и военных партийно-политических органов существенно различались.
В начале войны Главное политуправление Красной армии не проявляло инициативы в вопросе организации специальной агитационно-пропагандистской и воспитательной работы с бойцами нерусских, в том числе северокавказских национальностей. В первый год войны фронты и округа, откуда призывались и куда поступали для прохождения службы контингенты северокавказских национальностей (Закавказский, Крымский, Кавказский фронты, Северо-Кавказский военный округ), не получили ни одного руководящего документа, регулировавшего бы воспитательно-идеологическую работу с ними.
Пропагандистская институционализация образа воина-горца и активное вовлечение этого образа в пропагандистскую и воспитательную работу относятся к началу битвы за Кавказ летом 1942 года, и значительная роль в этом принадлежит прессе. Немалое значение здесь сыграли яркие художественные портреты, созданные писателями и журналистами Ильёй Эренбургом, Георгием Леонидзе, Петром Павленко, Виталием Закруткиным, широко растиражированные региональной и фронтовой печатью. Расчёт строился на противопоставлении красивому и гордому горцу отвратительного, карикатурного немца-оккупанта — «безмозглого колбасника» с «квадратной головой». В данном случае был использован приём гитлеровской пропаганды, отказывавшей противнику в звании полноценного человеческого существа. Широко использовались негативные анималистские образы («звери», «скоты», «волки», «прусские шакалы», выпускающие свои «отравленные когти» и т.п.).
Начало эскалации милитаристских и национально-патриотических настроений горцев в прессе и устной пропаганде было положено обнародованием обращения старейшин Кабардино-Балкарии (КБ АССР) и Чечено-Ингушетии (ЧИ АССР) к народам Северного Кавказа по поводу зверств оккупантов в кабардинском селении Кызбурун-I, а затем митингами народов Закавказья 7 августа 1942 года, Северного Кавказа 13 августа и горской молодёжи 26 августа того же года. Официально митинги были названы проявлением всенародного порыва, но на деле они были инициированы начальником управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александровым, отмечавшим 30 июля 1942 года в записке секретарям ЦК А.А. Андрееву, Г.М. Маленкову и А.С. Щербакову (последний являлся начальником ГлавПУ РККА), что «митинги должны быть проведены под знаком мобилизации народов Закавказья и Северного Кавказа на усиление борьбы против немецко-фашистских захватчиков»3. В записке также указывалось на необходимость «организовать выступления красноармейцев, колхозников, рабочих, интеллигенции следующих национальностей: грузин, армян, азербайджанцев, осетин (из Южной Осетии), дагестанцев, чеченцев, ингушей, кабардинцев, черкесов, балкарцев, карачаевцев, осетин (Северная Осетия)». Организация митингов северокавказских народов была поручена Северо-Осетинскому обкому партии4.
Свежих фактов о зверствах фашистов и подвигах земляков добавили члены делегаций трудящихся из КБ АССР и ЧИ АССР, посетивших в мае 1942 года расположение войск Южного фронта. В своих газетных отчётах делегаты от Кабардино-Балкарии сообщали, в частности, и о случайной встрече с немецкими военнопленными, лишь недавно захваченными советскими разведчиками: «Они имеют жалкий вид, беспрерывно чешут себя и тупо смотрят перед собой»5.
Важно отметить такую деталь. Мотив беспощадной мести врагу, адекватной степени его злодеяний, стал одним из главных приводных ремней советской антифашистской пропаганды, воспитания ненависти и беспощадности к противнику, который давал для этого массу веских причин. Что касается народов Северного Кавказа, то здесь идея мести подпитывалась фактическим материалом несколько сложнее: территория их автономий была оккупирована врагом на короткий период и лишь частично; горцам гитлеровцы уделяли показное радушие и в целом держали себя значительно более человечно, чем а отношении славян. Событий, способных до глубины души тронуть национальные чувства горца и вызвать в нём стремление к мести и самопожертвованию, было не так много. Как показано выше, трагедия в селе Кызбурун-I, в котором «немецко-румынские звери» убили 52 мирных жителя6, была использована пропагандистскими органами по максимуму.
В дальнейшем страдательный образ приобрёл город Малгобек, в окрестностях которого в течение месяца осенью 1942 года велись ожесточённые бои. Оставляя город, оккупанты взорвали объекты нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности. После освобождения Малгобека в начале 1943 года фотографии разрушений публиковались едва ли не в каждом номере органа Чечено-Ингушского обкома ВКП(б) «Грозненский рабочий», а восстановление города стало своего рода «национальной идеей» для чеченцев и ингушей.
Интересны попытки совместить идею мести немецко-фашистским захватчикам с кровной местью — традицией позднеродового общества, с которой многие годы советская (а до этого — царская) власть вела ожесточённую и небезуспешную борьбу. С точки зрения массовой пропаганды объявление противнику не простой мести, а кровной выглядело, несомненно, эффектно и колоритно. На митингах и в газетах этот сугубо частно-семейный институт обычного права быстро разросся и обрёл наднациональный масштаб. «Немец нигде не найдёт приюта, — заявляла газета “Грозненский рабочий”. — Убежав от мести черкеса, он наткнётся на кинжал чеченца, его сразит пуля ингуша — на Кавказе нет народа, который не считал бы Гитлера своим кровником. Кровник — это человек, проливший кровь. Немец пролил кровь чеченца Маташа Мазаева, кровь храброго Магомеда Ханиева…» (имеются в виду горцы, геройски погибшие на советско-германском фронте. — А.Б.)7. Таким образом, в пропагандистском обороте кровная месть как бы превращалась в свою противоположность: обращённая не вовнутрь, а вне горского общества, она не разрушала его, а играла консолидирующую функцию. <…>
Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru
___________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Комков Г.Д. Идейно-политическая работа КПСС в 1941—1945 гг. М.: Наука, 1965. С. 11.
2 Зульцман Р. Пропаганда как оружие в войне // Итоги второй мировой войны. М.: АСТ, 1999. С. 516.
3 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 125. Д. 106. Л. 59.
4 Там же.
5 Социалистическая Кабардино-Балкария. 1942. 19 мая.
6 Грозненский рабочий. 1942. 17 сентября.
7 Там же. 1 сентября.