ВОЕННАЯ СИМВОЛИКА
Болтунова Екатерина Михайловна — доцент Института «Русская антропологическая школа» Российского государственного гуманитарного университета, кандидат исторических наук (E-mail: boltounovaek@gmail.com)
Тема войны в декоре российских императорских дворцов XVIII — первой половины XIX вв.
30 августа 1721 года* в Ништадте был заключён мир, завершивший Северную войну между Россией и Швецией. 4 сентября сообщение о нём достигло Санкт-Петербурга1. Спустя полтора месяца 22 октября того же года в Троицком соборе северной столицы Петру I был поднесён титул российского императора. Современник так описывает эту церемонию: «по окончании литургии и прочтении ратификации заключённого со Швецией мира архиепископ Псковский сказал превосходную проповедь, текстом которой был весь первый псалом и в которой он, изобразив все труды, мудрые распоряжения и благодеяния его величества на пользу его подданных в продолжение всего царствования и особенно в минувшую войну, объявил, что государь заслужил название отца отечества, великого, императора. После сего весь Сенат приблизился к его величеству, и великий канцлер Головкин, после длинной речи, просил его от лица всех государственных сословий принять, в знак их верноподданнической благодарности, титул Петра Великого, Отца отечества и императора Всероссийского, который был повторен за ним и провозглашён всем Сенатом»2.
В приведённом отрывке обращает на себя внимание сама трактовка императорского титула, как заслуженного «благодеяниями на пользу подданных», главным из которых оказывается победа в войне.
Действительно, рождение любой империи не обходится без войны, значит военная символика — неотъемлемая часть имперского наследия. В этой связи неудивительным оказывается тот факт, что, по сути, всё пространство власти российских монархов было заполнено разного рода военными объектами.
Ещё Пётр I в конце XVII века превратил свою резиденцию в подмосковном селе Преображенском в место дислокации Преображенского полка, изменив, таким образом, сам облик некогда традиционной царской загородной усадьбы. Наследники первого российского императора традицию продолжили. В 1740—1750 гг. резиденция великого князя Петра Фёдоровича (будущего Петра III) в Ораниенбауме также стала местом реализации военных амбиций наследника. Здесь появились не только дворцы, но и крепости (Екатеринбург, крепость Святого Петра, Петерштадт), а на Нижнем пруду (Малом Увеселительном море) был устроен потешный флот3. Два десятилетия спустя многочисленные сооружения, связанные с военными увлечениями следующего российского императора Павла I (бастионы и крепости, подъёмные мосты и караульни), начали возводиться в его Гатчинском дворце (арх. А. Ринальди)4.
Впрочем, речь идёт не только о появлении рядом с той или иной императорской резиденцией крепостей, караулен или даже солдатских слобод. Зачастую сам дворцовый комплекс оказывался погружённым в определённый, символически осмысленный милитарный (военный) контекст. Показательна в этом смысле попытка создания императорской резиденции Пелла под Санкт-Петербургом. Купив в 1784 году у тайного советника И.И. Неплюева мызу в пригороде столицы, императрица Екатерина II создала дворцовый комплекс (И.Е. Старов, 1785—1789 гг.), символически связанный с фигурой её внука и возможного наследника великого князя Александра Павловича. Резиденция по названию и замыслу была обращена к образу древнемакедонской Пеллы, месту рождения Александра Македонского, что, с одной стороны, напрямую связывало образ великого полководца древности и великого князя Александра, а, с другой, акцентировало милитарные аспекты оформления пространства власти.
Вместе с тем в XVIII веке широкие апелляции к образам и символам войны оказывались востребованными и в дворцовых интерьерах, особенно при выстраивании государственно-представительского пространства российских монархов, в частности, при оформлении тронных залов. Эта линия также берёт своё начало с петровских времён, набирает силу во второй половине XVIII века, и, наконец, превращается в традицию при Александре I и Николае I.
О том, насколько востребованной оказалась символика войны в этом контексте говорит, например, выбор имён для тронных залов. В начале XVIII века такие помещения называли Большими, Светлыми, Кавалерскими или просто Тронными. Во второй же половине столетия эти залы получали имена в честь русских святых. При этом самая значимая роль здесь отводилась Св. Георгию — покровителю российского воинства.
Одним из первых подобных помещений стал Георгиевский зал Чесменского путевого дворца Екатерины II. Это круглое в плане помещение украшал витраж с изображением святого и люстра в форме георгиевского креста, а также барельефы с изображениями русских царей. 26 ноября 1769 года Екатерина II объявила здесь об учреждении военного ордена Св. Георгия Победоносца, что и дало название залу. Интересно, что и сам дворец получил своё название в память одной из самых крупных побед в истории русского флота — Чесменского сражения 1770 года5.
Этот первый Георгиевский зал открыл целую череду представительских помещений, появившихся в конце XVIII — первой половине XIX вв. и посвящённых Св. Георгию Победоносцу. Спустя почти тридцать лет 26 ноября 1795 года Екатериной II был торжественно открыт новый Тронный зал Зимнего дворца (в настоящее время Эрмитаж), созданный архитектором Дж. Кваренги. В Михайловском дворце Павла I также существовал Георгиевский тронный, предназначенный для церемоний кавалеров Мальтийского ордена, великим магистром которого император стал в 1798 году. Среди представительских помещений дома Романовых в Москве также существовал зал с аналогичным названием. Георгиевский зал Большого Кремлёвского дворца, не являвшийся тронным, наравне с Екатерининским, Владимирским, Александровским и Андреевским входил в пятёрку парадных орденских залов. Главной отличительной особенностью этого самого значительного по размерам помещения дворца стали мраморные плиты с выбитыми на них золотом именами георгиевских кавалеров. <…>
Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru
___________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Берхгольц Ф.В. Дневник камер-юнкера Берхгольца, ведённый им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 гг. Пер. с нем. И. Аммон. Ч. 1. // Неистовый реформатор. М., 2000. С. 204.
2 Там же. С. 225, 226.
3 Пыляев М.И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1889. С. 375—392; Коренцвит В.А. Крепость Петерштадт в Ораниенбауме // Памятники истории и культуры Петербурга. Исследования и материалы. СПб., 1994. С. 208—222; Он же. Крепость Петерштадт (Археологические исследования в Ораниенбауме) // Памятники культуры. Новые открытия. 1993. М., 1994. С. 516—532.
4 См., например: Скоробогатов А.В. Цесаревич Павел Петрович. Политический дискурс и социальная практика. М., 2005. С. 194—224.
5 На этом месте произошла встреча Екатерины II с послом, принёсшим весть о победе над турками.
* Все даты приводятся по старому стилю.