Аннотация. В статье на основе обзорного анализа воспоминаний участников Великой Отечественной войны рассматривается восприятие ими деятельности военно-политических органов Красной армии по разложению войск гитлеровской Германии на советско-германском фронте в 1941—1942 гг. Описывается воздействие советской пропаганды на немецкие армейские части как наиболее устойчивые к информационно-психологическому давлению; показывается идейно-политическая и морально-психологическая сущность противника; сопоставляются методы подрыва боевого духа военнослужащих вермахта с их мировоззренческими установками; выявляются ошибки и достижения в работе по деморализации личного состава германских войск.
Ключевые слова: Великая Отечественная война; Красная армия; военно-политические органы; вермахт; работа по разложению немецких войск; идейно-политическая и морально-психологическая сущность противника; нацизм; культ Гитлера; пруссачество; «имперские немцы»; советская «революционная» пропаганда; советская пропаганда «с позиции силы».
Summary. The paper bases on the review analysis of memoirs of participants in the Great Patriotic War (Veterans of World War II) and deals with their perception of the activity of military-political organs of the Red Army on the demoralization of Hitler’s troops at the Soviet-German front in 1941—1942. The influence of Soviet propaganda on the German army units, which are the most resistant to information and psychological pressure, is described; the ideological and political, moral and psychological essence of the enemy is shown; the methods of undermining the military spirit of Wehrmacht soldiers and their world outlook installations are juxtaposed; mistakes and achievements in the work of psychological dislocation of the German army personnel are revealed.
Keywords: The Great Patriotic War; Red Army; military and political organs; Wehrmacht; work to demoralize German troops; enemy ideological, political and moral-psychological essence; Nazism; Hitler cult; Prussianism; imperial Germans; Soviet revolutionary propaganda; Soviet propaganda from a position of strength.
КОЛОБОВ Андрей Николаевич — заведующий кафедрой военно-политической работы в войсках (силах) филиала Военной академии материально-технического обеспечения имени генерала армии А.В. Хрулёва (г. Пенза), кандидат педагогических наук
ЕФИМОВ Алексей Александрович — старший преподаватель кафедры военно-политической работы в войсках (силах) филиала Военной академии материально-технического обеспечения имени генерала армии А.В. Хрулёва (г. Пенза), кандидат исторических наук, доцент
АНОХИНА Ирина Анатольевна — преподаватель кафедры военно-политической работы в войсках (силах) филиала Военной академии материально-технического обеспечения имени генерала армии А.В. Хрулёва (г. Пенза), кандидат исторических наук
«…ОТРЫВАТЬ НЕДОВОЛЬНЫХ ОТ ГИТЛЕРА»
Методы информационно-психологического воздействия на противника в первом периоде Великой Отечественной войны в воспоминаниях её частников
В годы Великой Отечественной войны военно-политические органы Красной армии с успехом проводили работу с личным составом советских войск, нейтрализуя вражескую пропаганду и нацеливая воинов на самоотверженное решение боевых задач. Одновременно с этим велась массированная информационно-психологическая обработка военнослужащих вермахта с целью морального разложения войск противника. Анализ опубликованных воспоминаний советских военачальников, политработников, военных журналистов и других участников войны позволяет проследить основные приёмы и методы обращённой на немецких военнослужащих пропаганды. Наиболее интересным для исследования представляется первый период войны (1941—1942 гг.), когда большинство немецких военнослужащих были твёрдо убеждены в неминуемой победе Германии.
В советской мемуаристке наряду с подробным описанием видов информационного воздействия на противника даётся развёрнутая характеристика идейно-политического и морально-психологического состояния военнослужащих вермахта. Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян считал природу гитлеровской армии «бандитской», а её солдат «морально убогими». При этом, как отметил военачальник, в начале Великой Отечественной войны они были твёрдо убеждены в своём военном превосходстве над Красной армией1. Маршал Советского Союза В.И. Чуйков обратил внимание на тот факт, что немецким молодым людям в возрасте от 20 до 27 лет, составлявшим ядро лучших соединений вермахта в первый период войны, было до степени фанатизма внушено, что они — «чистокровные арийцы», представители «высшей расы», якобы самой природой призванные господствовать над народами СССР. Этот расистский фанатизм гитлеровской военной молодёжи, помноженный на достигнутые ранее боевые успехи, был своего рода барьером, мешавшим советским пропагандистам достучаться до элементов здравого смысла в сознании немецких захватчиков2. Маршал Советского Союза К.С. Москаленко в своих мемуарах поведал о случае, когда немецкие солдаты, побуждаемые вбитыми в их сознание поистине людоедскими стереотипами поведения, решили уподобиться своим «арийским» предкам — «древним германцам» и пили кровь убиваемых ими пленных русских воинов3.
По мнению генерала армии П.И. Батова, в первый период Великой Отечественной войны немецкие войска были весьма устойчивы к информационному воздействию со стороны военно-политических органов Красной армии, поскольку сознание гитлеровских вояк было прочно блокировано ложно направленным чувством немецкого патриотизма и фанатизмом захватчиков-расистов4. Главный маршал бронетанковых войск А.Х. Бабаджанян характеризовал немцев «образца» 1941 года как «наглых» и «самоуверенных» завоевателей, которые мнили себя «высшей расой господ» и шли по советской земле, полные презрения к «аборигенам»5. Генерал армии Е.Е. Мальцев считал немецких солдат фанатиками, одурманенными нацистской демагогией6. Генерал-лейтенант И.С. Лыков, в первые месяцы войны являвшийся комиссаром танкового батальона, отметил, что до декабря 1941 года немецкие захватчики в массе своей отличались наглостью, самоуверенностью и наличием «арийской спеси». С первых же шагов по советской земле гитлеровцы продемонстрировали, что в них нет ничего человеческого, они вели себя «хуже скотов»7. Гвардии полковник Л.И. Курист, встретивший Победу в должности командира 52-й танковой бригады, в своих мемуарах пояснил, что в начале войны немецкие захватчики были для него «горделивыми двуногими скотами», которые с весёлыми песнями жгли советские сёла вместе с жителями8. Политрук батареи артиллерийского полка Н.И. Москвин считал, что у немецких солдат и офицеров жестокость к русским почиталась за высшую доблесть9.
Военный переводчик И.И. Левин, прошедший дорогами войны в рядах 2-й Ударной армии, подчёркивал, что, исповедуя расистские и шовинистические убеждения, гитлеровцы проводили чёткую грань между собой — «надчеловеками» и русскими — «недочеловеками». Немцы просто не считали русских за людей. И это проявлялось не только в массовых убийствах военнопленных и мирного населения. Речь шла о каком-то нутряном, глубинном отторжении. На оккупированных территориях вражеские солдаты, не обращая внимания ни на женщин, ни на детей, раздевались догола и мылись прямо в избах; для них ничего не стоило оправиться на глазах у всех10.
Британский журналист А. Верт в 1943 году побывал в освобождённом от немецких оккупантов г. Котельникове и разговаривал с местными жителями, пережившими оккупацию. По его словам, то, что ему рассказали, «не было повестью о каких-нибудь страшных немецких зверствах. Это был рассказ о презрении немцев к русским, о горечи и унижении, которые русским пришлось испытать»11. Журналист также отметил, что немцы старательно внушали жителям Котельниково: русские больше не люди; гитлеровцы «никого не уважали — они могли даже раздеваться при женщинах», русские для захватчиков были «просто рабы»12.
Военный корреспондент Союзрадио П.В. Кованов отмечал, что в начале войны многие немецкие солдаты и офицеры твёрдо рассчитывали, что в покорённой России они, став помещиками, получат по 40 га земли, и прикидывали — сколько надо даровой рабочей силы, рабов из представителей «чужой расы». Иными словами, немецкие солдаты на завоёванной советской территории мечтали достигнуть того социального статуса, который в объединённой прусскими юнкерами «железом и кровью» Германии почитался за вершину социального успеха и материального благополучия. Кроме того, у военнослужащих немецкой армии целенаправленно и настойчиво воспитывалось чувство личной заинтересованности в грабежах и разбоях13.
Генерал-лейтенант С.М. Кривошеин, командовавший механизированным корпусом, подчёркивал, что расизм и жестокость многих немецких солдат и офицеров, желавших стать в России плантаторами-рабовладельцами, доходили до маниакальности, немыслимого изуверства, не укладывающейся в представления нормального человека садистско-извращенческой патологии сознания и поведения. В этой связи военачальник представил следующий сложившийся в его сознании образ захватчика: «…он мечтал о большом куске русского чернозёма с добротным домиком комнаток на десять, с полусотней русских рабов, которые трудятся и на полях, и в саду, и в доме под строгим его доглядом. В случае победы он ведь был бы единственным повелителем и строгим судьёй “этого скота, который называется русским народом”. Не раз, заливаясь пьяным хохотом, рассказывал бы он о своих весёлых “шуточках” с двенадцатилетней полькой Ядвигой или с десятилетними девочками-белорусками из Кобрина, которые сначала голые танцевали перед ним, потом он их насиловал, а под конец своим ножичком вырезал у них груди и уши, выкалывал им глаза, а они, дурочки, от этого умирали…»14.
Легендарный снайпер Великой Отечественной войны Герой Советского Союза Л.М. Павличенко так характеризовала врага: «Они ничем не гнушаются, немецкие солдаты и офицеры. Всё человеческое им чуждо. Нет слова в нашем языке, которое бы определило их подлую сущность»15.
Писатель и публицист И.Г. Эренбург, воочию видевший преступления гитлеровцев задолго до Великой Отечественной войны, не питал после её начала каких-либо иллюзий по поводу перспектив позитивного информационно-пропагандистского воздействия на немецких солдат и офицеров. Он считал, что на тот исторический моментрезервы антифашизма в немецком народе были незначительны, большинство германцев оказались развращены Гитлером16. По впечатлениям фронтового разведчика А. Карасёва, немецкие вояки «образца» 1941—1942 гг. были «пропитаны рейховской пропагандой»17. А.А. Маринов, окончивший войну в должности помощника начальника Главного политического управления Красной армии по комсомольской работе, подчёркивал, что Гитлеру удалось воспитать страшных исполнителей своих разбойных замыслов. Всё, что было дорого и близко сердцу советского человека, являлось ненавистным для немецких фашистов, и они стремились уничтожить это18. Летом 1942 года А.А. Маринову попало в руки письмо немецкого ефрейтора своей матери в Гамбург, в котором были такие строки: «Дорогая мама, посылаю тебе посылку и сообщаю — потрошим и бьём мы советских до последнего. Всех их надо истребить, только тогда можно будет жить спокойно. Я горд своим предназначением…»19.
В информационном воздействии на такого лютого, до маниакальности развращённого нацизмом врага политическое руководство Красной армии, по признанию ветерана военно-политической работы генерал-майора М.И. Бурцева, сочло возможным сделать ставку на «возрождение революционных традиций немецкого пролетариата», взывать к «совести» военнослужащих вермахта, в т.ч. к «совести рабочего человека», искать их симпатии к СССР как «государству рабочих и крестьян»20. Генерал-полковник К.В. Крайнюков в своих мемуарах признал, что в первый год борьбы с немецко-фашистскими захватчиками советская пропаганда среди войск противника была малоэффективной, в т.ч. потому, что она не учитывала подлинный морально-политический облик немецкого солдата, отравленного ядом нацистской идеологии. Преобладали уговаривание и чуждые солдатам гитлеровской армии различные моральные доводы (совести, гуманности, справедливости и т.д.)21. Вместе с тем крайний национализм и человеконенавистничество, отрицавшие право народов СССР на саму жизнь, в сознании немецких солдат и офицеров органически сочетались с культом Адольфа Гитлера. По наблюдениям Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна, в начале войны для немецких солдат и офицеров была характерна «безграничная вера в своего фюрера»22. Генерал армии И.М. Третьяк был поражён тем иррациональным чувством к нацистскому лидеру, которому были подвержены германские войска даже в 1945 году. Когда, казалось бы, уже не было места иллюзиям, многие немецкие солдаты твёрдо верили Гитлеру и, даже оказавшись в советском плену, злобно реагировали на насмешки советских воинов над их кумиром23. Генерал-лейтенант И.С. Лыков утверждал, что в начале Великой Отечественной войны те немецкие военнопленные, которые осмеливались публично оскорблять нацистского фюрера, отрекаться от него, рисковали быть придушенными при удобном случае своими же товарищами по плену24.
Как считал корреспондент газеты «Красная звезда» Н.Н. Денисов, характерной чертой сознания многих немецких солдат и офицеров были предрасположенность к мистицизму и какая-то языческая привязанность ко всякого рода «идолам» и «фетишам»25. Военный политработник И.А. Хизенко в своих мемуарах отметил бросавшуюся в глаза дикарскую по своей сути суеверность немецких военнослужащих26. Видимо, не случайно советские военно-политические работники в своих аналитических выкладках подчёркивали тот факт, что во вражеских войсках после поражения немцев под Москвой наиболее твёрдую верность Гитлеру хранили «старые фронтовики», которые, как отмечалось, крепко уверовали в «сверхъестественную силу» нацистского вождя27.
На тот момент пропагандисты Красной армии понимали проблему дискредитации нацистского фюрера несколько упрощённо: в плоскости «гневного разоблачения Гитлера и его клики» и подрыва веры немцев в то, что он действительно «олицетворяет добродетели германской расы»28. По оценке И.И. Левина, в начале войны советская пропаганда в адрес противника выдерживалась, как правило, в жанре сатиры. При этом акцент делался на слишком прямолинейном высмеивании Гитлера, что, как свидетельствовал ветеран, воспринималось немецкими военнослужащими на передовых позициях фронта крайне негативно и не достигало своей цели29. Генерал-полковник Ю.А. Науменко полагал, что практика военно-политических органов Красной армии по выставлению карикатурных портретов Гитлера перед немецким передним краем была постоянным элементом советской специальной пропаганды в течение всей войны. Но непосредственную пользу от таких акций Ю.А. Науменко усматривал лишь в том, что немцы как одержимые растрачивали живую силу и материальные ресурсы на уничтожение подобных карикатур30. Стандартное мероприятие с выставлением такого карикатурного баннера описал в своих мемуарах фронтовой политработник полковник Д.И. Кочетков. События имели место в августе 1941 года в районе Ярцева, на боевых позициях 127-й танковой бригады, входившей в состав 16-й армии Западного фронта. И в этом случае после безуспешных попыток снять карикатуру, гитлеровцы, понёсшие потери, уничтожили её31.
Вместе с тем, как указывал генерал-майор М.И. Бурцев, советские военно-политические органы применяли для воздействия на врага и более гибкие инструменты, например, старались «вклиниваться во все старые и новые конфликты и противоречия, отрывать недовольных от Гитлера»32. В этой связи переводчик 924-го полка 252-й стрелковой дивизии М.М. Туган, вспоминая о «вводных», которыми оперировали сотрудники политотделов и переводчики при работе с гитлеровцами в первый период Великой Отечественной войны, подметил намерение советской стороны расколоть германский вермахт по линии «монархисты — нацисты»33. Генерал-майор М.И. Бурцев в своих мемуарах также дал понять, что в определённый момент имелась надежда на подъём монархическо-антигитлеровских настроений среди немецких военнослужащих в связи с обращением советской пропаганды к таким именам истории Германии, в своё время предостерегавших своих соотечественников от войны с Россией, как Фридрих Великий, Бисмарк и ряд других выдающихся деятелей34. Вместе с тем, по мнению М.И. Бурцева, наряду с сильнейшей засорённостью сознания немецких солдат и офицеров нацистскими догмами и иррациональными посылами немаловажным фактором, затруднявшим успешную работу советских военных пропагандистов, явились чрезвычайная вымуштрованность немецких солдат, их абсолютно бездумное повиновение приказу, безусловное признание власти любого имевшегося в данный момент начальства35.
Главный маршал бронетанковых войск А.Х. Бабаджанян характеризовал солдата вермахта как серьёзного и сильного противника, который был опьянён угаром лёгких побед в Европе и ядом нацистской пропаганды, вколотившей ему расистские бредни о его превосходстве над покорёнными народами. При этом немецкий солдат был, по выражению военачальника, «на диво исполнителен и дисциплинирован», дисциплинирован до абсурда — чтобы быть слепой управляемой деталью военной машины, «железной куклой в серо-зелёном мундире»36. По наблюдениям советского офицера А.И. Перегудина, «средний» военнослужащий-гитлеровец был до такой степени исполнительным и дисциплинированным солдатом, что никогда не задумывался о последствиях своих действий, был готов совершить любое преступление, чтобы выполнить приказ командира. Стремление во что бы то ни стало выполнить приказ вытесняло в нём всяческие колебания и сомнения37. Фронтовик О. Нестеренко считал, что служебный педантизм и исполнительность немецких военнослужащих доходили до абсурда, до крайности. Она была такого рода, что немец был готов родную мать убить, лишь бы выполнить приказ38.
Генерал армии Н.Г. Лященко вспоминал, что в апреле 1942 года на участке находившейся под его командованием 106-й стрелковой дивизии Южного фронта был взят в плен немецкий унтер-офицер, назвавшийся рабочим, трудившимся до войны на фабрике. На вопрос, почему он воюет против «братьев по классу», немец заявил, что он воюет не против русских рабочих и крестьян, а против «комиссаров и евреев», и высказал твёрдое «убеждение», что после их истребления Германия завершит войну39.
Генерал-майор В.Г. Гуляев летом 1942 года был комиссаром 17-го танкового корпуса, действовавшего в составе войск Брянского фронта. В тот период ему довелось обстоятельно поговорить с пленным немецким солдатом, ранее являвшимся рабочим одного из промышленных предприятий г. Дрездена. Когда пленному был задан вопрос, почему он воюет против русских рабочих и крестьян, последовал спокойный ответ: «Во-первых, потому, что служу в армии по призыву, по закону. Во-вторых, в Германии воюют все, следовательно, воюет Германия, и я воюю за Германию, а не за Гитлера». Как резюмировал мемуарист, «так действовал яд фашистской пропаганды даже на рабочий класс Германии»40.
Военный переводчик И.И. Левин считал показательным для периода 1941—1942 гг. образ мыслей одного из гитлеровцев — 40-летнего немецкого унтер-офицера, взятого в плен в начале 1942 года. На допросе он иронично заявил: «Вы, конечно, надеетесь, что в Германии не сегодня — завтра вспыхнет революция, как в 1918 году, а на место Гитлера придёт Тельман. Так вот знайте: этого не произойдёт никогда. Во всяком случае, в Германии. Немцы — народ порядка, и свой порядок мы установим повсюду. Кто может отрицать, что мы — самая целеустремлённая и самая организованная нация на земле? Поэтому в нашей победе ни у кого не может быть сомнения. У вас нет даже одного-единственного шанса из ста…»41.
Деятельность пропагандистских органов Красной армии по разложению рядов немецких захватчиков затрудняло помимо прочих факторов подмеченное советскими мемуаристами характерное обстоятельство, что интеллектуально-культурный уровень «среднего» немецкого солдата был невероятно низок. Поэтому «достучаться» до рассудка таких людей было совсем непросто, учитывая бытовавший в СССР стереотип о высокообразованной и высококультурной немецкой нации. Как вспоминал И.И. Левин, он был поражён обилием малограмотных и просто дремуче невежественных немцев. В захваченной воинами 2-й Ударной армии полевой библиотеке он не нашёл ни одного тома стихов и вообще ничего из классического немецкого наследия. Зато в изобилии присутствовали походные издания «Майн кампф» Гитлера, брошюрки Геббельса, Розенберга и иные пропагандистские материалы. Больше половины «библиотеки» составляли красочные иллюстрированные издания вроде «Искусство состоять в браке и тем не менее оставаться счастливым», фривольные журнальчики с обнажёнными красотками на обложках и текстами песенок типа «Лили Марлейн»42.
Советский офицер-разведчик В.Е. Ленчевский отмечал, что «мозги солдат рейха, этих полуграмотных людей, одетых в зелёные шинели, до изнеможения забивали гнусной дребеденью. Им внушили, что они выполняют какую-то историческую миссию»43. Писатель, поэт и публицист К.М. Симонов поведал, как в начале Великой Отечественной войны впервые увидел пленного немца — сбитого лётчика, фельдфебеля с железным крестом. С точки зрения литературного классика бравый вояка был воспитан в полном пренебрежении к советским людям и слепой вере в молниеносную победу. В остальном, по оценке писателя, это был довольно убогий, малокультурный парень из Баварии, приученный только к войне и больше ни к чему. Ландскнехт и по воспитанию, и по образованию44.
Между тем генерал Д.И. Ортенберг, в 1941—1943 гг. являвшийся главным редактором газеты «Красная звезда», в своих воспоминаниях счёл нужным отметить, что в сентябре 1941 года советские листовки, обращённые к германской армии и немецкому населению, взывали именно к «интеллигентности», «цивилизованности» немцев. В них говорилось примерно следующее: «Погляди, чем ты был и чем стал. Ты был народом Канта и Гёте, Маркса и Гейне. Ты стал солдатом шулера Геббельса, бандита Геринга, сутенёра Хорста Весселя. Ты был усидчивым тружеником и философом. Ты стал кочевником и убийцей. До Гитлера ты строил больницы и школы, заводы и музеи. С Гитлером ты разрушил Роттердам и Варшаву, Орлеан и Белград… Сосчитай, сколько твоих знакомых уже убиты в России. Пока ещё ты можешь их сосчитать. Потом тебе придётся считать уцелевших…»45.
Впоследствии наряду с культурно-интеллектуальной неразвитостью стала учитываться склонность немецких военнослужащих к беспрекословному подчинению приказам начальства. Генерал-майор М.И. Бурцев вспоминал, как зимой 1941/42 года возникло и получило мощное развитие такое действенное направление работы по разложению германских войск, как пропаганда «с позиций силы», тон которой был «официально-повелительным». Так появилась «листовка-приказ», которая, по мнению автора мемуаров, обязана своим рождением Маршалу Советского Союза Г.К. Жукову. Командующий Западным фронтом в период контрнаступления под Москвой подверг критике слишком «гладкие» и «литературные» советские листовки, направленные на то, чтобы побудить вражеских солдат сдаться в плен. Маршал высказал убеждение, что немецкий солдат привык к коротким чеканным фразам, к официальному языку. Командующий сам взялся за перо. В итоге появился приказ войскам Западного фронта, в котором говорилось:
«1. Всех немецких солдат, ефрейторов и унтер-офицеров, сложивших оружие и добровольно отказавшихся драться против частей Красной Армии, немедленно принимать на свою сторону, хорошо накормить, раздетых одеть и, не задерживая, направлять в глубь страны.
2. Настоящий приказ является пропуском через линию фронта русских для неограниченного количества пленных.
Главное командование Западного фронта»46.
«Листовка-приказ» была напечатана большим тиражом и оперативно распространена среди отступавших войск противника. Немцы боялись плена — верили нацистской пропаганде, будто их сразу там расстреляют. Официальный же приказ за подписью советского командования в значительной степени ослаблял этот страх и в отличие от обычных листовок воспринимался с бо́льшим доверием. Как отметил генерал-майор М.И. Бурцев, немецкие солдаты и унтер-офицеры привыкли с почтением относиться к приказам, даже в том случае, если они исходили от командования противной стороны47.
Ещё одной важной составляющей идейно-психологического состояния немецких солдат и офицеров, прочно цементировавшей их ряды и выставлявшей мощный «заслон» против воздействия советской пропаганды, была верность «духу» и традициям своей воинской части. К тому же кадровые дивизии вермахта комплектовались по региональному принципу, что чрезвычайно усиливало развитое в германских войсках чувство земляческой общности. В этой связи генерал-майор М.А. Волошин, занимавший пост начальника разведки 39-й армии, в своих воспоминаниях обратил внимание на агрессивно-милитаристский культ пруссачества и некое чувство прусской земляческой «элитарности», которыми было проникнуто сознание немалого числа немецких военнослужащих48. Генерал-майор М.И. Бурцев также считал, что милитаристские традиции пруссачества оказались тем бастионом в сознании немецких военнослужащих, который был эффективно противопоставлен советским усилиям по подрыву боеспособности гитлеровцев и ослаблению морально-политического потенциала вражеских войск49.
Для выработки пропагандистских контрмер советским военно-политическим органам было крайне важно знать, что представляет собой та или иная дивизия вермахта. Большую роль в накоплении информации о противнике сыграли заведённые в войсках формуляры на каждое противостоявшее вражеское соединение. В формуляры заносились сведения о командном составе, о потерях и пополнениях, о настроениях солдат — всё, что было необходимо для подготовки листовок и агитационных передач. В случае, если вражеское соединение меняло дислокацию, формуляр пересылался соответствующему политическому органу советских войск. К июлю 1942 года такие формуляры были заведены на 75 вражеских дивизий, а к концу войны — на 40650.
Военная переводчица О.В. Кузнецова вспоминала, что уже в первый год Великой Отечественной войны советские военно-политические органы начали уделять большое внимание изучению врага — его политико-морального состояния, образа мыслей, содержания, форм и методов идеологической обработки, которой подвергались гитлеровские вояки, а также состояния экономики Германии, её политического строя, культуры и многого другого51. Она отметила, что соответствующая работа в Главном политическом управлении Красной армии была поставлена солидно: имелись «кабинет прессы» в двух больших залах, богатая справочная библиотека, образцы трофейных документов, фототека, велись подробные досье на видных нацистских деятелей52. Как вспоминал И.И. Левин, советских военно-политических работников интересовала любая информация о противнике: подробности быта гитлеровских солдат и офицеров, сведения о потерях и пополнениях, детали взаимоотношений между солдатами и офицерами, рацион питания, боевой дух части, последние анекдоты, характер писем с фронта и на фронт и т.д.53
О поиске слабых точек в рядах противника рассказывал писатель и публицист И.Г. Эренбург. По его наблюдениям, весьма податливыми к воздействию советской пропаганды оказались крестьяне — отцы семейств и приверженцы католической веры из глухих деревень Баварии54. И.И. Левин также отметил факт предрасположенности некоторых немцев-католиков, служивших в гитлеровской армии, к восприятию советских материалов55. Кроме того, по свидетельству генерал-майора М.А. Волошина, командование Красной армии придавало определённое значение тому обстоятельству, что так называемые имперские немцы (выходцы из собственно германских земель) пользовались полным доверием нацистов. Ими укомплектовывались части, которым поручались наиболее ответственные задания. Немцев же из присоединённых к рейху территорий гитлеровское командование старалось задействовать на второстепенных участках советско-германского фронта, их реже брали в танковые или авиационные подразделения. Эту принятую в гитлеровской Германии «иерархию» военно-политические органы Красной армии активно использовали в своей работе56. К примеру, по информации фронтового политработника полковника Н.И. Волостнова, весьма восприимчивыми к таким приёмам оказались австрийцы57.
Однако в первый период Великой Отечественной войны самым действенным мотивом советской пропаганды, вносившим определённое смятение в души многих гитлеровских вояк, было обращение к потерям в рядах вермахта, а также обещание сохранения жизни и хорошего обращения с перспективой возвращения домой после войны для сдавшихся в советский плен. Полковник Д.И. Кочетков, в августе 1941 года являвшийся начальником политотдела 127-й танковой бригады 16-й армии, вспоминал, как в ходе рейдов в немецкий тыл советские танкисты разбрасывали на занятой противником территории оформленные в виде листовок, изготовленных политуправлением Западного фронта, письма пленных гитлеровцев своим сослуживцам. Мемуарист отметил простое и доходчивое содержание этих материалов, в которых пленные сообщали, что они живы, относятся к ним хорошо, никто их убивать не собирается, и что после войны они рассчитывают вернуться на родину58.
Уполномоченный Главного политического управления Красной армии подполковник К.Л. Селезнёв летом и осенью 1942 года работал в войсках Кавказского фронта, помогая военно-политическим органам в налаживании пропаганды среди немецких солдат. Согласно воспоминаниям ветерана первое ознакомление с данными о противнике показало, что личный состав действовавших на этом участке фронта дивизий врага был проникнут наступательным духом и фанатически верил в победу. Однако советские политработники путём многочасовых бесед с военнопленными, анализа содержания солдатских газет и писем, добытых разведкой, выяснили, чтосреди гитлеровцев всё заметнее становилось беспокойство в связи с растущими потерями. Тогда советской стороной была разработана убедительная аргументация для ряда листовок. «Вы захватываете километры, — говорилось в одной из них, — но теряете дивизии. Эти километры к нам вернутся, а погибшие дивизии не воскреснут никогда!». Как потом выяснилось, подобная логика заметно поколебала боевой дух гитлеровских войск59. Генерал-лейтенант А.Д. Окороков, возглавлявший политуправление Северо-Западного фронта, отмечал, что его подчинённые в пропаганде на вражеские войска оперировали точными цифрами и фактами, настойчиво разъясняли немцам обречённость гитлеровской армии60.
Несмотря на некоторые успехи в информационно-пропагандистской обработке противника, нельзя говорить о каких-либо масштабных достижениях военно-политических органов Красной армии на поприще деморализации врага в первый период Великой Отечественной войны. Активный организатор комсомольской работы А.А. Маринов вспоминал, что ещё незадолго до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз некоторые политработники обратили внимание на низкую эффективность советской пропаганды в отношении военнослужащих противника в тех войнах и локальных конфликтах, которые имели место до июня 1941 года. Характерный в то время акцент на «классовой солидарности» уже тогда продемонстрировал свою полную несостоятельность. Как отметил мемуарист, очень многие советские политические работники остались при мнении, что в предстоявшей войне с Германией «великая правда» советской пропаганды и агитации «сама по себе обеспечит быстрое разложение войск противника»61.
А.А. Маринов, встречавшийся с И.Г. Эренбургом летом 1942 года, вспоминал, что писатель на тот момент категорично отверг возможность «пролетарской революции» в нацистской Германии, равно как и перспективу «братания» гитлеровских солдат с советскими воинами на фронте. И.Г. Эренбург заявил молодому комсомольскому организатору, что фашисты будут по-прежнему безжалостно уничтожать всё советское, всё русское, и что остановить их может только сила! При этом писатель добавил: «Молодые гитлеровцы и не почешутся, прочитав наше воззвание к ним. Их надо заставить поползать на брюхе под губительным огнём, почувствовать страх перед неотвратимым возмездием. Вот тогда они начнут думать над нашими воззваниями и листовками»62.
Генерал-майор М.И. Бурцев пришёл к выводу, что в начале Великой Отечественной войны доминировавшие в советской пропаганде на войска противника мотивы «не выражали настроений и взглядов, преобладавших в то время среди немецких солдат». Более того, мемуарист признал тот факт, что «германские солдаты смеялись над советскими листовками»63. Генерал А.Д. Окороков писал, что, несмотря на настойчивые усилия советских пропагандистов, «за долгие месяцы боевых действий на Северо-Западном фронте не так уж много вражеских солдат добровольно сдалось в плен»64. Политорганы Брянского фронта, распространив за ноябрь—декабрь 1942 года 3 млн листовок и проведя 3000 агитационных передач, получили в результате всего лишь 8 перебежчиков65.
Таким образом, факты, приведённые советскими мемуаристами, свидетельствуют, что немецкие солдаты и офицеры, вторгшиеся 22 июня 1941 года на советскую землю, пребывали в такой мировоззренческой, идейно-политической, морально-психологической и этической «системе координат», о которой работники военно-политических органов Красной армии знали недостаточно. Иными словами, в захватчиках было слишком мало того «человеческого», к которому в основном и апеллировали в начале Великой Отечественной войны советские пропагандисты. К тому же содержание советской пропаганды на военнослужащих вермахта было по ряду аспектов значительно выше их интеллектуального и общекультурного уровня. В пропаганде явно доминировала линия, нацеленная на «революционизацию» гитлеровских солдат, их ориентирование как минимум на саботаж военных усилий Германии, включая сдачу в плен, на дезертирство, на какой-то новый вариант фронтового «братания» по примеру Первой мировой войны, а как максимум — на антифашистское восстание, «пролетарскую революцию» и свержение нацистского режима. Выдерживая эту нереалистичную установку, политработники Красной армии в обращениях к гитлеровцам оперировали совершенно чуждыми огромному большинству немецких военнослужащих гуманистическими ценностями и категориями «классовой борьбы», «пролетарского интернационализма», «солидарности с советским народом» и т.п.
Однако со временем акценты стали меняться — военно-политические органы Красной армии постепенно обращались к более адекватным реалиям и гибкой политике, подкреплённой поражением гитлеровцев под Москвой. Новая политика в советской информационной работе в 1941—1942 гг. характеризовалась, во-первых, намерением отколоть от оголтелых нацистов тех немецких военнослужащих, которые не симпатизировали коммунистам и Советскому государству, но при этом были недовольны и гитлеровским режимом. Поэтому советские пропагандисты апеллировали к религиозно-пацифистским чувствам немецких солдат и офицеров, к монархическим традициям германской армии, взывали к тем немецким военнослужащим, которые чувствовали себя приниженными порядками Третьего рейха.
Во-вторых, стали учитываться своеобразный психологический склад и образ мышления «среднестатистического» немецкого солдата, его приверженность к точному исполнению поступивших приказов. Пропагандисты старались воздействовать на гитлеровцев с «позиции силы», «приказывая» им от лица высшего командования Красной армии и официального руководства Советского государства. Однако такого рода тактика оказалась более или менее действенной лишь в период контрнаступления Красной армии в декабре 1941 — апреле 1942 года.
В-третьих, уже в 1941 году советские политработники взяли на вооружение практику деморализации немецких войск посредством доведения до них фактов и цифр, отражавших потери германской армии на советско-германском фронте, её неудачи и поражения, вызванные войной лишения немецких военнослужащих и германского народа. Подобная информация неизменно увязывалась с дискредитацией лично Гитлера и нацистской диктатуры в целом, а также с доказательствами в пользу растущей мощи Советского Союза и неминуемого разгрома Германии.
Конечно, нельзя сказать, что эта пропагандистская линия советских военно-политических органов привела в 1941—1942 гг. к «стратегическому прорыву» на информационно-психологическом фронте. Однако были накоплены знания и опыт, умения и навыки, которые эффективно применялись на более поздних этапах Великой Отечественной войны.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Баграмян И.Х. Так шли мы к победе. М.: Воениздат, 1988. С. 409, 410, 544.
2 Чуйков В.И. От Сталинграда до Берлина. М.: Советская Россия, 1985. С. 325, 332.
3 Москаленко К.С. На юго-западном направлении: Воспоминания командарма. Кн. 2. М.: Воениздат, 1979. С. 99.
4 Батов П.И. В походах и боях. М.: Воениздат, 1974. С. 231, 232.
5 Бабаджанян А.Х. Дороги Победы. М.: Воениздат, 1981. С. 241.
6 Мальцев Е.Е. В годы испытаний. М.: Воениздат, 1979. С. 151.
7 Лыков И.С. В грозный час. М.: Воениздат, 1979. С. 119, 147.
8 Курист Л.И. Атакуют танкисты. Киев: Политиздат Украины, 1976. С. 163.
9 Москвин Н.И. Партизанскими тропами. М.: ДОСААФ, 1971. С. 133.
10 Левин И.И. Записки военного переводчика. М.: Московский рабочий, 1986. С. 64.
11 Верт А. Россия в войне 1941—1945. М.: Прогресс, 1967. С. 374.
12 Там же. С. 376.
13 Кованов П.В. И слово — оружие. М.: Советская Россия, 1975. С. 155.
14 Кривошеин С.М. Ратная быль: записки командира механизированного корпуса. М.: Молодая гвардия, 1962. С. 74.
15 Михайлов Н.А. Покой нам только снится. М.: Молодая гвардия, 1972. С. 205.
16 Воспоминания об Илье Эренбурге. М.: Советский писатель, 1975. С. 56.
17 Карасёв А. …Пока не зажглись ракеты. Саратов: Саратовское книжное изд-во, 1975. С. 64.
18 Маринов А.А. Комсомол в солдатской шинели. М.: Воениздат, 1988. С. 14.
19 Там же. С. 71.
20 Бурцев М.И. Прозрение. М.: Воениздат, 1981. С. 36, 37.
21 Крайнюков К.В. Оружие особого рода. М.: Воениздат, 1977. С. 134.
22 Баграмян И.Х. Указ. соч. С. 544.
23 Третьяк И.М. Храбрые сердца однополчан. М.: Воениздат, 1977. С. 215.
24 Лыков И.С. Указ. соч. С. 245.
25 Денисов Н.Н. 1418 дней фронтового корреспондента. М.: Воениздат, 1969. С. 66.
26 Хизенко И.А. Ожившие страницы. М.: Воениздат, 1963. С. 21.
27 Бурцев М.И. Указ. соч. С. 71, 106.
28 Там же. С. 57, 87, 88.
29 Левин И.И. Указ. соч. С. 169.
30 Науменко Ю.А. Шагай, пехота! М.: Воениздат, 1989. С. 202, 203.
31 Кочетков Д.И. С открытыми люками. М.: Воениздат, 1962. С. 49.
32 Бурцев М.И. Указ. соч. С. 103.
33 Дорогами войны. Воспоминания участников Великой Отечественной войны. Кн. 4. Саратов: Саратовское книжное изд-во, 1976. С. 204.
34 Бурцев М.И. Указ. соч. С. 39, 40.
35 Там же. С. 56, 79.
36 Бабаджанян А.Х. Указ. соч. С. 243.
37 Перегудин А.И. Разведчики идут в поиск. М.: Воениздат, 1986. С. 14.
38 Гремела война… Уфа: Баш. книжное изд-во, 1991. С. 247.
39 Лященко Н.Г. Время выбрало нас. М.: Воениздат, 1990. С. 195, 196.
40 Гуляев В.Г. Человек в броне. М.: Воениздат, 1964. С. 98.
41 Левин И.И. Указ. соч. С. 69.
42 Там же. С. 64, 69, 70.
43 Ленчевский В.Е. Огнём проверено. Волгоград: Нижне-Волжское изд-во, 1964. С. 86.
44 Симонов К.М. 100 суток войны. М.: Вече, 2015. С. 29, 30.
45 Ортенберг Д.И. Июнь—декабрь сорок первого: рассказ-хроника. М.: Советский писатель, 1986. С. 160.
46 Бурцев М.И. Указ. соч. С. 78.
47 Там же. С. 79.
48 Волошин М.А. Разведчики всегда впереди. М.: Воениздат, 1977. С. 156, 204, 205.
49 Бурцев М.И. Указ. соч. С. 56.
50 Там же. С. 88.
51 Политработники на фронте. М.: Воениздат, 1982. С. 171, 172.
52 Там же. С. 174.
53 Левин И.И. Указ. соч. С. 181.
54 Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь. Т. 2. М.: Советский писатель, 1990. С. 247.
55 Левин И.И. Указ. соч. С. 194.
56 Волошин М.А. Указ. соч. С. 42.
57 Волостнов Н.И. На огненных рубежах. М.: Воениздат, 1983. С. 62.
58 Кочетков Д.И. Указ. соч. С. 49, 50.
59 Политработники на фронте. С. 177.
60 Окороков А.Д. Слово, ведущее в бой. М.: Воениздат, 1980. С. 177, 178.
61 Маринов А.А. Указ. соч. С. 14.
62 Там же. С. 70, 71.
63 Бурцев М.И. Указ. соч. С. 37, 84.
64 Окороков А.Д. Указ. соч. С. 174, 175.
65 Бурцев М.И. Указ. соч. С. 168.