Аннотация. Причины разгромного поражения Франции 1940 года продолжают оставаться в фокусе внимания историографии Второй мировой войны. Наряду с обширными западными источниками не меньшую значимость в анализе состояния французской армии накануне вторжения представляют оценки советских военных экспертов, приглашённых в страну в качестве наблюдателей в рамках программы военных обменов между Москвой и Парижем 1930-х годов. Среди этих оценок особого внимания заслуживает мнение комбрига Г.С. Иссерсона, принявшего участие в полевой поездке французской Высшей военной школы в северо-восточную приграничную полосу в районе Арденн в июне 1936 года. Его мысли, изложенные на страницах сохранившегося, но до сих пор не введённого в научный оборот отчёта, представляют собой развёрнутый анализ слабых и сильных сторон вооружённых сил Третьей республики. По мнению автора отчёта, несмотря на высокий уровень штабной культуры, французское командование следовало устаревшей схеме «методического сражения», пренебрегало оперативным манёвром, недооценивало роль танков на поле боя, было слабо знакомо с германскими военными инновациями, что в целом свидетельствовало о неготовности Парижа к новой войне.
Summary. The reasons for France’s devastating defeat in 1940 remain the subject of intense scrutiny in World War II historiography. Alongside abundant Western sources, the evaluations of Soviet military experts who were invited to France as observers under the military exchange program between Moscow and Paris in the 1930s are equally crucial when assessing the condition of the French army on the eve of the invasion. Among these assessments, the opinion of brigade commander G.S. Isserson, who participated in a French military academy excursion to the northeastern border zone in the Ardennes in June 1936, deserves special attention. His thoughts, set down on the pages of a report that has survived but not yet been published, are a detailed analysis of the strengths and weaknesses of the Third Republic’s armed forces. According to the report’s author, despite a high level of staff culture, the French command adhered to an outdated scheme of methodical battle, neglected operational maneuver, underestimated the role of tanks on the battlefield, and was poorly acquainted with German military innovations. Overall, these shortcomings suggest that Paris was unprepared for the new war.
ВОЕННОЕ ИСКУССТВО
ВЕРШИНИН Александр Александрович — доцент кафедры истории России XX—XXI вв. исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, кандидат исторических наук
«НА ПОЛЕВОЙ ПОЕЗДКЕ КРАСНАЯ СТОРОНА ВОЕВАЛА В СУЩНОСТИ НЕ С ГЕРМАНСКИМ ПРОТИВНИКОМ… А С ПРОТИВНИКОМ ВООБЩЕ»
Французская армия 1930-х годов в оценках комбрига Г.С. Иссерсона
Разгром французской армии весной—летом 1940 года стал одной из важных страниц военной истории XX века. Между историками до сих пор идут дискуссии о том, что послужило его причиной. По одной из версий, поражение стало результатом глубокого общественно-политического и экономического кризиса, в который погрузилась Франция в начале 1930-х годов, повлиявшего на моральное состояние общества и вооружённых сил, что и проявилось на поле боя1. Другие историки полагают, что первостепенную роль сыграли сугубо военные аспекты — системные недостатки французской армии и ошибки её командования2. В последние годы сформировалась ещё одна точка зрения, сторонники которой доказывают, что поражение 1940 года стало итогом уникального стечения обстоятельств3.
Французская армия в межвоенные годы пользовалась славой сильнейшей в мире, рассматривала свой опыт ведения боевых действий в 1914—1918 гг. как базовый и неохотно воспринимала критику, основанную на иных представлениях об особенностях современного оперативно-тактического искусства. Именно такая объективная критика звучала в отчётах командиров РККА, имевших возможность детально ознакомиться с организацией французских вооружённых сил в рамках военно-политического сотрудничества двух стран на протяжении 1930-х годов. Эти развёрнутые оценки, сохранившиеся в Российском государственном военном архиве (РГВА) и в массе своей до сих пор не введённые в научный оборот, представляют собой важный источник по истории строительства европейских армий накануне Второй мировой войны.
Одним из наиболее внимательных и дальновидных наблюдателей был комбриг Г.С. Иссерсон4, известный не только в СССР, но и на Западе военный теоретик, автор фундаментальной работы «Эволюция оперативного искусства»5, в которой разрабатывалась теория глубокой операции как варианта преодоления позиционного тупика, аналогичного возникшему на фронтах Первой мировой войны6. Его подход основывался на детальном осмыслении хода и результатов операций 1914—1918 гг. и представлял собой реальную альтернативу модели «методического сражения» — принятой во французской армии каноничной оперативно-тактической схемы, которая базировалась на презумпции высокой степени насыщенности боевых порядков средствами огневого поражения и предполагала перемещение соединений и частей согласно жёсткому расписанию при массированной поддержке артиллерии. Инициативе и манёвру при этом отводилась минимальная роль7.
В рамках программы военных обменов между Москвой и Парижем Г.С. Иссерсон был направлен для участия в полевой поездке французской Высшей военной школы в июне 1936 года в северо-восточную приграничную полосу в районе Арденн. Выбор кандидатуры советского представителя был неслучаен: к тому времени отдельные фрагменты «Эволюции оперативного искусства» были переведены на французский и изучались в высших военных учебных заведениях Франции8. Полевая поездка, в которой принял участие комбриг, представляла собой штабную игру, проведённую с целью отработки оперативных приёмов по отражению возможного наступления «синих» (Германия) через территорию Южной Бельгии вдоль левого берега Мааса в тыл «красным» (Франция), оборонявшим «линию Мажино». За основу легенды бралось приграничное сражение 1914 года, однако полоса действий немецких соединений смещалась южнее.
«Создалось впечатление, — писал Г.С. Иссерсон в отчёте заместителю наркома обороны М.Н. Тухачевскому, — что район Арденн был выбран не случайно для полевой поездки Высшей военной школы, так как после создания пояса Мажино этот район является естественным обеспечением левого фланга французского развёртывания… Во всяком случае полевой поездке этот район придал большой интерес как оперативный, так и тактический, обусловив решения как на оборону, так и на наступление целым рядом трудностей. Среди них одна из основных заключалась в использовании танков, применение которых на поле боя встречало ряд препятствий»9. Вероятно, сам о том не догадываясь, комбриг затронул вопрос, который в то время активно обсуждался французскими военными: являются ли естественные условия Арденнских гор достаточным препятствием для развёртывания в данном районе крупномасштабных операций потенциального противника, в т.ч. с привлечением им бронетанковых сил? Исход этой дискуссии оказал прямое влияние на катастрофический для Франции итог сражений против вермахта в мае—июне 1940 года10.
По замыслу руководства полевой поездки «синие» наступали силами двух армий: 1-я армия двигалась в направлении Лаона, а располагавшаяся левее 2-я армия — на Ретель. Одновременно оказывалось давление на «линию Мажино». Задача «красных» заключалась в том, чтобы сдержать «синих» операциями развёрнутой в районе Реймса и Ретеля 4-й армии до тех пор, пока сконцентрированные у Амьена 5-я и 6-я армии не смогут нанести контрудар по правому флангу наступающей группировки. Непосредственно разыгрывались действия 4-й армии, при этом она «предназначалась не для какого-либо активного наступательного манёвра, а должна была изначально вести затяжную оборонительную операцию на указанном ей рубеже, куда ещё надлежало в ходе действий сосредоточить все силы»11. Вся операция распадалась на три этапа, в ходе которых «красные», подтягивая дополнительные корпуса, последовательно занимали оборону, останавливали продвижение противника и предпринимали общее наступление с целью его оттеснения, причём последняя фаза никакого развития не получила, оставив «открытым вопрос, была ли оборона Синих вообще прорвана»12. Замысел штабной игры, таким образом, воспроизводил классическую модель «методического сражения».
Предполагалось, что «синие» построят операцию по схожей схеме. Во 2-й армии выделялись два эшелона. В первом эшелоне находились три армейских корпуса, снабжённых артиллерийскими средствами усиления, и один без них. Второй эшелон помимо пехотных соединений включал в себя кавалерийскую и танковую дивизии. «Прямо поражает, — писал Г.С. Иссерсон, — что быстро подвижные соединения… были в этой обстановке поставлены во 2-ой эшелон, находясь относительно в значительном тылу. Только с установлением боевого соприкосновения в 1-ю линию была введена кав[алерийская] дивизия; что же касается танковой дивизии, то она вообще за всё течение полевой поездки в дело введена не была и на Синей стороне не проигрывалась. Армейская авиация на Синей стороне не указывалась и не проигрывалась»13. Комбриг обращал внимание на то обстоятельство, что и в составе армии «красных» при богатом оснащении её частей артиллерией не хватало танков: имелись шесть отдельных танковых батальонов, в то время как дивизии не располагали средствами усиления в виде бронетехники14. Таким образом, ни условные немцы, ни условные французы в ходе операций не задействовали самостоятельные подвижные соединения и почти исключительно полагались на силу артиллерийского огня.
«За всё время полевой поездки, — отмечал Г.С. Иссерсон, — ни в чём нельзя было усмотреть — ни в решениях, ни в вводных данных Руководства, ни в самом развитии действий — ни одного обстоятельства, обнаруживавшего стремление преодолеть фронтальные, позиционные условия борьбы и вывести действия в манёвренное поле»15. Французский руководитель полевой поездки в ранге полковника, отвечая на вопрос о причинах отказа от манёвренного сценария, заявил, что для подобных операций «на французском театре нет возможностей: от швейцарской границы до Мезиера (Шарлевиль-Мезьер, город на северо-востоке Франции. — Прим. авт.) всё застроено бетонным поясом укреплений и к северу остаётся уже мало пространства. На вопрос о судьбах встречного боя он также ответил отрицательно, считая, что для этого нет пространственного разгона между сторонами». Полковник допустил вариант развития событий, при котором «манёвренные действия» могут быть «внесены в тыл противника», но уклонился от его обсуждения по существу. По итогам этого обмена мнениями Г.С. Иссерсон обоснованно предположил, что руководитель штабной игры выражал «взгляды французского генерального штаба»16.
Ход полевой поездки продемонстрировал комбригу весь набор отличительных особенностей организации и боевой подготовки французской армии, которые он точно отметил и описал. Соединение плотно занимало оборону живой силой и средствами огневого поражения, однако «за главной позицией сопротивления отсутствовала какая-либо организованная укреплённая линия», причём в резерв выделялись лишь незначительные силы, находившиеся в ведении вышестоящего командования17. Вклинивание противника в оборону «красных» на глубину в 1,5 км, само по себе неопасное с оперативной точки зрения, заставило командование корпуса и армии бросить на его ликвидацию целую дивизию. В этой «готовности буквально сгрудить на маленьком участке прорыва противника большие резервы, дабы во что бы то ни стало восстановить утраченное пространство, сколь бы незначительным оно ни было…, ярко сказывалось влияние характера позиционной войны, когда дрались из-за каждого километра, вводя для его отвоевания все наличные резервы»18. Французы, дорожившие малейшим участком своей территории, избегали тактики гибкой обороны, что обрекало их на пассивность в сражении и отдавало инициативу в руки противника.
Наступление осуществлялось без достаточно глубокой разведки с акцентом на последовательное продвижение пехоты под прикрытием огневого вала. Части дивизий выстраивались в линию «локоть к локтю», оставляя за собой второй эшелон, который, однако, не играл никакой самостоятельной оперативной роли, двигаясь «в затылок» наступавшим полкам подобно гоплитам в македонской фаланге. Такая конфигурация была чрезвычайно чувствительна к незапланированным изменениям боевой обстановки. Так, в ходе штабной игры наступавшие «красные», не достигнув намеченного командованием рубежа продвижения, внезапно для себя обнаружили, что имеют перед собой не передний край обороны противника, а его отступавшие арьергарды. «Это их серьёзно озадачило, — писал Г.С. Иссерсон. — Вместо того чтобы для преследования и уничтожения противника немедленно выдвинуть сильные передовые батальоны с танками и артиллерией, произошла длительная остановка… Командир корпуса был так озадачен обстановкой, что сначала решил вообще ничего не делать»19.
Показательно, что норматив подвоза снарядов корпусу, наступавшему с опорой на подавляющий огонь артиллерии, исчислялся цифрой в четыре полных боекомплекта в день. Тыловые транспортные артерии, кроме того, по умолчанию загружались интенсивными санитарными перевозками. По свидетельству Г.С. Иссерсона, «французы считаются с очень большими потерями, исчисляя их, например, в один день оборонительного боя до одной трети боевого состава дивизии». В обоих случаях, очевидно, также сказывался тяжёлый опыт Первой мировой войны. Памятуя о нём, французское командование «очень строго оценивало… и преувеличивало затруднения», связанные со снабжением, и полагало, что даже имевшихся в его распоряжении коммуникаций может оказаться недостаточно. Комбриг с удивлением описывал случай, когда после дождливой погоды французские тыловики посчитали «подвоз почти невозможным, хотя все основные дороги были асфальтированы»20.
Всё это пагубным образом сказывалось на темпах продвижения, однако французские офицеры настаивали на том, что «современный подход к оборонительной полосе чрезвычайно сложен и труден, что он неизбежно вызывает медленное продвижение и требует методических действий». Наступавшему корпусу были намечены рубежи, занятие которых и составляло суть операции. Дистанция между ними была не более 2 км, и перейти от одного к другому соединение могло лишь после распоряжения вышестоящего командования. «Разумеется, — констатировал Г.С. Иссерсон, — что такое наступление совершенно сковывает инициативу подчинённых начальников, жёстко удерживает их от стремления вперёд и пресекает какое-либо самостоятельное развитие успеха в глубину»21.
Особое внимание комбриг обратил на технологию боевого применения танков во французской армии. При атаке их рассеивали по пехотным частям для наступления «в непосредственной и неразлучной связи с пехотой», выделяя определённое количество машин среднего класса для действий на переднем крае «с целью нейтрализовать в глубине расположенные огневые средства обороны»22. В результате на фронте дивизии интервал между танками составлял 100 м, что превращало их в удобные мишени для противотанковых орудий. Речи о массированном использовании бронетехники, таким образом, не шло, как и о её поддержке с воздуха: авиация выполняла в основном разведывательные функции. Французы, как правило, избегали вводить бронетехнику в бой на пересечённой местности, которая при наличии даже минимальных ландшафтных препятствий рассматривалась ими как непроходимая. Отмечая трудные условия Арденнских гор, Г.С. Иссерсон всё же склонялся к выводу о том, что они не делают данный район недоступным для маневрирования танковыми соединениями.
Руководитель полевой поездки был знаком с советским подходом к массированию танков в составе самостоятельных оперативно-тактических соединений. Однако «мотивом его определённого отрицания танковой группы ДД (дальнего действия. — Прим. авт.) является невозможность, по его мнению, организовать взаимодействие танков и артиллерии на такой большой глубине и невозможность для танков решать свои задачи без поддержки артиллерии»23. Схожие сомнения французские офицеры озвучивали и в беседах с командующим войсками Киевского военного округа И.Э. Якиром, посетившим Францию одновременно с Г.С. Иссерсоном. «Мы работаем над этим, — говорят они, — но условия местности, пересечённой железными дорогами, и насыщенность фронтов [в будущей войне] будет настолько велика, что самостоятельное использование танков кажется нам сомнительным»24.
Исходя из этого императива, французы отказывались от выделения подвижного резерва, способного решать боевые задачи как в полосе фронта, так и в рамках всего театра военных действий, т.е. от действенного инструмента развития оперативного прорыва и средства нанесения контрудара по противнику в случае кризиса обороны. Г.С. Иссерсон обратил внимание на тот факт, что кавалерийские соединения вместо их выделения в резерв просто распылялись по армиям, где им отводилась второстепенная роль. Уже на этапе выстраивания обороны условной 4-й армии «красных» приданная ей кавалерийская дивизия была «отдельными отрядами» рассредоточена на фронте протяжённостью свыше 30 км для прикрытия выдвижения пехоты и стала практически неуправляемой. «С большим трудом она была впоследствии стянута к свободному левому флангу»25, — отмечал комбриг.
При этом по умолчанию предполагалось, что «синие» (немцы) будут действовать по аналогичной схеме. Вопрос о том, на что способна германская армия, вообще не стоял: «Современная немецкая военная литература руководителям школы совершенно не известна. В частности, [руководитель полевой поездки] полковник Мэнье ничего не знал о выходящем новом журнале германского генерального штаба, в первом номере которого была напечатана большая статья о французских оперативных взглядах. Знание германской армии вообще чрезвычайно слабо, и на полевой поездке красная сторона воевала в сущности не с германским противником, имеющим определённую доктрину и тактику, а с противником вообще… Вообще о немцах офицеры — руководители школы говорить не любят и говорить избегают. Создается впечатление, что они вообще о них ничего не желают знать. И в этом заключается своеобразная страусовая политика: из-за боязни перед врагом, его не видят. Совершается видимо старая историческая ошибка французов, которые и в 1870, и в 1914 гг. вышли на войну, не зная и не оценив своего противника»26.
Французская армия, по наблюдению Г.С. Иссерсона, имела и свои сильные стороны. К их числу он относил высокий уровень подготовки штабов. В ходе полевой поездки Высшей военной школы, сложного мероприятия, организация которого потребовала усилий десятков людей, штабы соединений работали как часы, не подчиняясь никакому формально установленному распорядку и без постоянного внешнего контроля. «Чувствовалась… большая внутренняя, органическая налаженность работы, построенная на знании каждым офицером своих обязанностей по существу выполняемой работы. Несомненно, каждый офицер — слушатель школы хорошо владеет своим предметом, какую бы должность он не выполнял. Поэтому свою компетенцию работы в штабе он выполняет совершенно свободно и самостоятельно… работа протекает совершенно свободно, можно сказать, — произвольно, и тем не менее внутренне организованно»27.
«Пишут чрезвычайно много, и оперативная документация стоит несомненно на высоком культурном уровне, — отмечал Г.С. Иссерсон. — Все оперативные документы пишутся с исключительной подробностью, ставя подчинённым начальникам не только задачи, но указывая им также способы их выполнения»28. Подобная практика являлась порождением всё той же модели «методического сражения», основывавшейся на уроках Первой мировой войны. Высокая степень централизации управления войсками была бы невозможна без серьёзного усложнения военного делопроизводства. Комбриг констатировал этот факт и делал важную оговорку: «Представляется просто невозможным, чтобы на войне можно было так много и столько писать, и чтобы подчинённые н[ачальни]ки и штабы, сами столько пишущие, имели время и терпение столько читать… В современных условиях для сколько-нибудь быстрого ведения военных действий такая документация прямо убийственна… Полное ограничение инициативы подчинённых начальников детальными указаниями в приказе вытекает из всего характера французской тактики ведения боя»29.
Вместе с тем развитая делопроизводственная инфраструктура воплощала собой высокий уровень специальной квалификации комсостава: «Документы, приказы пишутся очень грамотно, литературно, свободно, очень логично и ясно. Несмотря на их большой объём, они читаются легко и не оставляют никаких неясностей… приказы являются исключительно конкретными, совершенно ясно указывающими подчинённому начальнику, чего от него хочет старший и как он думает решить задачу боя»30. У комбрига не было сомнений в моральных качествах французского офицера. Он «высоко предан долгу и, видимо, полностью готов на самопожертвование». Однако «готов ли он на основах привитой ему доктрины добиться успеха в бою?»31. Здесь у тонкого наблюдателя возникали обоснованные сомнения.
«Одна общая черта характеризует офицерский состав, видимо, в целом, — отмечал Г.С. Иссерсон. — Это — яркая рационалистичность мышления. Французский офицер может говорить о своих оперативных соображениях с таким глубоким теоретическим анализом, будто он рассуждает об отвлечённых философских проблемах. Военное дело воспринимается им очень умозрительно и умовое в нём явно преобладает над волевым»32. Выпускники французских высших военных учебных заведений испытывали тягу к философствованию, изящной словесности и сложным дискуссиям. Офицеры хорошо составляли оперативные документы, однако за общими мудрствованиями часто утрачивали адекватное представление о предмете своих усилий.
«Глубокие аналитические рассуждения, приводящие в конце концов к самому обыденному решению, заставляют французского офицера много и долго говорить. Он говорит при этом очень литературно, высоким стилем, с прекрасной дикцией, с большой экспрессией и жестикуляцией, и видимо сам увлекается своим даром речи», — писал Г.С. Иссерсон. По его мнению, подобное отношение к военному ремеслу однажды могло сыграть с французским комсоставом злую шутку: «Из этого отнюдь нельзя сделать вывода, что французский офицер не обладает волей… Однако дело заключается в том, что французский офицер привык к слишком длительному рассуждению над обстановкой и должен будет неизбежно терять на это время. А когда обстановка этого не позволит, он очевидно со свойственной ему экспансивностью проявит свою волю опрометчиво»33. То состояние оцепенения, в котором оказалось французское командование 15—16 мая 1940 года, осознав стратегические последствия неожиданного прорыва германских танков через Арденны и Маас34, вполне соответствовало прогнозу Г.С. Иссерсона.
Почти все замечания и предостережения комбрига оказались пророческими. Заключая свой отчёт, он предположил: «Поскольку военное дело претерпело после мировой войны такие огромные изменения, нельзя не усомниться в готовности французских войсковых начальников и штабов, воспитанных на основах установок Высшей военной школы, справиться с задачей ведения современного боя. Думается поэтому, что на основах такого оперативно-тактического руководства французской армии предстоят в ближайшей войне тяжёлые испытания»35. Ровно через четыре года после миссии Г.С. Иссерсона почти в тех же местах, где проходила полевая поездка, в которой он принял участие, германский вермахт наголову разобьёт французские войска. Танковая группа Э. фон Клейста пройдёт через Арденнские горы, которые французское командование считало недоступными для действий бронетанковых сил, за несколько дней выйдет к Маасу и силами авангардов форсирует его вопреки всем правилам модели «методического сражения» — сходу, не дожидаясь прибытия артиллерии, при подавляющей поддержке с воздуха. После прорыва оборонительной линии по берегу реки у французского главнокомандующего М. Гамелена36 не окажется доступных резервов для преодоления оперативного кризиса37.
Возникнет та самая ситуация, когда «манёвренные действия» окажутся «внесены в тыл противника», которую в июне 1936 года Г.С. Иссерсон обсуждал с руководителем полевой поездки. Только ареной для этих действий станут северо-восточные департаменты Франции. Командовавший корпусом в составе группы Э. Клейста Г. Гудериан, переправившись через Маас, сразу направил две танковые дивизии на запад для развития наступления в глубь французской территории. Передвигавшиеся со скоростью пехотинца французские армии со всей своей превосходящей артиллерией просто не поспевали за немцами. Лишь в одном месте у них был реальный шанс остановить наступление вермахта: подошедшая к основанию германского клина, вбитого во французскую оборону, 3-я бронетанковая дивизия резерва попыталась захватить стратегически важную деревню Стон и тем самым обрезать коммуникации ушедших на запад дивизий Гудериана. При этом французский командующий сделал ровно ту же ошибку, что и офицер Высшей военной школы в июне 1936 года при планировании действий кавалерийской дивизии, приданной 4-й армии, — рассредоточил своё соединение, разбив его на отдельные батальоны38. Вновь собрать воедино бронетанковую дивизию для достижения оперативного успеха не удалось, и битва при Стоне вылилась в многодневную серию кровопролитных столкновений тактического значения, завершившихся победой немцев.
Г.С. Иссерсон не скрывал своих мыслей в беседах с французами, но его аккуратная критика не встречала понимания: «Они (французы. — Прим. авт.) были бы рады нас принять с тем, чтоб мы восторгались высоким уровнем их военной культуры и у них учились. Наше присутствие им было неприятно потому, что мы видимо оказались слишком строгими ценителями… Они видимо поняли, что мы стоим на очень передовых позициях современного военного дела и придерживаемся более передовых и возможно более смелых взглядов»39. Все пагубные последствия своего пренебрежения альтернативными оперативно-тактическими концепциями, более соответствовавшими современным реалиям боя, французы осознали лишь тогда, когда что-либо менять было уже поздно.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Adamthwaite A. France and the Coming of the Second World War. London: Routledge, 1977; Doise J., Vaïsse M. Diplomatie et outil militaire, 1871—1991. Paris: Editions Seuil, 1992; Doughty R. The Seeds of Disaster: The Development of French Army Doctrine, 1919—1939. Hamden, Conn.: Archon Books, 1985; Duroselle J.-B. La Décadence. Paris: Imprimerie Nationale, 1979; Белоусова З.С. Французская дипломатия накануне Мюнхена. М.: Наука, 1964; Малафеев К.А. Луи Барту — политик и дипломат. М.: Международные отношения, 1988; Смирнов В.П. «Странная война» и поражение Франции. М.: Изд-во Московского университета, 1963.
2 Alexander M.S. The Republic in Danger: General Maurice Gamelin and the Politics of French Defence, 1935—1940. Cambridge: Cambridge University Press, 1992; Catros S. La guerre inéluctable. Les chefs militaires français et la politique étrangère, 1935—1939. Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2020; Frank R. La hantise du déclin. La France 1920—1960: finances, défense et identité nationale. Paris: Belin, 1994; Gunsburg J. Divided and Conquered: The French High Command and the Defeat of the West, 1940. Westport: Praeger, 1979; Réau E. du. Édouard Daladier, 1884—1970. Paris: Fayard, 1993; Young R. France and the Origins of the Second World War. London: Red Globe Press, 1996.
3 Frieser K.-H. The Blitzkrieg Legend: The 1940 Campaign in the West. Annapolis: Naval Institute Press, 2005; Maiolo J. Cry Havoc: How the Arms Race Drove the World to War, 1931—1941. New York: Basic Books, 2012.
4 Иссерсон Георгий Самойлович (1898—1976) — советский военачальник и военный теоретик, комбриг. Выпускник 1-й Петергофской школы прапорщиков, участник Первой мировой войны. В 1918 г. добровольно вступил в ряды Красной армии. В качестве военного комиссара 159-го стрелкового полка и помощника командира 154-го стрелкового полка сражался на Северном и Западном фронтах Гражданской войны, участвовал в войне с Польшей. После окончания Военной академии РККА (1924) занимал должности начальника разведывательного отдела штаба Западного фронта, начальника оперативного отдела, позднее — начальника 1-го отдела 1-го управления штаба Ленинградского военного округа, начальника штаба 10-го стрелкового корпуса. С 1930 по 1933 г. — адъюнкт, преподаватель, начальник оперативного факультета Военной академии имени М.В. Фрунзе. В 1933—1936 гг. — командир 4-й стрелковой дивизии 5-го стрелкового корпуса Белорусского военного округа, в 1936 г. — заместитель начальника 1-го отдела Генерального штаба РККА. В 1936 г. вернулся на преподавательскую работу в качестве начальника кафедры армейских операций (оперативного искусства) Военной академии Генерального штаба. Один из разработчиков теории глубоких наступательных операций, автор фундаментальных научных трудов «Эволюция оперативного искусства» и «Новые формы борьбы». В период Советско-финляндской войны служил начальником штаба 7-й армии. Репрессирован в 1941 г. В 1955 г. после реабилитации и освобождения уволен в отставку в звании полковник. После отставки активно сотрудничал с военными изданиями, в т.ч. работал вольнонаёмным сотрудником редакции журнала «Военная мысль».
5 Иссерсон Г.С. Эволюция оперативного искусства. М.: Гос. воен. изд-во, 1932.
6 Harrison R.W. Architect of Soviet Victory in World War II. The Life and Theories of G.S. Isserson. Jefferson: McFarland & Company, 2010; Кривопалов А.А. В тени теории глубокой операции. Подготовка Красной армии к войне на Западной границе в 1926—1941 гг. М.: Яуза, 2022. С. 199—217.
7 Doughty R.A. French Operational Art: 1888—1940 // Ed. by M.D. Krause, R.C. Phillips. Historical Perspectives of the Operational Art. Washington: Military Bookshop, 2005. P. 88.
8 Harrison R.W. Op. cit. P. 169, 170.
9 Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 33989. Оп. 2а. Д. 262. Л. 120.
10 Одним из главных сторонников тезиса о непроходимости Арденн для танков являлся маршал Ф. Петэн, в 1934 г. занимавший пост военного министра Франции. В частности, он заявлял: «Эта территория будет непроходима, если мы её соответствующим образом подготовим. Мы рассматриваем её как зону, подлежащую разрушению. Разумеется, те участки, где может пройти враг, будут защищены блокгаузами. Этот фронт не будет иметь глубины, враг там не продвинется, а если продвинется, мы встретим его у выхода из лесного массива. Таким образом, этот сектор не представляет собой опасности» (Guelton F. Comprendre la défaite: «Les forêts des Ardennes sont impénétrables…» // Sous la dir. de S. Martens, S. Prauser. La guerre de 1940: Se battre, subir, se souvenir. Villeneuve d’Ascq: Presses Universitaires du Septentrion, 2014. P. 77).
11 РГВА. Ф. 33989. Оп. 2а. Д. 262. Л. 123, 123 об.
12 Там же. Л. 122.
13 Там же. Л. 124.
14 Там же. Л. 123.
15 Там же. Л. 122.
16 Там же. Л. 122 об.
17 Там же. Л. 119, 119 об.
18 Там же. Л. 118 об.
19 Там же. Л. 116.
20 Там же. Л. 110, 110 об.
21 Там же. Л. 113.
22 Там же. Л. 114.
23 Там же. Л. 114 об.
24 Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 558. Оп. 11. Д. 435. Л. 97.
25 РГВА. Ф. 33989. Оп. 2а. Д. 262. Л. 120.
26 Там же. Л. 107.
27 Там же. Л. 112.
28 Там же. Л. 112 об.
29 Там же. Л. 109—110 об.
30 Там же. Л. 109.
31 Там же. Л. 105.
32 Там же. Л. 106.
33 Там же.
34 Вершинин А.А., Наумова Н.Н. От триумфа к катастрофе: военно-политическое поражение. Франции 1940 г. и его истоки. СПб.: Алетейя, 2022. С. 461.
35 РГВА. Ф. 33989. Оп. 2а. Д. 262. Л. 104 об.
36 Морис Гюстав Гамелен (1872—1958) — армейский генерал (1931). В 1931—1940 гг. — начальник генерального штаба французской армии, в 1935—1940 гг. — заместитель председателя Высшего военного совета, главный инспектор сухопутных сил, в 1939—1940 гг. — главнокомандующий французской армией. Автор французского плана ведения войны против Германии — «плана Д» и дополнения к нему «варианта Бреда». См. подробнее: Schiavon M. Gamelin: La tragédie de l’ambition. Paris: Perrin, 2021.
37 Frieser K.-H. Op. cit.
38 Ibid. P. 201—204.
39 РГВА. Ф. 33989. Оп. 2а. Д. 262. Л. 105.