Аннотация. В статье освещаются малоизвестные факты о деятельности советской специальной пропаганды по разложению немецких войск в Восточной Пруссии в 1945 году. Рассматривается работа по составлению и распространению листовок, проведению передач, заброске в тыл немецких войск антифашистов и обратной заброске военнопленных. По мнению автора, интенсивная советская пропаганда давала свои плоды. Её эффективность достигалась в первую очередь за счёт персонификации. В основе этой эффективности лежали успехи Красной армии, сведения о которых доводились до солдат противника разными способами, подчёркивая безнадёжность их положения и бессмысленность дальнейшего сопротивления. Предпринимавшиеся немецкой пропагандой контрмеры не отличались большой эффективностью.
Summary. The paper goes over little-known facts related to the work of Soviet propaganda aimed at demoralizing the German troops in East Prussia in 1945. It looks at activity to compose and distribute leaflets, make broadcasts, take antifascists to the German rear, and airlift POWs back there. According to the author, the vigorous Soviet propaganda brought fruit. Its effectiveness was achieved primarily thanks to personification. The effect was based on the success of the Red Army, which information was brought to the enemy soldiers by various means to stress the hopelessness of their position and the pointlessness of further resistance. The countermeasures undertaken by the Germans were of little avail.
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1941—1945 гг.
ПАНКОВ Олег Дмитриевич — начальник Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации
«ВСЕМЕРНО РАЗЛОЖИТЬ ВОЙСКА ПРОТИВНИКА, НАХОДЯЩИЕСЯ В РАЙОНЕ КЁНИГСБЕРГА»
Агитация среди немецких военнослужащих в ходе Восточно-Прусской наступательной операции 1945 года
Начавшаяся в январе 1945 года Восточно-Прусская операция стала одной из самых продолжительных стратегических операций завершающего этапа Великой Отечественной войны. С точки зрения советского командования её исключительная важность определялась необходимостью обеспечить успешные действия войск на берлинском направлении1.
К тому моменту военное поражение Германии уже было предопределено. Оборонявшиеся в Восточной Пруссии немецкие солдаты прекрасно осознавали это. Однако первоначально большинство из них не видели иного выхода, кроме как продолжать сопротивление.
Общим выражением настроений немецких солдат можно считать показания обер-ефрейтора И. Шадена, взятого в плен в начале февраля 1945 года. «Мы знаем, что Кёнигсберг окружён русскими войсками, — говорил он. — Слово “котёл” действует на солдат очень угнетающе. Мы страшно боимся одного этого слова, так как все прекрасно понимаем, что мы не сможем разбить котла, и судьба всех солдат, очутившихся в окружении, отдаётся в руки бога». Вместе с тем «солдаты сопротивляются потому, что они имеют на это приказ. […] Получая приказ о сопротивлении наступающим русским войскам, солдаты стремятся его выполнить. Мы просто не представляем, как можно отказаться от выполнения приказа, тем более, что при отступлении солдат всё равно задерживают и вновь вводят в бой. […] Одно слово “плен” содержит в себе что-то тяжёлое и неприятное. Солдаты плена боятся, так как все мы убеждены, что всех пленных русские ссылают в Сибирь. Кроме того, никто не гарантирует, что солдат, сдающихся в плен в разгаре боя, оставят в живых»2. «Советские листовки читают у нас все, не только солдаты, но и унтер-офицеры, хотя это запрещено, — показывал тогда же унтер-офицер Г. Шульц. — За чтение листовки можно получить 3—4 дня строгого ареста. Офицеры относятся к этому по-разному: одни наказывают солдат за чтение листовок, другие не обращают внимания […]. Солдаты не надеются вырваться из окружения в Восточной Пруссии и считают, что для них осталось одно из двух — либо погибнуть, либо сдаться в плен. Но русский плен всех страшит. Немецкая пропаганда сумела внушить, что русские очень жестоко обращаются с пленными — расстреливают или ссылают в Сибирь, морят голодом. В плену немцев ожидает неизбежная смерть»3.
Как видим, даже в последний год войны очень многие немецкие солдаты искренне считали, что советский плен — это миф. Поэтому одной из главных задач советской специальной пропаганды было показать его реальность как единственной возможности для немецких солдат сохранить себе жизнь, причём в условиях, которые будут гораздо лучше, чем на передовой. Путём показа роста мощи Красной армии, неизбежности разгрома немецкой армии и крушения нацистского режима она должна была указать единственную альтернативу для личного состава вермахта — индивидуальную и коллективную сдачу в плен4.
Для изменения сознания противника советские войска использовали различные методы. Традиционным было распространение листовок. Боевой опыт показывал, что именно листовка являлось оптимальным средством спецпропаганды. Это обяснялось оперативностью изгтовления и лёгкостью доставки. Несмотря на строгие запреты, солдаты противника хранили понравившиеся им листовки, давали прочитать их своим товарищам5. В основном они распространялись с помощью авиации, в значительно меньшей степени — с помощью агитационных мин и иными способами (например, их оставляли в немецком тылу советские разведчики и немцы-антифашисты).
8 декабря 1944 года 50 военнопленных немецких генералов во главе с генерал-фельдмаршалом Ф. Паулюсом обратились с воззванием «К народу и вермахту», в котором призвали немецкий народ немедленно покончить с войной и освободиться от преступного государственного руководства6. Это так называемое «обращение 50 немецких генералов» активно использовалось и в пропагандистской работе в Восточной Пруссии. Отношение к нему среди немецких солдат было различным. Военнопленный обер-ефрейтор Э. Бауэрмейстер показал: «Часть солдат отнеслась к нему скептически. Унтер-офицер Рудольф Гете сказал, что “это кучка генералов, которые из-за трусости бросили на произвол судьбы свои части, сдались противнику и сейчас, спасая свою жизнь, пишут эти обращения под русскую диктовку”. Это заявление унтер-офицера вызвало бурю негодования среди солдат. Старший ефрейтор Кирш в ответ ему сказал, что унтер-офицер, видимо, забыл, что сам Гитлер отмечал выдающуюся военную деятельность и преданность родине Паулюса, Зайдлица и др., которые храбро дрались до последней возможности. Дело в том, что эти генералы раньше нас увидели, что мы потерпим неизбежный разгром, и предупреждают нас о грозящей опасности. Это заявление нашло общее одобрение среди солдат». Ещё более категоричен был рядовой К. Винклер: «Я читал много советских листовок, в том числе и обращение 50-ти немецких генералов. Сейчас, когда мы докатились до Кёнигсберга, я понял, что война нами окончательно проиграна. Валяясь здесь в грязи под стенами Кёнигсберга, под ураганным огнём русской артиллерии, я окончательно убедился, что наши дальнейшие жертвы не могут изменить военного положения Германии. Вспомнив, что значительнейшие немецкие генералы, оценив обстановку, разорвали с Гитлером и призывают нас на борьбу с ним, я решил перейти на сторону русских»7.
Задача, которая стояла перед советской пропагандой накануне штурма Кёнигсберга, формулировалась предельно чётко: «Всемерно разложить войска противника, находящиеся в районе Кёнигсберга, и этим самым облегчить нашим войскам предстоящий штурм города»8. Только за март 1945 года в него было заброшено 5 471 700 листовок, из них авиацией — 5 323 440 и ещё 148 260 — наземными средствами. Уже после взятия города-крепости было установлено, что «весь г. Кёнигсберг был усеян нашей агитлитературой. Многие пленные показывали, что наши листовки являлись единственным источником информации, так как немецкие солдаты в течение длительного времени не получали ни газет, ни писем»9.
О тематике листовок, распространявшихся среди находившихся в Кёнигсберге солдат вермахта и гражданского населения, говорят их называния: «Солдаты гарнизона Кёнигсберга», «Безнадёжное положение», «Обращение 50 немецких генералов», «К старикам г. Кёнигсберг», «К немецким матерям в гор. Кёнигсберг», «Решения Крымской конференции осуществляются», «Солдаты 74 крепостного батальона», «Посмотри на карту, солдат!» и др.10 Таким образом, распространялись как листовки, содержание которых было обращено к немецким солдатам в целом, так и листовки, обращавшиеся непосредственно к тем, кто находился в Кёнигсберге. Большим успехом пользовались листовки, разоблачавшие нацистских лидеров, бежавших из города. Позднее рядовой Г. Гроссе на допросе показал: «В конце марта в Кёнигсберге в районе Северного вокзала я видел большое количество русских листовок. Я прочитал несколько. В одной говорилось о победах русских и союзников. В другой — о том, что наше положение в Кёнигсберге безнадёжное. Третью под названием “Где фольксштурмист Кох?” я сохранил. Эту листовку я показал товарищам. Нас, уроженцев Восточной Пруссии, возмущало, что Кох11, который призывал всех погибнуть на пороге своего дома, но не пропустить русских, исчез из Кёнигсберга. Ходил слух, что его расстреляли при попытке удрать. Но мне кажется, что этот слух пустили сами нацисты, чтобы скрыть бегство Коха»12. Допрос этого солдата проводил гвардии капитан А.В. Гулыга, инструктор политотдела 39-й армии. В апреле 1945 года за организацию работы среди войск противника и активное участие в заброске в его расположение военнопленных он был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени13. В 70-е годы XX века, уже будучи сотрудником Института философии АН СССР, А.В. Гулыга подготовил серию научных биографий немецких философов, в т.ч. кёнигсбержца И. Канта. Он же готовил к изданию советское собрание сочинений этого великого философа.
Одна из листовок была посвящена полемике с немецкой пропагандистской газетой «Штосструпп». «“Штосструпп” требует от вас “продолжать сопротивление”. Ради чего? Конечно, ради того, чтобы отсрочить исполнение приговора над теми, кто развязал эту ужасную, опустошительную войну. […] Переходите в плен, где вы спасёте свою жизнь!»14.
Помимо этого среди солдат противника распространялись письма, написанные от руки военнопленными и гражданским населением. В феврале 1945 года политотделом Земландской группы войск было распространено 1680 подобных писем, а в марте — 157015. Кроме того, осуществлялись сбор у убитых немецких солдат и офицеров личных фотографий и их обратная заброска. Для этого на фотографиях делались соответствующие надписи. Например, на фотографии девушки: «Солдат! Тебя ждёт любимая девушка. Сдавайся в плен, и ты вернёшься к ней после войны». На фотографии ребёнка: «Это дитя осталось сиротой. Его отец погиб вчера во время нашего наступления. Не оставляй своего ребёнка сиротой, солдат! Спасай свою жизнь в русском плену». На фотографии пожилой женщины: «О тебе беспокоится мать. Подумай о ней, солдат! Ты можешь вернуться к ней, если сдашься в плен»16. Иногда, если были известны имена конкретных немецких офицеров и солдат, практиковалась заброска именных листовок-пропусков. Например, в одной из них было написано: «Солдат Отто Грот! Используй этот пропуск по назначению. Сдавайся в плен Красной Армии». Такие листовки распространялись разведчиками17. Особое значение имела и публикация в листовках фамилий военнопленных. Прочитавшие их солдаты вермахта, отправившись в отпуск, часто сообщали родным пленных о том, что их сын, брат или муж живы и находятся в русском плену. А затем, вернувшись в свою часть, в доверительных беседах рассказывали товарищам, как быстро распространяются на родине вести об этом18.
Одной из форм работы были попытки передачи личных писем, написанных старшим немецким офицерам их бывшими сослуживцами, находившимися в советском плену. В романе В.Ф. Ванюшина «Штурм» в художественной форме описан эпизод, в котором заброшенный в Кёнигсберг антифашист обер-лейтенант Майсель передаёт такое письмо командиру одного из корпусов генералу Вартману. «Майсель говорит, что подсунул письмо Вартману на собрании офицеров. […] Майсель будто бы задержался и вскоре увидел командира корпуса. Вартман шёл впереди других генералов, сильно обеспокоенный чем-то. Правую руку он засунул в карман, глаза его бегали по сторонам»19.
Этот эпизод основан на реальном факте. 28 марта линию фронта на окраине Кёнигсберга перешли четверо военнопленных, которые должны были передать три письма пленных немецких генералов, членов национального комитета «Свободная Германия», командирам соединений Кёнигсбергской группировки. Одно из них, написанное генерал-лейтенантом В. Мюллером20, было адресовано генералу Р. Вуттманну21. У них также находились 76 писем, написанных немецкими солдатами и эвакуированными жителями Кёнигсберга. Позднее, уже будучи в советском плену, комендант крепости генерал О. Лаш22 сообщил на очередном допросе: «Севернее Кёнигсберга русские послали военнопленных, которые доставили письмо на имя Гольника. Это письмо было передано мне. Я его прочитал и дальше направил Гольнику, который тогда командовал войсками Земландии23. Будучи в 69-й дивизии, я как раз натолкнулся на пришедших от русских двух солдат, принёсших фотокопию письма Винценца Мюллера на имя Вуттмана. […] Я это письмо прочёл. Его достоверность у меня не вызвала сомнений, ибо в нём Мюллер приводит целый ряд деталей о том, как он вместе с Вуттманом в своё время воевал, о какой-то беседе, имевшей место с Вуттманом. Это письмо я также отправил наверх. Что касается моего отношения к этим письмам, то аргументация положения на фронтах и в Германии там была совершенно правильная, но мы это и сами знаем. Главное, что интересует каждого из нас, каковы же перспективы Германии после поражения, что ждёт нашу страну и наш народ. Но на это в этих письмах не было ответа. Затем я узнал, что с разных концов прибывали подобные письма. Все они были отправлены командующему 4-й армией»24.
Пропаганда велась также с помощью вещания через громкоговорящие установки: машинные (МГУ) и окопные (ОГУ). Содержание их передач в целом совпадало с содержанием печатной пропаганды. Однако новым было привлечение с февраля 1945 года для выступлений немецкого населения — женщин, стариков, детей. За этот месяц на 1-м Прибалтийском фронте через МГУ выступили 58 человек, которые провели 164 передачи. «Основные мотивы этих обращений к гарнизону Кёнигсберга: прекратите бессмысленное сопротивление; не разрушайте нашего родного города; не увеличивайте страдания немецкого народа; немецкое население встретило со стороны русских войск гуманное обращение. Женщины, мужья или братья которых находятся в составе кёнигсбергской группировки немцев, обращались с призывом к мужьям и братьям — уходить из рядов обречённых немецких войск, переходить на территорию, занятую русскими войсками, чтобы спасти свою жизнь. Значительное место в выступлениях занимают обвинения по адресу нацистской партии, работники которой бежали, бросив население на произвол судьбы. С рядом обращений выступил евангелический священнослужитель Брюкнер»25. Практика показала достаточно высокую эффективность такого метода пропаганды. Например, в конце января под Кёнигсбергом в полосе 11-й гвардейской армии было проведено 34 передачи через МГУ по программе «Безнадёжное положение кёнигсбергской группировки немцев» и передало обращение местных жителей, разоблачавшее лживость немецкой пропаганды об отношении Красной армии к местному населению. «Обращение читала немецкая девушка Эмма. Утром 30 января на этом участке добровольно перешли на нашу сторону 24 немецких солдата […]. Все перешедшие заявили, что, слушая наши передачи в ночь на 29 января, они решили сдаться в плен»26. Через советскую МГУ выступала и другая девушка — Анна Тантиус, один из братьев которой погиб под Сталинградом, а двое других находились в немецких частях под Кёнигсбергом. Она также подготовила письмо-обращение к своим братьям, которое предполагалось издать в виде листовки27.
Предпринимавшиеся немецкой пропагандой контрмеры не отличались большой эффективностью. В феврале среди немецких солдат распространялась листовка с фотографией говорящей в микрофон женщины с плачущими детьми, за спиной которой стоял русский офицер с пистолетом. «Мы этому не верили, — говорил позднее один из военнопленных. — Немецкая женщина, выступление которой через громкоговоритель мы слышали, говорила без всякого волнения — то есть было очевидно, что её никто к этому не принуждал»28. Зачастую немецкие солдаты, намеревавшиеся сдаться в плен, шли на звук советского громкоговорителя29.
Распространение листовок и звукопередачи являлись по-настоящему массовыми формами работы. Только за третью пятидневку марта советская авиация сбросила над позициями блокированных юго-западнее Кёнигсберга немецких войск 979 тыс. листовок, а через звукоустановки было проведено 1010 передач. «Захваченные пленные заявляют, что большинство участков обороны противника на большую глубину усеяны нашими листовками, что на улицах и в окрестностях Хайлигенбайля и Браунсберга разбросано много наших листовок»30.
Для агитации использовалось и радиовещание. Ещё с октября 1944 года на территорию Восточной Пруссии начала транслировать передачи находившаяся на 1-м Прибалтийском фронте армейская радиостанция, выходившая в эфир сначала как «Солдатский передатчик “Балтика”», а затем — «Солдатский передатчик “Восточная Пруссия”». За полгода работы радиостанция провела несколько сот передач и завоевала определённую популярность среди не только немецких солдат группы армий «Север», но и жителей Восточной Пруссии, Померании, Мекленбурга31. Она передавала антифашистские воззвания и обращения, комментировала положение на Восточном фронте и в немецком тылу. В конце каждой передачи сообщались 5—10 фамилий военнопленных с адресами их родных. Передачи велись ежедневно пять раз в сутки. После каждой передачи от немецких радиостанций запрашивали отзыв о работе радиостанции и иногда получали подтверждение приёма32. По показаниям пленных, передачи этой неизвестной станции привлекали их внимание потому, что солдаты немецкой официальной информации уже не верили, но не вполне доверяли и русским сообщениям33.
С целью популяризации русского плена и привода на советскую сторону немецких солдат и офицеров использовались боевые группы антифашистов, состоявшие из бывших военнослужащих вермахта, перешедших на сторону Красной армии и прошедших соответствующую подготовку. Они под видом небольших немецких подразделений переходили линию фронта и вели агитацию среди немецких солдат на передовой, склоняя их сложить оружие и сдаться в плен. Наибольшую известность получила акция, осуществлённая группой лейтенанта А. Петера в ночь на 22 марта 1945 года. Эта группа сумела вывести в плен целую роту противника, на время полностью оголив немецкую оборону в районе Шарлоттенбурга34. Позднее командир 950-го стрелкового полка Г.И. Зубченко вспоминал: «Хорошо помню, что примерно до полудня 22 марта противник буквально не мог прийти в себя. Нашим бойцам было видно и слышно, какая суматоха творилась в гитлеровских траншеях. Офицеры не знали, куда девались их солдаты»35.
Однако личный состав антифашистских групп был сравнительно небольшим, и поэтому их акции в целом носили ограниченный характер. При этом они действовали с переменным успехом. Группа, выдвинувшаяся 8 апреля в Кёнигсберг в разгар его штурма, состояла из 71 человека, однако попытка использовать их в качестве парламентёров фактически провалилась из-за сильного огня со стороны оборонявшихся немецких солдат, при этом двое антифашистов были убиты36. Поэтому основным методом личной агитации немецких солдат стала обратная заброска военнопленных. Особенно большие масштабы она приобрела в ходе ликвидации немецкой группировки юго-западнее Кёнигсберга в феврале—марте 1945 года. Тогда в расположение противника были направлены 802 немецких солдата и офицера. Из них вернулись 366 человек, которые привели с собой в плен 2347 немецких солдат и офицеров. При этом были отмечены четыре случая сдачи в плен целых рот во главе с их командирами и более 40 случаев привода взводов и отделений с их командирами. Многие из засылавшихся получали для распространения листовки, письма военнопленных, газеты «Свободная Германия». Некоторые при возвращении приносили данные о расположении огневых точек противника, другие засылались для выявления его намерений. Засылавшемуся выдавался отпечатанный и пронумерованный пропуск и объявлялся условный пароль. Советские офицеры «следили за тем, чтобы у намеченного для засылки пленного не были изъяты его личные вещи, чтобы он был накормлен, поспал». Однако при этом в ходе подготовительных бесед с отобранными для засылки пленными «нашими офицерами строго соблюдался соответствующий тон — тон приказа, тон победителя. Были случаи, когда отдельные пленные, упорно не желавшие идти обратно в свою часть, после категорического приказа всё же пошли и, выполнив задание, возвратились обратно»37. Рекомендовалось отбирать для этой цели в первую очередь уроженцев тех местностей, которые уже были заняты Красной армией или войсками союзников. И особенно осторожно подходить к засылке тех, кто слишком охотно соглашался на это, чтобы предотвратить возможные действия засланных противником агентов38. В итоге в ходе мартовского наступления всё чаще отмечались случаи слабого сопротивления пехоты противника, а групповые сдачи в плен на поле боя стали повседневным явлением39.
Уже сам факт возращения живым и здоровым из плена говорил сам за себя. Благодаря «солдатскому телеграфу» о нём быстро становилось известно очень многим. Получалось, что советский плен действительно существовал и давал реальную возможность сохранить жизнь. Иногда это даже приводило к парадоксальной ситуации — некоторые пленные соглашались на обратную заброску, рассчитывая на приоритет в эвакуации из восточно-прусского «котла». «Дело в том, что солдатам известен приказ командования, изданный несколько месяцев тому назад, об обязательном препровождении в Германию, а оттуда на другой фронт всех солдат, побывавших в русском плену, — пояснял сдавшийся в плен обер-лейтенант Й. Людвиг. — Солдаты, однако, не знают о другом приказе для восточно-прусской группировки, предписывающем расстреливать всех возвращенцев из русского плена»40. По показаниям пленных, многие из заброшенных действительно были расстреляны41. Но даже это в итоге работало на советскую пропаганду. «Сам факт расстрела возвращающегося из русского плена комментируется у солдат по-разному: если так сурово наказывают за правду о русском плене, значит, не всё обстоит так, как твердит немецкая пропаганда. В общем, во всех случаях приход солдат из русского плена становится раньше или позже известным и, несомненно, вызывает интерес. Этот метод пропаганды очень действенен»42. Не случайно командующий 3-м Белорусским фронтом А.М. Василевский дал следующую оценку данной формы работы: «Опыт полностью оправдал обратную засылку пленных в лагерь противника»43.
Интенсивная советская пропаганда давала свои плоды. Её эффективность достигалась в первую очередь за счёт персонификации, для чего использовались различные приёмы. А в основе этой эффективности лежали успехи Красной армии, сведения о которых доводились до солдат противника разными способами, подчёркивая безнадёжность их положения и бессмысленность дальнейшего сопротивления. Даже комендант гарнизона Кёнигсберга О. Лаш, оказавшийся в советском плену после падения города-крепости, сам вместе с другими офицерами подписал одну из листовок с призывом прекратить сопротивление. «Многие офицеры, и я в том числе, знали Лаша лично и считали его честным и преданным немецким генералом. И если он сдался в плен русским, то значит, у него были для этого веские основания, — показал на допросе лейтенант Э. Айзенберг. — Русская пропаганда за последнее время оперирует фактами, известными нам из сводок ОКВ. Это делает советскую пропаганду более действенной. Русские не утруждаются сейчас в приукрашивании событий, факты говорят сами за себя»44. «Листовки с обращением Лаша были разбросаны русским самолётом над Фишхаузеном45, — сообщал другой военнопленный. — Их быстро расхватали солдаты. Я узнал содержание этой листовки от одного шофёра, вокруг которого собралась толпа солдат во время чтения листовки. Никто не сомневался, что она написана генералом Лаш. Каждому хотелось иметь эту листовку для того, чтобы предъявить её при сдаче в плен»46.
После того как в ходе советского наступления в Восточной Пруссии немецкие войска оказались расчленёнными на отдельные группировки, которые последовательно ликвидировались советскими войсками, у находившихся здесь немецких солдат оставался простой выбор. Они могли либо сражаться до конца в ситуации, когда цель борьбы была уже утрачена, и погибнуть, либо поднять с земли советскую листовку и направиться в сторону советских позиций, ориентируясь на звук призывавшей к прекращению сопротивления громкоговорящей установки. Сдавшись в плен, немецкий солдат гарантированно сохранял свою жизнь, которой он мог распорядиться для будущего Германии. То, что значительное количество солдат и офицеров вермахта поступили именно так, говорит об эффективности работы советской пропаганды. В конечном итоге тем самым сохранялись жизни советских солдат и офицеров, причём тогда, когда до окончательной победы оставались считанные месяцы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Великая Отечественная война 1941—1945 годов. Т. 5. М., 2013. С. 223.
2 Центральный архив Министерства обороны РФ (ЦАМО РФ). Ф. 235. Оп. 2086. Д. 412. Л. 1 об.
3 Там же. Ф. 241. Оп. 2656. Д. 228. Л. 482.
4 Информационное противоборство в годы Великой Отечественной войны // Великая Отечественная война 1941—1945 гг.: документы и материалы. Т. II. М., 2014. С. 9.
5 Пропуск в рай: сверхоружие последней мировой. М., 2007. С. 21.
6 Бланк А.С. Наша цель — свободная Германия: из истории антифашистского движения «Свободная Германия» (1943—1945 гг.). М., 1969. С. 218.
7 ЦАМО РФ. Ф. 235. Оп. 2086. Д. 408. Л. 114.
8 Там же. Д. 409. Л. 109.
9 Там же. Л. 113.
10 Там же. Д. 407. Л. 296.
11 Эрих Кох — гауляйтер (с 1928 г.) и обер-президент (с 1933 г.) провинции Восточная Пруссия.
12 ЦАМО РФ. Ф. 241. Оп. 2656. Д. 229. Л. 571.
13 Там же. Ф. 33. Оп. 687572. Д. 1172. Л. 31, 66, 66 об.
14 Оружием правды: листовки к войскам и населению противника, изданные политограганами Советской Армии и Военно-Морского флота во время Великой Отечественной войны 1941—1945 годов. М., 1971. С. 329, 330.
15 ЦАМО РФ. Ф. 235. Оп. 2086. Д. 409. Л. 86, 113.
16 Там же. Л. 86.
17 Там же. Д. 408. Л. 137.
18 Там же. Ф. 241. Оп. 2656. Д. 229. Л. 517.
19 Ванюшин В.Ф. Штурм. Алма-Ата, 1971. С. 77.
20 Винценц Мюллер — генерал-лейтенант, сдался в плен в июле 1944 г. Член национального комитета «Свободная Германия», один из авторов «обращения 50 генералов».
21 Рольф Вуттманн — генерал артиллерии, в феврале 1944 — апреле 1945 г. — командир 9-го армейского корпуса.
22 Отто Лаш — генерал инфантерии, в январе—апреле 1945 г. комендант крепости Кёнигсберг.
23 Ганс Гольник — генерал инфантерии, в феврале—апреле 1945 г. — командующий немецкой группировкой на Земландском полуострове.
24 ЦАМО РФ. Ф. 235. Оп. 2086. Д. 409. Л. 116, 117.
25 Там же. Д. 408. Л. 125.
26 Там же. Ф. 241. Оп. 2656. Д. 225. Л. 4.
27 Там же. Ф. 235. Оп. 2086. Д. 407. Л. 225.
28 Там же. Д. 413. Л. 42.
29 Там же. Ф. 241. Оп. 2656. Д. 225. Л. 154, 156.
30 Там же. Л. 27. Браунсберг — г. Лидзбарк Вармийский (Республика Польша); Хайлигенбайль — г. Мамоново Калининградской обл.
31 Бродский Е.А. Славная страница пролетарского интернационализма (немецкие антифашисты в борьбе с гитлеризмом). М., 1980. С. 229, 230.
32 ЦАМО РФ. Ф. 235. Оп. 2086. Д. 409. Л. 4; Бродский Е.А. Указ. соч. С. 230.
33 Бродский Е.А. Указ. соч. С. 230.
34 ЦАМО РФ. Ф. 235. Оп. 2086. Д. 407. Л. 337—340; Бродский Е.А. Указ. соч. С. 234—238. Шарлоттенбург — пос. Лермонтово в черте г. Калининград.
35 Цит. по: Бродский Е.А. Указ. соч. С. 237.
36 ЦАМО РФ. Ф. 235. Оп. 2086. Д. 333. Л. 85—88; Вольф В. На стороне Красной Армии. М., 1976. С. 231, 232.
37 ЦАМО РФ. Ф. 241. Оп. 2656. Д. 225. Л. 111—112.
38 Там же. Л. 118.
39 Там же. Л. 119.
40 Там же. Д. 229. Л. 518.
41 Там же. Д. 225. Л. 119.
42 Там же. Д. 229. Л. 519.
43 Там же. Д. 225. Л. 119.
44 Там же. Л. 86—87.
45 Фишхаузен — г. Приморск Калининградской обл.
46 ЦАМО РФ. Ф. 241. Оп. 2656. Д. 225. Л. 89.