Аннотация. В статье исследуется научное и творческое наследие русского военного теоретика и публициста генерал-майора В.А. Апушкина, в котором нашли отражение либерально-демократические идеи военной интеллигенции первой четверти XX столетия. Даётся оценка его теоретическому осмыслению уроков военной истории, вкладу в разработку русской военной доктрины, обоснованию идей гуманизации военной службы и нравственной метафизики войны.
ЗАБЫТОЕ ИМЯ
БЕЗЛЕПКИН Николай Иванович — профессор Военной академии связи имени Маршала Советского Союза С.М. Будённого, полковник в отставке, доктор философских наук
(Санкт-Петербург. E-mail: nick-bezlepkin@yandex.ru);
СМАГИН Михаил Алексеевич — полковник в отставке, кандидат философских наук, доцент
«ВОЙНА УЧИТ ЛЮДЕЙ АЛЬТРУИЗМУ…»
Теоретическое наследие военного энциклопедиста генерал-майора В.А. Апушкина
Среди ярких представителей русской военной мысли первой четверти XX века достойное место по праву занимает генерал-майор Владимир Александрович Апушкин (1868—1937). Один из редакторов знаменитой «Военной энциклопедии» И.Д. Сытина; учёный, чьи работы по военно-доктринальной проблематике обсуждались в военных кругах; проницательный литературный критик-публицист; начальник Главного военно-судебного управления России в 1917 году; военспец, принявший советскую власть, чтобы участвовать в создании милиционной армии. М. Горький, рекомендуя Владимира Александровича на заведование военным отделом в открывавшейся газете «Луч», в письме к В.Г. Короленко отмечал, что «…генерал Апушкин — лучшее, что есть среди военных»1.
Родился В.А. Апушкин в Солигаче Костромской губернии в дворянской семье. Окончил Московский кадетский корпус, 2-е Константиновское артиллерийское училище и Александровскую Военно-юридическую академию. С 1888 года служил подпоручиком в 18-й артиллерийской бригаде. Впоследствии перешёл в Главное военно-судное управление (ГВСУ), был там помощником военного прокурора, с 1907 года — помощником начальника отделения ГВСУ. За это время опубликовал ряд книг и статей о Русско-японской войне 1904—1905 гг., стал редактором «Военной энциклопедии». С марта 1905 года и до прекращения выпуска был фактическим редактором журнала «Летопись войны с Японией».В качестве военного корреспондента принимал непосредственное участие в боевых действиях и не понаслышке знал об успехах и неудачах русских войск.
Этот личный опыт наряду с изучением обширных документальных источников лёг в основу обстоятельного военного труда «Русско-Японская война 1904—1905 гг.», впервые вышедшего в свет отдельной книгой в 1907 году (выдержала впоследствии несколько изданий), — первой подобного рода работы в отечественной военной науке. В.А. Апушкиным был рассмотренширокий круг проблем: происхождение, характер и уроки войны, способы ведения вооружённой борьбы на сухопутном и морском театрах, победы и великие сражения, причины отдельных неудач русской армии и причины общего поражения. Использование широкого спектра многочисленных источников и личное участие в боевых действиях позволили провести целостный и всесторонний анализ, предоставить читателю огромный фактический материал. Особый интерес вызывает вторая часть издания, которая посвящена такой малоизвестной даже сегодня теме, как организация разведывательной и диверсионной работы Японии на фронтах и в тылах русской армии и способы борьбы с ней силами военной контрразведки. Здесь в большом объёме содержатся ранее закрытые документы с агентурными данными, донесениями и записками полицейских и военных органов.
Горечь от неудач в Русско-японской войне существенно повлияла на субъективные оценки военного корреспондента В.А. Апушкина, отодвигая на второй план такие важные факторы, как двойственность в командовании; стратегия сдерживания противника до полного сосредоточения сил, одобренная Николаем II; уверенность в том, что исход войны будет решаться не сухопутными войсками, а «битвой флотов». Современные исследователи отмечают необоснованность обвинений главнокомандующего русской армией генерала А.Н. Куропаткина в неудачном исходе войны. «Особенно отличился здесь В.А. Апушкин, журналист, полковник Главного военно-судного управления и автор ряда книг по русско-японской войне, — пишет И.В. Деревянко. — Венцом “творчества” Апушкина стала обобщающая работа “Русско-японская война 1904—1905” (М., 1911), где собраны воедино все его взгляды и ясно указан главный виновник поражения — А.Н. Куропаткин. Впрочем, многие другие авторы, хотя большинство из них в той или иной степени страдает “апушкинизмом”, были более объективны»2.
Этот «апушкинизм» проистекал из либерально-демократических настроений в русском обществе, негативно воспринявшего Русско-японскую войну. Сам Куропаткин в своей книге «Русско-японская война, 1904—1905: итоги войны» писал по этому поводу: «…для успеха требуется, чтобы война была народной и чтобы в достижении этого успеха дружно со своим правительством участвовал весь народ. Такой народной войной и была война для японцев. Для наших же войск война, веденная в Маньчжурии, не была войной народной. Цели на Дальнем Востоке, которые мы преследовали, не были понятны русскому офицеру и солдату. Общее недовольство, охватившее все слои населения России перед войной, тоже только способствовало тому, чтобы начатая война стала ненавистной. Никакого подъема патриотизма война эта не вызвала. В армию стремились многие хорошие офицеры — это вполне объяснимо, но все слои общества остались равнодушными к начатой борьбе на Дальнем Востоке»3.
Объективная оценка причин поражения русской армии, по мнению современных исследователей, заключается в том, что было проигнорировано мнение генерала Куропаткина, полагавшего, что война будет затяжной, что Россия первой столкнулась с новой стратегией и тактикой, огромной протяжённостью фронтов на недостаточно изученном театре военных действий, необходимостью иной организации тыла и коммуникаций, а сам «Куропаткин как командующий не может нести полной ответственности, учитывая тот факт, что его руки были связаны политическими соображениями»4. Разработанная им стратегия была рассчитана на долговременную войну, на истощение противника, в ней учитывался огромный экономический и военный потенциал России, морским же операциям отводилось второстепенное место. «Свою стратегию Куропаткин подчинял прежде всего конечному результату войны, а от него требовали… немедленных побед»5. К концу войны Россия имела в Маньчжурии армию, вдвое превышавшую японскую, и могла бы перейти в контрнаступление и выбить уже истощённого противника из Китая, если бы не разразившаяся первая русская революция.
Закономерным результатом общественного признания военно-профессионального взгляда на проблемы войны и армии было избрание В.А. Апушкина одним из ведущих редакторов многотомной «Военной энциклопедии», работа над которой началась в 1910 году и была прервана Первой мировой войной. В редакции «Военной энциклопедии» он отвечал за третий тематический раздел (всего их было четыре), рубрикатор которого включал помимо проблем военной администрации и права вопросы военно-политической истории, военно-учебного дела и военного спорта, биографии «героев долга, выдающихся военных, военно-политических и военно-литературных деятелей», а также статьи об учёных, писателях, поэтах и художниках, посвятивших свои труды исследованию вопросов, связанных с военным делом, и изображению в литературе и искусстве войны, военного быта армии и флота, их славных дел и подвигов. Именно эти статьи, по мнению редактора, «выявляя эстетические и благородные стороны военной деятельности», должны были содействовать воспитанию у просвещённой части российского общества уважения к своей армии6. В.А. Апушкин не только редактировал раздел, но и лично написал многие материалы, девять из которых вошли в перечень наиболее значительных и оригинальных статей энциклопедии.
В 1911—1913 гг. Апушкин принял участие в развернувшейся в военной науке дискуссии о характере и содержании военной доктрины России, которой до того времени не было, как не было единого понимания способов ведения войны. В своих статьях он указал на основной методологический порок, камень преткновения и причину бесплодности горячих споров в военно-научном сообществе по данной проблеме — на непрояснённость у спорящих самого понятия военной доктрины, на её крайне узкое, военно-специальное толкование тогдашней русской военно-научной мыслью. Планировавшаяся им статья «Доктрина военная», которая должна была появиться в девятом томе «Военной энциклопедии», выпущенном в 1912 году, и перенесённая из-за теоретической нерешённости вопроса в дополнительный том, так и не была написана. Отчасти это объясняется вмешательством в дискуссию Николая II, который заявил начальнику Николаевской академии Генерального штаба генералу Н.Н. Янушкевичу: «Военная доктрина состоит в том, чтобы исполнять все то, что я прикажу»7.
Однако свою позицию В.А. Апушкин вполне определённо выразил в ряде статей, где сформулировал собственное понимание военной доктрины, которая «в широком и главном смысле слова есть совокупность руководящих идей, положенных в основу военной мощи страны в тесной связи с ее международным положением, политическими идеалами и основными государственными задачами»8. Её он называл «государственной военно-политической доктриной». Она, по мнению В.А. Апушкина, «логически вытекает из самоопределения государства, т.е. ясного сознания своей исторической миссии, своей роли на арене мировой политики и своих государственных интересов», а её наличие у государства «обеспечивает успех не только на войне, но и в международной политике»9. Она формируется «гением народа», государством в лице военно-политического руководства.
«В более узком смысле, — писал он в 1913 году, — военная доктрина есть учение о войне, т.е. органическая совокупность принципов военно-административных, военно-воспитательных, стратегических и тактических, как выведенных из военно-исторического опыта, так и созданных силою гения или таланта отдельных лиц»10. Каждая группа этих принципов представляет собой тактическую, стратегическую совокупность взглядов в одной какой-либо области военных знаний и военного дела. «Чисто военная» доктрина создаётся «гениями войны», т.е. выдающимися военачальниками, полководцами и «талантливыми военными организаторами», поскольку «частная военная доктрина» «есть результат научных исследований и военного опыта»11. Отмечая особенность военной доктрины России, Апушкин пишет, что её создание «можно и должно. Она должна покоиться не на преданиях о гибели Карла XII под Полтавой и Наполеона I — в Москве, а на живом сознании действительности, на соответствии военных средств и способов борьбы с твердо поставленными задачами державной политики России»12.
Впоследствии В.А. Апушкин не раз возвращался к данной проблеме и в 1918, и в 1920, и в 1921 гг., когда он задавался вопросом о возможности создания военной доктрины Советской России. В статье «О государственной военной доктрине» в 1920 году он отмечает, что «Россия до сих пор не выработала собственной военной доктрины — ни частной, стратегической, тактической, ни государственной, военно-политической. Не было частной военной доктрины, потому что не было общей, как фундамента первой, а последней — потому, что русская внешняя политика со времен Екатерины II утратила свою определенность и свою самостоятельность, а во внутренней жизни русской армии, как и всего народа, не было благоприятных данных для творческой работы»13. Задавая вопрос о возможности создания военной доктрины в двадцатых годах XX века в революционной России, В.А. Апушкин пишет, что «для установления таковой… нет еще ни почвы, ни условий. В России, в революционном порядке, еще борются две силы; итоги мировой войны для нее еще не подведены. Будущее решит, какова будет Россия по своему объему, государственному строю, какое место займет она в ряду других держав, каковы будут ее отношения к тем или другим из них, какие именно задачи она себе поставит. От решения всех этих вопросов зависит будущее русской армии. Мировая война показала, в какой тесной связи стоит организация победы со всеми сторонами государственно-народной жизни. И сочинять военную доктрину без учета всех факторов этой жизни — значит строить здание на песке, создавать не военную доктрину, а военных доктринеров и схоластов»14. Признавая огромную важность военной доктрины как органической части государственной политики и вырастающей из сознания нации, автор указывает на её значимость как «жизненной школы», которая воспитывает военные кадры, а не только обучает «их своим уставам и инструкциям»15.
В.А. Апушкин тесно увязывал наличие разработанной в государстве военной доктрины с успехами не только на войне, но и в международной политике. Именно под этим углом зрения он выпускает в 1925 году книгу о В.А. Сухомлинове под названием «Генерал от поражений», в которой на основании множества документальных свидетельств раскрывает деятельность военного министра в канун и в начале Первой мировой войны. По мнению автора, военное дело в преддверии XX столетия переживало кризис. «Был уже изобретен бездымный порох, магазинное ружье, скорострельная артиллерия… — пишет он. — Техника делала все новые гигантские шаги. Конница теряла историческую роль “царицы полей сражений”, но Сухомлинов ничего этого не видел, являясь “ярым врагом учености, профессоров”…»16.
Подытоживая годы руководства Сухомлиновым военным ведомством России, В.А. Апушкин констатирует: «Итак, в деле подготовки армии и ее старших войсковых начальников к войне как в области снабжения, так и оперативных соображений, Сухомлинов проявил поверхностность, инертность и небрежность, вытекающие из его легкомысленной и недеятельной натуры. Ни капли инициативы, энергии и творчества не проявил он на посту военного министра пред лицом назревших крупных исторических событий. Открыв наши границы упразднением крепостей для легкого вторжения противника в Россию, делая это, по его словам, ввиду медленности нашей мобилизации, — что сделал Сухомлинов для усиления живой силы обороны? Ничего. Война застала армию неподготовленной ни в отношении мобилизации, ни в отношении управления ею в поле, ни в отношении снабжения боевыми средствами, ни в отношении подбора надлежащих войсковых начальников, ни в отношении оперативного плана. Мы отбивали “шаг на месте” в то время, как наши будущие противники усиленно продвигались вперед, чтобы быть на высоте требований современной армии»17. На примере Сухомлинова автор пытался показать, как опасен для армии и военной безопасности страны недальновидный и склонный только к угодничеству военный министр.
Между тем в отношении В.А. Апушкина к генералу В.А. Сухомлинову современные исследователи усматривают то, что его оценки «далеки от объективности по своему содержанию, но в любом случае представляют собой документальную ценность и непреходящий исторический интерес»18. Российский военный историк Е.В. Бей, исследовавший жизнь и деятельность Сухомлинова, возражая Апушкину, отмечает, что тот «занял пост военного министра в непростое и противоречивое время, когда в острых дискуссиях решались вопросы о путях дальнейшего военного строительства. При нём Военное министерство стало наиболее творческим и результативным по количеству коренных реформ в армии в сравнении с деятельностью предшественников. Кардинальные перемены затронули практически все области военного дела: организацию высших органов военного управления, структуру вооружённых сил, техническое оснащение армии, боевую подготовку и многие другие отрасли, повысившие боеспособность армии.
В самом общем виде реформы касались трёх аспектов: личного состава, стратегии и техники. К сожалению, все они оказались под влиянием существенного сдерживающего фактора — отсутствия широких финансово-экономических возможностей страны. Именно поэтому центр тяжести многих преобразований лежал в более выгодной новой организации армии, что позволило военному министру, не отягощая государственного бюджета, сделать значительный шаг вперёд в деле укрепления обороноспособности»19.
Положительную оценку деятельности В.А. Сухомлинова на посту военного министра давал и известный русский военный историк А.А. Керсновский, который писал, что «в период 1909—1910 годов Сухомлиновым был проведен ряд реформ. Как бы к ним ни относиться, следует признать, что новый военный министр оказал русской армии огромную услугу, выведя ее из той анархии и маразма, в котором она пребывала. До прихода Сухомлинова было дезорганизованное вооруженное бессилие, с приходом Сухомлинова стала организованная вооруженная сила (пусть и далекая от совершенства)»20. Восприятие В.А. Апушкиным личности Сухомлинова, как и прежде Куропаткина, отражало существовавшие в российском обществе настроения, а именно — негативное отношение к царским сановникам.
Особо пристальное внимание Владимир Александрович уделял исследованию не только проблемы документально-образного отражения войны в исторической науке и других объективированных формах социальной памяти, но и к более фундаментальной стороне — к проблеме человека на войне, взятой во всём её сложном многоголосии. Предметом его размышлений были трагизм и противоречивость нравственной позиции воина, его поведения перед сражением и в самом бою — то, «как он думает и чувствует на войне, во имя чего он идет на войну, что толкает его на подвиги и что делает его трусом, словом, какие психологические факторы влияют в нем на выбор чувства долга или чувства самосохранения»21. Военная психология рассматривалась В.А. Апушкиным как важнейшая составляющая профессионального образования офицера, командира и военачальника любого ранга. «Анализ психики бойца, — писал он, — есть основание искусства управлять войсками в бою, определяя волю каждой индивидуальной единицы к самоотречению во имя высших, общих благ»22. В своей работе «Война 1877—78 годов в корреспонденции и романе» автор стремится дополнить выпущенную к 25-летию Русско-турецкой войны ее многотомную историю гуманитарным, человеческим измерением проблемы. Здесь Владимир Александрович положительно оценивает реформы 1860—1870-х годов в русской армии, где, по его мнению, заметно прогрессировало гуманное отношение офицеров к солдатам. О русских офицерах той пореформенной поры автор отзывался с особой теплотой и восхищением. Он считал, что армия, которая в тяжелейших исторических условиях — жестоких сражениях с турками в Закавказье и на Балканах — спасла достоинство России, была создана и проведена через все военные тяготы и лишения трудами русского офицерского корпуса, ибо «солдат будет таков, каковы офицеры, — и это справедливо для мира и для войны». «Я отнюдь не хочу умалять заслуги солдат, принижать степень их индивидуального героизма, умалять силу солдатского духа, — пишет по этому поводу В.А. Апушкин. — Это значило бы умалять вообще дух народа, из которого вышел солдат, но из этого же народа вышел ведь и корпус офицеров… Нет, в силе народного духа, отражающегося в тех и других, они равны — и я говорю только о поддержании этой гармонии. В ней залог боевого успеха. Едва ли, однако, кто-нибудь станет оспаривать, что возможность влиять на сохранение этой великой гармонии лежит на стороне офицеров»23. Приводя в подтверждение многочисленные факты и корреспондентские наблюдения, он утверждает: «Офицеры служили во всем примером. Лишения, выпавшие на их долю, были не меньше солдатских, если не больше»24.
Раскрывая нравственную метафизику войны, В.А. Апушкин делает вывод, что, только выработав в себе презрение к смерти, человек в этих условиях «чувствовал свое особое достоинство, сознавал свое право требовать к себе уважения»25. «Тут (на войне. — Прим. авт.) каждый день и каждый час соблюдалась заповедь Христова “класть живот свой за други своя”. Делалось это просто, без громких фраз, красивых поз, как нечто самое обыденное, как самая простая, привычная услуга. В мирное время цена ей “спасибо”, а здесь, на войне, — человеческая жизнь»26. Характерным показателем осознания на войне своего человеческого достоинства простым солдатом, крестьянином ещё недавней крепостной поры был, по мнению В.А. Апушкина, наблюдавшийся не раз военными корреспондентами добровольный отказ русских воинов от полагавшейся порции спиртного.
Нравственная метафизика войны у Апушкина непосредственно связана с его пониманием нравственного смысла и сути военного дела как формы человеческой культуры. Он подчёркивает: «Война есть один из социальных недугов человечества, разделенного на классы. Армии призваны не культивировать этот недуг, разнося его “по белу свету” и “подливая масла в огонь”, а возможно скорее его локализировать. Военное искусство, как и врачебное, должно изыскивать средства и способы к этой локализации с наименьшими затратами времени, народных средств и человеческих жизней. Военные деятели — представители этого искусства, а не профессионалы, которым война выгодна, которые живут за счет войны, как это было некогда. Их долг и честь, как долг и честь врача, — бороться с недугом, а не поддерживать и не затягивать его»27. В нравственно-философской позиции русского военного публициста и теоретика явственно прослеживается наивное стремление отождествить защитника Отечества не с его профессионализмом, а с искусством, основанном на творчестве и вдохновении. Именно убеждение в праведности дела, которому Владимир Александрович безоглядно посвятил свою жизнь, давало ему право и силы всегда и всюду резкой отповедью отвечать на «проповедь о безнравственности военной службы».
В этом ракурсе предстаёт и понимание им сущности войны, которая представляется В.А. Апушкину не раскрывающейся до конца бездной, перед которой человеческий разум так же теряется, как и перед бесконечностью и бессознательным. Он ищет ей хотя бы частичное, приблизительное определение — и ту таинственную силу, которая ставит гуманиста под знамёна и делает его участником кровавой бойни. Человечество, по его мнению, пытается выразить понятиями патриотизма, долга, чести, славы эту огромную неведомую нам силу, но «все-таки получаем в остатке нечто, чему трудно подыскать мотивы и определение»28. В этом автор видит парадоксальную противоречивость нравственного смысла войны: она — зло, она — жестокость, но в то же время она и «общее горе, общее страдание, а стало быть, и общее дело», уклоняться от которого, пользуясь только плодами его, добытыми чужими руками, — постыдно. Поэтому для В.А. Апушкина война — это и «великая школа общественного долга», в которой «человечество учится не только истреблять друг друга, но и умирать друг за друга и во имя великих идей, в защиту общественных благ и интересов жертвовать собою», «война учит людей альтруизму, учит их не прилепляться к земному, отдавать предпочтение духу над материей», в то время как «непрерывная экономическая борьба, все более и более обостряющаяся и ширящаяся под крик современных лже-гуманистов — “долой оружие! долой войну!” — воспитывает человечество только в эгоизме, угашает его дух, принижает его идеалы… Эта борьба не знает актов милосердия, порывов самопожертвования»29.
Для В.А. Апушкина понятия Родины, веры, гражданского долга являются великими нравственными стимулами прогресса, отказаться от которых даже во имя искоренения войн в будущей истории человечества невозможно. Эта мысль, изложенная им в одной из небольших полемических статей «Дон-Кихоты военного дела», получила своё развитие в 80—90-е годы XX столетия в виде уже конкретных военно-доктринальных установок.
В последние годы своей активной научно-публицистической деятельности и жизни В.А. Апушкин отстаивал идею милиционной армии как формы всенародного участия в деле защиты Отечества. «Понятно, что если в населении не вырабатывается сознание обязанности каждого человека защищать свою родину, отстаивать независимость и свободу своего народа, достоинство того государства, к которому принадлежишь, то оно начинает равнодушно, даже враждебно относиться к строю государственной жизни, исключающему его из рядов армии в ту критическую минуту, когда все граждане зовутся под знамена»30. Милиционная система как вооружённая организация всего народа, по убеждению Владимира Александровича, должна заменить собою Красную армию, стать основополагающим принципом военного строительства в Советской России.
В 1930 году В.А. Апушкина выслали в Вологду, где позднее он был арестован и умер в заключении в 1937 году. Имя талантливого военного публициста и теоретика, воплощавшего лучшие черты офицеров России, на долгие годы было вычеркнуто из официальной военной истории, но не из анналов русской военной мысли. Его взгляды на развитие отечественной армии, подчас пристрастные и «по-донкихотски» наивные, но вполне обоснованные и полные надежд на выполнение ею исторической миссии по обеспечению военной безопасности государства, получили своё воплощение в последующих советских и российский реалиях.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 М. Горький — В.Г. Короленко, 14 января 1917, Петроград // А.М. Горький и В.Г. Короленко. Переписка. Статьи. Высказывания. М.: ГИХЛ, 1951.
2 Деревянко И.В. «Белые пятна» Русско-японской войны: военный аппарат России в период войны с Японией (1904—1905 гг.). М.: Эксмо; Яуза, 2005. С. 10.
3 Куропаткин А.Н. Русско-японская война, 1904—1905: итоги войны / Под ред. Н.Л. Волковского. СПб.: Полигон, 2003. С. 131.
4 Белозёрова О.А. Об оценке стратегии генерала А.Н. Куропаткина в русско-японской войне 1904—1905 гг. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. 2014. Вып. 2. С. 157.
5 Там же. С. 161.
6 Военная энциклопедия. Т. I. М., 1911. С. VI.
7 Меннинг Брюс У. Пуля и штык: армия Российской империи, 1861—1914 / Авториз. пер. с англ. Н. Эдельмана, под науч. ред. О. Айрапетова. М.: Модест Колеров, 2015. С. 312.
8 Апушкин В.А. О военно-политической доктрине // Новое звено. 1913. № 1. С. 14.
9 Там же. С. 15.
10 Там же. С. 14.
11 Там же. С. 15.
12 Он же. О военно-политической доктрине // Там же. № 2. С. 47.
13 Он же. О государственной военной доктрине // Вестник милиционной армии. 1920. № 2. С. 16, 17.
14 Он же. Первоисточник военной доктрины // Военное дело. 1918. С. 3.
15 Он же. О государственной военной доктрине. С. 16.
16 Он же. Генерал от поражений В.А. Сухомлинов. Л.: Былое, 1925. С. 17.
17 Там же. С. 66.
18 Бей Е.В. Генерал В.А. Сухомлинов: военный министр эпохи Великой войны. М.: Центрполиграф, 2021. С. 13.
19 Там же. С. 187.
20 Керсновский А.А. История русской армии в 4 т. Т. 3. М.: Голос, 1994. С. 134.
21 Апушкин Вл. Война 1877—78 годов в корреспонденции и романе // Военный сборник. 1903. № 1. С. 177.
22 Там же.
23 Он же. Война 1877—78 годов в корреспонденции и романе // Там же. 1902. № 12. С. 184.
24 Он же. Война 1877—78 годов в корреспонденции и романе // Там же. № 11. С. 188.
25 Он же. Война 1877—78 годов в корреспонденции и романе // Там же. № 12. С. 181.
26 Там же. С. 189.
27 Он же. Дон-Кихоты военного дела // Вестник милиционной армии. 1920. № 5. С. 33.
28 Он же. Война 1877—78 годов в корреспонденции и романе // Военный сборник. 1903. № 1. С. 188.
29 Он же. Война 1877—78 годов в корреспонденции и романе // Там же. 1902. № 10. С. 213.
30 Там же.