Первая мировая война была событием огромного значения. По своим масштабам и последствиям она не имела себе равных во всей предшествующей истории человечества. Война длилась 4 года, 3 месяца и 10 дней (с 1 августа 1914 г. до 11 ноября 1918 г.), охватив 38 государств, где проживало свыше 1,5 млрд. человек или три четверти населения земного шара. В военных действиях участвовали многомиллионные армии, оснащенные новейшими техническими средствами борьбы. Общее число мобилизованных достигало 73,5 млн. человек. Поистине неисчислимые бедствия принесла война народным массам. 10 млн. убитых (столько, сколько погибло во всех европейских войнах за 1000 лет) и 20 млн. раненых – таков её кровавый итог. Только прямые военные расходы воюющих государств составили 208 млрд. долларов, что в 10 раз превышает стоимость воин с 1793 по 1907 г. Война оказала большое влияние на весь ход всемирной истории.
История первой мировой войны привлекала внимание многих исследователей в различных странах мира. Ей посвящали свои произведения государственные и общественные деятели, гражданские и военные историки, писатели и публицисты, экономисты и социологи. Создана обширная литература, в которой подвергнуты анализу и оценке такие кардинальные вопросы, как происхождение, результаты и уроки войны 1914 – 1918 гг., её влияние на экономику и общественно-политическую жизнь воюющих держав, роль в ней каждого участника, характер военных операций и военного искусства. Изучение первой мировой войны не утратило своей актуальности и в наши дни, ибо оно непосредственно связано с решением одной из самых жгучих проблем современности – проблемы войны и мира. Поколение людей, живущее в век ядерного оружия, обращается к прошлому, чтобы лучше понять настоящее. И ему небезынтересно знать, как во втором десятилетии ХХ в. правящим кругам ведущих европейских государств удалось ввергнуть народы в одну из величайших трагедий человеческой истории.
Источники изучения первой мировой войны.
Круг источников по проблеме происхождения первой мировой войны и международным отношениям 1914 – 1918 гг. весьма разнообразен – это документы из архивов министерств иностранных дел воевавших государств, материалы других правительственных ведомств, и в частности генеральных штабов великих держав, парламентские документы, архивы концернов и фирм, банков и монополий. Далее можно назвать переписку и дневники ответственных государственных деятелей и дипломатов, а также их мемуары.
Чрезвычайно неохотно публиковались правительствами материалы, посвященные военно-организационной подготовке держав к мировой войне. Планы нападения на другие страны, планы «превентивных» войн или военнополитические конвенции трудно было представить общественности в виде доказательств проведения миролюбивого курса.
Конец XIX и начало ХХ в. были периодом расцвета секретной дипломатии. В одной из статей договора о создании «Тройственного союза» говорилось о необходимости держать в тайне сам факт создания этого союза. Аналогичная статья содержалась в русско-французской военной конвенции 1892 г.
В «цветных книгах», выпущенных правительствами воюющих государств в 1914 – 1916 гг., содержалось очень немного неискаженных документов, причем правдиво воспроизводились лишь тексты, известные другим державам.
Первым (3 августа 1914 года) выпустило «Белую книгу» германское правительство. Её срочное изготовление было закончено ещё в тот момент, когда правящие круги Германии не потеряли надежды задержать вступление в войну Англии. Поэтому составители «Белой книги» сделали упор на обвинениях в адрес России – единственной страны, с которой Германия тогда находилась в состоянии войны.
Основной метод составителей этой книги заключался в том, что документы из переписки с Петербургом помещались в заведомо сокращенном виде. Все, что могло бы опровергнуть германский тезис о необузданном желании России воевать (а российское правительство проявило колебания), не нашло места на страницах книги. Другая линия заключалась в том, чтобы снять с германской дипломатии обвинения в подстрекательстве Австро-Венгрии. Тут поступили радикально: из всей переписки Берлина с посольством в Вене был включен лишь один документ. Однако составители, стремясь подчеркнуть в условиях надвигающейся войны австро-германскую солидарность, сами себя выдавали в предисловии. Тут подтверждалось, что Германия не возражала против австрийских планов удушения Сербии, отмечалось, что правительство Австро-Венгрии посоветовалось относительно мер пресечения сербских «происков», и германские правящие круги «предоставили Австрии полную свободу в её действиях против Сербии»[1].
Несравненно более ловко была скомпонована английская «Синяя книга», появившаяся на свет 6 августа 1914 г. Она содержала 159 документов, многие из которых производили впечатление полновесных дипломатических актов, опубликованных без всяких сокращений.
Помимо общей тенденциозности «Синей книги», заключавшейся в стремлении представить Англию в качестве хранителя святости договоров (что не соответствовало истине), нельзя не обратить внимание на фальсификацию и искажение некоторых текстов. На изощренные приемы подтасовки пошли составители при сокращениях телеграмм Бьюкенена 24 и 25 июля 1914 г., очень существенных для раскрытия политики Антанты.
7 августа «Оранжевую книгу» — «Сборник дипломатических документов. Переговоры от 10 до 24 июля 1914 г.» (старого стиля) – опубликовало правительство России. Сборник состоял из 79 документов. 7 октября появилась «Серая книга» бельгийского правительства (82 документа), 18 ноября – сербская «Синяя книга» (52 документа по периоду с 29 июня по 16 августа). Только 8 декабря выступило со своей «Желтой книгой» французское правительство (160 документов). Наконец, в начале 1915 г. Австро-Венгрия опубликовала «Красную книгу» (70 документов).
Публикация «цветных книг» была окружена широкой рекламой, многие из них распространялись бесплатно, переводились на другие языки, большие отрывки перепечатывались в газетах.
Каждая из «цветных книг» может быть названа «книгой лжи». Ознакомление с ними говорит о том, что ни одно из важнейших соглашений, связанных с образованием и агрессивной политикой двух враждующих блоков, не было предано гласности.
9 (22) ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров РСФСР сделал сообщение «К опубликованию секретных дипломатических документов из области внешней политики царизма и буржуазно-коалиционных правительств». Матрос- большевик Н.Г. Маркин организовал поиски и перевод дипломатических документов в архивах бывшего Министерства иностранных дел и к концу 1917 года опубликовал более 100 договоров и других дипломатических материалов[2]. Среди них были англо-французский договор 1907 года, Лондонский договор 1915 года между Антантой и Италией, русско-японское соглашение 1916 года, документы о деятельности в России дипломатических представителей Антанты и США и другие материалы.
В 1922 – 1926 гг. документы из архива МИД России публиковались главным образом в виде сборников целевого характера. Многие из них до сих пор сохраняют неоценимое значение для историка.
Огромное впечатление на мировую общественность оказало опубликование в Советской России и Франции переписки посла России в Париже Извольского с российским министром иностранных дел. (Советское издание называлось «Материалы по истории франко-русских отношений 1910 – 1914 гг.»). В этих документах содержались также материалы, раскрывающие агрессивную внешнюю политику правящих кругов Франции. Так, изучение переписки Извольского показывает, что уже осенью 1912 г. в начале зимы 1912/13 г. французские правящие круги пришли к мнению о желательности ускорить сроки начала большой войны.
В 1922 г. сначала в «Красном архиве», а затем в виде отдельного сборника была опубликована большая документальная подборка «Русско-германские отношения», подготовленная М.Н. Покровским[3]. Она главным образом касалась переломного этапа в отношениях Германии и царской России – 1870 – 1880 гг. В виде своеобразного эпилога Покровский поместил также ряд донесений российского посла в Берлине С.Н. Свербеева и инструкций ему из Петербурга в канун войны 1914 года.
В 1922 году Народным комиссариатом иностранных дел был выпущен в свет другой ценный сборник – «Европейские державы и Греция в эпоху мировой войны»[4]. Материалы сборника показывали политику грубейшего нарушения элементарных норм международного права и суверенитета Греции со стороны Англии и Франции в 1915 – 1917 гг. вскрывали противоречия внутри лагеря Антанты. Наконец, некоторые документы, включенные в сборник, содействовали разоблачению прогерманской клики «короля эллинов» — Константина и его немецких покровителей, таких же врагов греческого народа и врагов мира, как правящие круги Антанты.
В 1925 – 1926 гг. вышла в свет большая двухтомная публикация под названием «Константинополь и проливы»[5]. В первом томе содержались материалы по вопросу об отношении держав Антанты к проблеме проливов и обладания Константинополем. Здесь же приводились и тексты соглашений о Константинополе и проливах (1915 г.).
Большой интерес представляют материалы второго раздела: «Переговоры между Россией и Англией и Францией, 1914 – 1916 гг.». Торги чужим имуществом, крайняя неискренность в отношениях между союзниками, полное пренебрежение к суверенитету небольших государств и официально признанным принципам международного права – вот что бросается в глазах при ознакомлен6ии с документами этого раздела.
Основная часть документов 2-го тома сгруппирована вокруг Дарданелльской операции. Приводятся лицемерные и подчас смехотворные объяснения и заверения, которые давала Англия царскому правительству в связи с операцией, по сути не согласованной между союзниками.
В целом этот двухтомник явился серьезным вкладом в историческую науку. Многие запутанные вопросы межсоюзнических отношений получили в нем должное освещение.
Несомненный интерес представляет сборник «Царская Россия в мировой войне»[6]. Он посвящен вступлению в войну Турции и Италии, а также переговорам Антанты и германского блока по вовлечению в войну Болгарии и Румынии в 1914 – 1915 гг. Данные характеризуют интриги болгарского царя Фердинанда и колебания сербского правительства, возглавляемого Пашичем. Российский посланник в Софии А. Савинский сообщал: видный сербский дипломат М. Спалайкович в переговорах во Франции заявлял, что он предпочитает оставить всю Сербию австрийцам, чем уступить клочок Македонии болгарам[7]. Вмешательство великих держав в балканские дела, их посулы и натравливание одной небольшой страны на другую усугубляли эти распри.
В 20-е гг. в СССР продолжалось издание документов по проблеме происхождения первой мировой войны. В 1923 г. Вышла в свет «Переписка Вильгельма II с Николаем II 1894 – 1914 гг.». Письма «Вилли» к «Никки» обличают германскую дипломатию, которая толкала царизм на Дальний Восток, всячески пыталась расшатать русско-французский союз и поссорить Россию с Англией.
С 1922 г. Начал выходить журнал «Красный архив». Он много внимания уделял проблеме происхождения империалистической войны. Уже в первых томах «Красного архива» появились документы первостепенной важности. К их числу можно отнести «Начало войны. 1914 г. Поденная запись б. Министерства иностранный дел» (т. 4), Переписку Сухомлинова с Янушкевичем (т. 1-3), Доклады Сазонова царю 1910-1912 гг. (т. 3) и др. Документы характеризовали не только политику царизма, но и внешнеполитические установки других держав. Так, доклад Сазонова Николаю II 15 (2) октября 1912 г. Содержал убедительную характеристику провокационной направленности дипломатии Грея, нацеленной на уничтожение (с помощью России и Франции) Германии как соперника на море[8].
В конце 20-х – начале 30-х гг. публикации по истории международных отношений продолжались. Можно отметить подготовленные А.С. Ерусалимским документы «Россия и Алжезирасская конференция» (т. 41-42) и «К истории Потсдамской конференции 1911 г.» (т. 58), документы о предыстории русско-английского соглашения 1907 г. (т. 69 — 70). Из публикаций особое значение имел «дневник Министерства иностранных дел за 1915 – 1916 гг.» (т. 31 — 32), содержащий данные по вопросу о вступлении Румынии в войну.
В 1931 г. Была начата публикация томов 3-й серии документов (по периоду с начала января 1914 г.)[9]. Уже к 20-летию со дня начала первой мировой войны вышло пять томов этой серии, осветивших тот период международных отношений, который вызывал особенно острый интерес исследователей и общественности: первую половину 1914 г. и «июльский кризис» (вплоть до 4 августа 1914 г.). Эта серия в дальнейшем была доведена до 31 марта 1916 г. (старого стиля).
Великая Отечественная война прервала работу над публикациями документов. После войны многие документы первой мировой войны были включены в специальные сборники по истории международных отношений[10].
По первой мировой войне имеется много мемуарной литературы. Можно с уверенностью сказать, что лишь немногие политические и военные деятели, вершившие судьбы великих и малых держав в первые 20 лет ХХ в., удержались от соблазна оставить воспоминания «в назидание потомкам». Следует иметь в виду и мемуары таких авторов, которые играли второстепенную роль в событиях, а также довольно многочисленные «дневники», письма и другие документы из личного архивов.
Много книг мемуарного жанра написал за несколько десятилетий М.Палеолог. Большей частью выпускавшиеся им книги имели форму дневника. Наибольшей известностью пользуется его многотомное повествование, посвященное пребыванию в Петрограде в 1914 – 1917 гг.[11]. В своих мемуарах Палеолог не скрывает, что царский двор и то положение придворного лакея, в котором он здесь пребывал, его вполне устраивали. Он сожалеет об этом утраченном счастье и вместе с тем предстает перед читателями злым и высокомерным врагом русского народа. Некоторые интересные сведения о давлении Франции и других западных держав на Россию в годы войны теряются в массе третьестепенных подробностей о «светской жизни» в Петрограде. Много споров вызывали в свое время «Воспоминания» С.Д. Сазонова, опубликованные после его смерти в 1927 году[12]. Они написаны просто и логично и в некоторых случаях убедительно опровергали домыслы ревизионистской пропаганды относительно особой ответственности России в деле развязывания первой мировой войны. Сазонов не скрыл также наличия острых разногласий царского правительства с союзниками в период войны. Однако следует учесть, что Сазонов стремился выгородить лично себя. К тому же он не желал считаться со многими документами, опубликованными в 20-е годы.
Один из видных царских генералов Ю.Н. Данилов в книге «Россия в мировой войне 1914 – 1915 гг.»[13] сообщил много интересного о возрастающей зависимости России от её западных союзников.
Из других воспоминаний укажем еще на книгу В.Н. Коковцева «Из моего прошлого»[14], интересную для понимания царской политики периода Балканских войн.
Краткий обзор мемуарной литературы показывает, что она (при критическом отношении) помогает лучше понять проблемы истории первой мировой войны.
Историография проблемы.
В дореволюционной исторической науке не было сколько-нибудь значительной школы историков-международников, разрабатывавших методологию и методику исследования внешнеполитической истории.
Представители русской буржуазной историографии не создали в эти годы каких-либо монографических исследований по рассматриваемым проблемам. Однако свои взгляды они довольно широко развивали в ряде руководимых ими исторических журналов[15].
В журнале «Международная политика и мировое хозяйство» В.В. Водовозов выступил против опубликования Советским правительством тайных договоров великих держав[16]. «Анналы», редколлегия которых уверяла в «широкой терпимости ко всем взглядам и точкам зрения, предоставленным в науке»[17], в действительности публиковали статьи и рецензии, тенденциозно выдержанные в духе антантофильских внешнеполитических взглядов, шовинистической пропаганды против Германии, которая представлялась чуть ли не единственно виновной в возникновении мировой войны[18].
Становление и утверждение советской исторической науки связано с именем М.Н. Покровского. Под его руководством проходила вся работа по подготовке и изданию публикаций документов по первой мировой войне. Опубликованные им книги были составлены из отдельных статей, опубликованных ранее в журналах и газетах, а также стенограмм его лекций[19]. Эти работы не носили характера конкретно-исторического исследования, а давали общую картину возникновения войны или же комментировали отдельные документы, публикации или мемуары.
Довольно широкое распространение среди молодых советских историков получил тезис Покровского о главной виновности Антанты и особенно царской России в развязывании мировой войны. Так, Я.М. Захер вслед за Покровским обосновывал возникновение мировой войны захватническими устремлениями царизма по отношению к Константинополю и проливам[20].
Апологетикой правящих кругов Германии отличалась монография Н.П. Полетики[21]. Автор обвинял Россию и Сербию в том, что они спровоцировали войну, организовав убийство эрцгерцога в Сараеве.
Свою концепцию международных отношений в период первой мировой войны попытался дать Е.В. Тарле[22]. Книга Тарле в политическом плане была направлена прежде всего на разоблачение правящих кругов Германии и их роли в развязывании войны.
Двадцатилетие начала мировой войны было отмечено изданием целого ряда брошюр и статей [23].
Серьезным вкладом в науку явилась новая монография Полетики «Возникновение мировой войны»[24]. Автор кардинально изменил свою позицию в трактовке германской политики накануне войны, показав её агрессивную и провокационную сущность. Впервые в советской литературе так детально прослеживалась дипломатическая борьба двух противостоящих друг другу коалиций.
Вторая половина 30-х гг., характеризовавшаяся активизацией германского фашизма, поставила перед историками задачу вскрыть и разоблачить цели и методы германских правящих кругов в подготовке войн. Большое научно-политическое значение в этом плане имел сборник статей «Против фашистской фальсификации истории», подготовленный Институтом истории АН СССР[25]. В сборнике были вскрыты захватнические планы Германии, показано военное превосходство Германии над противниками в 1914 году, позволившее выбрать наиболее удобный момент для развязывания войны.
В послевоенные годы появились крупные исследования историков, знаменовавшие собой следующий этап в разработке внешнеполитической проблематики в период первой мировой войны[26]. Однако следует подчеркнуть, что большинство книг, изданных в советское время страдали своей идеологизированностью. Первой попыткой снять идеологическую предвзятость при анализе проблем первой мировой войны явились изданная в 1994 году книга «Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории» и статья О.Р. Айрапетова «Балканы. Стратегия Антанты в 1916 году»[27].
Политика ведущих держав Европы по развязыванию первой мировой войны.
На рубеже XIX – ХХ вв. в обстановке усиления неравномерности развития различных стран все больше нарастали межгосударственные противоречия. Они охватили всю планету, но особо отчетливо проявились в отношениях между индустриальными государствами, каждое из которых вело борьбу за перераспределение сфер влияния и передел мира в свою пользу.
Наиболее острыми были англо-германские противоречия. Соперничество между этими странами все больше превращалось в ожесточенное противоборство за господство на суше и на море, за захват и передел колоний. Великобританию не устраивало активное проникновение Германии в Африку, на Ближний Восток, в Восточную Азию и Океанию. А Германия не собиралась прекращать свою экспансию, претендовала, как заявлял министр иностранных дел Б.Брюлов в выступлении в рейхстаге 6 декабря 1897 г., на свое место под солнцем[28].
Большого накала достигли также франко-германские противоречия. Германия стремилась закрепить за собой отторгнутые от Франции в ходе войны 1870 – 1871 гг. Эльзас и часть Лотарингии. В свою очередь Франция не примерилась с потерей своих владений. Острые схватки происходили между Германией и Францией и в области колониальных интересов, особенно в Африке.
Противоречиво складывались отношения Германии с Россией. Германия стремилась превратить Россию в рынок сбыта своей промышленности, в то же время всячески ограничивая ввоз российских товаров, прежде всего хлеба, леса и другой продукции. Россию беспокоила экспансия Германии на Ближнем и Среднем Востоке, в том числе строительство Багдадской железной дороги, которая открывала Германии прямой путь через Австро-Венгрию, Балканский полуостров и Малую Азию к Персидскому заливу. Русско-германские противоречия усугублялись также тем, что германия поощряла экспансию на Балканах Австро-Венгрии, являвшейся главным соперником России в борьбе за господство в этом регионе.
В борьбе за мировое господство все чаще сталкивались между собой Германия и США, особенно в Латинской Америке, на Тихом океане. Много спорных вопросов было также между другими государствами.
Наряду с двусторонними противоречиями в конце XIX — начале ХХ в. набирало силу экономическое, политическое, дипломатическое и военное противоборство между коалициями государств. Наиболее мощными военно-политическими союзами, сложившимися в конце XIX – начале ХХ в. были два враждебных друг другу союза – один во главе с Германией и другой – во главе с Великобританией. Эти союзы складывались постепенно.
По инициативе О. Бисмарка 7 октября 1879 г. в Вене был заключен секретный договор о союзе между Германией и Австро-Венгрией. Это был один из первых договоров, приведших к образованию агрессивного военного блока во главе с Германией и к разделению стран Европы на два враждебных лагеря, столкнувшихся между собой в мировой войне 1914 – 1918 гг.[29]
Через два с половиной года к этому договору присоединилась Италия, искавшая поддержку в борьбе с Францией за североафриканские территории и пытавшаяся освободиться от засилья французского капитала на итальянском рынке.
Все это привело к подписанию в Вене 20 мая 1882 года тайного союзного договора между Германией, Австро-Венгрией и Италией, вошедшего в историю как «Тройственный союз». В тексте договора говорилось о взаимной поддержке и взаимной помощи в случае войны. Так в центре Европы возник Тройственный союз. Австро-Германскому блоку удалось в 1883 году привлечь на свою сторону также Румынию и Испанию[30].
Образование Тройственного союза вызвало ответную реакцию Франции и России. Взаимные интересы привели эти страны в начале 90 – х гг. к сближению. Франция предложила России заключить союзный договор. Царское правительство пошло навстречу этому предложению.
В августе 1891 г. обе стороны договорились, что они будут совещаться между собой по каждому вопросу, способному угрожать всеобщему миру, а в случае угрозы нападения на одну из договаривающихся сторон они будут искать меры, проведение которых окажется настоятельным для обоих правительств.
Через год 5 (17) августа 1892 г., Франция и Россия подписали проект секретной военной конвенции. В этом документе было записано взаимное обязательство обеих стран по использованию своих наличных сил для ведения войны против Германии, если Франция подвергнется нападению со стороны Германии и Италии, поддержанной Германией, или если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией. С декабря 1892 года текст военной конвенции рассматривался обеими странами как окончательно принятый[31]. Так в ходе нескольких этапов сложился франко-русский союз.
После образования франко-русского союза европейский континент раскололся на два военно-политических блока, примерно равные по своей мощи. Соотношение сил между ними значительно зависело от того, к какому из них присоединится Англия. Но Великобритания в последней трети XIX в. придерживалась политики «блестящей изоляции», следовала принципу «смотреть и выжидать» и считала своей важнейшей задачей укрепление своих позиций в колониальных странах, извлечение выгод для себя из конфликтов между другими государствами и сложившимися группировками государств. Однако английская политика «блестящей изоляции» в начале ХХ в. стала претерпевать кризис. Ослабление Великобритании в экономике и международной политике, обострение её отношений с Германией побудили Англию к поиску союзников. Первым из них оказалась Франция.
После взаимных визитов в 1903 г. английского короля Эдуарда VII в Париж и президента французской республики Лубэ в Лондон между Англией и Францией начались переговоры о союзе. Вскоре после начала русско-японской войны 8 апреля 1904 г. в Лондоне было заключено англо-французское соглашение – Сердечное согласие или, как его стали называть, Антанта. Главным содержанием соглашения являлось признание Англией её «прав» на господство в Египте, а за Францией – «прав» на удовлетворение её претензий в Марокко за исключением узкой прибрежной полосы, прилегающей к Гибралтару, которая должна была перейти во владение Испании[32].
Германская империя также активно выступала за удовлетворение своих интересов в Марокко. Она открыто требовала раздела Марокко, претендовала на порт Агадир. 31 марта 1905 года германский кайзер Вильгельм II прибыл в марокканский порт Танжер и публично заявил, что Германия не потерпит господства какой-либо державы в Марокко. Вскоре Германия в нотах правительствам великих держав потребовала созыва международной конференции по марокканскому вопросу. Возник так называемый «первый марокканский кризис». Однако международная конференция, созванная в испанском городе Альхесирасе 7 апреля 1906 г. вынесла решения, неблагоприятные для Германии. Хотя формально признавалась «независимость» Марокко, таможенная политика и финансы страны попадали под контроль крупных европейских держав, а полицейские функции передавались испанским и французским офицерам[33]. Это был важный успех Франции.
Наметился поворот и в отношениях между Англией и Россией. Царское правительство в условиях развития первой русской революции вступило с Англией в переговоры, которые принесли свои первые плоды уже в начале 1906 г. в виде совместного англо-французского займа для России в сумме почти миллиарда рублей[34].
В ходе англо-русских переговоров был достигнут компромисс по спорным колониальным вопросам. 18 (31) августа 1907 г. в Петербурге была подписана конвенция между Россией и Англией по делам Ирана, Афганистана и Тибета. Иран был разделен на три зоны: северная отошла в сферу влияния России, южная – в сферу влияния Англии, а центральная часть страны объявлялась нейтральной зоной. Афганистан с некоторыми оговорками признавался сферой влияния Англии. Тибет был признан находящимся под суверенитетом Китая. Великобритания получала определеннее преимущества по сравнению с Россией в вопросах непосредственных сношений английских агентов с тибетскими властями[35].
Попытки и дальше разрешать межгосударственные противоречия при помощи силы создавали чрезвычайно напряженное положение на мировой арене, служили поводом для возникновения острых международных кризисов и конфликтов, ставивших мир на грань большой войны. А таких кризисов и конфликтов в 1908 – 1914 гг. было несколько.
Так, в 1908 – 1909 гг. возник боснийский кризис. Он был вызван аннексией Австро-Венгрией в октябре 1908 г. Боснии и Герцеговины. Боснийский кризис резко обострил противоречия на Балканах, в особенности между Россией и Сербией, с одной стороны, и Австро-Венгрией – с другой.
В 1911 г. Значительно обострились франко-германские противоречия, вылившиеся во второй марокканский кризис. В мае 1911 г. французские оккупационные войска под предлогом подавления восстания марокканцев и защиты французских граждан заняли столицу Марокко город Фец. В ответ на эту реакцию германское правительство потребовало раздела Марокко или значительных компенсаций в других районах в свою пользу и послало в марокканские воды канонерку «Пантера». Решительный протест Германии выразила Англия, заявившая 21 июля 1911 г. о готовности принять вызов и воевать на стороне Франции. Это заставило Германию приостановить активные действия в Конго. Взамен этого она получила значительные территориальные приращения.
Усиливались также итало-турецкие противоречия. Италия требовала уступить в свою пользу важные территории Османской империи в Северной Африке – Триполитанию и Киренаику. Получив отказ, Италия 29 сентября 1911 г. начала боевые действия и против турецких войск в Африке, и против арабского населения, боровшегося за независимость. С целью дополнительного давления на Турцию итальянцы обстреляли Бейрут и Дарданеллы, захватили Додеканские острова. Эта война за передел колоний завершилась в октябре 1912 года подписанием в Лозанне договора, в соответствии с которым турецкий султан отказывался от прав на Триполитанию и Киренаику в пользу Италии, превратившей эти территории в свою колонию – Ливию.
Итало-турецкая война, значительно ослабившая силы Турции, ускорила сближение балканских государств. Состоялась серия переговоров, в ходе которых к сентябрю – октябрю 1912 г. сложился Балканский союз – военно-политический союз Болгарии, Сербии, Греции и Черногории, направленный прежде всего против Турции. Создание союза происходило при активном участии России, стремившейся с его помощью преградить путь экспансии Австро-Венгрии и Германии на Балканы и укрепить там свои позиции.
В октябре 1912 г. союзники начали освободительную войну против Турции. Первой выступила Черногория (9 октября), затем Болгария, Сербия (17 октября) и Греция (18 октября). Это была первая Балканская война, победоносно завершившаяся подписанием 30 мая 1913 г. Лондонского мирного договора, по которому Турция лишилась почти всех своих владений в Европе. Несмотря на то, что война велась во имя династических интересов монархов Болгарии, Сербии, Греции Черногории, она привела к освобождению балканских народов от турецкого ига. Большое значение имело восстановление в ходе войны албанского государства. Независимость Албании была провозглашена 28 ноября 1912 г.
Однако еще в ходе войны в монархических кругах союзников начались из-за раздела освобожденных земель. К этому добавлялись великодержавно-шовинистические притязания монархических кругов союзных стран на создание «великих» национальных держав. К тому же Германия, Австро-Венгрия, Англия, Италия не только не были заинтересованы в наличии союза балканских государств, но и делали все возможное, чтобы разрушить его.
Все это привело к возникновению второй Балканской войны. Это была несправедливая, междоусобная война. Она велась между Болгарией с одной стороны и Сербией, Грецией, Черногорией, Румынией и Турцией – с другой. Болгария подстрекаемая Австро-Венгрией, 29 июня 1913 г. начала боевые действия против сербов, греков и черногорцев. 10 июля против Болгарии выступила Румыния, а 21 июля – Турция. 29 июля Болгария капитулировала. 10 августа в 1913 г. в Бухаресте был подписан мирный договор между Румынией, Грецией, Черногорией и Сербией с одной стороны, и Болгарией – с другой, а 29 сентября 1913 г. был также подписан болгаро-турецкий мирный договор. Карта Балкан была перекроена вновь. Сербии досталась значительная часть Македонии, Греции – южная Македония с Салониками, часть западной Фракии; Турция вернула себе часть Фракии и Адрианополь, Румыния приобрела Добруджу. Балканы превращались в пороховой погреб Европы, где сталкивались и переплетались интересы всех великих держав. Кризисные ситуации складывались в различных регионах мира, в том числе на Балканах, и в 1914 г.
Особо напряженно развивались события в июне 1914 г. В этом месяце состоялось свидание Николая II с румынским королем в Констанце, где были приложены все старания, чтобы склонить Румынию на сторону Антанты. В свою очередь и австро-германский блок продолжал работу по привлечению на свою сторону Болгарии и Турции. Эти проблемы активно обсуждались 12 июня 1914 г. во время встречи германского кайзера Вильгельма II с престолонаследником императора Австро-Венгрии Францем-Фердинандом в замке престолонаследника в Конопиште[36]. Обе стороны усиленно искали повод к войне. Таким поводом послужили события на Балканах, происшедшие в конце 1914 г.
Поощряемая Германией, Австро-Венгрия в июне 1914 г. проводила большие маневры своих войск на территории Боснии и Герцеговины близ сербской границы. После проведения маневров на 28 июня был намечен торжественный въезд Франца-Фердинанда в Сараево – столицу Боснии, значительно заселенную сербами и занятую австрийцами в 1908 г. Этот въезд был расценен в Сербии и во всех славянских землях, захваченных Австрией, как провокация. Дело в том, 28 июня ежегодно отмечалось как день сербского национального траура – «Видовдан». В этот день 15 (28) июня 1389 года произошла битва на Косовом поле между Сербией и её союзниками – Боснией, Венгрией, Болгарией – с одной стороны и Турцией – с другой. Она закончилась победой Турции, в результате чего Балканские страны на 500 лет попали в турецкую зависимость[37].
Торжественный въезд престолонаследника в Сараево закончился тем, что он и его супруга герцогиня Гогенберг были убиты выстрелами из револьвера членом одной из сербских национально-патриотических организаций 16-летним гимназистом Гаврилой Принципом. Факт убийства Франца-Фердинанда сам по себе не был угрожающим всеобщему миру. Народные массы отнеслись к нему с безразличием[38]. Но он был использован как предлог для войны.
Австро-Венгрия, подстрекаемая Германией, спустя месяц после покушения, 23 июля предъявила Сербии ультиматум, для ответа на который давалось 48 часов. Ультиматум был составлен в оскорбительной манере. В первой части ультиматума давалась «оценка» действий Сербии против Австро-Венгрии, а во второй выдвигалось 10 требований, в которых говорилось, что сербское правительство должно было немедленно выполнить их, в том числе прекратить деятельность всех организаций и лиц, занимающихся пропагандой против Австро-Венгрии, открыть судебное следствие против участников заговора 28 июня 1914 г., допустить австро-венгерских представителей к расследованию заговора в самой Сербии и т.п.[39] По совету России Сербия согласилась выполнить почти все требования ультиматума и только вопрос о следствии по делу убийства Франца-Фердинанда предлагала передать на обсуждение международного трибунала в Гааге, обещая подчиниться его решению[40]. Однако несмотря на все попытки Сербии урегулировать конфликт мирно. Австро-Венгрия 28 июля объявила Сербии войну.
Германия начала тайную мобилизацию войск и концентрацию их на восточной и западной границах. Русское правительство еще до истечении срока австрийского ультиматума Сербии 24 тюля приняло решение о мобилизации четырех военных округов – Киевского, Одесского, Московского и Казанского, а также Черноморского и Балтийского флотов. 30 июля Николай II утвердил решение о всеобщей мобилизации в России. Указ об этом был опубликован 31 июля, а в полночь германское правительство предъявило России ультимативное требование отказаться от проведения мобилизации. Вечером 1 августа 1914 г. германский посол в России граф Ф. Пурталес явился к министру иностранных дел России С. Сазонову бумагу, в которой оказалось два варианта ноты с объявлением войны России со стороны Германии в зависимости от возможных вариантов ответа[41].
С вступлением двух крупных держав – Германии и России – в войну она стала превращаться в мировую. 3 августа 1914 г. Германия объявила войну Франции. 2 августа Германия предъявила ультимативное требование пропустить немецкие войска через нейтральную Бельгию к границе Франции. Бельгийское правительство отклонило ультиматум и обратилось за помощью к Англии. Власти Великобритании направили 4 августа ультиматум Германии с требованием безоговорочного соблюдения нейтралитета Бельгии. Не получив от Германии ответа к назначенному в ультиматуме сроку – 11 часов вечера по лондонскому времени – Англия рассматривала себя в состоянии войны с Германией. Турция, формально провозгласив нейтралитет, 2 августа подписала секретное соглашение с Германией, п которому обязалась выступить на её стороне[42].
Вскоре война распространилась и на Дальний Восток: 23 августа Япония объявила войну Германии после того, как немецкие власти отклонили японский ультиматум с требованием отозвать из китайских и японских вод германские вооруженные силы и передать Японии «арендованную» территорию Киас-Чау[43].
К концу 1914 г. в состоянии войны находились Австро-Венгрия, Германия, Турция, Россия, Франция, Сербия, Бельгия, Великобритания, Черногория, Япония. Следовательно, военный конфликт, возникший в Европе, распространился также на Ближний и Дальний Восток. В целом в первую мировую войну было вовлечено 38 государств.
После начала войны заявили о своем нейтралитете Болгария, Греция, Швеция, Норвегия, Дания, Голландия, Испания, Португалия, а также Италия и Румыния, являвшиеся союзниками центральных держав. Из неевропейских государств о своем нейтралитете объявили США, ряд стран Азии и Латинской Америки. Но объявление нейтралитета не означало, что все эти страны оставались в стороне от войны. Ряд из них позже вступил в войну.
Разразившаяся первая мировая война по своему характеру была захватнической, несправедливой войной. Только Сербия и Бельгия вели войну за свое освобождение[44]. Однако это не меняло характера войны. Её главными виновниками были реакционные круги всех стран, а непосредственными инициаторами были Австро-Венгрия и Германия.
Каждая из крупных стран в годы войны проводила захватническую политику, преследовала свои экспансионистские цели.
Таким образом, на рубеже XIX – ХХ вв. нарастали межгосударственные противоречия. Вместе с локальными кризисами и конфликтами они несли угрозу миру. Особую же опасность представляло противоборство между двумя военно-политическими группировками – Тройственным союзом и Антантой, которое привело к возникновению первой мировой войны.
Взаимоотношения между европейскими государствами в ходе войны.
Весьма сложно строились в годы войны отношения между ведущими державами мира. Взаимоотношения между странами – членами воюющих группировок – это прежде всего их боевые действия на различных фронтах войны, среди которых Западный и Восточный были главными, а другие – Закавказский, Аравийский, Балканский, Дарданелльский, Италоавстрийский – играли второстепенную роль. Взаимоотношения между воюющими странами включали в себя военные, экономические и политические аспекты, активную дипломатическую борьбу за приобщение на свою сторону союзников и др. Однако военный вопрос был главным в отношениях между воюющими странами.
Обе военно-политические группировки, готовясь к войне, разрабатывали стратегические планы. Особенно тщательно разработал план военных операций германский генеральный штаб. По этому так называемому «плану Шлиффена» частично измененному новым начальником генерального штаба Х. Мольтке-младшим, война должна быть скоротечной и закончиться в течение 8 – 10 недель. Планировалось нанести главный удар против Франции, вторгшись в её пределы через Бельгию, разгромить французские вооруженные силы. Предполагалось, что русская армия будет развертываться медленно, и её легко сдержат германские войска на укреплениях по линии Мазурских озер, затем после разгрома Франции Германия обрушиться на Россию и заставит её капитулировать. Несколько вариантов планов войны разработал российский генеральный штаб, генеральные штабы других стран[45].
Германский план «молниеносной» войны вскоре потерпел крушение. Упорное сопротивление наступавшим германским войскам оказала Бельгия, задержав их продвижение по стране почти на три недели. Затем немецкая армия завязла в кровопролитных боях на берегах реки Марны во Франции. Этому содействовало наступление русских войск на восточном фронте, начатое по настоянию Франции 17 августа 1914 г. Однако к середине сентября русские армии, потерпев неудачу под Танненбергом и у Мазурских озер, вынуждены были отступить к Неману и Нареву. Зато удачным было галицийское наступление, предпринятое русскими армиями под командованием генералов А. Брусилова и Н. Рузского. В ходе наступления была разгромлена австро-венгерская армия и освобождены Восточная Галиция и Буковина. К концу 1914 г. на всех фронтах армии обеих воюющих коалиций перешли к затяжной позиционной войне.
В 1915 г. на Западном фронте стороны в основном решали проблемы стратегической обороны. 22 апреля у города Ипра германские войска применили отравляющие вещества, но добились лишь тактического успеха. Последовавшие наступательные операции Антанты в Артуа и Шампани также не оказали влияния на ход войны на Западном фронте. Это позволило Германии перенести главные усилия на Восточный фронт и к осени занять Галицию, Буковину, часть Волыни, Царство Польское, Литву, часть Латвии. Но задача разгрома России, поставленная германским командованием, не была решена. Русские войска, отразив в сентябре – октябре германское наступление, вынудили противника перейти к позиционным формам борьбы.
Важным в 1915 г. было вступление в войну новых государств. 13 (26) апреля в Лондоне было заключено секретное соглашение стран Антанты с Италией, согласно которому итальянское правительство брало на себя обязательство использовать все средства для ведения войны совместно с Францией, Великобританией и Россией «против всех их врагов». Италии были обещаны значительные территориальные приращения. 4 мая Италия официально заявила о выходе из Тройственного союза, а 23 мая объявила войну Австро-Венгрии. Так образовался новый, итальянский фронт, на котором также велась позиционная борьба.
Воспользовавшись тем, ч то болгарский царский престол занимал немецкий принц Фердинанд Кобургский, Германия и Австро-Венгрия добились подписания 6 сентября 1915 г. союзного договора с Болгарией, которой пообещали за участие в войне против Антанты сербскую часть Македонии и другие территории соседних государств, а также военный заем.
Кампания 1916 г. была характерна активными боевыми действиями на обоих главных фронтах войны. На Западном фронте в феврале – декабре проходила Верденская операция, в ходе которой немцам не удалось захватить эту крепость. Под Верденом было перемолото 69 французских и 50 германских дивизий[46]. 24 июля началась операция англо-французов против германских войск на реке Сомме, которая продолжалась около 4 месяцев. Обе стороны потеряли убитыми, ранеными и пленными свыше 1 млн. 300 тыс. человек[47]. Хотя в ходе этой операции фронт не был прорван, но она показала превосходство Антанты.
На Восточном фронте также было проведено несколько операций. Особо знаменитым был Брусиловский прорыв, в ходе которого летом 1916 г. войска российского Западного фронта, которым командовал генерал А. Брусилов, прорвали австрийский фронт на линии Луцк – Черновцы, заняли большую часть Галиции и Буковину поставили Австро-Венгрию на грань военного разгрома. Однако наступление русских армий не принесло решающих стратегических результатов. Тем не менее, действия Антанты вынудили Германию перейти на сухопутных фронтах к стратегической обороне.
Эти обстоятельства в значительной мере повлияли на Румынию. Она занимала нейтральную позицию, и это устраивало Россию, которая считала, что выступление Румынии против центральных держав не окажет существенной помощи Антанте, а приведет к обращению румынской стороны за помощью к Российским властям. Однако по настоянию Англии и Франции 27 августа 1916 г. Румыния объявила войну Австро-Венгрии и начала самостоятельную операцию по овладению Трансильванией. Но вскоре она потерпела поражение от австро-германских и болгарских армий. Только с помощью русских войск к концу декабря 1916 г. удалось стабилизировать Румынский фронт, используя при этом более 45 русских пехотных и кавалерийских дивизий[48].
И все же стратегической инициативой и военным превосходством на рубеже 1916 – 1917 гг. обладали страны Антанты. Учитывая этот факт, а также нарастание недовольства народных масс, Германия передала 12 декабря 1916 г. через нейтральные страны предложение начать мирные переговоры[49]. Однако в предложении обходился вопрос о судьбе территорий, оккупированных Австро-Венгрией. Антанта ответила отказом на предложение Германии.
К началу 1917 г. во всех воюющих странах назревал политический кризис. Ухудшилось положение воюющих стран, обусловленное истощение материальных и людских ресурсов. Нарастали антивоенные и национально-освободительные движения, «гражданский мир» сменялся социальным брожением.
Наиболее острым было положение в России, где сосредоточились все основные пороки войны: и гибель миллионов людей, и тщетность беспрерывных сражений на фронтах, и развал народного хозяйства, и разложение правительственного аппарата и др. Поэтому не случайно в России в результате выступления народных масс 27 февраля 1917 г. победила демократическая революция. В итоге переговоров между делегациями Исполкома Петроградского Совета и думского комитета 2 марта было объявлено об образовании Временного правительства во главе с князем Г. Львовым. Важнейшие посты в правительстве достались лидерам буржуазных партий. В стране сложилось двоевластие.
Февральская революция покончила с монархией Романовых: 2 марта царь Николай II отрекся от престола за себя и за сына в пользу своего брата Михаила, который на следующий день также отрекся от престола.
Проблемы войны и мира в военной политике Временного правительства первого состава.
Во время переговоров Исполком Петроградского Совета с комитетом Государственной Думы о формировании Временного правительства лидеры меньшевиков и эсеров даже не пытались связать будущий кабинет какими-либо обязательствами в области военной политики. Обе стороны исходили из того, что война будет продолжаться.
Получив от эсеров и меньшевиков карт-бланш во внешней политике, Временное правительство сначала осторожно, а затем все более уверенно стало развертывать агитацию за продолжение войны. Уже 2 марта, выступая на митинге в Екатерининском зале Таврического дворца П.Н. Милюков заявил о намерении Временного правительства хранить в тайне военные договор с союзниками[50]. Это был недвусмысленный намек на продолжение войны во имя заключенных при царизме секретных соглашений. В тот же день в беседе с представителями печати П.Н. Милюков выразил надежду, что последние события «увеличат народный энтузиазм и умножат национальные силы, дав им, наконец, власть для победы в войне». Следующим пробным шагом явилась радиограмма П.Н. Милюкова за границу, опубликованная в России 5 марта. В ней при характеристике программы Временного правительства говорилось о решимости последнего «сделать все усилия и принести все жертвы для достижения решительной победы над врагом»[51]. Радиограмма не вызывала какого-либо протеста со стороны соглашательского большинства Петроградского Совета и мелкобуржуазных партий. Временное правительство совсем осмелело.
7 марта оно выступило с обращением к населению России, в котором впервые официально сформулировало внешнеполитическую часть своей программы. Последняя представляла собой обязательство сделать все, чтобы «довести войну до победного конца», а также обещание «свято хранить связывающие нас с другими державами союзы» и неуклонно исполнять «заключенные с союзниками соглашения». Правительство пыталось играть на революционном энтузиазме народа, выражая надежду, что он «окрылит и доблестных солдат наших на поле брани»[52].
С этого момента правительство в целом и отдельные министры стали выступать с призывами к продолжению войны до победного конца едва ли не ежедневно. Специальные обращения адресовались различным слоям населения – солдатам, рабочим, крестьянам. Солдат призывали во имя победы сохранять дисциплину и единение с офицерством, рабочих – прекратить забастовки и трудиться с еще большим напряжением, крестьян – помочь снабжению армии и нуждающегося населения продуктами. Проверяя реакцию масс, правительство в своей агитации начинало делать все больший акцент на необходимость защищать от угрозы извне завоеванную свободу.
Активную, и пожалуй, более грубую, чем правительство, агитацию за войну до победы вела Государственная дума в лице её Временного комитета и, так называемых, частных совещаний. По свидетельству А.Г. Шляпникова, Временный комитет выпускал провоенные воззвания, «расходившиеся в миллионах экземпляров»[53].
Антивоенную агитацию вели только большевистские организации. Однако большевистская позиция в вопросе о войне была ещё трудна для восприятия более отсталыми по сравнению с политическими центрами провинциальными массами и иногда даже отпугивала их. Сами местные большевистские организации в ряде случаев колебались и под влиянием преобладающего «революционно- патриотического» настроения допускали ошибочные установки о давлении на Временное правительство с целью открытого отказа от завоевательских устремлений или о решении вопроса о войне срочно созываемым Учредительным собранием[54].
Не шло в разрез с общей картиной и настроение солдат-фронтовиков. Борьба по вопросам войны и мира в действующей армии развертывалась в специфических и очень противоречивых условиях. Солдаты-окопники были непосредственней, чем кто-либо, заинтересованы в прекращении войны. В то же время военная дисциплина сковывала их политическую активность, а преобладавшая мелкобуржуазность социального состава делала фронт восприимчивым к «оборонческой» агитации.
Крестьяне-солдаты боялись, что поражение и территориальные потери затруднят решение в интересах народа вопроса о земле. В армии больше, чем где-либо, сказывалось и влияние такого фактора, как озлобленность поражениями, чувство оскорбленной национальной гордости. Офицерство, хотя и было в большинстве настроено оппозиционно в отношении самодержавия, стремилось к продолжению войны в интересах эксплуататорских классов.
Как известно, царизм пытался использовать снятие с фронта отдельных частей для подавления революции, и, возможно, не остановился бы перед открытием фронта противнику, если бы получил в этом поддержку военной верхушки. Последняя, однако, рассудила, что широкое вовлечение действующей армии в политическую борьбу может иметь следствием гражданскую войну и вынудить к невыгодному миру в момент, когда надежда на победу Антанты еще не потеряна[55]. Поэтому Ставка, по компетентному свидетельству её генерал-квартирмейстера А.С. Лукомского решила «сделать все возможное для мирного прекращения революции – лишь бы война на фронте не прекращалась»[56]. В соответствии с этим замыслом был взят курс на изоляцию действующей армии от революции. Стремление военного руководства совпало с линией примкнувших к революции буржуазии и крупных помещиков, также хотевших продолжения войны.
Объединенные попытки генералитета и комитета Государственной думы оградить фронт от влияния революции успеха не имели. Солдаты и матросы повсеместно поддержали свержение царизма.
Революция на фронте быстро выдвинула на первый план наиболее волновавшие солдат вопросы – о мире и о взаимоотношениях с офицерами. Наблюдательный полковник А.И. Верховский, в последствии министр Временного правительства, записал в дневнике 5 марта: «Сейчас это уже стало ясно: масса поняла революцию … как немедленное прекращение войны»[57]. Другой современник и участник событий, генерал В.И. Селивачев, констатировал в дневнике, что «совершившийся переворот притянул к себе мысли армии, которая, безусловно, ждала, что с новым правительством будет окончена война и каждый, вернувшись домой, займется своим делом»[58]. Это грозило развалом армии. И командование рука об руку с образовавшимся к тому времени буржуазным правительством начало принимать энергичные контрмеры.
На помощь с плохо справляющемуся с непривычным делом офицерству пришли думские ораторы, специально командированные на фронт Временным комитетом, деятели обслуживающих фронт буржуазных организаций, церковники высокого ранга, работники союзных посольств и миссий. Фронт наводнили кадетские листовки и буржуазно-помещичьи газеты, в которых на разные лады варьировался один мотив – необходимость продолжения войны и сохранения ради этого твердой дисциплины. Делались попытки сыграть на оскорбленной поражениями гордости армии и представить саму революцию как совершенную, якобы, в целях лучшего ведения войны. Апеллировали к собственническим инстинктам крестьянина (враг стоит на родной земле и добровольно не отдаст её). Взывали к чувству долга перед союзниками, особенно раздавленными противником малыми странами – Бельгией, Сербией, Румынией. Постепенно на первый план в шовинистической агитации стал выступать, лучше других действовавший на солдат, аргумент о необходимости защитить завоеванную свободу от угрозы со стороны германского кайзеризма. Чтобы усилить его влияние, Временное правительство и Ставка не останавливались перед домыслами, объявив в воззваниях от 9 и 10 марта о подготовляемом немцами при ударе на Петроград[59].
Параллельно предпринимались шаги с целью не допустить проникновения на фронт антивоенной агитации, будь то приезд «самозваных делегаций» или распространение соответствующих изданий. Поскольку соглашатели не только в центре, но и на местах обычно воздерживались от антивоенных призывов, эти меры были направлены в первую очередь против деятельности большевиков.
Чтобы добиться перелома в главном вопросе, Временное правительство и командование пошли на некоторые уступки солдатам в регулировании их взаимоотношений с офицерами. В частности, была предпринята попытка использовать в целях поддержания дисциплины и продолжения войны созданные творчеством масс в ходе революции солдатские комитеты.
Это принесло солдатам известные результаты. Начиная примерно с середины марта командование в некоторых случаях констатирует в масштабах отдельных армий и даже фронтов (Западный, Юго-Западный) преобладание сознания необходимости довести войну до победного конца[60]. Правда, и увлеченная шовинизмом часть солдат обычно выступала за победу не ради захватов, а для защиты своей свободной страны и очищения от врага её территории.
Идеологическое давление на солдат осуществлялось в условиях, когда меньшевистско-эсеровское руководство Петроградского Совета в интересах соглашения с буржуазией сознательно отстранилось от агитации в действующей армии. Окопники с нетерпением ждали от «своего» органа власти – столичного Совета – слов о мире и правах солдата. Они приняли за его обращение к армии знаменитый «Приказ № 1», что способствовало укреплению авторитета головной рабоче-крестьянской организации. Фронтовики засыпали Петроградский Совет письмами, посылали туда делегации, чтобы скорее выяснить его позицию по вопросу о войне. Исполком Совета, а позднее специально выделенная им для этой цели и подобранная из оборонцев группа, принимали такие делегации, выслушивали их и давали такие же уклончивые ответы, что и солдатам гарнизона.
Делегаты с фронта приезжали с разными настроениями. Одни из них, по подсказке офицеров и буржуазной пропаганды, заявляли, что армия не потерпит мира с Германией и требует сделать все для победы. Некоторые говорили о невозможности и гибельности дальнейшего затягивания войны. Массовое настроение постепенно вырисовывалось в иной позиции – «фронт держать, в наступление не идти»[61]. Эта формула означала не отказ окопников от мечты о мире, а лишь согласие защищать добытую свободу до момента, когда справедливый мир будет заключен. Вместе с тем в ней выражался стихийный протест крестьян и рабочих в серых шинелях против затягивания войны ради захватов. Эти настроения учитывались лидерами Петроградского Совета.
Первым пробным шагом эсеров и меньшевиков явилось воззвание Исполкома Совета к войскам фронта от 7 марта (так называемый приказ № 3). Оно было отредактировано с большой осторожностью. Слова – война и мир – здесь не употреблялись вовсе. Однако по смыслу воззвание представляло собой приемлемый для буржуазии призыв защищать свободу от посягательства извне[62]. Недаром военный министр А.И. Гучков согласился поставить и свою подпись.
Оборонческие выступления соглашательской печати послужили, видимо, последним толчком к начавшимся в Петрограде 12 марта манифестациям полков гарнизона перед Таврическим дворцом с шовинистическими лозунгами. Тогда же Главный комитет Всероссийского крестьянского союза обратился к крестьянству с призывом поддержать Временное правительство и помочь хлебом армии и населению «для успешного окончания войны»[63]. С другой стороны, рабочие столицы были возмущены попытками Милюкова взять под защиту захватническую программу царизма и на собраниях требовали публичного отказа Временного правительства от аннексий и контрибуций, контроля Совета над военной политикой правительства, совместных с международным пролетариатом действий с целью окончания войны[64]. Меньшевики и эсеры увидели, что в своем попустительстве буржуазной агитации они зашли слишком далеко. Надо было срочно выправлять положение и отмежеваться в глазах масс от буржуазно-империалистической политики.
Такая позиция вскоре была изложена в воззвании «К народам мира», которое не только вызвало громкий резонанс в политических кругах, но и оказало большое влияние на настроения народных масс. Основные его положения, заключавшиеся в призывах «встать дружно на защиту молодой русской республики»[65], были в ближайшее время повторены в сотнях и тысячах резолюций рабочих, солдат и крестьян России. Манифест, таким образом, положил начало массовому оформлению мелкобуржуазной идеологии «революционного оборончества».
Под влиянием буржуазной агитации участились «патриотические» манифестации и митинги полков столичного гарнизона[66]. Кульминацией их успехов явилась так называемая резолюция Петроградского гарнизона, принятая в 20-х числах марта собранием, в котором участвовали «патриотически» настроенные солдаты и офицеры 89 частей гарнизона, вернувшихся из плена, инвалиды и члены некоторых фронтовых делегаций. Резолюция призывала довести войну до обеспечения завоеваний свободы и до «победоносного конца», не удовлетворяясь восстановлением прежних русских границ и не отделяясь от союзников[67]. Усиление шовинизма в солдатской среде привело к временному обострению отношений между гарнизоном и рабочими Петрограда[68]. Началась в значительной мере инспирирования офицерством кампания посылки в газеты частями действующей армии и гарнизонов резолюций с призывами к войне до победного конца, а иногда и протестами против самостоятельных выступлений Петроградского Совета по вопросам военной политики. С подобными же адресами потянулись в Исполком Совета вереницы военных делегаций. Были случаи, когда за войну до победного конца выступали местные крестьянские съезды[69].
В вопросе о войне и мире Временному правительству удалось увлечь массы за собой. В течение двух-трех недель после выхода манифеста идеи революционного оборончества возобладали в Советах и комитетах тыла и по крайней мере в верхушечных комитетах фронта. Апрельский кризис показал, что они победили и в полковых звеньях комитетов действующей армии. В.И. Ленин в речи на совещании большевиков – членов Всероссийского совещания Советов 4 апреля констатировал несомненное наличие «оборонческого настроения в широких массах»[70], а в законченной 10 апреля работе «Задачи пролетариата в нашей революции» писал о мелкобуржуазной волне революционного оборончества, «захлестнувшей почти всё …»[71]. Однако большевики настойчиво продолжали агитационную работу, том числе среди солдат, создав в конце марта специальную Военную организацию[72].
Еще более выраженный оборонческий уклон носили решения созванного в Петрограде в самом конце марта Всероссийского совещания Советов – представительного собрания, на которое послали своих делегатов 139 Советов рабочих и солдатских депутатов из 120 городов страны, а также от 7 армий и 39 отдельных воинских частей[73]. Атмосфера на совещании была сначала довольно напряженной. Фронтовые делегаты часто с недоверием подходили к позиции рабочих в отношении войны. Мелкобуржуазные лидеры сумели преодолеть наметившееся расхождение и добиться значительного единодушия ценой дальнейших уступок оборонческим настроениям. Доклад об отношении к войне делал лидер оборонцев в Петроградском Совете меньшевик И.Г. Церетели. Резолюция совещания по этому вопросу была заранее подготовлена комиссией Исполкома Петроградского Совета, в которой преобладали единомышленники И.Г. Церетели и не было ни одного большевика.
Успеху эсеров и меньшевиков на совещании способствовала первая военно-политическая сделка, которую удалось заключить исполкому Петроградского Совета с Временным правительством. После появления обращения «К народам мира» в руководстве Петроградского Совета шла внутренняя борьба по вопросу о дальнейших шагах. Лидеры меньшевиков и эсеров, поддаваясь идейному давлению буржуазии, делали все больший упор на оборонческую сторону своей позиции. Так, 17 марта «Известия» призвали воевать за свободу до последней возможности и сделать русскую армию непобедимой[74]. Активную роль в сплочении оборонцев в Исполкоме Совета сыграл И.Г. Церетели, который утверждал, что «демократия» должна взять организацию защиты страны на себя и «выдвинуть её, как одну из основных задач революции, без выполнения которой станут невозможны и достижение демократического мира, и сохранение завоеваний революции»[75]. Что касается провозглашенной в манифесте борьбы за мир, то тут сталкивались две точки зрения: сторонников массовых выступлений под лозунгами демократического мира и приверженцев «организованного» давления на Временное правительство через «контактную комиссию». Различие между этими направлениями соглашателей, как показали дальнейшие события, не носило принципиального характера, 21-22 марта состоялись заседания Исполкома Совета, на которых произошло формальное примирение всех сторонников давления на Временное правительство путем включения в решение обоих предлагавшихся методов: как обращение Исполкома к правительству, так и открытие всенародной кампании с той же целью[76]. При этом, однако, массовую кампанию предполагалось открыть только после получения ответа правительства и в зависимости от характера этого ответа[77]. Так в Исполкоме Совета сложился оборонческий блок. В результате, по призванию Н. Суханова, сделанному в работе «Записки о революции», «вопрос о мире был изъят из плоскости борьбы и был передан в плоскость келейного соглашения без всякого участия масс». Следует лишь уточнить, что практически изымать этот вопрос не приходилось, так как соглашатели и ранее боялись вовлекать массы в активную борьбу за мир.
Почти одновременно П.Н. Милюков в беседе с представителями печати по поводу вступления США в войну, откровенней чем прежде, изложил цели Временного правительства и открыто атаковал лозунг мира без аннексий, назвав его «германской формулой, которую стараются подсунуть международным социалистам»[78]. Заявление Милюкова было опубликовано 23-го марта, в день, когда Петроград провожал в последний путь жертвы Февральской революции. Оно прозвучало как вызов массам, манифестировавшим под демократическими лозунгами.
Возникший конфликт открывал, казалось, благоприятную возможность для начала массовой кампании за демократический мир. Однако мелкобуржуазные лидеры Совета испугались обострения противоречий и сделали все, чтобы разрешить вопрос, не вовлекая в борьбу рабочих и солдат. 24 марта они через «контактную комиссию» вступили в торг с Временным правительством. Соглашатели просили его сделать официальное заявление об отказа от всяких иных целей войны, кроме оборонительных. Взамен правительству обещали полное содействие Совета в деле мобилизации рабочих и солдат на «защиту революции от внешнего врага». После некоторых колебаний и внутренней борьбы правительство уступило[79]. Был согласован текст правительственного заявления, представлявшего компромисс между пожеланиями меньшевиков и эсеров с позицией Временного правительства. С одной стороны, в нем содержался призыв к обороне, то есть к продолжению войны, и подтверждались обязательства перед союзниками. В то же время декларация, рассчитанная главным образом на внутреннее потребление, должна была создать впечатление солидарности Временного правительства с идеями манифеста 14 марта. «Цель свободной России, — говорилось в ней, — не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов»[80].
28 марта заявление Временного правительства о войне было опубликовано. Мелкобуржуазная печать сумела представить его как большую победу «революционной демократии». Это сказалось на ходе Всероссийского совещания Советов. Большевистские делегаты предложили на нем свою резолюцию о войне, формулировавшую, несмотря на отдельные ошибки, революционно-интернационалистскую в своей основе позицию[81]. Но преобладающую поддержку получила точка зрения, изложенная в докладе И.Г. Церетели. В ней восхвалялось сотрудничество Исполкома Совета с Временным правительством, приведшее к появлению декларации и рекомендовалось всем народам воюющих стран следовать этому примеру. «Официальный отказ всех правительств от завоевательных программ, — утверждалось в резолюции, — могучее средство для прекращения войны на таких условиях». Следовательно, борьба за мир сводилась к давлению на правительства, да еще трактуемому в форме верхушечных комбинаций. Центр тяжести в резолюции был явно перемещен с путей достижения мира на защиту «революционной России от всяких посягательств извне» и «укрепление фронта и тыла». Во имя этого российскую демократию обязывали «мобилизовать все живые силы стран во всех отраслях народной жизни», пролетариату предлагалось «вести работы с величайшим напряжением», а крестьян и работников транспорта призывали «напрячь все силы» для преодоления продовольственной разрухи. По предложению делегата XII армии меньшевика М. Рома было включено в резолюцию, правда, еще очень осторожное упоминание о необходимости не допустить ослабления способности армии к наступательным операциям[82].
Резолюция Исполкома была принята 325 голосами; за большевистскую резолюцию голосовали 57 делегатов, и 20 человек воздержались[83].
Со второй половины марта соглашательские партии начали довольно широкую агитацию в тыловых гарнизонах и на фронтах. Не случайно генералы в это время постоянно жалуются на «вредное» влияние воззвания Петроградского Совета и распространяемых им «Известий»[84].
24 марта в Петрограде состоялось совещание делегатов фронтовых частей и гарнизонов провинциальных городов. Оно обсудило вопросы о взаимоотношениях Петроградского Совета с Временным правительством и о войне. По каждому из этих пунктов повестки дня перед делегатами выступали два докладчика – от Временного комитета Государственной думы и от Исполкома Петроградского Совета, — защищавшие соответственно правительственно-буржуазную и соглашательскую точки зрения. Первая из них – единовластии Временного правительства и войне до победного конца – была поддержана лишь несколькими офицерами. Подавляющее большинство делегатов приняли внесенную Н. Сухановым резолюцию, в которой приветствовался Петроградский Совет и его политическая линия. В части, говорящей о войне, она была выдержана в духе революционного оборончества: «… собрание считает, что свободная Россия не может желать порабощения других народов, и Временное правительство должно объявить всем народам, что, не стремясь ни к каким завоеваниям, Россия будет вести войну лишь для своей обороны, пока Германия и Австрия не объявят, что они не стремяться к завоеваниям и согласны обсуждать условия мира без присоединения территорий и без уплаты контрибуций»[85].
С начала апреля борьба была перенесена на армейские и фронтовые съезды. Своеобразной пробой сил явился 1 съезд военных и рабочих депутатов армии и тыла Западного фронта, состоявшийся 7-16 апреля. На съезд прибыли в качестве «гостей» лидеры крупнейших политических партий: октябрист М.В. Родзянко, кадет Ф. И. Родичев, меньшевики Н.С. Чхеидзе и И.Г. Церетели, эсер В.М. Чернов и др. Большевики направили в Минск А.Е. Бадаева и В. П. Ногина. Попытка командования и представителей буржуазных партий сплотить делегатов по лозунгом «Армия сильна, когда она вне политики», не увенчалась успехом. Съезд поддержал линию, предложенную делегацией Исполкома Петроградского Совета, и присоединился к основным резолюциям Всероссийского совещания Советов. Резолюция совещания о войне была одобрена 610 голосами против 8 при 46 воздержавшихся[86]. Как видим, и на фронте идеи революционного оборончества довольно быстро пробивали себе дорогу и брали верх над поверхностным шовинизмом.
Революционно-оборонческие идеи тем легче усваивались солдатскими массами, что преломлялись в их сознании как подтверждение собственной мысли окопников о необходимости прекращения впредь наступательных действий. Авторитетным свидетельством антинаступленческих настроений действующей армии может служить письмо главковерха М.В. Алексеева военному министру А.И. Гучкову от 16 апреля, где подчеркивалось: «В армиях развивается пацифистское настроение. В солдатской массе зачастую не допускается мысли не только о наступательных действиях, но даже и о подготовке, на каковой почве происходят крупные нарушения дисциплины…»[87]. Тоже настроение констатировали посланцы Временного комитета Государственной думы Н.В. Масленников и П.М. Шмаков, посетившие в середине апреля части Особой армии. Они писали в отчете: «Солдаты более не рвутся в бой, чтобы доказать, как русский гражданин защищает свою свободную Россию, а идут разговоры лишь об обороне, да и то с боязнью защитить мифические английские и французские капиталы». И чуть ниже: «… крепко укоренилось неправильное понимание мира без аннексий, кА отказ от всякой наступательной войны»[88].
В сознании рабочих и солдат ненавистная война тесно связывалась с рухнувшим самодержавием. В вопросе о мире неизбежно должны были столкнуться противоположные интересы пролетариата и беднейшего крестьянства, с одной стороны, и эксплуататорских классов – с другой, интересы трудящихся России и союзников. Хозяйственная разруха при продолжении войны грозила еще усилиться.
Главный военно-политический лозунг Временного правительства первого состава – война до победного конца – имел помимо агитационного и практическое программное значение, отражая стремление к разгрому и ослаблению Германии и Австро-Венгрии – опасных конкурентов России в Европе и на Ближнем Востоке. Здесь буржуазия подхватила знамя, которое заколебалось в руках царизма, лишь несколько изменив в агитационных целях окраску полотнища.
Военно-политический курс Временного правительства получил одобрение VII съезда кадетской партии. Докладчик Центрального комитета по вопросу о войне А.А. Корнилов восхвалял политику П.Н. Милюкова как «самую национальную и самую либеральную». Съезд в специальной резолюции выразил «полное доверие Временному правительству и его иностранной политике, основанной на верности заключенным союзам» и твердом отстаивании «жизненных интересов и прав России»[89]. Кадетов в основном поддерживали более правые буржуазные и помещичьи партии, видевшие в войне лучшее средство упрочения господства эксплуататорских классов.
Хотя тон в первом Временном правительстве сначала задавали П.Н. Милюков и А.Н. Гучков, в его составе имелась группа, придерживавшаяся несколько иных взглядов. Она выражала мнение той части буржуазии и кадетской партии[90], которая склонна была в большей мере считаться с обстановкой и настроениями масс. Её представители – внепартийный миллионер М.И. Терещенко и «левый» кадет Н.В. Некрасов – видели главную задачу в том, чтобы любыми средствами обеспечить активное участие России в войне. Они считали целесообразным в интересах подогревания оборонческих настроений в массах пойти на встречу умеренным соглашателям в формулировке военно-политических задач и, в частности, снять наиболее одиозный лозунг аннексии Черноморских проливов. Подобная линия открывала также дополнительные возможности для разложения противники и прежде всего откола Турции. Что до практики предстоящего дележа мира, то, по их мнению, она все равно будет зависеть не от нынешних деклараций, а от соотношения сил к концу войны. Близких взглядов придерживался и «заложник демократии» в правительстве А.Ф. Керенский, выступавший после революции ярым сторонником продолжения войны до победы. Борьба между группами Милюкова-Гучкова, с одной стороны, и Терещенко-Некрасова-Керенского – с другой, касалась, следовательно, не столько существа, сколько методов проведения военной политики. За первой из них стояло большинство кадетской партии и более правые силы. Вторая представляла политически еще не оформленную часть радикальной буржуазии, которая в вопросах военной политики смыкалась с правыми оборонцами и через них могла пользоваться поддержкой Исполкома Петроградского Совета.
Рабочие и солдаты ожидали от Петроградского Совета реальных шагов в борьбе за демократический мир, выполнения требований декларации от 27 марта, в которой подчеркивалось, что Россия отказывается от прежних захватнических целей войны и борется теперь за свободу и справедливый мир для всех. В соответствии с этой линией руководство Петроградского Совета на заседании контактной комиссии в конце марта поставило вопрос о необходимости обращения правительства к союзникам о целях войны в духе декларации от 27 марта, т.е. потребовать от союзников «не менее решительного отказа от захватных целей»[91].
Лидеры Временного правительства не желали превращать декларацию в международный документ, опасаясь, что это может затруднить осуществление захватнической программы и избрали тактику затягивания обращения в надежде на изменение ситуации в стране в лучшую сторону. 11 апреля вопрос об обращении к союзникам был вторично поставлен в контактной комиссии. Союзные державы также ожидали нового заявления Временного правительства о выполнении Россией союзнических обязательств.
Приближались первомайские демонстрации и митинги, которые в случае упорства в нежелании обратиться к союзникам легко могли принять антиправительственный характер. И П.Н. Милюков, по совету министра вооружения Франции А. Тома, в конце концов согласился на компромисс. Союзникам была направлена декларация от 27 марта с препроводительной нотой, в которой подчеркивалась «решимость продолжать войну и верность союзным обязательствам»[92].
«Нота Милюкова» была задумана правительством, как компромисс. Умеренные элементы в правительстве рассчитывали с её помощью успокоить рабочих и солдат, не разочаровывая в то же время и союзников. Однако, эффект получился совершенно противоположным ожидаемому. Даже политически неопытные массовые представители «революционного оборончества» почувствовали, какой из двух документов имеет действительное значение.
Население Петрограда и солдаты гарнизона, большинство которых верили в реальность отказа Временного правительства от аннексий, были возмущены и в знак протеста вышли на улицы. Рабочие районы Петрограда бурлили. Собрание представителей комитетов гарнизона высказалось за изменение состава Временного правительства. Движение протеста против «ноты Милюкова» разлилось по всей стране и охватило фронт[93]. Как раз в дни апрельского кризиса окончательно определилось революционно-оборонческое настроение действующей армии. Впервые было серьезно поколеблено доверие к Временному правительству широких масс крестьянства[94]. Буржуазия почувствовала невозможность удержать государственную власть без прямой поддержки Петроградского Совета. 25 апреля Временное правительство приняло и на следующий день опубликовало обращение о положении в России и необходимости образования коалиции.
Переговоры Исполкома Совета с Временным правительством об образовании коалиции велись по 2 по 5 мая, принимая иногда острый характер. 5 мая правительственная коалиция крупной буржуазии и соглашательских партий стала фактом. Меньшевики и эсеры сумели представить её как очередную победу революционной демократии.
Подводя итог военно-политической деятельности Временного правительства первого состава, следует отметить как общую черту её слабую эффективность. Большие ожидания нового правящего класса на практике обернулись более чем скромными результатами. Правда, история отпустила первому кабинету Временного правительства слишком короткий срок для осуществления широкомасштабных замыслов. Но ведь сама кратковременность этого периода отнюдь не была случайной и во многом объяснялась как раз принятым военно-политическим курсом. Характеризуя военно-политическую программу Временного правительства, следует подчеркнуть, во-первых, её близорукость, предопределявшую неизбежность тяжких поражений. Объективная потребность в мире становилась с каждым месяцем все настоятельней, и от неё нельзя было отделаться демагогическими обещаниями. Провоенная политика Временного правительства первого состава привела его к тяжёлому кризису. Характерно, что и все последующие кризисы в России оказались в большей или меньшей степени связаны с вопросом о войне и мире.
Во-вторых, важной причиной несостоятельности военной политики Временного правительства явилось серьезное падение престижа России на мировой арене, прежде всего в глазах союзников. Они с тревогой следили за перипетиями политического кризиса в России. В.Д. Набоков позднее сообщая из Лондона: «Настроение, господствовавшее здесь последние три недели, до создания у нас нового кабинета, граничило с паникой»[95]. Аналогична реакция была во Франции, Италии и даже США[96]. Конечно же, союзников в первую очередь интересовали вопросы, связанные с дальнейшим участием России в войне. «Новое коалиционное правительство, — писал Д. Бьюкенен, — … представляет для нас последнюю и почти единственную надежду на спасение военного положения на этом фронте»[97]. Однако, чтобы более отчетливо понять отношения Временного правительства и союзников по вопросам ведения войны, необходимо тщательное и всестороннее рассмотрение этой проблемы.
Отношения Временного правительства и союзников по вопросам ведения войны.
Русская буржуазия пришла к государственной власти в момент, когда перед страной встали «вопросы необычной трудности, гигантской важности, мирового размаха», — как вырваться из объятий мировой войны, преодолеть экономическую разруху, предотвратить национальную катастрофу. Новый правящий класс оказался неспособным не только решить их, но даже осознать и поставить как государственные задачи. В области военной политики, выдвинутой силой обстоятельств на первый план, буржуазия намеривалась проводить своекорыстную линию продолжения войны ради прибылей, порабощения других народов и укрепления своего господства. Программа Временного правительства игнорировала волю широких народных масс страны к демократическому миру. Продолжение войны и сохранение в силе договоров и соглашений с союзниками неизбежно вело к усугублению зависимости России от более богатых и сильных держав Антанты и от США. Не предвиделось никакой демократизации политики в малых и зависимых странах, где Россия намерена была плестись в хвосте союзников. Все это предопределяло неизбежность тяжелых поражений на международной арене и политических кризисов внутри страны.
Ближайшая задача дипломатии П.Н. Милюкова заключалась в том, чтобы добиться признания Временного правительства законным и полноправным наследником царизма в международных делах. Решающую роль в этом деле играло отношение к перевороту в России «великих» держав, так как малые страны обычно следовали примеру более сильных, да их позиция и не имела столь существенного значения. Временное правительство выступало единственным претендентом на государственную власть в стране. «Великие» державы Антанты являлись союзниками России, а Соединенные Штаты находились накануне вступления в войну с Германией. Казалось бы, что при таких условиях дипломатическое признание Временного правительства не должно было встретить затруднений.
4 марта правительство официально обратилось к союзникам и отдельно к нейтральным странам с просьбой о признании. В соответствующих циркулярных телеграммах за границу подтверждалась верность всем международным обязательствам и обещаниям царизма. Союзников заверяли в решимости России бок о бок с другими державами Антанты «сражаться с общим врагом до конца, непоколебимо и неутомимо»[98]. В тот же день П.Н. Милюков передал письма аналогичного содержания союзным послам в Петрограде, прося их о содействии в осуществлении намеченного курса[99]. Но признание последовало не так легко и быстро, как ожидали в русской столице. Происшедшая заминка и некоторые осложнения объяснялись двойственным отношением большинства «великих» держав к Февральской революции.
Свержение самодержавия избавляло союзников от угрозы сговора Романовых с противником. Оно давало им в руки сильное агитационное оружие: возможность представить войну как справедливую и прогрессивную борьбу демократии против деспотических режимов. Переворот в России раскрепощал буржуазную энергию в деле обслуживания войны. С другой стороны, в Лондоне, Париже и Риме испытывали серьезное беспокойство за состояние русской армии, частично вовлеченной в революцию, лишившейся «обаяния» монархии и подвергшейся «разлагавшему» воздействию «Приказа № 1». Союзные державы тревожили также сведения о борьбе в России «между партиями социальной революции и партиями Государственной думы», в ходе которой, «крайние элементы» выдвигали требование мира[100]. Вот почему за публичными приветствиями русской революции скрывались скептицизм и неуверенность, отразившиеся и на признании Временного правительства.
Сыграло, видимо, свою роль и то обстоятельство, что Англия, Франция и Италия поторопились 1-2 марта признать де-факто правительством России Временный комитет Государственной думы[101]. Хотя этот шаг отвечал их стремлению поддержать Думу против Совета и по возможности притупить остроту переворота, он основывался на ошибочной оценке перспектив борьбы в России. Буквально в ближайшие дни, если не часы, Временный комитет оказался не удел.
Союзники решили на этот раз не спешить и поставить заявителю предварительные условия. Английский посол Дж. Бьюкенен передал П.Н. Милюкову, что до признания его страна хочет «получить уверенность, что новое правительство готово продолжать войну до конца и восстановить дисциплину в армии»[102].
Французский посол М. Палеолог в свою очередь потребовал от П.Н. Милюкова, чтобы правительство «немедленно провозгласило о своем решении продолжать войну до конца и заявило о своей верности союзникам». Министр заверил послов, что желаемые гарантии будут даны[103].
Действительно, 6 марта Временное правительство приняло, анна следующий день опубликовало уже известное обращение к населению о войне до победного конца и верности соглашениям с союзниками.
Получив 5-6 марта извещения признания Антантой Временного правительства де-факто, П.Н. Милюков просил союзных послов об ускорении юридического признания[104]. В то же время было очевидно, что союзники не вполне удовлетворены обращением о войне. М. Палеолог даже прямо заявил об этом[105]. Приходилось принимать дополнительные меры к успокоению союзных правительств. 8 марта Временное правительство в специальном постановлении подтвердило все финансовые обязательства царизма, включая долги иностранным банкирам и правительствам[106]. Усилиям правительства помогли и генералы, которые в ответ на обращение союзных военных представителей при Ставке заявили, что разделяют мнение о необходимости единения усилий всех союзников в интересах окончательной и близкой победы[107].
Соединенные Штаты имели свои основания приветствовать свержение царизма: оно облегчало желательное вступление в войну, позволяя сделать это под маской защит демократии[108], и открывало благоприятные перспективы для сближения с Россией и экономической экспансии там. Состав Временного правительства, его заверения и первые шаги внушали доверие Вашингтону. Состояние русской армии не имело пока для Америки такого значения, как для европейских союзников. Что касается внутренней борьбы в России, то предполагалось, что признание Временного правительства «незаинтересованной» в войне «великой заокеанской демократией» укрепит его авторитет в стране.
Все это побудило американского посла Д. Френсиса в телеграмме своему шефу от 5 марта ратовать за желательность инициативы США в деле признания обновленной России.
Инициатива нейтральных США ставила союзников России в неловкое положение. Еще важнее было другое – опасение, как бы конкурент не извлек особых выгод из первопризнания. П.Н. Милюков тотчас использовал оба эти обстоятельства, известив союзных представителей об американском шаге. В 3 часа дня 9 марта французский и итальянский послы и советник американского посольства Ф. Линдлей явились к П.Н. Милюкову с сообщением о признании их странами Временного правительства. Дипломаты вручили министру соответствующие ноты, где подчеркивалась необходимость совместной борьбы до победного конца, и условились, что церемония признания состоится сразу по выздоровлению Д. Бьюкенена[109].
В 22 марта Временное правительство было юридически признано помимо союзников и США также некоторыми нейтральными и зависимыми странами – Персией (7 марта), Норвегией (10 марта), Монголией (13 марта) и Швецией (19 марта)[110].
Картина вступления Временного правительства на мировую арену была бы неполной без показа первой реакции на русские события стран враждебной коалиции. Их подход опять-таки определяется в первую очередь военными соображениями. На центральные державы оказал, кроме того, заметное влияние факт крушения родственного монархического режима.
Германия встретила Февраль со смешанным чувством разочарования провалом перспектив сепаратного сговора с царизмом и надежд на ослабление русской армии. Из провалов своих расчетов на сепаратный мир германское правительство сделало практические выводы, распространив блокаду (неограниченную подводную войну) на русское побережье и арестовав депозит русских капиталов, хранившихся в германских банках[111].
С другой стороны, германскому командованию казалось, что русская революция, подорвав военную мощь России, снова дает Центральным державам шанс на победоносный исход войны[112]. Оно предлагало, не теряя времени, сильным ударом сокрушить ослабленную Россию, чтобы получить богатые источники снабжения продовольствием и сырьем и развязать себе руки для борьбы на Западе.
Все же верх в германских правящих кругах одержало иное направление, возглавлявшееся канцлером. Представители этого течения считали большое наступление на русском фронте слишком рискованным делом: оно могло породить внутреннее осложнение в Германии и Австрии и вызвать нежелательный патриотизм в России. Между тем развертывавшаяся в России внутренняя борьба как будто давала основания надеяться либо на сравнительно быстрое достижение сепаратного сговора с ней, либо, во всяком случае, на её обессиливание.
Германское правительство избрало тактику видимого невмешательства в русские дела, а в действительности – внимательного наблюдения за событиями в России и поощрения тенденции к сепаратному миру. Командование Восточным фронтом получило указание воздержаться от сколько-нибудь значительных активных операций. Одновременно была начата компания по агитации русских солдат за сепаратный мир. Немецкие генералы согласились с такой тактикой под влиянием известий о быстром падении дисциплины в русской армии. Выступая 16 (29) мата в рейхстаге, канцлер, канцлер опроверг слухи о стремлении Германии к реставрации а России царского строя и заявил, что единственное желание его страны – почетный мир с русским народом[113].
Обстоятельства признания Временного правительства и отклики зарубежной буржуазной печати не оставляли сомнений в том, что акции нового режима будут котироваться у союзников в первую очередь в зависимости от его способности мобилизовать силы государства на активное продолжение войны. Не случайно кабинет Львова-Милюкова и русская Ставка пытались на первых порах уверить державы Антанты, будто переворот не затронул частей фронта, а некоторые неурядицы, имевшие место в тыловых округах с лихвой окупятся освобождением энергии буржуазии и возрождением народного энтузиазма в отношении войны[114].
В действительности Февральская революция, одной из главных движущих сил которой выступали солдаты, оказала глубокое влияние на русскую армию. Конфликты приняли здесь форму столкновения солдат с офицерами. В противовес власти офицеров в частях возникал зародыш новой власти в лице армейских комитетов. Не был остановлен, хотя и замедлился, процесс разложения армии (дезертирство и пр.). на совещании в Ставке 18 марта генералы резюмировали состояние войск следующим образом: «Армия переживает болезнь. Наладить отношения между офицерами и солдатами удастся, вероятно, лишь через 2-3 месяца. Пока же замечается упадок духа среди офицерского состава, брожение в войсках, значительное дезертирство. Боеспособность армии понижена, и рассчитывать на то, что в данное время армия пойдет вперед, очень трудно»[115].
Состояние тыла не позволяло ни посылать на фронт нужного количества пополнений, ни организовывать сколько-нибудь нормальное снабжение его продовольствием, фуражом и боеприпасами. То же совещание в Ставке констатировало, что «укомплектование людьми в ближайшие месяцы подавать на фронт в нужном числе нельзя, ибо во всех запасных частях происходят брожения». Недостаток угля, металла, расстройство транспорта и переживаемые события, говорилось на совещании, приведут к значительному понижению производства снарядов крупных калибров, патронов, ружей и орудий, «формирование артиллерийских частей сильно задержится» и, наконец, состояние железных дорог таково, что не позволяет одновременно снабжать фронт и осуществлять большие оперативные перевозки и хотя бы создать на фронте минимально необходимые двухнедельные запасы продовольствия[116].
Трудности усугублялись тем, что русская армия находилась в процессе реорганизации – осуществлялась, хотя и с опозданием по сравнению с первоначально намеченными сроками, военная реформа Гурко[117].
Обстановка вынуждала Временное правительство вопреки его горячему желанию продемонстрировать преимущества нового режима энергичным ведением войны, смириться с мыслью об оборонительных действиях на главном германо-австрийском фронте. В результате обмена мнений Ставка и правительство пришли к единому выводу о невозможности осуществить здесь наступательные операции широкого масштаба в ближайшие 3-4 месяца[118]. 12 марта генерал М.В. Алексеев сообщил командующим фронтами решение изменить план действий, намеченный до революции. Предполагалось на длительный срок – до июня-июля – перейти к стратегической обороне и произвести перегруппировку сил с целью иметь резервы для парирования удара противника на участке от северной границы Полесья от Балтийского моря. Содействие ожидавшемуся франко-английскому наступлению в этот оборонительный период мыслилось в виде ряда более или менее демонстративных действий и передвижений крупных войсковых частей[119]. Предстояло, однако, согласовать намеченное изменение плана с союзниками, объяснив им свой отказ от сроков совместных действий, определенных Петроградской конференцией.
Между тем, 8 марта М.В. Алексеев получил послание от французского главнокомандующего, предъявившего к оплате петроградские векселя. Генерал Р. Нивель сообщал о своем твердом намерении в согласии с британским командованием начать общее решительное наступление на Западном фронте 8 апреля. Он настаивал, ссылаясь на решения, принятые в Шантильи и Петрограде, чтобы русское наступление тоже началось около первых или средних чисел апреля, было рассчитано на длительный срок и достижение решительных результатов[120]. Послание о желательных координированных наступательных действиях одновременно адресовал русскому главнокомандующему и военный министр Франции Л. Лаказ.
9 марта Алексеев ответил Р. Нивелю, что русская армия не сможет наступать в желаемые сроки. Он ссылался на особо неблагоприятные в этом году климатические условия, а также болезненное влияние переворота на обеспечение фронта. Алексеев просил дать России «известный срок – переждать распутицу и сгладить следы переживаемых беспорядков» и предположительно обещал русское наступление в начале мая. В этом первом ответе союзникам о влиянии революции на русскую армию было сказано еще вскользь.
Прошло всего лишь несколько дней, как выяснилось, что названный М.В. Алексеевым новый срок нереален. 13 марта он, по договоренности с А. И. Гучковым, сообщил Франции и Англии, что в связи с внутренними событиями и реорганизацией армии Россия сможет принять широкое участие в наступательных операциях только в июне-июле. М.В. Алексеев советовал, поэтому отложить решительный удар франко-английских войск до момента, когда союзники смогут атаковать одновременно на всех фронтах. В противном случае русская армия сможет оказать содействие лишь демонстративным передвижением за фронт. М.В. Алексеев рекомендовал союзникам вместо изолированного удара «медленное осмотрительное движение за отходящим противником и занятие новой сильной оборонительной позиции»[121].
Р. Нивель, однако, не согласился ни с доводами о необходимости отсрочки русского наступления, ни с советом переменить план. Он предложил французскому представителю при Ставке настаивать на выполнении своего требования, доказывая, что это необходимо не только по общесоюзным соображениям, но и для оздоровления самой русской армии. В официальном ответе М.В. Алексееву Р.Нивель отказывается менять уже осуществляемый план операций. Вновь ссылаясь на согласованные ранее решения, он настаивал на русском наступлении, как бы трудны ни были условия его осуществления. Он добавлял, что с его мнением солидарен и военный министр Франции[122]. Понадобились новые объяснения русской стороны, пока союзники смирились с мыслью, что рассчитывать на немедленные решительные действия России не приходиться. Р. Нивель настаивал, однако, на производстве русской армией помимо демонстративных перебросок также частных атак, которые сковывали бы немецкие силы. Он высказывал пожелание, чтобы англо-французский удар был все же поддержан с востока в кратчайший возможный срок и максимумом сил[123]. На это русская Ставка ответила 20 марта, что многое будет зависеть от успешной ликвидации последствий революции и того, насколько удастся справиться с вопросами продовольствия и транспорта. Обещая сделать все возможное, чтобы помочь союзника, М.В. Алексеев определенно предупредил их, что раньше начала мая русская армия не сможет приступить даже к частным ударам[124].
Вопреки советам и предупреждениям русской Ставки союзники решили действовать, не дожидаясь активной помощи с востока. 27 марта «наступление Нивеля» началось. В операции участвовали огромные силы – 110 английских и французских дивизий, 11 тысяч орудий, около тысячи самолетов и двухсот танков.
Действия союзников послужили одним из толчков, побудивших русскую Ставку, а затем и правительство еще раз пересмотреть военные планы. 30 марта М.В. Алексеев направил командующим фронтами директиву, которой восстанавливал общую идею принятого до революции плана наступления и сообщал о решении при благоприятных условиях начать активные операции в первых числах мая[125]. Русское командование исходило при этом главным образом из морального состояния войск и стратегических расчетов. «Оздоровление» армии протекало медленнее, чем ожидали и сопровождалось новыми обострениями отношений солдат с офицерами[126]. Большинство генералов считали, что активные действия ускорили бы восстановление «устойчивости» войск. Опасались далее, что немцы, проводившие сокращение Западного фронта, смогут выделить резервы для удара по России, а союзники, не получив сейчас русской поддержки, в свою очередь не придут к ней на помощь. Решение М.В. Алексеева было санкционировано прибывшей в Ставку группой министров во главе с А.И. Гучковым. Военный министр и его единомышленники руководствовались прежде всего интересами укрепления власти буржуазии.
Авантюристическое решение Ставки и Временного правительства приветствовалось союзниками, наступление которых развивалось далеко не так успешно, как они рассчитывали. В апреле Франция возобновила попытки ускорить русское наступление.
Союзники проявили, в частности, значительный интерес, к возможности активных операций на Румынском фронте, который в силу отдаленности и некоторых специфических условий подвергся значительно меньшему влиянию революции. Русская Ставка и Временное правительство разделяли мыль об активных операциях на этом участке, но считали необходимым отсрочить их до более благоприятного момента с точки зрения климатических условий и улучшения снабжения[127].
22 апреля «наступление Нивеля» захлебнулось, не дотянув до ожидавшегося между 5 и 7 мая начала активных операций русского фронта. Союзники России не смогли прорвать всю глубину германской обороны. В ходе почти бесплодных боев их армии понесли тяжелые потери. Это была крупная военная неудача Антанты. Её деморализующее влияние усугублялось одновременной кульминацией успехов германской подводной войны. Известия о безрезультатной кровавой бойне вызвали возмущение народных масс Франции. Вскоре начались волнения во многих частях французской армии.
Антанта уже не в первый раз за время войны продемонстрировала плохое взаимодействие её участников. Оказалось, что одного принятия обязательства взаимной поддержки еще не достаточно для устранения столь существенного порока.
Срыв согласованных действий в марте-апреле 1917 г. отрицательно сказался на дальнейшей координации усилий держав Антанты. Французское и английское командование после неудачного наступления решило продолжать активные операции, но изменить их характер и цели: отказаться от прорыва фронта противника и заняться перемалывания его сил в мелких атаках с ограниченными целями и максимальным использованием артиллерии. Решительное наступление откладывалось на неопределенный срок. Россию об этих предложениях информировали не полностью, сообщив лишь, что наступательные операции будут продолжаться. Расчет, очевидно, заключался в том, чтобы не дать повода к отсрочке активизации русского фронта, которую западные стратеги считали полезной во всех случаях. Лишним подтверждением этого служит сделанный одновременно с сообщением о планах западных союзников запрос британского генштаба русскому командованию, когда и в каких масштабах оно намерено атаковать, «дабы теперешнее выгодное положение могло быть использовано вовсю»[128]. Уже здесь были посеяны семена будущего фактического отказа Франции и Англии от поддержки июньского наступления русской армии.
При правительстве Львова-Милюкова активное взаимодействие с союзниками удалось осуществить только на второстепенном театре войны с Турцией. В момент Февральской революции английские и русские войска вели здесь одновременное наступление соответственно в Месопотамии и западной Персии. В уже упоминавшейся директиве Ставки командующим фронтами от 12 марта указывалось, что на Кавказском фронте необходимо развивать начатые действия[129]. Английское командование, получив сообщение о невозможности русского наступления до июня-июля, срочно запросило, не повлияет ли обстановка в России также на её действия против Турции. В ответ Ставка дала успокоительные заверения, что Кавказской армии предписано энергично продолжать наступление[130]. Действительно, до конца марта одновременные активные операции английских и русских войск продолжались, причем англичане добились крупного успеха, захватив Багдад, а кавалерийский корпус генерала В. Баратова занял Хадаман, Керманшах и Ханекин. Союзники достигли реки Диала и установили непосредственную связь.
В конце марта английское командование предложило план развития совместных операций, по которому русские войска наносили удар на Мосул, а англичане продолжали наступление в зоне Тигра и Ефрата, с двух сторон перерезая коммуникации 6-ой турецкой армии. Однако, русские войска попали к тому времени в чрезвычайно трудное положение, страдая от нехватки продовольствия и болезней. Генерал В. Баратов принял решение о приостановке наступления и был поддержан в этом командованием Кавказской армии[131]. Ставка и Временное правительство не согласились с таким решением. В директиве Ставки от 30 марта предписывалось Кавказской армии вести наступательные действия, сообразуясь с продовольственными средствами, «чтобы шире использовать наступление англичан в Месопотамии и сохранить протяжение своего стратегического фронта»[132]. Временное правительство хотело того же из политических соображений – ему нужно было подкрепить свои притязания на проливы и «Турецкую Армению» и как-то компенсировать пассивность на германском фронте. К тому же оно испытывало сильное давление со стороны Англии по военной и дипломатической линиям. Дошло до специального обращения к Временному правительству британского военного кабинета. Англичане обещали частично взять на себя снабжение наступающих русских войск. Британский союзник добился положительных заверений[133]. Но вопреки стремлениям Ставки и правительства, отмеченные объективные трудности и начавшееся разложение армии привели к падению активности русских войск. В середине апреля русское наступление заглохло.
Небезынтересно, что Англия, так настойчиво добивавшаяся в нужных ей случаях русской поддержки отнюдь не проявила готовности прийти на помощь России. В марте-начале апреля 1917г. английский флот уклонился от ежегодно предпринимавшихся в прошлом по просьбе царского правительства демонстративных операций в Северном море с целью отвлечения внимания германского флота в опасный для России момент, когда Финский залив еще скован льдом. Вместо этого британский военный кабинет направил Г.Е. Львову послание, где говорилось о наступательных приготовлениях Германии на Балтике и выражалась тревога в связи с «упадком дисциплины» в Балтийском флоте[134]. Поведение Англии, видимо, объяснялось мнением западных союзников, что немецкий удар в сторону России явился бы благом, вызвав там патриотический подъем и послужив «оздоровлению» страны. Логическим развитием этой линии явилось полнейшее бездействие английского флота в период Моонэундской операции немцев.
Картина военного сотрудничества России с союзниками была бы неполной без раскрытия такой её части, как военно-экономическая помощь со стороны западных держав и Японии. Успешность ведения войны Россией в 1917 году сильней, чем в какую-либо предыдущую кампанию, зависела от союзных поставок вооружения, боеприпасов, оборудования, сырья и иных материалов. Напомним, что на Петроградской конференции союзники, хотя и условно, обещали ей доставить беломорским путем почти вдвое больше грузов, чем в 1916 году. Поскольку милюковская дипломатия добилась от Англии, Франции и Италии подтверждения обязательности всех ранее заключенных с Россией соглашений, это, естественно, должно было распространяться и на согласованную в Петрограде программу. Экономическая разруха, охватившая при Временном правительстве и военную промышленность, вынуждала во все больших масштабах прибегать к зарубежному рынку. Из справки Особого совещания по обороне, составленной не позже апреля 1917 года, следует, что только по Военному ведомству предполагалось получить до 1 января 1918 г. иностранных заказов на сумму свыше 3 млрд. рублей, в том числе еще предстояло заказать различных предметов почти на 950 млн. рублей. Больше всего поставок ожидалось из США и Англии (почти в равных размерах по стоимости). Примерно в два раза меньше, чем в каждой из этих стран, было заказано во Франции. Затем следовала Япония (в 2,5 раза меньше, чем во Франции) и Италия[135].Значительная часть заказов, выполнение которых ожидалось в 1917 г., не была обеспечена иностранной валютой т тоннажем. Об удовлетворении этих потребностей еще предстояло договариваться. Особое место среди контрагентов России занимала Англия. Она не только сама являлась крупнейшим подрядчиком, но в качестве главного кредитора России и перевозчика её грузов могла серьезно влиять на ход поставок их других союзных стран.
Временное правительство провело реорганизацию аппарата заграничного снабжения, стремясь к дальнейшей централизации, обеспечению руководящей роли буржуазии и ослаблению английского контроля. 6 апреля оно учредило специальный Межведомственный комитет по заграничному снабжению в составе товарищей министров заинтересованных ведомств. Комитет являлся высшим правительственным органом по этим вопросам и объединял в своих руках утверждение заказов, выдачу валюты и обеспечение перевозок тоннажем. Функции других заготовительных учреждений за границей сужались до размещения уже решенных в Петрограде заказов и наблюдения за их выполнением и отправкой. Исполнительным органом Межведомственного комитета стало Главное управление по заграничному снабжению (Главзагран)[136].
Однако Англия не захотела, тем более в такой момент, выпускать из рук контроль над русскими заказами. После Петроградской конференции там было создано специальное учреждение – комитет А. Мильнера, на которое английское правительство возложило руководство программы снабжения России и координацию действий различных британских ведомств в этом вопросе с правом принятия окончательного решения[137]. Органом комитета А. Мильнера в России стала британская военная комиссия снабжения генерала Ф. Пуля. Тенденцию деятельности названных английских учреждений Главзагран не без основания характеризовал как стремление «устранить русских совершенно от наших же русских заказов»[138]. Между реорганизованным Временным правительством аппаратом заграничного снабжения и британскими учреждениями началась борьба, в которой не стороне Англии было преимущество дающего.
Комитет А. Мильнера проводил в марте-апреле линию на сокращение заказов и поставок для России. Сам А. Мильнер, ставший в кабинете Ллойд Джорджа как бы министром по русским делам, по словам В.Д. Набокова, строил «своё отношение к России на основании строго утилитарном», то есть подходил исключительно «с точки зрения участия России в общем деле …»[139]. Между тем Д. Бьюкенен в телеграмме от 12 апреля рекомендовал предупредить английских промышленников, что «не следует заготовлять в большом количестве товары для русского рынка…»[140].
Под влиянием подобных известий английские власти санкционировали отправку в Россию главным образом тех военных материалов, которые в русских условиях не могли быстро дать боевой эффект. Да и эти поставки значительно отставали от программы. В марте-апреле из Англии в Россию было отправлено 60 орудий среднего калибра (из обещанных до 1 июня 220), вопреки обещаниям в эти месяцы не было доставлено ни одного тяжелого орудия, 699 пулеметов (из заказанных 1700), 640 грузовиков, 17 тракторов-тягачей, некоторое количество снарядов и патронов[141].
В то же время поставки промышленного оборудования и сырья почти остановились. В результате решения английского правительства прекратить дальнейшее размещение русских заказов на оборудование лишилась возможности получить необходимые станки целая группа важнейших заводов России, включая, военные[142]. Английские власти стали передавать уже изготовленные по русским заказам станки собственной промышленности и даже другим союзникам[143]. Неоднократные протесты русской стороны не привели к радикальному изменению положения. А. Мильнер, правда, обещал не задерживать больше исполнения этих заказов. Но 22 апреля Главзагран докладывал, что «» отказы на крайне нужные нам станки все-таки продолжаются, хотя и под другим предлогом[144]. Столь же тяжело обстояло дело с поставкой металлов и некоторых других видов промышленного сырья, в подрядах на которые Англия играла ведущую роль. Подобная линия комитета А. Мильнера, несомненно, подрывала способность России к ведению длительной войны.
Первое время после Февральской революции Англия сохраняла контроль и над американскими заказами России. Председатель РЗКА (Русского заготовительного комитета в Америке) генерал А.П. Залюбовский сообщал 12 апреля: «сношения между нами и американцами через англичан во всех решительно вопросах связывают по-прежнему нас по рукам …»[145]. Правительство Львова-Милюкова стремилось добиться самостоятельного и равноправного положения на рынке США. Благоприятный момент, казалось, наступил в апреле в связи с ассигнованием американским конгрессом крупных средств на оказание помощи союзникам. Вскоре выяснилось, однако, что американский кредитор и поставщик воспринял опыт Англии.
Администрация В. Вильсона после переговоров с державами Антанты наметила новый порядок размещения союзных заказов в Америке. Каждый заказ прежде всего поступал на рассмотрение специальной Лондонской межсоюзнической комиссии с участием представителя США, которая решала вопрос о необходимости заказа и очередности его помещения в Америке. Одобренный Лондонской комиссией, заказ поступал в американскую Закупочную комиссию. Последняя сама сносилась с американским Управлением морских перевозок с целью получения необходимого тоннажа[146]. Эти условия оказания финансовой помощи были предложены наряду с другими державами Антанты и России. Причем было добавлено настойчивое пожелание реорганизации путей сообщения, особенно Сибирской дороги, с помощью американской технической миссии[147]. Россия становилась на американском рынке в формально равное положение с остальными союзниками. Но иностранный контроль не ликвидировался, а лишь переходил в другие руки. Отчасти сохранялось и влияние Англии (через Лондонскую комиссию и систему перевозок).
Американские поставки России, как и английские, значительно отставали от обещанного уровня. Это объяснялось отчасти неаккуратностью фирм-подрядчиков, отчасти нехваткой тоннажа, выделяемого британским Адмиралтейством и США. Все же в марте-апреле из Америки было отправлено в Россию 53 легкие пушки, несколько тысяч пулеметов, свыше 150 тысяч винтовок, снаряды и винтовочные патроны[148]. Среди перечисленных поставок крупное значение, несомненно, имели пулеметы.
Временное правительство придавало большое значение железнодорожным заказам в Америке. С их помощью рассчитывали выйти из прогрессировавшей разрухи транспорта. П.Н. Милюков и некоторые другие министры имели по этому вопросу ряд совещаний и добились от американского посла поддержки их ходатайства о срочном удовлетворении русских заявок. Через некоторое время он сообщил, что совещание представителей паровозостроительных и вагоностроительных фирм США обещало предоставить русским заказам приоритет перед любыми внутренними заказами[149]. Еще при царизме в Америке при посредничестве Англии было заказано 375 паровозов и 8,5 тыс. вагонов[150]. В связи с открытием американских кредитов союзникам Временное правительство решило добиться размещения в США заказов ещё на 2-3 тыс. паровозов и 30-40 тыс. вагонов. Переговоры об этом должна была завершить командируемая в США специальная правительственная миссия[151]. Начало американских поставок подвижного состава ожидалось в мае.
Франция – главный подрядчик по русским авиационным заказам, за март-апрель не отправила в Россию ни одного самолета. Моторов до двадцатых чисел мая прибыло лишь около 4% от обещанного количества[152]. Французские поставки артиллерии почти прекратились: за первые два послереволюционных месяца в Россию было отправлено 4 легких орудия и 36 минометов. Ручных пулеметов прибыло вдвое меньше, чем в последние месяцы царской власти[153]. В этом срыве поставок находили отражение неуверенность в прочности власти Временного правительства и недовольство Франции уклонением русского союзника от поддержки «наступления Нивеля». Большую роль играл также недостаток тоннажа.
В Японии закончились неудачно начатые еще при царизме переговоры о покупке значительной части тяжелой артиллерии[154]. Производство новых заказов и расплата по старым затруднялись острой нехваткой японской валюты. В марте-апреле из Японии было отправлено 10 легких орудий и довольно большое количество снарядов[155]. Этим японская помощь России и ограничилась.
Из Италии прибывали только ружейные патроны. Поставки оттуда обещанной на Петроградской конференции артиллерии при Временном правительстве первого состава так и не были начаты[156].
Выполнение программы союзных поставок, часто упиралось в проблему перевозок. Компетентные органы Временного правительства определяли потребность страны в морском тоннаже на период с марта 1917 г. по 1 января 1918 г. в 5, 1 млн. т. В том числе 4,1 млн.т. для перевозки уже размещенных и около 1 млн.т. для новых заказов. Больше всего грузов – свыше 2,5 млн. т. (включая 1,5 млн. т. угля) нужно было доставить из Англии. За ней следовали США (свыше 1,5 млн.т.), Франция (735 тыс.т.), Италия (267 тыс.т.) и Норвегия (25 тыс. т.)[157]. Япония в эту программу потребностей в перевозках не включалась, так как Японские фирмы-подрядчики сами обеспечивали свои поставки тоннажем и по линии перевозок здесь обычно трудностей не возникало.
Руководство заграничными морскими перевозками для России было по специальному соглашению передано еще царским правительством британскому Адмиралтейству. Последнее условно взялось организовать поставку 3,84 млн.т. грузов, включая 44 тыс.т. на Владивосток[158].
Это, в основном, хотя и не полностью, покрывало потребность в перевозке уже размещенных заказов, ничего не оставляя для новых контрактов. Временное правительство подтвердило прежнее соглашение и даже сделало дальнейший шаг в подчинении дела организации перевозок для России британской администрации. 25 марта военный министр А.И. Гучков предписал Главзаграну передать Транспортный отдел «в руки самих англичан на их ответственность», сохранив за комитетом только «контроль»[159]. В ведение английского министерства морских перевозок были переданы 30 русских судов, занятых транспортировкой угля. Временное правительство думало такими мерами обеспечить при посредстве Англии перевозку основной массы старых заказов. Что касается новых контрактов, две трети которых падало на Америку, то тоннаж для них надеялись получить главным образом в США.
Между тем Англия в соответствии со своей линией на сокращение русских заказов стала уменьшать обещанный России тоннаж. «Скупость» англичан объяснялась и огромными потерями, которые нес английский флот от неограниченной подводной войны.
Уже в начале апреля английское Министерство морских перевозок приняло решение о создании резерва тоннажа за счет русской программы. В середине апреля правительство Ллойд Джорджа распорядилось отложить выполнение части русской программы до прояснения ситуации в России. Особенно резко (почти вдвое) был сокращен тоннаж для перевозок из США[160] и Франции. РЗКА получил от Англии на апрель пароходы грузоподъемностью в 43 тыс.т. вместо потребных 122 тыс.т., причем последовало предупреждение, что в мае предоставление тоннажа еще сократиться[161]. Из Франции не удавалось вывезти даже остро необходимых русской армии авиационных грузов. Только после специального обращения русской Ставки к английскому командованию был выделен 1 пароход, отплывший 12 апреля, а остальные авиационные грузы обещали отправить в течение следующего месяца[162].
Временное правительство неоднократно пыталось получить независимые от Англии перевозочные средства в США, но наталкивалось на возражение американских властей, что еще не выработана общая схема тоннажа между союзниками. Конкурентами России в борьбе за американский тоннаж выступали Франция и Италия. Администрация В.Вильсона резервировала часть торгового флота для нужд предстоящей переброски американских войск во Францию. В конечном счете с США удалось получить по 4 мая всего 2 парохода на один рейс каждый[163].
Английское Адмиралтейство, несмотря на специальное обращение Временного правительства от 29 марта[164] и ряд просьб по дипломатическим каналам, отказалось выделить необходимый минимум военных кораблей для охраны грузов, следовавших в Россию. 4 апреля Временное правительство обратилось к США с просьбой о посылке для охраны беломорского пути 4 миноносцев, 20 тральщиков и 17 других судов[165]. Настояния о помощи были повторены в связи с посылкой в Европу американских миноносцев. Временное правительство просило выделить в его распоряжение хотя бы 2 миноносца. Однако, и это ходатайство не было удовлетворено правительством Вильсона, пошедшего в этом вопросе на поводу у британского Адмиралтейства[166]. США согласились продать Временному правительству только 3 тральщика и 3 яхты[167]. В результате недостаточного внимания союзников к нуждам России перевозки по Белому морю сопровождались чувствительными потерями.
Предполагавшиеся увеличения заграничных поставок и перевозок и рост выплат по старым долгам требовали огромного количества иностранной валюты, главным источником получения которой служили займы союзников. Без кредитов последних, считало русское Министерство финансов, Россию в случае затягивания войны ожидает полное банкротство[168]. Намеченная Петроградской конференцией программа союзной помощи обеспечивалась английскими кредитами, французскими кредитами и предполагавшимся совместным англо-франко-русским займом в Японии. 5/6 необходимых средств по этой программе рассчитывали получить в Англии.
Сразу после Февральской революции международное финансовое положение России как будто улучшилось. Поднялись курсы рубля и русских ценных бумаг на заграничных биржах, особенно в США и Англии[169].
На заседании Совета министров 4 марта министр финансов М.И. Терещенко доложил, что «отмена старого режима и образование пользующегося доверием народа Временного правительства отозвалось самым благоприятным образом на кредитоспособности России в иностранных государствах…». Он предполагал « в полной мере» использовать выгодную обстановку и, в частности, привлечь для реализации русских займов японский и американский денежные рынки. Совет министров поддержал инициативу М.И. Терещенко и поручил ему разработать конкретные предложения[170]. 16 марта Временное правительство в предвкушении будущих кредитов предоставило министру финансов право совершать займовые операции за границей в пределах 10 млрд. рублей (к моменту Февральской революции заграничная военная задолженность исчислялась суммой 6,3 млрд. руб.)[171]. Довольно скоро выяснилось, что радужные надежды первых дней явно преувеличены.
Угрожающие трещины появились раньше всего в фундаменте финансовой программы Петроградской конференции, которыми служили английские кредиты. Срок действия последнего английского займа России истек 19 марта 1917 года. Временное правительство обратилось с просьбой о заключении нового финансового соглашения на базе рекомендаций Петроградской конференции[172]. Однако Англия от предлагаемого соглашения уклонилась, сославшись на необходимость выждать, пока определиться размер финансовой помощи союзникам со стороны США[173]. До тех пор она соглашалась финансировать лишь наиболее сложные русские заказы и выделить на апрель кредит на нужды торговли и промышленности и поддержание курса рубля в размерах, установленных соглашением 1916 года, т.е. значительно меньших, чем было намечено Петроградской конференцией[174]. Практически размер английских ссуд Временному правительству в марте-апреле примерно равнялся тому, что получал царизм последние месяцу своего существования, когда Англия в целях давления резко сократила его кредитование. В результате в Англии русские заказы были весной 1917 года обеспечены кредитами хуже, чем любой другой союзной стране[175].
Урон от сокращения английской финансовой помощи только отчасти удалось компенсировать за счет американских кредитов. Благоприятное отношение США в новому режиму в России, а затем вступление их в войну открывали, казалось, широкие перспективы. Уже 7 марта поступило предложение о займе 500 млн. долл. от частного американского синдиката[176]. Две недели спустя вопрос о предоставлении России займа на такую же сумму поставило американское правительство. В Петрограде предпочли государственный кредит.
Начались переговоры по дипломатическим каналам об условиях 500-миллионного займа, которые, однако, затянулись. К разногласиям в отношении коммерческих условий сделки скоро прибавились сомнения американской стороны в решимости и способности Временного правительства продолжать войну[177]. Переговоры осложнило также противодействие Англии, претендовавшей на роль посредника кредитовании Соединенными Штатами России. В связи с ассигнованием конгрессом 3 млрд. долл. на оказание помощи союзникам правительство В.Вильсона наметило целую систему гарантий.
Временное правительство в ходе переговоров добивалось предоставления ему независимого от Англии кредита, размер которого был бы не меньшим, а условия не худшими, чем при открытии новых американских займов Англии и Франции[178]. Что касается желательных США гарантий, то оно согласилось на предложенную систему помещения союзных заказов США, а также на установление известного американского контроля за отправкой грузов из Владивостока.
Усилия русской дипломатии увенчались частичным успехом. Удалось прежде всего добиться прямого кредитования Соединенными Штатами России, в чем заинтересовано было и само правительство В.Вильсона. Правда, это повлекло за собой осложнения в отношениях с Англией. Последняя, когда выяснилась неудача её замысла остаться посредником, вообще отказалась финансировать русские заказы в Америке, в том числе размещенные в счет английского кредита. США сначала согласились принять платежи по старым заказам на себя, но в начале мая изменили свою позицию[179]. Создалось неопределенное положение, от которого страдали интересы России.
Первый американский заем, точнее аванс в счет будущего кредита Временное правительство получило 3 мая, т.е. позже Англии, Франции и Италии. По размеру (100 млн.долл.) он был в 2,5 раза меньше того, что получила Англия, но больше первых американских кредитов Франции (50 млн. долл.) и Италии (25 млн.долл.)[180]. Коммерческие условия этого займа не отличались от условий, на которых были открыты кредиты другим союзникам.
Получение американского займа имело важное принципиальное и практическое значение. Оно означало ослабление зависимости от Англии на крупнейшем американском рынке. В счет этого кредита предполагалось разместить крупный железнодорожный заказ (на 500 паровозов и 10 тыс. вагонов) и большой заказ на винтовки[181]. Временное правительство было намерено добиваться расширения американской финансовой помощи.
Положение с французскими займами в марте-апреле оставалось таким же, как и до революции. Временное правительство продолжало получать обещанные Парижем до конца войны 125 млн. франков (50 млн. руб.) в месяц[182]. Правда, М. Палеолог советовал в качестве меры воздействия на уклонявшегося от наступления союзника сократить отпускаемые ему взаймы средства. Но посланный в Россию со специальной миссией А. Тома рекомендовал оказать Временному правительству такой же кредит, как и прежнему, строю[183]. Значение французских займов в связи с сокращением английской помощи могло бы даже возрасти, если бы они по своим условиям не имели только местного значения.
Таким образом, военно-экономическая помощь Временному правительству со стороны держав Антанты сократилась, а в случае с США оказалось меньше и медленнее, чем рассчитывали в Петрограде. Это объяснялось, помимо объективных трудностей союзников, также политическими причинами: неуверенностью их в прочности нового строя в России, неудовлетворенностью политикой правительства, недовольством проявленной неспособностью поддержать франко-английское наступление. Характерно, что Временное правительство со своей стороны стремилось выполнить те, правда, сравнительно небольшие, обязательства поставок союзникам, которые были приняты его предшественником. При царизме союзникам обещали предоставить в 1917 году 50 млн. пудов пшеницы и значительное количество спирта. Правительство Львова-Милюкова, несмотря на тяжелое продовольственное положение страны, в числе первых шагов постановило «принять все меры к возможному выполнению обязательства»[184]. В отличии от России, которая сразу информировала партнеров о невозможности выполнить военные обязательства, последние применяли тактику затяжек и фактического срыва официально не пересмотренных программ. Сознательные уменьшения союзниками экономической поддержки снижало и без того подорванные боевые возможности русской армии и прежде всего её способность к наступательным действиям, на которых сами европейские державы Антанты так настаивали.
Выход России из войны.
Военные действия в 1917 г. продолжались. В апреле войска Антанты под командованием французского генерала Р. Нивеля предприняли попытку наступления в районе города Аррас, но потерпели жестокое поражение. Неудачей закончилась и попытка наступления русских войск в июле. Серьезному разгрому подверглась итальянская армия в мае – октябре. Успех армиям Антанты содействовал лишь в их действиях на Ближнем Востокеж В марте 1917 г. англо-индийские войска вступили в Багдад. Осенью английская армия и арабские повстанческие отряды провели успешное наступление в Палестине. К концу 1917 г. германские войска были изгнаны из восточной Африки.
В войну втягивались новые государства. 6 апреля конгресс США объявил войну Германии, хотя американская армия активно вмешалась в ход боевых действий только в 1918 г. В 1917 г. вступили в войну на стороне Антанты так же Китай, Греция, Бразилия, Куба, Панама, Либерия и Сиам.
Большое воздействие на ход войны, на судьбы многих миллионов людей планеты оказали октябрьские события в России 1917г. В ходе этих событий было свергнуто Временное правительство, установлена власть Советов. При всей противоречивости, неоднозначности оценок этих событий, следует отметить, что на основании принятого 8 ноября 1917 г. II Всероссийским съездом Советов Декрета о мире советское правительство обратилось к правительствам воюющих стран с призывом немедленно заключить перемирие и начать переговоры о справедливом, демократическом мире без аннексий и контрибуций.
Обессиленные войной, под давлением народных масс Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция 2 (15) декабря 1917 г. подписали с РСФСР в Брест-Литовске перемирие[185]. Переговоры о мире продолжались. Советская делегация предложила покинуть все захваченные воюющими странами территории восстановить независимость государств, предоставить угнетенным народам право на самоопределение, отказаться от контрибуций.
Страны Антанты отказались присоединиться к брестским переговорам и выдвинули свои контрпредложения. В наиболее полном виде они были изложены в «четырнадцати пунктах Вильсона об условиях мира», содержавшихся в его послании конгрессу 8 января 1918 г. Программа американского президента предусматривала вывод немецких войск с оккупированных ими всех территорий, предоставление автономии народам Австро-Венгрии и Османской империи, свободу мореплавания и торговли, создание Лиги Наций и др.[186]. Но ряд практических шагов, предпринятых странами Антанты после победы над Германией, в том числе интервенция в Россию, попытки нового передела Балкан, Турции, был далеким от духа и буквы 14 пунктов Вильсона.
В ходе переговоров России со странами германского блока выяснилось, что Германия и её союзники настаивали на подписании аннексионистского договора. В связи с разногласиями, возникшими в руководстве Советской России по вопросу о мире, германское командование 18 февраля 1918 г. заявило о прекращении перемирия и возобновления военных действий. 22 февраля немецкая сторона выдвинула новый ультиматум, содержавший ещё более обширные территориальные притязания.
Оказавшись в тяжелейшем положении, Советская Россия согласилась принять германский ультиматум. 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске был подписан мирный договор между РСФСР с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с другой стороны. В соответствии с договором под контроль Германии переходили Польша, Прибалтика, часть Белоруссии; советские войска выводились с Украины и из Финляндии. В договор также было добавлено требование об отторжении Турцией от России округов Ардагана, Карса и Батума[187]. РСФСР, выйдя из войны, получила мирную передышку.
Однако государства Антанты, не признав Брестский мир, начали интервенцию в Россию. В марте 1918 г. англо-французские войска захватили Мурманск и Архангельск, в апреле англо-японские и американские войска высадились во Владивостоке; английские войска одновременно вторглись в Туркестан и Закавказье. Антанта оказывала значительную помощь белому движению в России.
На Западном фронте Германия начала наступление весной 1918 г. Летом немецкие войска прорвала оборону союзников, снова вышли на берега Марны, но резервы Германии иссякли, развить успех она уже не смогла.
В июле 1918 г. Объединенные союзные армии начали мощное наступление, завершившееся в сентябре – ноябре крушением Четверного союза в составе Германии, Австро-Венгрии, Болгарии, Турции. Большую роль в развале этого союза сыграли демократические революции и освободительные движения. Болгария подписала перемирие 29 сентября 1918 г., Турция – 30 октября 1918 г., Австро-Венгрия – 3 ноября 1918 г.
В начале ноября 1918 г. началась демократическая революция в Германии. 9 ноября в стране была провозглашена республика. Вильгельм II бежал в Голландию. На рассвете 11 ноября 1918 г. в Компьенском лесу в штабном вагоне маршала Франции Ф.Фоша – верховного главнокомандующего союзными войсками – Германия подписала перемирие со своими противниками. Первая мировая война закончилась. 13 ноября 1918 г. Советская Россия заявила об аннулировании Брестского мирного договора.
Следовательно, политика ведущих держав в годы первой мировой войны была направлена на передел уже поделенного мира. Взаимоотношения между обеими группировками отличать жестким военным противоборством, попытками достигнуть победы друг над другом также с использованием дипломатических и других методов и средств.
* * *
На рубеже XIX – ХХ вв. нарастали противоречия между государствами. Они не были разрешены накануне первой мировой войны. Более того, они явились одной из причин возникновения мирового побоища, длившегося более четырех лет.
Первая мировая война была несправедливой, захватнической войной со стороны обеих сражавшихся группировок. Однако в ходе войны свершился ряд демократических революций, были свергнуты реакционные режимы в некоторых странах, в том числе в России, распались монархические империи, на развалинах которых возникли самостоятельные государства.
Разрешение вопроса о войне и мире было неразрывно связано с коренным вопросом о власти в России. Революционное оборончество, как массовая идеология родилась после свержения самодержавия в результате колебаний крестьян и части рабочих между пролетарским интернационализмом, с позиций которого выступали большевики, и политикой меньшевиков и народнических партий, выступающих за общий демократический Ир с признанием необходимости продолжать войну якобы для защиты победившей революции.
Период двоевластия был, в общем, временем роста «революционного оборончества» вширь. Но одновременно с распространением его по стране шел, преимущественно в крупных промышленных центрах, процесс высвобождения рабочих и части солдат из-под влияния мелкобуржуазных партий, причиной чего являлось их бесконечное затягивание обещанных шагов к миру, ослабление армии, военные поражения.
Борьба вокруг вопросов военной политики проявилась и в попытках Петроградского Совета контролировать соответствующую деятельность Временного правительства и вести параллельно свой внешнеполитический курс. Отражением борьбы классов и партий вокруг вопросов военной политики являлась соответствующая борьба внутри правительства. Во Временном правительстве первого состава тон сначала задавали П.Н. Милюков и А.И. Гучков, за которыми стояли большинство кадетов и более правые силы. Очень скоро однако, в правительстве обозначилась оппозиция его негибкому курсу, касавшаяся, во всяком случае на первых порах, не столько существа, сколько методов военной политики (Некрасов Н.В., Терещенко М.И., Керенский А.Ф.). Уже с 20-х чисел марта правительственное большинство начинает колебаться между двумя линиями. В результате апрельского кризиса: «откровенные империалисты» терпят неудачу.
Период пребывания у власти первого кабинета Временного правительства может быть кратко охарактеризован, как период, когда буржуазия надеялась использовать свой приход к власти для активизации участия России в войне, а в благоприятном случае и улучшения условий тайных договоров.
Временное правительство, подобно царскому, претендовало на равное с другими ведущими державами положение в антигерманской коалиции. В действительности, однако, происходило быстрое падение международного влияния России. Главной причиной подрыва её престижа в глазах союзников послужило явственное ослабление русской мощи. Падению авторитета Временного правительства способствовали известия о слабости государственной власти в стране, о влиянии Советов и о разногласиях в правительстве. Большое значение имел и такой фактор, как прогрессировавшая экономическая зависимость от более богатых держав.
Важнейшее место в отношениях России с главными союзными державами занимало военное взаимодействие. Русское командование оказалось бессильным выполнять обязательство о поддержке большого весеннего наступления союзников, а те, в свою очередь, не пришли на помощь июньскому наступлению русской армии.
На отношение союзников к военному сотрудничеству с Россией накладывали отпечаток контрреволюционные устремления, расчеты, что активные операции на русском фронте независимо от исхода окажут «оздоровляющее» влияние на положение в стране. В этой связи следует особо подчеркнуть, что стремление подавить революционное движение в России, грозившее превратиться в непосредственное выступление против войны и увлечь народы других стран, являлось одним из важных факторов, который сближал Временное правительство с союзными державами.
Военная политика Временного правительство первого состава, направленная на продолжение войны до победного конца, хотя и претерпела в дальнейшем незначительные изменения, не соответствовала сокровенным чаяниям широких народных масс о мире и демократических преобразованиях в стране и в конечном счете привела Россию на грань национальной катастрофы.
Всестороннее изучение военной политики Временного правительства позволит углубить и расширить знания Отечественной истории начала ХХ века, активно использовать их в учебно-воспитательном процессе в ВУЗах России.
Недостатки и просчеты мирного урегулирования после Первой мировой войны во многом подготовили почву для Второй мировой войны. Трагедия, которая постигла человечество в середине ХХ века, бросила тень забвения на Первую мировую войну. Между тем она оставила более очевидно.
Первая мировая война изменила привычки и нравы людей, сделала их более терпимыми к государственным формам насилия и посеяла зерна будущих международных конфликтов, которые проросли кровавыми столкновениями уже в наше время, например, в Югославии в 90 годах.
Потребности военного времени заставили правительство воюющих стран прибегнуть к государственному регулированию промышленного и сельскохозяйственного производства, нормированию цен и потребления, распределению трудовых ресурсов и товаров. Все это не только расширило функции государства, но фактически поставила его над обществом. Здесь несомненно кроется источник усиления тоталитарных тенденций в жизни стран и народов в середине ХХ века.
[1] Книга лжи. Германская Белая книга о возникновении германо-русско-французской войны. По представленным рейхстагу материалам, Пгр., 1915. С. 7-9.
[2] Сборник секретных документов из архива бывшего Министерства иностранных дел. Вып. 1-7. Пг.Э 1917.
[3] Русско-германские отношения. Документы из секретного архива бывшего Министерства иностранных дел. М., 1922
[4] Европейские державы и Греция в эпоху мировой войны по секретным материалам бывшего Министерства иностранных дел. М., 1922
[5] Константинополь и проливы. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел. Т. 1-2. М., 1925-1926.
[6] Царская Россия в мировой войне. Л., 1926. Часть документов была опубликована раньше в качестве приложения к статье М.Н. Покровского «Царская Россия и мировая война зимою 1914-1915 гг.», М., 1924.
[7] См.: Царская Россия в мировой войне. С. 82.
[8] Английский король говорил Сазонову о «роковых последствиях», какие будет иметь война «не только для германского военного флота, но и для немецкой морской торговли». Красный Архив. Т. 3. 1923. С. 18
[9] См.: Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. М., 1931-1940.
[10] См.: Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. М., 1952; Хрестоматия по истории международных отношений. Вып. 1. М.1963; Вып. 2. М., 1972.
[11] Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М. – Пгр., 1923; его же, Царская Россия накануне революции. М. – Пгр., 1923.
[12] См.: Сазонов С.Д. Воспоминания. Париж, 1927.
[13] См.: Данилов Ю.Н. Россия в первой мировой войне 1914-1915гг. Берлин, 1924.
[14] См.: Коковцев В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1917ю Т. 1-2. Париж., 1933.
[15] Русское прошлое. Исторические сборники. Пг., «Анналы» — журнал всеобщей истории, издаваемый Российской академии наук. Пг., 1921-1924 и др.
[16] См.: Водовозов В.В. Секретные дипломатические документы. «Международная политика и мировое хозяйство». 1918. № 1, 2, 3.
[17] Анналы. Пг., 1922. № 1. С. 4.
[18] См.: Вульфиус А.Г. Вильгельм II о себе/Анналы. 1923. № 3; Лихарев М.А. Вильгельм II о себе/Анналы. 1923. № 3; Лихарев М.А. Вильгельм II и начало мировой войны/ Анналы. 1922. № 1; Тарле Е.В. Гегемония Франции на континенте (В прошлом и настоящем). / Анналы. 1922. № 4.
[19] См.: Покровский М.Н. внешняя политика России в ХХ в. М., 1926; Он же. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1925; Он же. Империалистическая война. М., 1928.
[20] См.: Захер Я.М. Константинопольи проливы. «Красный архив». 1924. Т. 6,7.
[21] См.: Полетика Н.П. Сараевское убийство. Исследование по истории австро-сербских отношений и балканской политики России в период 1903-1914 гг. Л., 1930.
[22] См.: Тарле Е.В. Европа в эпоху империализма. М-Л., 1927; изд 2-е. М-Л. 1928; он же. Соч. Т. 5. М., 1958.
[23] См.:Заговор против мира. Как была развязана империалистическая война 1914 г. Факты и документы. М., 1934; Полетика Н.П. Подготовка империалистической войны 1914-1918гг. М., 1934 и др.
[24] См.: Полетика Н.П. Возникновение мировой войны. М-Л., 1935.
[25] См.: Против фашистской фальсифицированной истории. Сб. статей. М-Л. 1939.
[26] См.: Виноградов К.Б. Буржуазная историография первой мировой войны. М., 1962; Первая мировая война 1914-1918 М., 1968.
[27] См.: Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории, М., 1994; Айрапетов О.Р. Балканы. Стратегия Антанты в 1916 году/ Вопросы истории. 1997. № 1. С.48-60.
[28] Хрестоматия по истории международных отношений. Вып.1: Европа и Америка (В надзаг. В.И. Киселева, Л.Е. Кертман, М.Т. Панченкова, Е.Е. Юровскя. М., 1963. С. 254.)
[29] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч.1: От Французской революции до империалистической войны. М 1925. С. 232-233.
[30] См.: Всемирная история В 10 т. Т. 7. М., 1960. С. 186.
[31] См.: Сборник договоров России с другими государствами: 1856-1917. М., 1952. С. 278, 280, 281-283.
[32] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 1. С. 313-316.
[33] См.: Там же. С. 325-329.
[34] Новая история. 1817 – 1917. Учеб. Для студентов пед. Ин-тов по ист. Спец. (И.С. Галкин, Н.А. Ерофеев, А.Л. Ефимова и др.; Под ред. Н.Е. Овчаренко. 2 изд., дораб. М., 1984. С. 410.
[35] См.: Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. С. 386-394.
[36] См.: История дипломатии. Т. 2: Дипломатия в новое время (1872-1919гг.). Под ред. Акад. В.Н. Потемкина. М., 1945. С. 239.
[37] См.: История южных и западных славян. М., 1957. С. 402; история первой мировой войны. В 2 т. Т.1. С. 206 – 209.
[38] См.: История первой мировой войны. В 2 т. Т. 1. С. 209.
[39] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 2: От империалистической войны до снятия блокады с Советской России. М., 1925. С. 3-5.
[40] См.: История южных и западных славян. С. 402.
[41] См.: История дипломатии. Т. 2. С. 260.
[42] См.: Хрестоматия по истории международных отношений. Вып.1. С. 319-320.
[43] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 2. С. 18-19.
[44] См.: Зайончковский А. Мировая война 1914-1918 гг. Т. 1: Кампании 1914-1915 гг. М., 1938. С. 69-73; История первой мировой войны. В 2 т. Т. 1. С. 195-206.
[45] См.: там же Т. 1. С. 195-206.
[46] История первой мировой войны. В 2 т. Т. 2. С. 163.
[47] Всемирная история в 10 т. Т. 7. С. 533.
[48] См.: Зайончковский А. Мировая война 1914-1918 гг. Т. 2: Кампании 1916-1918 гг. М., 1938. С. 95.
[49] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 2. С. 57-58.
[50] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.421
[51] «Вестник Временного правительства». 1917. 5 марта.
[52] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.425
[53] Шляпников А.Г. Семнадцатый год. Кн. 1. М.-Л., 1925. С. 140
[54] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С. 50, 52-53.
[55] «Красный архив». 1927. Т. 2 /21/. С. 13, 47, 67-69.
[56] Лукомский А.С. Воспоминания. Берлин, 1922. Т. 1. С. 134-135.
[57] Верховский А.И. Россия на Голгофе. Пг., 1918. С. 69.
[58] «Красный архив». 1927. Т. 2 /9/. С.114
[59] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.430-431
[60] «Революционное движение в русской армии. 27 февраля – 24 октября 1917 года» // Сб. документов. М., 1968. С. 54.
[61] Генкина Э.В. Февральский переворот. Т. 2. С. 106.
[62] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С. 223-224.
[63] «Великая Октябрьская социалистическая революция. Хроника событий». Т. 1. С. 173.
[64] «Правда». 1917. 14 марта
[65] Цит. по Рубинштейн Н.Л. Внешняя политика керенщины// в сб. «Очерки по истории Октябрьской революции». М.Л., 1927. Т. 2. С. 420-421.
[66] «Октябрьское вооруженное восстание». Л., 1967. Кн. 1. С. 152.
[67] АВПР, ф. Отдел печати и осведомления, д.247, л.46.
[68] «Октябрьское вооруженное восстание». Л., 1967. Кн. 1. С.207-208.
[69] Моисеева О.Н. Советы крестьянских депутатов в 1917 году. М., 1967. С. 54.
[70] Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. Т. 31. С. 105.
[71] Там же. С. 159.
[72] «Октябрьское вооруженное восстание». Л., 1967. Кн. 1. С. 163-165
[73] «Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов» / Стенографический отчет. М.-Л., 1927. С. 27.
[74] «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов». 1917. 17 марта.
[75] Церетели И.Г. Воспоминания о Февральской революции. Париж, 1963. Кн. 1. С.47.
[76] Злоказов Г.И. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в период мирного развития революции (февраль-июнь 1917 г.). М., 1969. С. 108-113.
[77] Церетели И.Г. Воспоминания о Февральской революции. Париж, 1963. Кн. 1. С. 55.
[78] «Речь». 1917. 23 марта.
[79] См.: Злоказов Г.И. Вопросы войны и мира в деятельности Петроградского Совета в марте 1917 г. // в сб. «Свержение самодержавия». М., 1970. С. 145-147.
[80] «Вестник Временного правительства». 1917. 28 марта.
[81] «КПСС в борьбе за победу социалистической революции в период двоевластия». С. 51-52.
[82] «Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов» / Стенографический отчет. М.-Л., 1927. С. 339.
[83] «Разложение армии в 1917 году». С. 27.
[84] «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов». 1917. 26 марта.
[85] Там же.
[86] Минц И.И. История Великого Октября. – М., 1967. Т. 2. С.450.
[87] «Революционное движение в русской армии. 27 февраля – 24 октября 1917 года». С. 48-50
[88] «Разложение армии в 1917 году». С. 56.
[89] «Речь». 1917 – 28 марта.
[90] VII съезд кадетов выявил наличие в партии, хотя еще слабой, оппозиции военно-политической линии П.Н. Милюкова, особенно в части открытого стремления к захвату Черноморских проливов.
[91] «Рабочая газета». 1917. – 30 марта.
[92] Рубинштейн Н.Л. Внешняя политика керенщины. М., 1927. Т. 2. С. 382.
[93] Минц И.И. История Великого Октября. – М., 1967. Т. 2. С. 319-328.
[94] Моисеева О.Н. Советы крестьянских депутатов в 1917 году. М., 1967. С. 54.
[95] АВПР, ф. Канцелярия, 1917, д. 7, л. 13.
[96] Ганелин Р.Ш. Россия и США. 1914-1917. Очерки истории русско-американских отношений. Л., 1969. С. 214-215.
[97] Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. Изд. 2. М., 1991.С. 233.
[98] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.422-424.
[99] Сторожев В.Н. Дипломатия и революция «Вестник НКИД». 1920 № 4-5. С. 87.
[100] Васюков В.С. Внешняя политика Временного правительства. М., 1966 С. 41; Джордж Д. Ллойд. Военные мемуары. М., 1935. Т. 3. С. 369.
[101] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.405.
[102] Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. Изд. 2. М., 1991.С. 210
[103] Милюков П.Н. Воспоминания. Нью-Йорк, 1955. Т. 2. С. 347-348.
[104] Сторожев В.Н. Дипломатия и революция «Вестник НКИД». 1920 № 4-5. С.88-90
[105] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.405.
[106] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.421.
[107] «Красный архив». 1927. Т. 3 /16/. С.51-52.
[108] Ганелин Р.Ш. Россия и США. 1914-1917. Очерки истории русско-американских отношений. Л., 1969. С. 173.
[109] Константинополь и проливы. Т. 1. С. 468-469.
[110] АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 134, л. 79.
[111] ЦГАВМФ, ф. 418, оп.1, д.48.
[112] Гофман М. Война упущенных возможностей. М., 1925,С. 140.
[113] Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг. М., 1924. Т. 2. С. 26.
[114] РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д.71, лл. 128-129.
[115] «Разложение армии в 1917 году». С. 40.
[116] «Разложение армии в 1917 году». С.10
[117] К началу марта сформирована первая очередь (девять новых пехотных дивизий) и началось формирование следующей очереди. «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.429-430.
[118] «Разложение армии в 1917 году». С.28-30
[119] Шляпников А.Г. Семнадцатый год. М.,-Л., 1925. Кн. 2. С. 240-242.
[120] «Красный архив». 1927. Т. 5 /30/. С.29-30
[121] Там же.
[122] Там же. С. 30-33.
[123] Там же. С. 33-34.
[124] Там же. С. 34-35.
[125] «Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Ч. 7. Кампания 1917 г.». М., 1923. С. 58-59.
[126] Минц И.И. История Великого Октября. – М., 1967. Т. 1. С.752-753.
[127] РГВИА, ф.2003 с, оп. 2, д. 152, л. 154-155.
[128] РГВИА, ф.2003 с, оп. 2, д. 71, л. 178
[129] «Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.». Ч. 7. С. 43.
[130] «Красный архив». 1927. Т. 5 /30/. С. 31-32.
[131] Корсун Н.Г. Первая мировая война на Кавказском фронте. М, 1946. С. 81-82.
[132] «Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Ч. 7. Кампания 1917 г.». М., 1923. С. 59.
[133] «Красный архив». 1927. Т. 5 /30/. С.38-39.
[134] РГВИА, ф.2003, оп. 2, д. 152, л. 51
[135] РГВИА, ф.369, оп. 23, д. 26, л. 44-47.1
[136] РГВИА, ф.2000, оп. 1, д. 68, л. 30.
[137] РГВИА, ф. 1524, оп. 1, д. 68, л. 30.
[138] «Экономическое положение в России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Документы и материалы. Март-Октябрь 1917 г.». М.-Л., 1957. Ч. 11. С. 518.
[139] «Раздел Азиатской Турции. По секретным документам бывшего Министерства Иностранных дел». М., 1924. С. 323.
[140] «Красный архив». 1927. Т. 5 /24/. С.134.
[141] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 504.
[142] Там же. С. 473.
[143] Бабичев Д.С. Деятельность Русского правительственного комитета в Лондоне. «Исторические записки». Т. 57. С. 291.
[144] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 484.
[145] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 479.
[146] АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 63, лл. 22-23.
[147] Там же. Д. 61, лл. 113-114.
[148] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 501
[149] Там же. С. 479.
[150] Там же. С. 485.
[151] Там же. С. 477,485.
[152] Иоффе А.Е. Русско-французские отношения в 1917 г. М., 1958, С. 184.
[153] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 500.
[154] Сидоров А.Л. Финансовое положение России в годы первой мировой войны (1914-1917) М., 1960. С. 500.
[155] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 502
[156] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 503
[157] РГИА, ф. 1525, оп. 1, д. 1022, л. 53.
[158] «Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 445.
[159] РГИА, ф. 366, оп. 2, д. 3, л. 4.
[160] «Исторический архив». 1955. – 3. С. 155.
[161] Экономическое положение в России …». Ч. 2. С. 519
[162] РГВИА, ф.2003 с, оп. 2, д. 71, л. 171-172.
[163] АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 63, лл. 64-65.
[164] АВПР, ф. Секретный архив министра, д. 662/693, л. 49-50.
[165] Там же. Д. 652/674, л. 24-25.
[166] «Константинополь и проливы». Т. 1. С. 396.
[167] АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 61, л. 122.
[168] Иоффе А.Е. Русско-французские отношения в 1917 г. М., 1958, С. 262
[169] «Вестник Временного правительства». 1917 – 22 марта.
[170] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.422.
[171] Сидоров А.Л. Финансовое положение в России в годы первой мировой войны (1914-1917). С. 441.
[172] АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 5, лл. 134
[173] «Экономическое положение России…». Ч. 2. С. 538.
[174] Там же. С. 533.
[175] РГВИА, ф.369, оп. 23, д. 26, л. 44-47.
[176] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С.764.
[177] Сидоров А.Л. Финансовое положение в России в годы первой мировой войны (1914-1917). С. 458-465.
[178] АВПР, ф. 2 Департамента, 1-5-. Война, д. 214, л. 136-137.
[179] АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 63, лл. 25,35,62.
[180] Фиск Г. Междусоюзнические долги. М., 1925. С. 128 Франция получила заём в 100 млн. долл. в марте 1917 г. ещё до вступления США в войну (АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 63, л.83).
[181] Сидоров А.Л. Финансовое положение в России в годы первой мировой войны (1914-1918). С.464
[182] Там же. С. 493-464.
[183] АВПР, ф. Канцелярия, 1917 г., д. 71, т.1, л.344.
[184] «Революционное движение в России после свержения самодержавия». М., 1957. С. 427.
[185] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 2. С. 97-98
[186] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 2. С. 108-110.
[187] См.: Ключников Ю.В. и Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 2. С.123-126.