Российская эмиграция в Маньчжурии периода Второй мировой войны

image_print

Аннотация. В статье раскрываются различные политические взгляды русской эмиграции на события Второй мировой войны в условиях марионеточного государства Маньчжоу-Ди-Го; рассматриваются причины раскола российской диаспоры на «оборонцев» и «пораженцев»; описываются методы идеологической обработки японскими спецслужбами русскоязычного населения Маньчжурии.

Summary. The article describes the different political views of the Russian emigration to the events of World War II in terms of the puppet state of Manchukuo Di Guo; discusses the reasons for splitting the Russian diaspora into «defencists» and «defeatists»; describes methods of indoctrination by the Japanese intelligence agencies of the Russian-speaking population of Manchuria.

РУССКОЕ ВОЕННОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

 

АУРИЛЕНЕ Елена Евлампиевна профессор кафедры истории Отечества Хабаровского пограничного института ФСБ России, доктор исторических наук

(г. Хабаровск. E-mail: elena_aurilene@mail.ru);

КРОТОВА Мария Владимировна — доцент кафедры истории и политологии Санкт-Петербургского государственного экономического университета (СПбГЭУ), кандидат исторических наук

(Санкт-Петербург. E-mail: mary_krot@mail.ru)

 

«ЛИШИТЬ ЯПОНЦЕВ БЕЛОЭМИГРАНТСКОГО КОЗЫРЯ…»

Российская эмиграция в Маньчжурии периода Второй мировой войны

 

В начале 1940-х годов в созданной японцами на оккупированной территории Китая марионеточной Великой Маньчжурской империи1 проживали около 60 тыс. бывших российских подданных2. Все они состояли на учёте в Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ) — административном органе, специально учреждённом для контроля над эмигрантской колонией. Русские, как «белые», так и «красные», всегда находились в фокусе пристального внимания японских военных властей. Одни потому, что могли стать союзниками в предстоявшей войне с Советским Союзом, другие — как потенциальные шпионы Коминтерна и кремлёвских спецслужб.

Готовясь к крупномасштабным военным действиям за «новый порядок в Восточной Азии», японские власти мобилизовали полностью подвластную им «империю» на обслуживание своих внешнеполитических интересов. Реальным хозяином Маньчжоу-Ди-Го был начальник Японской военной миссии (ЯВМ). «Его слово было законом. Он был всемогущ, и его статус превосходил статус правительства Маньчжоу-Го», — писал по этому поводу бывший харбинец Тэдди Кауфман3.

Выполняя предписание своих токийских патронов, император Маньчжоу-Ди-Го Пу И в апреле 1940 года объявил о введении всеобщей воинской повинности и «даровал» манифест о поддержке союзной японской армии. В том же году русских эмигрантов впервые пригласили на съезд местной правящей партии Кио-Ва-Кай. Эта декоративная государственно-политическая структура исповедовала профашистскую идеологию и была полностью подконтрольна японским милитаристам. Как гласила агитационная брошюра, «…КИО-ВА-КАЙ, будучи идеологическим фундаментом духовного фронта в Маньчжу-Ди-Го, являясь проводником передовых идей современности, должен заняться внедрением этих идей в толщу эмигрантских масс и тем самым способствовать успешному выполнению исторической миссии Российской эмиграции»4. Именно с 1940 года присутствие эмигрантских представителей на съездах Кио-Ва-Кай стало носить традиционный характер. Это, по мнению японских идеологов, означало вовлечение российской диаспоры «в государственную жизнь страны»5.

В 1942 году русские депутаты М.А. Матковский и Н.П. Кобцев получили право рассказать с трибуны «народного форума» о проблемах русскоязычной колонии. В государственных средствах массовой информации это событие было преподнесено как выражение особого расположения властей к бывшим российским подданным, которые в Маньчжоу-Ди-Го стали «полноправными гражданами великой страны»6.

После нападения фашистской Германии на СССР японская разведка ещё более активизировала свои действия в отношении русской диаспоры. «…Работы у харбинских спецслужб прибавилось, — вспоминал Г.Г. Пермяков, работавший тогда в Генконсульстве СССР. — Японцы хотели знать, за кого эмигранты: за СССР, за Японию или за немцев?.. Нет ли советских спаев7 среди эмиграции? Кто из эмигрантов жертвует на Советскую армию? Кто просится на фронт против Германии? Верят ли русские антисоветской пропаганде Японии?..»8. В документальной повести «Отряд 731», ссылаясь на японские разведанные, Г.Г. Пермяков утверждает, что в годы войны 80 проц. эмигрантов желали победы СССР9. Насколько точна эта цифра, проверить невозможно. На территории Маньчжурии действовала мощная советская агентурная сеть, и не исключено, что японской разведке была подставлена дезинформация. Тем не менее, по многочисленным свидетельствам бывших эмигрантов, «оборонцев» было значительно больше, чем «пораженцев».

На «оборонцев» и «пораженцев» эмигрантское общество разделила война. Одни стали сторонниками победы своего Отечества, пусть и советского, другие желали поражения большевистского режима любой ценой. Если вопрос о том, поддерживать СССР или его внешнеполитических врагов, встал перед российской эмиграцией в Европе лишь в середине 1930-х годов, то в Маньчжурии такая дилемма возникла гораздо раньше. В первую очередь, это было связано с открытыми военными конфликтами СССР на Дальнем Востоке в 1920—1930-е годы — сначала с Китаем, затем с Японией. Уже во время советско-китайского конфликта 1929 года часть эмиграции, включая и бывших военных, отказалась поддерживать китайцев и не скрывала своей радости в связи с победой Особой Дальневосточной армии. Та же ситуация наблюдалась и во время военных конфликтов между СССР и Японией на озере Хасан в 1938 году, реке Халхин-Гол в 1939 году.

Вторая мировая война особенно усилила идейный раскол внутри военной эмиграции. Позицию «пораженцев» выразил в своих воспоминаниях генерал В.Н. Касаткин, служивший в Японской военной миссии: «Мы, русские эмигранты, были уверены в победе Гитлера. Ведь ещё совсем недавно, в 1937 г. Сталин разгромил всю верхушку красной армии (в своих воспоминаниях Касаткин писал название Красной армии со строчной буквы. — Прим. авт.). <…> Кроме того, по нашему мнению, снабжение красной армии не могло сравниться с армией Гитлера, в распоряжении которого была вся тяжёлая индустрия Германии и возможность снабжать себя покупкой боеприпасов во Франции. <…> Даже в декабре 1942 года, [когда] Гитлер был отброшен от Москвы, то и тогда мы считали, что это только перегруппировка и перемена операционной линии на Сталинград. По-видимому, так считала и военная партия Японии и намечала, когда Гитлер возьмёт Сталинград, невзирая на пакт о ненападении с СССР, всей миллионной Квантунской армией ударить в спину СССР, занять Забайкалье и дойти до Байкала, завершить, таким образом, историческую задачу Японии выхода на материк»10.

Победу фашистского блока «пораженцы» связывали с освобождением России от большевизма. Эту идею усиленно развивали и проталкивали в эмигрантскую среду средства массовой информации Маньчжоу-Ди-Го. Для обработки общественного мнения была задействована мощная идеологическая машина: специальный — русский отдел Японской военной миссии в Харбине, русский отдел Кио-Ва-Кай, Бюро по делам российских эмигрантов Маньчжурской империи11. Местные власти, следуя указаниям ЯВМ, вовлекали эмигрантов в разнообразные обязательные мероприятия, направленные на помощь японской армии. Для мобилизации ресурсов страны на военные нужды были созданы так называемые кружки соседской взаимопомощи, целью которых официальная пропаганда объявила «содружество соседей и дух сотрудничества в общей жизни»12. На деле это был возврат к средневековой системе тотальной слежки за населением. Первичной ячейкой «Союза соседской взаимопомощи» являлась группа из нескольких семей (10—20 человек), имевшая своего старшину. Несколько семейных групп составляли квартал во главе с квартальным старостой. Общее руководство на местах осуществляло соответствующее отделение Кио-Ва-Кай. Вся организация делилась на сектора по национальному признаку; для русских в этой сети был создан российско-эмигрантский сектор13. Такая социальная структура соответствовала фашистской идеологии и должна была обеспечить консолидацию многонационального населения страны для поиска «внутреннего врага» и организации взаимной слежки друг за другом.

Профашистские общественные структуры были призваны решать задачи: сплочения русской диаспоры под лозунгом возрождения старой России после победы Японии в войне в Восточной Азии; укрепления веры в победу Японии и «крепость нового порядка»; военной подготовки, духовной и физической закалки эмигрантов14. Всё мужское население, годное к военной службе, было обязано несколько часов в неделю заниматься армейскими тренировками. Для детей школьного возраста были предусмотрены уроки по военному делу. Молодёжь призывного возраста проходила полуторагодичную службу в так называемых русских воинских отрядах армии Маньчжоу-Ди-Го, а после приписывалась в разряд резервистов15. Таким образом, маньчжурские милитаристы и их японские хозяева готовили эмигрантов к войне за Великую Восточную Азию, победное завершение которой должно было привести последних «в освобождённую национальную Россию»16.

В феврале 1943 года харбинская газета «Время» опубликовала «Генеральные тезисы деятельности Кио-Ва-Кай», в которых были сформулированы задачи, стоявшие перед «основными национальными группами», составлявшими население «империи». В пятёрку «основных» народов Маньчжоу-Ди-Го наряду с японцами, корейцами, маньчжурами и монголами впервые вошли и русские. При этом следует отметить, что в 1932 году к «коренному населению» причислялись лишь ханская народность, маньчжуры, монголы, японцы и корейцы. В пункте 10 «генеральных тезисов» перед русскими эмигрантами ставилась отдельная задача: «…Стать лояльными подданными Маньчжоу-Ди-Го, изучать ниппонский язык, повышать свою профессиональную квалификацию и стабилизировать свою экономическую жизнь»17.

Однако, несмотря на все предпринятые меры идеологического воздействия, Японская военная миссия оставалась недовольной преобладавшими в русской эмигрантской колонии настроениями. Через советскую агентуру в страну просачивалась информация о разгроме немцев под Сталинградом и Курском. Осведомители, работавшие на жандармерию и ЯВМ, сообщали своим хозяевам, что «оборонцы» празднуют победу русского оружия. В ноябре 1943 года последовала реорганизация Главного бюро по делам российских эмигрантов, понизившая его статус до «вспомогательного органа административного аппарата Маньчжоу-Ди-Го». Общее руководство эмиграцией взяла на себя ЯВМ18.

В период Второй мировой войны наиболее рьяными «пораженцами» были русские фашисты, сотрудничавшие с Японской военной миссией. Лидер Российского фашистского союза К.В. Родзаевский активно продвигал лозунг: «Хоть с чёртом, но против большевиков!». В 1941 году в брошюре «Иуда на ущербе. Мир перед освобождением» он исполнил панегирик Гитлеру и пообещал скорое освобождение России от советского рабства: «Волею судьбы Германия Адольфа Гитлера воюет не только за свои национальные интересы. Враг национал-социалистической Германии — это враг всех самобытных наций»19. Однако к концу войны Родзаевский «прозрел» и даже раскаялся. В известном письме И.В. Сталину он оправдывал свою первоначальную германофильскую позицию «дезинформацией со стороны немецких и японских источников», имея в виду уверения немцев, что они несут России «освобождение от большевизма», а также данные японцев о слабости внутреннего режима в СССР, о том, что советские массы «готовы к восстанию против правительства, что нужно только дать толчок» и т.п.20

Однако далеко не все соратники К.В. Родзаевского были убеждёнными «пораженцами». Идея свергнуть «ненавистный большевистский режим» штыками ещё более одиозных гитлеровских оккупантов не находила поддержки даже у некоторых руководителей Российского фашистского союза. Так, один из его основателей, начальник 3-го административного отдела БРЭМ М.А. Матковский с 1944 года стал работать на советскую разведку. Среди чиновников «эмигрантского правительства», в анкете которых в графе «политические убеждения» значилось «фашист», были М.Н. Гордеев и В.В. Кибардин, которые также сотрудничали с советскими спецслужбами. Один из анонимных источников сигнализировал по инстанциям: «Этот (3-й) отдел сам по себе ответственный, но он находится в руках красных агентов. Матковский связан с Советским Консульством… Самый главный красный отдел — это 4-й отдел, начальником которого является Гордеев. Гордеев ведёт большую и ответственную работу с красными…»21. <…>

Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru

___________________

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1 1 марта 1932 г. японцы создали на оккупированной территории Северо-Восточного Китая «независимое» государство Маньчжоу-Го во главе с последним представителем Цинской династии Пу И. Через два года государство было провозглашено «империей» — Маньчжоу-Ди-Го.

2 Государственный архив Хабаровского края (ГА ХК). Ф. 830. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.

3 Kaufman T. The Jews of Harbin Live on in my Heart. Tel Aviv, 2006. P. 109.

4 Маньчжурской империи Кио-Ва-Кай [агитационная брошюра]. Харбин, 1943. С. 71—77.

5 Там же.

6 Сборник Кио-Ва-Кай. Харбин, 1942. № 31. С. 41.

7 Русская транслитерация английского spy — шпион, тайный агент.

8 Пермяков Г. Отряд 731 // Рубеж. 2004. № 5. С. 281.

9 Там же.

10 Касаткин В.Н. Воспоминания // Kasatkin V.N. Collection. Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Rare Book and Manuscript Library, Columbia University (BAR).

11 Подробнее о Бюро по делам российских эмигрантов см.: Аурилене Е.Е. Российская диаспора в Китае (1920—1950-е гг.). Хабаровск: «Частная коллекция», 2008. С. 48—91.

12 О кружках соседской взаимопомощи. Харбин: Изд-во Кио-Ва-Кай, 1943. С. 2—14.

13 Там же.

14 Письмо консула СССР в г. Маньчжурия А. Забелина в НКИД от 6 декабря 1944 г. / Архив внешней политики РФ (АВП РФ). Ф. 0146. Оп. 28. П. 258. Д. 27. Л. 30.

15 ГА ХК. Ф. 849. Оп. 1. Д. 23. Л. 18; Ф. 830. Оп. 1. Д. 213. Л. 123.

16 Там же. Д. 193. Л. 47, 48.

17 Время (Харбин). 1943. 27 февраля.

18 ГА ХК. Ф. 830. Оп. 1. Д. 189. Л. 5.

19 Родзаевский К.В. Иуда на ущербе. Мир перед освобождением. Шанхай: «Наш путь», 1941. С. 7.

20 Письмо К.В. Родзаевского И.В. Сталину (публ. С. Онегиной) // Отечественная история. 1992. № 3. С. 99.

21 ГА ХК. Ф. 830. Оп. 3. Д. 29810. Л. 57.