ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РУССКИХ ОФИЦЕРСКИХ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОБЩЕСТВ В ХОДЕ РУССКО-ЯПОНСКОЙ И ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Первые офицерские экономические общества[1] в мобилизационных планах военного и морского ведомств не значились, в штаты частей не входили. Однако в 3-ем издании Устава Экономического общества офицеров Гвардейского корпуса (1892 г.) уже были заложены «Правила о деятельности Экономического общества офицеров Гвардейского корпуса в военное время»[2]. В них указывалось, что «деятельность общества не прекращается в случае мобилизации корпуса и выступления его в поход. Устав остается в силе»[3]. По свидетельству самих военных кооператоров правила были «весьма кратки (в общих чертах)». В том же 1892-м году представитель Главного штаба, российский агент в Берлине полковник Бутаков специально изучал опыт «Германского офицерского общества», но он был признан неподходящим.

Мысль об обновлении маркитантства[4] не оставляла начальника штаба Петроградского военного округа генерала Скугаревского. 19 февраля 1893 года он писал: «Положение офицерства в военное время в отношении продовольствия и приобретения продуктов первой необходимости совершенно не предусмотрено и не выяснено. В большинстве случаев вопрос этот разрешается тем, что за войсками следуют вольнонаемные или особо законтрактованные маркитанты. Хорошо еще, когда последними являются т[ак] н[азываемые] полковые разносчики, лица, известные войскам и сжившиеся с ними. В большинстве же случаев это бывают люди, идущие на войну с целью лишь алчной наживы и эксплуатации офицерского кармана. Все это вызывает настоятельную необходимость заблаговременно обсудить вопрос о том, как бы избавить войска от подобных паразитов военного времени»[5].

Вскоре были разработаны два документа: «Проект положения о содействии офицерам Гвардейского корпуса приобретать в военное время необходимые предметы потребления» и «Примерный перечень запасов разных вещей и продуктов, которые полезно было бы возить в полку, дивизии и в корпусе на двух повозках во время похода»[6]. В перечне значилось 66 наименований. Документы, как и положено, с визами, пометами и резолюциями пошли по инстанциям. Последняя надпись штаба округа от 24 мая 1893 года — красноречивое свидетельство военно-бюрократического подхода к проблемам подобного рода: «Хранить при штабе корпуса на случай возбуждения общего вопроса об организации офицерских экономических обществ в военное время. При ныне вырабатываемом Главным штабом нормальном уставе, может быть, будут даны для решения возбуждаемого вопроса желанные указания»[7].

В созданном в 1895 году «Экономическом обществе офицеров Московского военного округа» тоже велась определенная работа. В апреле 1897 года здесь были утверждены «Правила» о его деятельности в военное время. В период с 27 мая по 31 августа 1898 года в Санкт-Петербургском военном округе была проведена первая пробная мобилизация Экономического общества офицеров Гвардейского корпуса. Пресса отметила: «”Летучие отряды» успешно функционировали при всех войсках во время маневров»[8]. Однако первый опыт «Летучих отрядов», «Желанные указания», оставленные под сукном, и «Правила о деятельности экономического общества офицеров МВО» в «Положение об офицерских экономических обществах», объявленные приказом военного министра № 163 от 30 марта 1898 года[9], вопреки здравому смыслу, не вошли. «Возбуждение вопроса» возникло лишь с началом Русско-японской войны 1904—1905 гг.

В 1904 году вместо немедленной мобилизации военно-походных отделений на фронт в печати появились рекомендательные статьи: «Действия Экономического общества офицеров Московского военного округа в военное время», «Работы правления по подготовке к деятельности офицеров на войне», «Что брать офицеру в поход в Маньчжурию», «О форме одежды офицеров на войне»[10] и т.п. Но нельзя сказать, что экономические общества не готовились. В срочном порядке были разработаны план и «Инструкция начальнику военно-походного отделения», пересмотрен ассортимент товаров. В Варшаве в военно-кооперативном «Листке», например, появилось объявление: «Отправляющимся на Дальний Восток экономическое общество доставляет все необходимые предметы обмундирования, снаряжения, вооружения, походного багажа и пищевого довольствия. Для этой цели магазины общества снабжены требующимися вещами в большом запасе и разнообразном выборе. Заказы в мастерских общества исполняются в кратчайший срок, вне очереди. Выписка желаемых вещей, в случае поручения таковой правлению, производится без замедления, с первою отходящею почтою или по телеграфу»[11]. В числе предлагаемых вещей были: полевой багаж системы Гинтера и Хойницкого, спальные мешки, чемоданы-кровати, кавалерийские вьюки, складные несессеры, кожаные подушки и наволочки, бурочные сапоги, походные аптечки. Всего 48 наименований необходимых всевозможных предметов. Прилавки магазинов пополнились такими съестными припасами, как консервы мясные и рыбные, сгущенный бульон Мадежа и Либиха, молоко в порошке, походный шоколад и т.п. Аналогичные примеры можно было бы приводить по каждому военному округу.

С началом войны армия оказалась в трудном положении в вопросах тылового обеспечения. Слаборазвитые коммуникации затрудняли подвоз обмундирования, фуража, вооружений. Война застала Транссибирскую магистраль, буквально накануне вступившую в строй, «неподготовленную к эксплуатации в военном отношении»[12]. На нее очень надеялись. Военный министр утверждал, что можно ежедневно отправлять 12 пар поездов. По словам же А.Н. Куропаткина, «это число до окончания войны ни разу не было достигнуто[13]. В начале 1904 года она могла пропустить 3, при напряжении — 4 воинских поезда в сутки. Мобилизационный план предусматривал 4 пары поездов»[14].

Для воюющей армии (в середине 1905 г. — 900 000 человек[15]) требовалось: 12 000 пудов муки, 1300 пудов круп, 32 000 пудов, сена и столько же фуража ежедневно[16]. К началу же военных действий продовольственных запасов явно недоставало. Не хватало и обмундирования: мундиров — 271 400 или 11,3 проц., шаровар — 373 400 или 16,3, шинелей — 143 000 или 6,1 проц. Ниже норм военного времени было заготовлено снаряжения, белья и обуви[17]. Главное командование недооценивало этот фактор. Главный интендант Военного министерства генерал-лейтенант Ростковский в начале войны рисовал довольно оптимистичную картину: «Никакой роскоши, никакого излишества нет, но все необходимое предусмотрено, сделано, а что израсходовано, постоянно возобновляется»[18]. А.Н. Куропаткин в ответ на критические газетные сообщения о бедственном положении в армии[19] по требованию военного министра доносил: «Относительно продовольствия войск смело утверждаю, что до сих пор войска довольствуются так хорошо, как не довольствовались ни в одну из веденных нами войн». Факты же плохого обеспечения войск он назвал как «единичные при том сомнительного характера случаи»[20]. Однако в читательских кругах статью автора, подписавшегося просто «М», рассматривали как «в высшей степени сдержанную и серьезную»[21].

В 1969 году в Париже вышли в свет воспоминания генерала Б.В. Геруа. Он писал: «В бытовом отношении мы жили хорошо, даже не без удобств, как и вся армия. Куропаткин проявил себя заботливым хозяином, интендантство и военные сообщения у него работали успешно… это была наша первая война, которая не вызвала нападок на интендантскую часть и жалоб на злоупотребления продовольствия войск»[22].

Но вот совершенно иные свидетельства. Военный публицист Н. Нездведский в своих «Военно-экономических очерках Русско-японской войны» сообщал, что «в продовольственном отношении по подготовке к войне на Дальнем Востоке было сделано мало по сравнению с действительностью… вещевое довольствие было и остается наиболее слабым пунктом в снабжении наших войск… большая трата продовольственных и фуражных припасов при отступлениях, при чем чины интендантства уничтожали припасы, отказывая в выдаче нуждающимся войскам»[23]. А.И. Гусев: «По обеим сторонам дороги, возле станций находились склады, часть их горела, а часть оберегалась интендантством почему-то так тщательно, что проходившим частям из них не выдавали необходимого… мы своими глазами видели, как после нашего ухода склады эти предавались пламени»[24]. Солдат телеграфной роты М.В. Васильев: «Было их [складов] очень много и все переполнены мясом, чумизой, консервированной солониной, табаком, обмундированием. Все это в громадном количестве предавалось огню»[25]. Некто «Вас.М.» писал: «Японцы в стычках ругают наших офицеров оборванцами, до того все пообносились»[26].

Эти живые свидетельства не лишены эмоциональной окраски. Но они подтверждаются выводами военных исследователей. С.Д. Цабель, например, утверждал: «Того, что можно было сделать в мирное время до войны… для доставки всего необходимого… не было сделано, т.к. войны никто не ожидал, и близость ее большинством упорно отвергалась»[27]. Л.Г. Бескровный всесторонне анализируя военно-экономический потенциал России на рубеже XIX—XX столетий, указывал, что «план снабжения Маньчжурской армии был утвержден лишь в мае 1904 года» и что «интендантское ведомство не проявило беспокойства по поводу возможности нехватки вещевого имущества в случае войны»[28]. И, наконец, приведем выводы Военно-исторической комиссии по описанию Русско-японской войны. Она заключила: «Продовольственного плана кампании к открытию военных действий не существовало, не был он выработан и в течение первых двух месяцев»[29].

Недочеты в планировании мобилизационных запасов дополнялись просчетами служб тыла в начале войны, особенно до ляоянского сражения. Генерал-майор Н. Янушкевич, один из видных штабистов российской армии, причины просчетов связывал с их некомпетентностью. Он ставил тыловикам в вину то, что 78 тыс. пудов приварочных припасов и 3 945 тыс. пудов провианта и фуража сгорели или достались японцам. Нелестно он отзывался и о работе органов военных сообщений, приводя целый ряд конкретных фактов[30], когда «в пути грузы… ускользали от контроля и было трудно проверить причины задержек или недоставлений», когда главный полевой интендант вместо шести поездов в сутки получал полтора, а с августа по октябрь вместо 748 поездов получил всего 330.

Здесь уместно заметить, что еще задолго до начала Русско-японской войны, 26 января 1902 года А.Н. Куропаткин записал в своем дневнике: «Государь сказал, конечно, на театре войны, я в этой новой роли [военного министра] не буду тревожить его докладами по Главному управлению военно-учебных заведений и по интендантству. Я ответил, по интендантству буду тревожить, и весьма сильно»[31]. Куропаткин знал положение войск на Дальнем Востоке, а весь ход войны подтвердил эти его слова насчет беспокойства императора. Однако, оказавшись в положении главнокомандующего Маньчжурской армией, его взгляд на интендантство изрядно деформировался.

Как видим, и Б.В. Геруа в отношении «успешной работы интендантства» покривил душой. Наверное, с нами согласился бы и В.А. Гиляровский. В своей книге «Москва и москвичи» на фоне далекого от Маньчжурии московского магазина Елисеева и ресторана «Эрмитаж» он нарисовал «преуспеяние» интендантов на фронте. «Ежели кто по рубашечной части, — писал он, — тысячи две папах на вершок поменьше да на старой пакле вместо ватной подкладки надо построить… и ходили солдаты полураздетыми в протухлых плешивых полушубках… в армию шла мука с червями»[32].

В этой обстановке труднее всего было офицерскому составу. Само Главное интендантское управление вынуждено было это признать[33]. Между прочим, за шесть лет до войны Ф. Макшеев писал: «Офицеры и чиновники должны, по общему правилу, продовольствоваться собственным попечением»[34]. Продолжая читать академический курс в Военной академии, он вновь был вынужден констатировать, что «продовольствие офицеров и чиновников оставалось на собственном попечении»[35]. Таким образом, и в отношении «хорошей жизни» Б.В. Геруа явно полукавил в своих воспоминаниях.

Военная печать времен войны, да и «штатская» тоже, часто поднимали эту тему. В. Адамович с фронта писал: «Офицер вполне предоставлен своей заботе и часто оказывается в положении невозможности достать, что бы то ни было»[36]. Н. Нездведский констатировал: «Продовольствие офицеров находится в дурных условиях, вследствие некультурности и крайней дороговизны»[37]. Н. Галин после войны вспоминал: «Положение офицера подчас было невыносимо тяжелым»[38]. А воспоминания генерал-лейтенанта А.А. Игнатьева в книге «Пятьдесят лет в строю» полны описаний многочисленных фактов нехватки или низкого качества обмундирования и обуви, санитарного и обозного имущества, неустроенности походно-полевого быта офицеров[39].

Во время войны в Маньчжурии, кроме хабаровского, владивостокского, благовещенского и Экономического общества военнослужащих Квантунской области[40], работали отдаленные от театра военных действий петербургское, московское, киевское и одесское офицерские экономические общества. Военное интендантство, до этого скептически относившееся к деятельности офицерских экономических обществ, обычно обходившее их молчанием, в лице генерала Н. Янушкевича все же вынуждено было признать: «В первый раз проявилась и офицерская самопомощь в лице летучих отрядов, так называемых, офицерских экономических обществ»[41].

Петербургское и московское офицерские экономические общества в самом начале войны получили от дежурного генерала действующей армии телеграммы с предложением открыть свои склады на театре военных действий. 2 марта 1904 года начальник Управления военных сообщений Главного штаба генерал-лейтенант Левашов запросил командира Гвардейского корпуса генерал-адъютанта князя Васильчикова о его принципиальном согласии на отправку отделения экономического общества на Дальний Восток[42]. Обращение было связано с тем, что к этому времени в управление поступали многочисленные просьбы частных торговцев об отправке их грузов ближе к району военных действий. При этом не скрывался их откровенно меркантильный интерес.

Правление общества послало запрос наместнику императора на Дальнем Востоке генерал-адъютанту Е.И. Алексееву насчет необходимости отправки отделения общества на фронт. 13 марта 1904 года он телеграфировал Васильчикову: «Помощь экономических обществ в деле снабжения офицерских чинов предметами первой необходимости признаю весьма желательною… прибытие отделения Гвардейского экономического общества признаю очень желательным и прошу содействия вашего превосходительства к открытию его в районе расположения армии. Генерал-адъютант Алексеев»[43].

Примерно в это же время правление Экономического общества офицеров МВО направило письмо к коменданту Харбина. Его ответ: «Ввиду страшной дороговизны в Харбине всех вообще предметов и продуктов, открытие в Харбине отделения Экономического общества офицеров весьма желательно… Из предметов желательно было бы иметь все офицерские вещи, в том числе и пограничной стражи, оружие, белье, обувь, походные кровати, консервы и т.п.»[44]

К 17 марта 1904 года в Главном штабе был составлен всеподданнейший доклад о командировании отделений обществ на Дальний Восток. 18 марта последовало высочайшее соизволение, а 19 марта о нем было сообщено инициатору — генерал-лейтенанту Левашову. Однако выяснилось, что у обществ нет правовых документов для действий на фронте. Перед обществами стала дилемма: либо срочно разрабатывать соответствующий правовой акт, либо искать ранее составленный, но оказавшийся где-то в архиве.

Уместно вспомнить доклад, оказавшийся в делах Экономического общества офицеров МВО. В нем говорилось: «Война с Японией застала наше общество совершенно неподготовленным к операции на театре военных действий. Правда, еще в 1901 г. Главный штаб разослал «Проект правил о действиях Экономических обществ офицеров при приведении армии в военное положение», затребовав относительно его мнение обществ, проект рассматривался у нас в заседаниях Наблюдательного комитета, было высказано несколько пожеланий и замечаний, все это было представлено по начальству и тем дело кончилось. Когда была объявлена война, всю эту переписку правление старалось разыскать, но она затерялась в старых делах и ее так и не нашли»[45].

Военный совет поручил князю Васильчикову и председателю правления общества капитану Н.А. Болотову доработать «забытый» в 1902 году проект с учетом сложившейся обстановки. 26 марта 1904 года высочайше было утверждено, а 30 марта приказом военного министра № 163 введено в действие «Положение о деятельности офицерских экономических обществ в военное время». Его главная мысль — «Для доставления необходимых предметов потребления участникам, находящимся в районе военных действий, экономические общества открывают там, по возможности ближе к району расположения своих частей, одно или несколько военно-походных отделений». В случае необходимости отделения должны были организовать «летучие отряды»[46]

Главное интендантское управление просило организовать четыре отделения Экономического общества офицеров Гвардейского корпуса, однако Васильчиков отклонил это предложение, согласившись отправить лишь одно в составе: 3 члена правления, 6 нижних чинов, 12 вольнонаемных служащих (2 писаря, 2 портных, 2 сапожника, и 6 приказчиков). Грузы должны были отправляться исключительно воинскими эшелонами. Газета «Русский инвалид» в те дни писала, что князь Васильчиков «принял близко к сердцу» мысль о направления отделения общества на фронт, что «благодаря его указаниям и энергичному содействию она получила быстрое осуществление»[47].

Если в столице вопрос об отправке военно-походного отделения был решен оперативно, то в Москве это дело затянулось. Наблюдательный комитет общества принял решение «открыть операции», но прежде он хотел бы, чтобы были утверждены основные положения, «которыми, между прочим, испрашивались для грузов Общества права военных транспортов». До получения официального разрешения необходимо было решить ряд финансовых вопросов.

15 марта от Главного интендантского управления на имя начальника штаба МВО поступило предложение. Приведем часть его текста, характеризующего сложившуюся ситуацию с обеспечением офицеров действующей армии.

«В последнее время Главным интендантским управлением были приняты все зависящие меры к возможно более полному обеспечению всех потребностей войсковых частей, вошедших и подлежащих отправке в составе действующей армии на Дальнем Востоке, но меры эти касались по большей части только нижних чинов. Относительно офицерского состава, кроме узаконенных казенных отпусков разного рода денежного довольствия, были испрошены рядом всеподданнейших докладов дополнительные мероприятия по обеспечению семей офицеров и т.п., но ничего еще не сделано для боевого быта офицеров.

Озабочиваясь условиями этого быта необходимо обратить, прежде всего, внимание на то обстоятельство, что по отдаленности и пустынности театра военных действий и отсутствию крупных торговых центров, [господа] офицеры даже, получая хорошее содержание и имея в своем распоряжении достаточные денежные средства, очень часто будут лишены возможности приобрести некоторые крайне-необходиыме им вещи из обмундирования и снаряжения по отсутствию их в торговле…

В настоящее время желательно, чтобы Комиссия при штабе округа нашла бы возможным детально разработать этот вопрос и выяснить примерную сумму, которая должна быть выдана Обществу в виде субсидии за все предстоящие ему накладные расходы. О всех последующих распоряжениях вашего высокопревосходительства покорнейше прошу не оставить меня уведомленным»[48].

На основании «Положения о деятельности офицерских экономических обществ в военное время» и приведенного выше письма Главного интендантского управления 17 и 19 апреля 1904 года при штабе МВО под председательством начальника военных сообщений округа генерал-майора Гопановича состоялись два заседания комиссии из назначенных штабом лиц, в которой участвовали представители от Экономического общества офицеров МВО. Комиссия рассмотрела проект предложений Общества, найдя их «вполне правильными и целесообразными». Одновременно она признала необходимым предоставить Обществу оборотный капитал в размере 100 тыс. рублей с обязательством возврата этой суммы казне «по ликвидации дела на Востоке».

Главное интендантское управление вошло в военный совет с представлением за № 26811 об улучшении условий быта офицеров действующей армии против японцев. Военный совет принял следующее решение.

«1) Отпустить Московскому и Киевскому обществам безвозвратные субсидии в размере 25 000 рублей каждому, обществу офицеров Гвардейского корпуса заимообразную ссуду в размере 200 000 руб. с обязательством возврата этой суммы по окончании войны, а всего 3-м обществам 250 000 рублей. Из коих 50 000 безвозвратно, при чем предложить обществам продавать в действующей армии предметы, предположенные к поставке, по ценам наивозможно дешевым и не только частям своего корпуса, но вообще всякому военному.

2) Средства эти ассигновать из военного фонда. Расход в примерной сумме 250 000 рублей отнести на особый § 8 сметы Канцелярии Военного министерства с перечислением равной суммы в § 17-й ст. 6 текущей сметы Главного интендантского управления.

3) Доставку товаров на театр войны оплачивать из сумм общества как воинских грузов (приказ по воен. вед. 1904 г № 163, § 20), из тех же средств обществам оплачивать по военному тарифу и проезд вольнонаемных служащих по железным дорогам.

4) Служащих в обществах воинского звания удовлетворить всеми видами денежного довольствия по существующему положению для военного времени и при отправлении снабдить их перегонными и подъемными деньгами, на основании положения для командируемых на войну вне состава воинских частей.

Положение военного совета о выдаче из военного фонда Московскому и Киевскому офицерским экономическим обществам  пособий, по 25 000 руб. каждому, и Экономическому обществу офицеров Гвардейского корпуса — ссуды в 200 000 р. с возвратом последней по окончании войны — высочайше утверждено 19-го июля 1904 года[49].

Кооператоров МВО ссуда в 25 000 руб. не удовлетворяла, так как не могла создать оборотный капитал. С самого начала деятельности на фронте операции предстояли шире, чем предполагалось. Чтобы выйти из затруднительного положения, правление общества возбудило сразу три ходатайства: перед в штабом округа — о разрешении вновь взять из заемных офицерских капиталов полков гренадерского корпуса 25 000 руб., которые общество занимало раньше, но погасило к 1904 году; перед Главным интендантским управлением — о поддержке просьбы общества перед министром финансов об открытии обществу кредита в Государственном банке в 100 000 руб. под соло-векселя [вексель с одной подписью, по которому отвечает только одно лицо] и перед главнокомандующим войсками на Дальнем Востоке, если деятельность общества будет признана полезной, отпустить ссуду из военных кредитов в размере 150 000 руб. с обязательством возврата этой суммы после войны.

После длительного ожидания эти ходатайства были удовлетворены. Экономическое общество офицеров МВО получило солидный оборотный капитал.

Все общества, отправлявшие свои отделения на Дальний Восток, кроме указанных денежных субсидий, получили ряд льгот: право на воинский тариф — за пуд груза общества должны были платить 1 рубль 50 копеек вместо 14 руб.; право на беспошлинный вывоз товаров из-за границы для своих военно-походных отделений; общества освобождались от акциза на сахар, табак и спирт.

Многие офицерские экономические общества были готовы со своими войсковыми частями выступить на театр военных действий. Так, в «Правилах о деятельности Виленского офицерского экономического общества в военное время» было определено, что «деятельность экономического общества не прекращается в случае мобилизации частей войск гарнизона и выступления их в поход»[50]. Однако пойти на риск, с предпринимательской точки зрения, могли лишь уверенные в своих силах общества. Некоторые из них колебались из-за своих финансовых возможностей. Например, Варшавское офицерское экономическое общество вначале было намерено оказать свои услуги «по приему безвозмездно всяких торговых поручений для привислинского края». Оно даже сообщило об этом наместнику императора на Дальнем Востоке. Он принял решение закрепить общество за Никольск-Уссурийском и Мукденом. Но дело сорвалось, так как для испрашиваемых субсидий у штаба округа 30 тыс. руб. и у правительства 25 тыс. руб. у казны не оказалось и «ходатайства по сему поводу не привели к желаемым результатам»[51]. Пустить же свой капитал в рискованный торговый оборот общество не пожелало.

Перед отправкой отделений обществ на Дальний Восток они, как правило, тщательно проверялись. Нередко даже на самом высоком уровне. Например, еще в начале апреля 1904 года Экономическое общество офицеров Гвардейского корпуса посетил августейший главнокомандующий великий князь Владимир Александрович, который после осмотра выразил удовлетворение выполненными подготовительными работами[52]. 17 апреля 1904 года во время парада лейб-гвардии 1-го стрелкового его императорского величества батальона состоялся разговор императора Николая II с начальником отделения капитаном В.В. Вицем. Военно-кооперативный листок общества так запечатлел этот факт: «Государь император изволил назвать открытие общества на Дальнем Востоке благим делом и осчастливил капитана Вица, а в его лице все Экономического общество офицеров Гвардейского корпуса, пожеланием счастливого пути и успеха»[53].

Первым 16 и 17 апреля 1904 года направило свое отделение в Мукден с четырьмя вагонами товаров Экономическое общество офицеров Гвардейского корпуса. Вскоре было отправлено еще два вагона с сахаром. Транспорт был загружен из следующих отделений: обмундирования — на сумму 9325 руб., сапожного — 5860 руб., офицерских вещей — 10 682 руб., винного, чайного и лабаза — 22 600 руб., косметического — 7000 руб., бельевого и дорожного — 14 145 руб., табачного — 680 руб. 2 мая 1904 года правление общества через газету «Русский инвалид» оповестило читателей о перечне товаров, отправляемых в Маньчжурию. Все товары оценивались в 120 000 рублей[54], сумму по тем временам довольно внушительную.

Правление «гвардейки» (неофициальное название, принятое в офицерском кругу) в связи с отправкой отделения общества на фронт встретилось с рядом трудностей. Во-первых, пришлось срочно сооружать дополнительные складские помещения в Санкт-Петербурге и в других местах. Во-вторых, надо было наладить заготовку товаров в районах, куда раньше не приходилось обращаться, и производить отправку грузов непосредственно с мест их приобретения. Так, сахар — из Дерюгина Курской губернии, полушубки и валенки — из Москвы, масло — с Оби, махорку — из Ярославля и т.д. В-третьих, пришлось значительно расширить круг мастерских по изготовлению обмундирования и снаряжения, заключить контракты с частными производителями[55].

Гвардейским экономическим обществом за время войны, а точнее по 18 ноября 1905 года, было сделано 59 отправок на Дальний Восток, 381 вагон всевозможных товаров на общую сумму 4 586 131 руб.[56] О количестве и характере грузов правление общества периодически сообщало в своем «Листке».

Экономическое общество офицеров МВО первый транспорт (4 вагона) отправило 6 мая 1904 года. Но продажа товаров из него по указанным выше причинам и из-за задержки транспорта в пути началась лишь через 81 день. Всего за время войны общество отправило для своих военно-походных отделений 515 вагонов: в 1904 году — 75 — вагонов в Харбин, в 1905 г. — 226 в Харбин и 137 в Хайлар, в 1906 г. — 37 вагонов в Харбин. Кроме того, в 1904 году оно отправило 52 вагона с товарами для Хабаровского офицерского экономического общества[57].

Большое внимание обращалось на подбор «предположенных к отправке» товаров – ничего лишнего и максимум самого необходимого. Не все из традиционных предметов обмундирования и снаряжения соответствовали требованиям военных действий в Маньчжурии. Специалисты тыла и правления обществ срочно разрабатывали новые образцы военно-походного имущества с учетом пожеланий и предложений генералов действующей армии. Начальник полевого штаба генерал-лейтенант Сахаров телеграфировал в правление Экономического общества офицеров МВО: «Войскам Маньчжурской армии приказано перейти при ношении летней одежды на серый цвет, причем разрешено офицерам вместо кителей носить серые рубашки; командующий армией поручил просить Общество, приняв во внимание распоряжение, не отказать иметь в складах запасы материи серого цвета, преимущественно полутемных оттенков»[58]. Как образец нового полевого офицерского багажа в Экономическом обществе офицеров Гвардейского корпуса внедрялась система Гинтера.

Военно-походные отделения работали по всему фронту. Так, отделение «гвардейки» работало: в Дашичао — капитан И.И. Виц, 3 приказчика и 2 нижних чина; в Мукдене — подъесаул Черевков, 6 приказчиков и 2 нижних чина; в Ляояне — капитан Алексеев, 3 приказчика и 2 нижних чина[59]. Отделения московской «экономки» возглавляли: штабс-капитан Э.А. Жданович (начальник отделения), капитан В.И. Бурсо, полковник Н.А. Миткевич и поручик М.В. Антонов[60]. «Полем» их деятельности был Харбин и прилегающие к нему железнодорожные станции и населенные пункты.

Военным советом офицерские общества во избежание «местничества» закреплялись за конкретными корпусами и отдельными частями. Так, отделение Экономического общества офицеров Киевского военного округа «шефствовало» над 2-й армией[61], московское общество, кроме обслуживания 17-го армейского корпуса, дислоцировавшегося в мирное время на территории МВО, закреплялось также за 5-м и 6-м Сибирскими корпусами[62]. Казачьих войск на фронте было свыше 35 000 человек[63], своих экономических обществ они не имели и были прикреплены к походным отделениям. Ими к концу войны обслуживалось 17 корпусов в составе трех действующих армий[64].

Однако принцип обслуживания «всякого военного» нередко нарушался. Об этом, в частности, говорит письмо начальника походного отделения полковника Миткевича из Мукдена к капитану Бурсо в Харбин от 18 октября 1904 года. Он писал: «Офицеры 6 и 17 корпусов особенно рассердились что вы запродали 9 и 10 стрелковым полкам хорошие полушубки, бывшие в первой партии, и валенки, о чем узнали некоторые офицеры от прапорщика, приехавшего за валенками… Принимая во внимание, что мы должны служить интересам всей армии, обслуживая, однако, 6 и 17 корпуса преимущественно, лучше было бы, если бы вы не уведомляли корпусные штабы о высылке товаров, предоставив это нам, но и не продавали бы в Харбине частям других корпусов»[65]. Эти строки, думается, в комментариях не нуждаются.

Главные склады обществ, как правило, располагались на железнодорожных станциях Харбин и Мукден, вспомогательные — в Ляояне, Фын-Хуан-Че и других местах. Торговля велась из походных палаток, нередко — прямо из вагонов. Работать приходилось даже в пустующих коровниках. Иногда над «торговыми точками» нависала опасность уничтожения. Например, в Ляояне домик, занимаемый военно-походным отделением, неоднократно обстреливался.

Цены на товары, даже с учетом больших накладных расходов, были значительно ниже, чем у частных торговцев, и уж намного ниже, чем у спекулянтов. Так, колбаса «Московская» в лавке общества стоила 35 коп. за фунт, а у частника — 1 руб. 20 коп. — 1руб. 40 коп., коробка швейцарского какао 55 коп. — и 2 руб. 50 коп., флакон одеколона Брокара — 1 руб. 25 коп. и 4 руб. 50 коп. — соответственно[66].

Процесс торговли хорошо, на наш взгляд, запечатлел в газете «Русский инвалид» П. Краснов. Воспроизведем небольшой фрагмент. «В самих вагонах сутолока и ад кромешный. Приказчики, опытные, ловкие приказчики, приехавшие из Петербурга, едва успевают доставать товары… сто шведских курток были распроданы за полчаса. Брали прямо без примерки, счастливые, что достали. Наступали сентябрьские холода, а многие офицеры, сломавшие поход из Шахезды, с берегов Ялу не имели ничего, кроме холщовых рубашек. Брали все. Пораженные дешевизной, покупали консервы-селянку, котлеты и щи, супы различные, рыбы, сардины, и громадные вагоны пустели в несколько часов… капитан л.-гв. 1-го стрелкового его величества батальона Иван Иванович Виц и подъесаул Черевков — едва успевали разбирать вагоны. Обороты отделения общества достигали 13 тысяч рублей в день, товары не успевали подвозить. Да это и понятно. В окрестностях Мукдена собралась армия. Армия целыми месяцами, довольствовавшаяся пустым чаем, китайским печеньем, да казенным консервом. Притом многие обносились, многие во время тяжелого отступления в горах утратили нужные вещи, вьюки, теплую одежду»[67].

Офицеры положительно отзывалось о торговле. Генерал-майор Б.В. Геруа писал: «В этих лавочках можно было купить не только необходимое, но кое-что и сверх того». Однажды, когда он лишился во время пожара полевого багажа и вьюка, смог немедленно укомплектовать их из ближайшей «экономки»[68]. Труднее было со съестными припасами из-за плохих условий их доставки и хранения. Капитан Новик в дневнике записал: «Утренний чай разнообразится иногда деревянным сыром и «огнеупорной» колбасой; но такую роскошь позволяем себе лишь тогда, когда заведующий… лавочкой приезжает из Харбина»[69]. Военно-походные отделения стали единственной поддержкой офицеров, чиновников, духовенства, сестер милосердия, так как приказ главнокомандующего от 29 октября 1904 года, согласно которому им ежедневно полагалось, помимо чая и сахара, фунт мяса, два фунта хлеба или полтора фунта муки или сухарей, 0,5 фунта крупы[70], практически не выполнялся.

О деятельности военно-походных отделений высоко отзывалось и главное войсковое начальство. Генерал Бильдерлинг телеграфировал в Москву: «От лица войска 17-го корпуса и западного отряда считаю приятным долгом засвидетельствовать отличную и полезную деятельность отделений общества». Командир 6-го Сибирского корпуса генерал Соболев писал: «Предметы, высылаемые обществом, очень хороши, недороги. Желательно выяснить наиболее нужные товары, коих часто недостает». Начальник штаба 10-го корпуса генерал Цуриков телеграфировал: «Его превосходительство просит принять его сердечную благодарность от него и всех чинов за заботы Экономического общества о нуждах наших». В разное время аналогичные телеграммы и адреса поступали в центр от генералов Алиева, Вебеля, Домбровского, Фон Клодта и других[71]. А.Н. Куропаткин 7 ноября 1904 года доносил его императорскому высочеству главнокомандующему: «6 ноября посетил на разъезде Гутзяцзы Фуншунской железнодорожной ветки отделение Экономического общества офицеров Гвардейского корпуса. Рад засвидетельствовать перед вашим императорским высочеством о высокополезной для действующей армии деятельности этого учреждения — работают в трудной обстановке успешно и энергично. Весьма желательно дальнейшее развитие Общества»[72]. И еще. «Чины 4-го Сибирского армейского корпуса выражают свою благодарность Правлению Гвардейского экономического общества в лице представителей его на Дальнем Востоке: капитана Конаржевского, подъесаула Черевкова, капитана Шевелева и бывшим членам Правления на Дальнем Востоке — за их постоянную отзывчивость, внимание, доброкачественность и дешевизну товаров. Громадная польза, приносимая Гвардейским обществом, известна каждому офицеру, побывавшему на театре военных действий», — писал командир корпуса. Председатель комиссии по приему пленных во Владивостоке генерал-майор Флейшер 16 февраля 1905 года сообщал: «Сим удостоверяю, что отделение Гвардейского экономического общества, открывшее свою полезную деятельность, с целью прийти на помощь прибывающим в г. Владивосток пленным офицерам, во всех отношениях заслужило полнейшее одобрение»[73].

Положительные отзывы в прессе во-первых, стимулировали работу правлений обществ, во-вторых, вселяли уверенность у отправлявшихся на фронт офицеров, что они не будут забыты.

Военно-походные отделения на фронте стали альтернативой частной торговле и поэтому встретились с жесткой конкуренцией, невиданным размахом спекуляции. Маркитанты быстрее добирались на Дальний Восток. Офицерские грузы из Киева в Маньчжурию шли по два с половиной месяца, а частники «умудрялись» получать их на 25-й день[74]. Из Петербурга «опаздывания против расписания колебались от 2-х недель до 3½ мес.»[75]. В связи с этим председатель правления общества полковник Н.А. Болотов сообщал в рапорте начальнику штаба корпуса следующее: «Несмотря на то, что на Сибирской железной дороге имеется распоряжение о срочной доставке грузов общества, капитан Виц доносит о заведомых злоупотреблениях ж.-д. агентов, отцепляющих вагоны и прицепляющих вместо них вагоны с частными грузами, о чем известно местному военному начальнику»[76].

В прифронтовой полосе, в частности, в Харбине случались «покушения» тыловых и торговых учреждений на товары офицерских экономических обществ «для перепродажи впоследствии офицерам за тройную цену». Командование в связи с этими фактами просило центр, чтобы товары «следовали непосредственно в Мукден и далее на позиции, где войска».

Газета «Русский инвалид» указывала, что наряду с необходимостью удовлетворять и обслуживать нарастающие потребности Дальнего Востока «усиленно стала развиваться спекуляция: появились на сцену не только присяжные купцы и коммерсанты, но и люди разных профессий и званий, совершенно не причастные к торговому миру». Газета показала самые разнообразные формы спекуляции вплоть до перепродажи документов на право провоза груза по железной дороге.

Частная «предприимчивость» в годы войны наблюдалась по всей России. Если в Кинешме до войны пара валенок стоила 1 руб. 05 коп., то в 1904 году они резко вздорожали. Скупщики из Москвы, Казани, Варшавы «давали невероятную цену… — до 2-х рублей и дороже»[77]. Несмотря на то, что по качеству валенки не стали выдерживать и двух недель, в Нижегородской, Казанской, Вятской губерниях – основных поставщиков валенок – их можно было купить не менее, чем за 4 руб. 90 коп. В морозной и бесснежной Маньчжурии валенки ценились еще выше. Но по линии военного ведомства они не поступали[78].

По свидетельству Н. Галина, спекулянты «с момента военных действий с хищностью шакалов набрасывались на тощий карман офицерского состава»[79]. М.В. Васильев писал: «Дороговизна страшная… китайцы торгуют знаменито, денег наших сыпалось видимо-невидимо»[80]. «Безумные деньги иной раз приходилось платить маркитантам», — вспоминал Б. Адамович[81].

Военное министерство пыталось остановить разгул спекулятивной стихии. Управление военных сообщений Главного штаба, «чтобы избежать на будущее время такого нежелательного и вредного явления и по возможности уничтожить спекулятивные аппетиты» направило телеграммы в адрес военного губернатора Забайкальской губернии генерал-лейтенанта Холщевникова, а также на имя командующего войсками и начальника тыла действующей армии следующего содержания: «Для упорядочения дела отправки частных грузов для нужд края, города и войск и предупреждения алчности спекулянтов, стремящихся, пользуясь тяжелыми днями, переживаемыми Россией, нажить непомерные барыши, не признаете ли возможным установить, чтобы я получал наряды от Вас или указанного Вами лица…»[82].

Генерал Холщевников сообщал: «Проектируемую меру признаю, безусловно, необходимою». Начальник тыла действующей армии генерал-лейтенант Надаров писал, что в Харбине создал специальную комиссию для определения лиц, товары которых можно было отправлять по нарядам, а выдачу нарядов поручил генералу Глинскому. Ответы обнадеживали, можно было ожидать позитивных перемен. Однако спекуляция по-прежнему продолжалась. Командующий Маньчжурской армией Линевич вынужден был направить телеграмму военному министру: «Принимая во внимание, что вольные торговцы дерут огромные цены за предметы первой необходимости, тогда как экономические общества обещают открыть торговлю также и для нижних чинов, я прошу Вас, чтобы назначенное мною число вагонов для экономических обществ оставалось неизменным»[83].

Таким образом, маркитантам-частникам, этому огромному сонму спекулянтов, сопровождавшему войска в Маньчжурии, впервые своеобразным «противовесом», хотя и не таким эффективным, каким хотело бы его видеть войсковое начальство, стали «летучие отряды» офицерских «экономок».

Уместно заметить, что и сами офицерские экономические общества в отношении цен не были безупречны, не забывали о своем благополучии. Киевские бухгалтеры, например, подсчитали, что отправленные в Харбин три транспорта с грузом в 8700 пудов обошлись обществу в 150 096 рублей. Предполагалось продать товар на общую сумму 222 258 руб. и получить валовой доход в сумме 71 727 рублей[84]. Мы не знаем, какой доход был получен, но известно, что киевские кооператоры из него после окончания войны выделили 150 000 руб. на свои строительные проекты[85].

На позитивном фоне деятельности обществ иногда раздавалась критика, суть которой выразил А. Хвостов в статье «Миллионы гвардейского Экономического общества». «Если бы оно, — писал он, — ликвидировало свои дела в Маньчжурии с барышом в 5—10 тыс., или даже совсем без барышей — можно было бы предположить, что Общество преследовало первую цель [удовлетворение запросов офицеров.], но при чистой прибыли свыше миллиона — не может быть и речи ни о чем, кроме наживы»[86]. Чистая прибыль — 748 355 руб. в отчете объяснялась «как результат случайного большого валового дохода и крайне ограниченных торговых расходов»[87]. «Бюллетень Всесоюзного военно-кооперативного управления» утверждал, что чистый доход общества к концу войны превышал 1 000 000 руб.[88].

Экономическое общество офицеров МВО за годы войны продало товаров на сумму — 6 175 526 руб. 47 коп.[89] Его торговый оборот только за 1904 г. составил 7 428 754 руб., что в 14 раз выше, чем было 7 лет назад[90].

Доходы выросли и у обществ, не имевших своих военно-походных отделений на Дальнем Востоке. Газета «Западный голос» сообщала, что оборот Экономического общества офицеров Варшавского гарнизона за 1903—1904 операционный год превысил сметные предположения на 26 149 руб. 32 коп., чистый доход составил 20 тыс. рублей[91].

Хотя цены в походных отделениях были ниже среднерыночных, они все же чувствительно сказывались на офицерском бюджете. Жалобы иногда доходили до столицы. Военно-судебное ведомство вынуждено было поставить командира Гвардейского корпуса в известность о том, что «Экономическое общество создает себе коммерческие выгоды из командировки своего отделения на театр военных действий». Васильчиков ответил дежурному генералу: «Все соображения и расчеты составлены таким образом, чтобы доходность этой операции отнюдь не превышала необходимую и нормальную, принятую в обществе, что следует признать в высшей степени бескорыстным»[92]. Кстати, об этом правление Гвардейского экономического общества через газету «Русский инвалид» еще уведомляло читателей, что командирование отделения общества на Дальний Восток «вызвано отнюдь не соображениями коммерческого характера»[93].

Офицерские экономические общества, пополнившие свои капиталы за время войны, обратили их в основном в недвижимость. В Петербурге появился собственный роскошный торговый дом на Большой Конюшенной улице (нынешний ДЛТ)[94]. Экономическое общество офицеров МВО построило магазин в Твери, торгово-производственный комплекс и доходный дом в Москве, на Воздвиженке, на что было затрачено более 1 млн. рублей[95]. К сожалению, этот комплекс, построенный на века, ныне безжалостно разрушен. Собственные здания появились у Экономического общества офицеров Одесского военного округа[96], Кавказского офицерского экономического общества в Тифлисе[97]. Правление этого общества вообще считало, что такие стройки стали возможны «в результате напряженной деятельности во время войны 1904—1905 годов, когда образовался достаточный запасной капитал…».

Деятельность военно-походных отделений в Маньчжурии в целом получила высокую оценку. Генерал от кавалерии барон А. Бильдерлинг, который командовал 17-м армейским корпусом, Восточным и Западным отрядами, 2-й и 3-й армиями, писал: «Оставаясь все время при войсках, деля с ними все трудности походной жизни, я с полной уверенностью могу засвидетельствовать, что Московское общество оказалось во всех отношениях наилучшим и справедливо пользовалось в армии общим расположением и наилучшей репутацией. Считаю поэтому долгом заявить Правлению Московского Экономического общества о плодотворной деятельности его на театре войны, стяжавшей себе общее расположение, и выразить как от себя лично, так и от всех чинов вверенных мне войск нашу глубокую признательность»[98].

На оценку деятельности «гвардейки» проливает свет приказ по войскам 1-й Маньчжурской армии № 1009 от 20 декабря 1905 года, опубликованной в «Листке Гвардейского Экономического Общества». «За отлично-усердную и ревностную службу в войну с Японией, старший приказчик военно-походного отделения Общества Юлиан Ружевский награжден серебреной медалью с надписью «За усердие» для ношения на шее на Станиславской ленте; младшие приказчики того же отделения: Алексей Пикалев, Николай Сергеев, Станислав Олдоковский, Степан Сухоцкий и Иван Платуш и прикомандированные к отделению нижние чины л.-гв. Уланского ее величества государыни императрицы Александры Федоровны полка рядовые Ефим Савчков, Исак Крес, бомбардир Степан Поставнюк также награждены этой медалью»[99].

В советское время деятельность офицерских экономических обществ на фронте была оценена по-разному. А. Капитохин приходит к выводу, что офицерские общества — солидные хозяйственные организации[100]. Г.С. Мотолянский, наоборот, критически оценивает их работу за недостаточность объема товарооборота, неумение организовать торговлю на позициях, полное забвение нужд рядового состава, «торгашеский» подход к установлению цен и т.п.[101] На наш взгляд, он подменяет обязанности служб войскового тыла деятельностью военно-общественных организаций, работающих на театре военных действий впервые. Не учтена им и конъюнктура прифронтового рынка. Конечно, 950—1000 вагонов с грузами «экономок» не идут в сравнение с 1250 поездами провианта и фуража, отправленными действующей армии государством[102], и все же, на наш взгляд, это был полезный первый опыт социально-экономической поддержки офицерского состава непосредственно во фронтовых условиях.

Думается, Мотолянский не пришел бы к выводу о «забвении нужд рядового состава», учтя, например, что в «гвардейке» нижним чином было продано товаров на 114 855 руб. Правда, это в 40 раз меньше, чем для офицеров[103]. При этом надо иметь в виду, что нижние чины не испытывали нужды в приварке. Следовало бы учесть и некоторый опыт. «Жалованье» солдат в те годы составляло 22,5 копейки в месяц. Начальник этапного участка Маньчжурия — Пограничная подполковник Генерального штаба Жуков организовал для нижних чинов специальную лавку[104]. Основанием послужило почти не применяемое в войсках «Положение о солдатских лавках и буфетах в отдельных частях войск», объявленное приказом военного ведомства № 290 в 1899 году. Это была довольно смелая инициатива, так как лавки могли существовать лишь «с возвратом затраченных сумм из доходов по сим учреждениям».

Лавка быстро нашла признание. Цены на продукты питания, не входившие в солдатский паек, были ниже рыночных на 20—60 проц., бумага почтовая — на 50—60, свечи — на 40 проц. Выданные лавке в качестве аванса 1000 рублей были погашены в течение первого месяца. Таким образом, начинание «скромное по размерам, но симпатичное по целям», должно было получить развитие. Сами военные кооператоры признавали, что «за скорой ликвидацией большого развития дело не получило». Полезной инициативе суждено было вновь проявиться позднее.

А.Н. Куропаткин издал приказ № 559 в 1904 году об организации «вагонов-лавок» по одной на каждую дивизию. Они должны были доставлять из Харбина для офицеров и нижних чинов предметы первой необходимости, «отпуск которых от казны не положен»[105]. Обеспечить работу «вагонов-лавок» тыловые органы не смогли. Петербургское и московское офицерские экономические общества для этой цели запросили у штаба дополнительно по одному вагону в день. На докладе дежурного генерала по этому поводу новый командующий войсками Линевич наложил следующую резолюцию: «Очень радуюсь предложениям обществ идти навстречу нуждам солдата. Согласен назначить требуемое число вагонов… Оказать всевозможное содействие к удовлетворительной постановке дела, назначить в помощь требуемое число чинов, но за ответственностью общества. Запросить Одесское и Киевское общества»[106].

Испрашивая у военного министра 120 вагонов, Линевич предполагал их разделить: по 45 вагонов петербургскому и московскому обществам, 16 — киевскому и 14 — одесскому обществам. Однако проект остался на бумаге. Московское общество сумело отправить лишь несколько вагонов с товарами для солдатского обихода, так как вместо 30 вагонов на отделение им могли лишь «пообещать только 10 вагонов, а в действительности же назначалось меньше»[107].

Офицерские экономические общества в годы войны продолжали свои благотворительные акции. В Санкт-Петербурге активизировалось созданное при «гвардейке» «Товарищество взаимопомощи гвардии, армии и флота». Вначале оно насчитывало 641 члена[108], в 1904 году уже — 1830. Его главная задача — денежное воспомоществование семьям погибших (умерших) офицеров[109]. В годы войны выплата пособий составила значительные суммы: за 1903/04 операционный год — 33 000 руб., за 1904/05 год — 34 000 руб. и за период с 1 июля 1905 года по 1 января 1906 года — 21 000 руб.[110]

Офицерские экономические общества выполняли заказы для санитарных поездов «Красного креста». По просьбе ее величества императрицы Александры Федоровны «гвардейка» доставила на фронт шесть военно-санитарных поездов с товарами и медикаментами, причем со скидкой 5 проц. со своих прейскурантных цен[111]. Кроме того, этим и другими обществами выполнялись заказы для лазарета ее императорского величества.

Экономическое общество офицеров МВО выполняло заказы и для отправляющихся на фронт войсковых частей, для проезжавших через Москву офицеров и для Главного интендантского управления. Так, для раненых офицеров было поставлено 2000 теплых пальто на вате, 2000 пар сапог, 2000 фуражек и 12 000 комплектов белья[112]. Кроме этих заказов были и индивидуальные — генералов (Куропаткина, Гриппенберга, Линевича, Каульбарса, Батьянова и др.) и офицеров на сумму 300 тыс. рублей[113].

Экономические общества отправляли на фронт к Рождеству подарки от родных и близких офицерам, чиновникам и сестрам милосердия, а также благотворительные посылки нижним чинам. Только из столицы в ноябре 1904 года было отправлено «при печатном списке» 1900 посылок[114], 1013 посылок ушло из Москвы[115]. Посылки являлись не только материальной, но и моральной поддержкой воинов. В. Адамович так живописует их получение на фронте. «На биваке сегодня доставили подарки… Пришлось на каждый взвод по колбасе, по 2 фунта табаку, по 3 трубки, по 5 пачек конвертов и бумаги. По 2 кисета с мелочами и по одной паре сапог. Если бы видели эти добрые дарители, до чего это нужно и дорого»[116]. Солдатские посылки, как правило, распределялись ротными командирами, а офицерские обычно разыгрывались в лотерею.

Об оценке деятельности офицерских экономических обществ на театре военных действий самими их участниками мы сказали выше. Вывод один — они успешно выполнили свою общественную социально-экономическую миссию по защите офицерского корпуса от стихии частного рынка. В этом проявилась их созидательная роль.

В результате Русско-японской войны 1904—1905 гг. Россия понесла значительные территориальные и экономические потери. Война унесла почти 500 тысяч человек убитыми, ранеными и больными[117], до предела обострила политические, социально-экономические противоречия, ускорила русскую революцию. В России и за рубежом политики и экономисты анализировали положение в армии, особенно среди офицеров. Российский корреспондент газеты «Донской край» дал короткое изложение вышедшей в Париже книги G. Duruy «L‘oficier educateur». В статье «Новый путь современного офицера» (Генерального штаба подполковника М. Гелкина) он писал: «Угнетенный материальной нуждой, приведенный в состояние апатии безнадежной медленностью производства, ищущий в формальном отношении к своим обязанностям спасения от унылой монотонности службы… современный строевой офицер совершил поход в Маньчжурию. С тяжелым чувством, с поникшей головой и болью в сердце возвращались измученные бойцы в родные края»[118]. Таково было материальное, психологическое и физическое состояние большой массы офицеров. Его дополняли тревожные революционные события.

Не прошло и десяти лет со времени окончания войны с Японией, разразилась новая — Первая мировая война. Россия из всех воюющих стран, как известно, резко выделялась своей экономической отсталостью. Это не могло пагубно не влиять на снабжение армии и флота всем необходимым по интендантской части. Офицерский корпус испытывал серьезные материальные трудности. Военное и морское ведомства, Главное управление казачьих войск просили у правительства дополнительных ассигнований для улучшения социально-экономического положения офицерского состава. Например, морскому ведомству требовалось 130 млн руб. на пять лет, чтобы поправить положение на флоте. Однако оно этих денег не получило[119].

Казачий депутат Госдумы от Новочеркасска, подписывавшийся под своими аналитическими статьями «Думец», критиковал парламент «по поводу неприятия правительством надлежащих мер к оказанию продовольственной помощи в казачьих войсках». Он ставил состояние войскового капитала в прямую зависимость от положения с продовольствием. «Казак волей-неволей принужден жить в условиях капиталистического хозяйства, когда все необходимое надо купить за копейку, а копейку эту не откуда добыть. Теперь казаку снаряжаться за свой счет, значит, разорить кое-как налаженное хозяйство или же идти в кабалу к станичному обществу»[120]. Государственная дума при обсуждении бюджета на 1913 год приняла от имени думской комиссии по военным и морским делам предложение о предоставлении казакам права на получение в военное время за счет казны нового обмундирования и снаряжения взамен пришедшего в негодность. Однако это предложение было проведено в жизнь лишь отчасти. При выходе на службу казаку выдавалась «частичная денежная подмога на покупку коня и седла», но не более того.

Материальному положению офицеров перед Первой мировой войной дал оценку последний протопресвитер русской армии и флота Г. Шавельский. «Офицер был изгоем царской казны. Нельзя указать класса старой России, хуже обеспеченного, чем офицерство. Офицер получал нищенское содержание, не покрывавшее всех его неотложных расходов. И если у него не было собственных средств, то он, — в особенности, если был семейным, — влачил нищенское существование, не доедая, путаясь в долгах, отказывая себе в самом необходимом»[121].

Роль военно-экономических обществ в предвоенной обстановке возрастала. Однако они, хотя и были во всех военных округах, а также в морском ведомстве, в Войске Донском, в полицейских формированиях МВД, встретили начавшуюся мировую войну разобщенными. Предпринятые ими еще в 1909 г. попытки созвать объединительный съезд не достигли цели[122]. Не сумели они объединиться и с гражданскими потребительными кооперативами, хотя опыт такого «приближения» имел место[123].

Логично было бы ожидать, что с началом войны в прессе найдет отклик идея сближения кооперативов разных видов и ведомственной принадлежности, но факты говорят об обратном, о полной «нестыковке» офицерских экономических обществ с кооперативами штатского характера. Сильно сказывалось утвердившееся в обществе мнение, об офицерских обществах, в которых «…кооперативным духом… не пахнет, так как воля начальства в них играет большую роль, чем самодеятельность членов»[124].

И все же, как бы ни были разрозненны офицерские экономические общества и отдалены, в силу своей сословности, от общегражданских кооперативов, обслуживание потребителей — офицеров, с учетом опыта минувшей Русско-японской войны, продолжалось. Устав Гвардейского экономического общества был дополнен: «б) снабжать их [членов общества] всем необходимым с объявлением мобилизации войск гвардейского корпуса и в течение всего военного времени»[125]. В устав был внесен новый параграф: «Действия общества на случай мобилизации». Перед началом войны были приняты дополнительные документы: «Общий план действий Киевского офицерского экономического общества» и «Организация и план действий походного отделения Киевского офицерского экономического общества на театре военных действий»[126]. Эти и другие документы были составлены в соответствии с принятыми в 1912 году «Положением о полевом управлении войск» и «Положением о продовольственных магазинах военного времени»[127], которые в определенной мере (в организационном и предпринимательском плане) учитывались офицерскими экономическими обществами.

Масштабы Первой мировой войны, резко возросшая численность армии и флота, обострившееся экономическое положение потребовали изменения характера тылового обслуживания войск и значительного увеличения его объемов. Почти 10-миллионной армии требовалось колоссальное количество продовольствия. Годовой хлебный наряд возрос с 230 млн пудов в 1914—1915 гг. до 600 млн в 1916 году, что составляло 40—50 проц. всего продажного хлеба России[128], двухмесячная потребность зерна составляла 12 млн пудов, мяса — 6 млн, зернофуража — 20 млн, не считая сена[129]. Государство не в состоянии было удовлетворить такие запросы.

Вместе с тем обострилась проблема внепланового снабжения армии. Частные торговцы невероятно взвинтили цены на необходимые товары. Если, к примеру, ¼ фунта махорки стоила 9 коп., то вследствие перебоев в снабжении стала стоить 1 руб. 50 коп., т.е. более, чем в 16 раз, а фунт белого хлеба — 40 коп.[130]

В начале 1915 года стали рассеиваться иллюзии о скором конце войны. Армия нередко стала голодать. К тому же для солдат не хватало сапог, некоторые ходили в лаптях. Недоставало и обмундирования. В госпиталях раненым не хватало белья[131]. Пути сообщения были удручающими. О бедственном положении говорили и писали солдаты и офицеры. Не скрывали своего возмущения и царские генералы. Н.Н. Янушкевич в письме к военному министру В.А. Сухомлинову писал: «Много людей без сапог отмораживают ноги, без полушубков и телогреек начинают сильно простуживаться». А по поводу массовой сдачи солдат в плен он привел в этом письме солдатские разговоры, суть которых в следующем: «Чего нам дохнуть голодными и холодными, без сапог, артиллерия молчит. А нас бьют, как куропаток. У немцев лучше. Идем»[132].

Не менее тревожны свидетельства генерала А.А. Брусилова. В зиму 1914/15 гг. годов в Карпатах «армия оказалась голой, — писал он, — летняя одежда истрепалась, сапог нет, и войска, имея снег по колено и при довольно сильных морозах, еще не получили зимней одежды». Он считал «это преступлением со стороны интендантства фронта». По поводу же продовольственного снабжения отмечал: «Вместо трех фунтов хлеба начали давать два фунта… Затем пришлось ввести два постных дня, когда клали в котел вместо мяса рыбу, в большинстве случаев селедку; наконец, вместо гречневой каши пришлось зачастую давать чечевицу»[133]. Подобные примеры можно было бы приводить по всем фронтам.

На фронтах от казачьих войск находилось свыше 285 800 человек[134], только Донское войско выставило свыше 100 тыс.[135]. Они «оказывались в исключительно неблагоприятных условиях сравнительно с чинами прочих частей армии». «И часто казак оставался целыми месяцами без смены белья, в стужу без теплой одежды, в слякоть без сапог», — отмечала казачья пресса[136].

К началу 1917 года на Россию снова надвинулся голод. 27 октября 1916 года в «Особом совещании для объединения мероприятий по снабжению армии и флота и организации тыла» были рассмотрены конкретные предложения военного министра Д.С. Шуваева «относительно вывода части войск из Петрограда». Не вдаваясь во все подробности этих предложений, заметим, что совещание исходило из главного предположения — «снабжение столицы в течение зимних месяцев внушает самые серьезные опасения»[137]. Опасения подтвердились. До предела была урезана норма хлеба в столице, а Москва в первую неделю 1917 года получила только 81 вагон ржи, вместо 231, т.е. около 1/3 потребности[138]. В августе 1917 года в обеих столицах хлебный паек был уменьшен до 200 граммов. Временами в Петрограде оставался только десятидневный запас муки, трехдневный запас жиров, а мяса не было совсем[139].

Небывалый рост цен на продукты питания в корне подорвал не только бюджет младших офицеров, но и офицеров с достаточно высоким денежным содержанием. Это резко увеличило их приток в экономические общества. Кстати, эта тенденция наблюдалась повсеместно. Журнал «Петроградский кооператор» писал: «Всколыхнулись все слои городского населения, задетые в большей или меньшей степени дороговизной и недостатком продуктов, и устремились к кооперации». Многочисленная армия чиновников и служащих казенных учреждений «взяла линию на устройство закрытых кооперативов… Создалось четыре общества потребителей в недрах департаментов»[140].

В военно-потребительные общества чаще стали обращаться за помощью отдельные чиновники, ранее не желавшие быть пайщиками. Обращались и некоторые государственные органы в интересах своих служащих, в частности, Морское министерство обращалось в морское экономическое общество «Бережливость» с просьбой оказать помощь продовольствием[141].

В столице и в соседних гарнизонах создавались новые экономические общества. К числу их относится «Офицерское экономическое общество морской крепости Императора Петра Великого» (Ревель). Ее комендант 29 сентября 1916 года представил морскому министру проект устава крепостного общества. Министр адресовал его МВД, с припиской: «Не отказать в возможно скорейшем утверждении устава, так как по условиям переживаемого времени желательно скорейшее открытие действий общества».

В самой столице, несмотря на то, что давно и эффективно работало Гвардейское экономическое общество, в 1916 году для узкого круга офицерства возникло «Экономическое общество главных управлений военного министерства» (ГЛАВЭКОБ). Его членами могли быть «состоящие на службе и прежде служившие в главных управлениях Военного министерства и подведомственных ему управлениях, учреждениях и заведениях». Правда, не было отказа и другим. Общество поставило своей целью «доставку своим членам по возможно дешевой цене различных предметов потребления и домашнего обихода… и различными способами и средствами удовлетворять материальные и духовные нужды своих членов»[142]. В отличие от всех российских офицерских экономических обществ ГЛАВЭКОБ наряду с экономической разработало широкую социальную концепцию, нашедшую отражение в уставе. Но это отдельная — интересная и поучительная тема.

О деятельности этого общества известно мало. Оно не очень афишировало, в каких количествах и ассортименте, каким путем поставляло в свои магазины съестные припасы и товары первой необходимости. Ведь столичный гарнизон с самого начала войны голодал. Правление ГЛАВЭКОБа разместилось в доме № 8 по Морской улице, розничные магазины — на Вознесенском проспекте, 13, и на улице Фурштадтской, 3, магазин обуви — на Владимирском проспекте, 17, оптовый склад в Измайловском продовольственном магазине № 5 на Обводном канале. Все эти объекты в 1917 году еще функционировали[143].

Главную заботу с началом Первой мировой войны для всех военно-экономических обществ представляла проблема обеспечения офицеров, отправлявшихся на фронт, самыми необходимыми товарами сугубо военно-походного предназначения: полевой багаж самой новой системы, спальные мешки, чемоданы-кровати, кавалерийские вьюки, складные несессеры, кожаные подушки и наволочки, прорезиненные накидки, кожаные куртки и брюки на фланели, походные аптечки. Ассортимент съестных припасов пополнился рыбными и мясными консервами, сгущенными и сухими бульонами, молоком в порошке, походным шоколадом и какао и т. п. Но доставляемое на фронты количество этих товаров и съестных припасов не отвечало запросам офицерского корпуса. Все раскупались быстро. Становилось, очевидно, что созданные запасы не могут удовлетворить потребительского спроса, а производство их в масштабе государства не было налажено с расчетом на многократно возросшие потребности армии.

Офицеры регулярной армии получали от казны деньги и на них должны были приобретать все необходимое для себя самостоятельно. Но часто приобретать становилось негде и нечего. Особенно страдали иррегулярные войска. Экономическое общество офицеров Войска Донского, созданное в 1898 году[144], почти никак не проявившее себя в мирное время, осталось лишь на бумаге. Да оно и не было бы в состоянии справиться с неплановым снабжением такого огромного казачьего контингента.

Как и в период Русско-японской войны, наиболее активным и самым представительным на фронтах было Экономическое общество офицеров МВО. Несмотря на некоторое замешательство, вызванное перемещением своего правления в новое здание на Воздвиженке[145], оно организованно обслуживало офицеров, направляемых на фронт. В августе 1914 года в Брест-Литовске им был оборудован главный базовый склад, из которого стали поступать товары в военно-походные отделения по направлению: Ковель — Холм — Люблин и дальше. Второй вспомогательный склад был открыт на станции Лунинец.

На деятельность этого общества на фронтах указывают такие данные. К февралю 1915 года было открыто уже 12 военно-походных отделений, в расположение которых отправлено товаров на сумму 2 107 509 руб. К 1 мая 1915 году действовало 36 учреждений этого общества[146]. К концу 1916 года их насчитывалось уже 41: 14 — на Южном, 16 — на Западном, 11 — на Северном фронтах. Число членов общества в сравнении с 1913 годом удвоилось и достигло 11 000, а число годовых подписчиков увеличилось в 30 раз и достигло 16 326. При издержках снабжения войск по казенной линии все они были активными потребителями. Чистая прибыль Экономического общества офицеров МВО исчислялась в 1916 году рекордной для него суммой — 1 375 25 р. 81 к[147]. По этому показателю с московским обществом не могло равняться никакое другое.

Сегодня о деятельности этого общества встречаются документы в разных архивах, например, в делах Управления коменданта морской крепости Императора Петра Великого на Балтике за 1914 год. Не будем приводить военно-походный прейскурант общества, это заняло бы не одну страницу, лишь отметим: платье (шинели, полушубки, куртки, рубахи, полурейтузы), офицерские вещи, галантерейные товары, туалетные принадлежности, табак, более десятка наименований съестных припасов, около 20 названий консервов и т.п.[148]

В 1917 году, несмотря на революционные февральские события, общество еще какое-то время сохраняло свою численность с паевым капиталом в сумме 5 млн 365 тыс. руб. и годовым торговым оборотом в 32 млн. руб.[149]. Но эти впечатляющие цифры больше достигались уже по «инерции». Фактическое обслуживание офицеров на фронте «экономками» желало большего, а после Февральской революции стало заметно сокращаться.

Сугубо кастовые офицерские экономические общества под натиском солдатских масс и в результате разлада в самой офицерской среде начали сходить с общественной сцены. Сначала по понятным политическим причинам, на фронте, а затем и в тылу. Вот один штрих. 25 марта 1917 г. в газете «Русский инвалид» появилось объявление следующего содержания:

«От экономического общества офицеров Гвардейского корпуса.

Все находящиеся в настоящее время в Петрограде и его окрестностях пайщики приглашаются прибыть в субботу 25-го сего марта в 8½ часов вечера в Собрание Армии и Флота (Литейный проспект, дом № 20). Для входа в собрание необходимо представить либо паевые карточки, либо расчетные книжки совместно с удостоверением личности (удостоверение от начальства, паспорт и т.п.). Имеющих устав общества, просят захватить таковой с собой»[150].

Обращают на себя внимание три момента: 1. Экстренность сбора пайщиков. Утром объявление — вечером собрание. 2. Прежде при проведении собраний не требовались документы, удостоверяющие личность (возможно, теперь надо было окончательно рассчитаться с членами). 3. Никогда ранее не требовалось «захватить с собой устав». Похоже, решено было собрать выданные каждому члену экземпляры, поскольку они проливали свет на сословный характер обществ, начиная с 1891 года.

Через месяц — еще один красноречивый документ — письмо от 22 апреля 1917 года за № 3085 к городскому Кредитному обществу Петрограда[151]:

«Правление Гвардейского экономического общества настоящим поручило члену Правления полковнику Льву Федоровичу Рейнгарду принять копии залоговых свидетельств на принадлежащее Гвардейскому экономическому обществу недвижимое имущество по Б. Конюшенной ул., Волынкину пер. и набережной реки Мойки № 21/23/34.36».

Таким образом, дело шло к закату. Ситуацию тех дней «Бюллетень ВВКУ» отразил следующим образом: «При первых раскатах революционного гнева солдат куда-то уплыли капиталы, скрылись богатейшие склады товаров, исчезли архив и ценные бумаги, а сама «гвардейка» свернулась в Экономическое общество высших учреждений военного ведомства, под вывеской ГЛАВЭКОБ»[152]. Здесь не все верно. «Гвардейка» не свернулась. Она просуществовала до октября 1918 года[153].

Масштабы войны и рост численности Вооруженных сил, достигших почти 17 млн человек, потребовали не только увеличения их планового снабжения, но и непланового торгового обслуживания на фронтах. Военное ведомство не организовало торговлю для нижних чинов, офицерские экономические общества не смогли выделять для них из своих фондов, как это случалось в Русско-японскую войну, продуты питания и предметы первой необходимости. Военно-походные отделения не обеспечивали в полной мере своих членов-пайщиков и годовых подписчиков. Но солдатская масса в не меньшей степени нуждалась в материальной поддержке. Военное ведомство вынуждено было обратиться за помощью к общественным организациям. Для организации солдатских лавок были привлечены сотрудники Московского Союза потребительных обществ, служившие в «Земгоре». К концу 1915 году только на Западном фронте функционировало 216 солдатских «землавок» со средним оборотом до 10 000 рублей в месяц на каждую лавку[154]. Инициативные представители казачества в Государственной думе 21 января 1916 г. создали Общеказачью организацию[155], перед которой была поставлена скромная задача: «Сбор и распределение пожертвований для нужд казачьих войск действующей армии»[156].

В заключением отметим, что современные, еще не сложившиеся рыночные отношения, в корне меняют подходы к неплановому снабжению личного состава Вооруженных сил, опыт предыдущих поколений может пригодиться.

___________________

Примечания