Аннотация. На материале корреспонденций «Нью-Йорк Таймс» о культурной жизни Парижа показан генезис антироссийской пропаганды во Франции в период Крымской (Восточной) войны 1853—1856 гг., реконструируются умонастроения парижан в зависимости от хода военных действий. Нейтральная позиция США во время конфликта позволяла американским журналистам критически оценивать развёрнутую информационную кампанию, неоднократно отмечая её ложь и лицемерие по отношению к России, а также игру на корыстолюбии французов. Основное место в статье занимает анализ приёмов воздействия на общественное мнение с помощью цензуры и информационных манипуляций, оказавшихся тогда весьма эффективными. Так, несмотря на спад русофобии, последовавший на фоне не вполне удачной для западных союзников затяжной войны и осознания невозможности нанести России «стратегическое поражение», парижской пропаганде тем не менее удалось подать немногочисленные военные успехи как великую победу над «северным колоссом».
Ключевые слова: Крымская война; французская пропаганда; русофобия; цензура; сатира; карикатура; газета «Нью-Йорк Таймс»; методы информационной войны; журнал «Шаривари».
Summary. On the material from New York Times reports on the cultural life of Paris, the genesis of anti-Russian propaganda in France during the Crimean (Eastern) War of 1853—1856 is shown, and the mood of the Parisians is reconstructed based on the course of military operations. The neutral position of the United States during the conflict allowed American journalists to critically evaluate the information campaign, repeatedly noting its lies and hypocrisy toward Russia, as well as playing on the self-interest of France. The main focus of the article is the analysis of methods of influencing public opinion through censorship and information manipulation, which have proved to be quite effective in the past. Thus, despite the decrease in Russophobia that followed the prolonged war that was not completely successful for the Western allies and the realization that it was impossible to inflict a «strategic defeat» on Russia, French propaganda still managed to portray the few military victories as a great triumph over the «northern giant».
Keywords: Crimean War; French propaganda; Russophobia; censorship; satire; caricature; The New York Times; methods of information warfare; Charivari magazine.
ИЗ ИСТОРИИ ИНФОРМАЦИОННОГО ПРОТИВОБОРСТВА
Цыкалов Дмитрий Евгеньевич — доцент кафедры гуманитарных наук Московского Международного университета, кандидат исторических наук
«НЕ ДЕЛАЕТ ЧЕСТИ НИ ФРАНЦУЗСКОМУ СЕРДЦУ, НИ ФРАНЦУЗСКОМУ ХАРАКТЕРУ»
Антирусская пропаганда в Париже периода Крымской войны в оценках американских журналистов
В ходе Крымской войны 1853—1856 гг., ставшей первым крупномасштабным военным противостоянием индустриальной эпохи1, большую роль приобрела информация. Уже действовали передовые системы логистики и связи: военные корреспонденты и фотографы находились на линии фронта, а электрический телеграф значительно ускорил передачу новостей2. Новые средства коммуникации позволяли оперативно доставлять сведения в печатные органы, делая их доступными практически всем слоям населения. Но главная роль в пропаганде по-прежнему оставалась за зрелищными искусствами: публичной сатирой и фольклором, воздействующими не на разум, а на эмоции обывателя. Об этом остались свидетельства современников, которые можно встретить, к примеру, в «Очерках по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия» российского историка Михаила Константиновича Лемке3 или в «Истории девятнадцатого века в карикатуре» американских писателей Артура Бартлетта Мориса и Фредерика Табера Купера4.
Несомненный интерес для исследователей информационных потоков и нарративов Крымской войны представляют корреспонденции парижских хроникёров газеты «Нью-Йорк Таймс» (в 1851—1857 гг. — «Нью-Йорк Дейли Таймс»), содержавшие обширный материал о французской пропаганде, ранее не замеченный историками. Газетчики регулярно по нескольку раз в неделю отправляли в Америку так называемую «Парижскую смесь» с последними городскими анекдотами, рассказами о праздниках и театральных премьерах, описаниями карикатур и фельетонов, появившихся в местной печати. Одним из таких корреспондентов был Фрэнк Бутт Гудрич — историк, журналист, драматург и переводчик, публиковавшийся под псевдонимом Дик Тинто5. В конце 1855 года его сменил французский актёр, драматург и романист Леон Бувале.
Тема парижской пропаганды времён Крымской войны была впервые затронута в работах Е.В. Тарле6, в частности, в его статье 1906 года с оценками книги-альбома французского живописца Густава Доре «История Святой Руси» (1854). Известный историк раскритиковал автора карикатур за намеренную ложь, показав связь между его рисунками и русофобской литературой вроде «России в 1839 году» Адольфа Кюстина. «История Святой Руси» неоднократно переиздавалась, а в 1917 году и при гитлеровском режиме её немецкий перевод активно использовался как элемент антироссийской пропаганды. В разгар «холодной войны» в 1971 году она была переведена на английский язык и издана в США с предисловием американского советолога Р. Пайпса7.
Психозы, фобии, истерия и параноидальные идеи, связанные с Россией и русскими, были характерны для французских СМИ и парижской культурной жизни на протяжении всей Восточной войны. Эти настроения подмечались корреспондентами «Нью-Йорк Таймс» в Париже и транслировались в США, занимавшими в то время в отношении России позицию дружественного нейтралитета8. Само издание считалось газетой «думающей публики» и в политических вопросах заявляло о своей независимости, однако по принципиальным проблемам поддерживала республиканцев. В этих кругах полагали невыгодным ослабление позиций России в Европе, поскольку оно усилило бы давление англичан и французов на Вашингтон. Американцы не без оснований считали Луи Наполеона III (а вовсе не Николая I) самым абсолютным деспотом Европы9.
Об авторитарном стиле правления французского императора свидетельствуют восстановление предварительной цензуры, ограничения в отношении прав оппозиции и прессы. Не поощрялась и политическая сатира, о чём говорилось в корреспонденции Дика Тинто от мая 1853 года. Близкая к Наполеону III газета иезуитов «Универ» (Univers), сообщал Тинто, требовала от министра полиции совсем запретить изрядно досаждавший ей сатирический журнал «Шаривари» («Charivari»). «Универ» сравнивал его редакторов с уличными клоунами, раскрашивающими до неузнаваемости свои лица и глотающими мечи только ради того, чтобы вызвать у публики жалкий смех10. Однако император не поддержал требований клерикалов, и только потому, что назойливое издание на своих страницах постоянно выступало с нападками на Николая I, а саму Россию считало «империей зла». Так совпали внешнеполитические интересы махрового реакционера и разнузданных либералов, разжигавших с использованием карикатур и фельетонов антироссийскую истерию.
Первое упоминание карикатуры на тему Восточного вопроса у Дика Тинто относится, скорее всего, к 8 сентября 1853 года11, когда он иллюстрировал текущие настроения рисунком из магазина эстампов. На нём были изображены стоящие на крыше парижской фондовой биржи у флюгера спиной друг к другу и смотревшие в подзорные трубы капиталист в цилиндре (его взор обращён на юго-восток) и женщина в пышном платье, сшитом из лоскутков с надписями «акция», «кредит» и «железная дорога», смотрящая на северо-запад. «Не видите ли Вы курьера из Санкт-Петербурга?», — спрашивает месье Процент у мадам Акции. «Я ничего не вижу, кроме пыли в зеленой траве», — отвечает мадам. И в свою очередь интересуется: «А вы что-нибудь видите в направлении Константинополя?». «Все, что я вижу, — это блики солнца на море», — отвечает месье (рис. 1).
Однако штиль на бирже был обманчив, конфликт постепенно переходил в «горячую» стадию. Первоначальные успехи Турции в начавшейся войне и поражение русской армии при Олтенице имели в Париже большой медийный успех. Фельетонист «Шаривари» стал издеваться над Николаем I, который якобы «сильно разгневался», узнав о наличии в турецкой армии венгерских, итальянских и польских мятежников12. А затем потребовал от султана исключительные права на назначение османских офицеров, собираясь отправить к ним генералитет из «трехсот идиотов». Получив отказ, он ужасно рассердился, заявив, что «этим гнусным поступком Турция достойно увенчала свои отвратительные действия». Царь, продолжает фельетонист, был уверен в победе, поэтому поражение от турок в битве при Олтенице весьма озадачило русского самодержца: надо же, у турок есть настоящие пушки с картечью, их кавалерия сидела не на тростях, зонтах и мётлах, как почему-то он думал, а на реальных лошадях13.
Сатира высмеивает лицемерие Николая I, который, якобы нарушая договоры сам, обвиняет Турцию в «нелояльности», иронизируя при этом над его мессианскими амбициями. Мнение же царя относительно условий договора 1829 года сатирик счёл несущественным. Тинто приводит фельетон как яркий пример предвзятости и отсутствия каких-либо «красных линий» в отношении России. Французская пресса, отмечает американец, открыто смеётся над персоной царя, издевается над его взглядами и привычками. Посол России выразил недовольство, но министр иностранных дел Эдуар Друэн де Люис не дал сатисфакции его ноте.
«Шаривари» представлял царя сумасшедшим и смешным, а русскую армию беспомощной. Но спустя всего две недели после выхода фельетона, а именно 30 ноября 1853 года, эскадра под командованием вице-адмирала П.С. Нахимова в Синопском сражении уничтожила турецкий флот, после чего Россия получила стратегическое преимущество над Османской империей в Чёрном море. Это поражение Турции лишь усилило антирусскую пропаганду, подогретую вступлением в войну Великобритании и Франции. В Париже герои антирусских карикатур обрели плоть и кровь в глазах горожан. Январские «Французские сплетни» сообщали читателям «Нью-Йорк Таймс», что в столице обстановка предельно накалена и истерична14. Директор театра «Гетё» был вынужден поднять зарплату актёрам второго плана, игравшим русских солдат в комедии Ф. Арно и Л. Жюдиси «Казаки». Действие пьесы происходило в 1814 году на территории оккупированного русскими войсками Эльзаса, и «казаки по имени Руское, Федерович и Манзарофф, “озабоченные” француженками диковатые детины, говорящие на языке чеф, чиф и чоф», скорее смешили, чем пугали15. Но французским «патриотам» этого было достаточно для того, чтобы после спектакля нападать с кулаками на актёров, одетых в казаков, принимая их за русских. Тинто иллюстрирует театральный анекдот описанием рисунка из «Шаривари». Занавес опустился, но вооружённые зонтиками зрители театра «Гетё» (в основном женщины) преследуют «московита». С криком «Ату, казака, долой его!» они пытаются поймать убегающего от них актёра в синем мундире. Бедняга вскакивает на подножку отъезжающей кареты и напрасно просит своих преследователей оставить его в покое, объясняя, что он вовсе «не русский генерал, а французский боец!!!» (рис. 2).
При этом далеко не все парижане разделяли шовинистические настроения толпы. Буржуазия колебалась, финансовые интересы элит противоречили военным амбициям, о чём свидетельствовал упомянутый Тинто рисунок из «Шаривари», на котором Юпитер пытается втянуть Марса в войну на Востоке. К недоумению главного небожителя бог войны, став капиталистом, сопротивляется, полагая, что из-за военных действий его акции упадут в цене.
Между тем в Париже ждали вестей из Вены о результатах русско-австрийских переговоров. Публика была полна дурных предчувствий, опасаясь, как писал Дик Тинто, что бедствия, которые начались на Востоке, распространятся на Западе «подобно утренней заре или пассату»16.
Две недели спустя после объявления французского ультиматума Петербургу о выводе войск из Дунайских княжеств и переговорах с Турцией в корреспонденции Дика Тинто анонсируется опера «Северная звезда» Джакомо Мейербера и Эжена Скриба в «Опере Комик»17. Цензура, давшая добро на постановку год назад, ещё до «Восточного кризиса», вдруг вспомнила, что действие происходит в России и что главные герои — Пётр Великий и императрица Екатерина, а посему вновь затребовала либретто, для того чтобы перечитать его в связи с настоящей антироссийской позицией французского правительства. Цензуре показалось несвоевременным, что «казаки изображены в благоприятном свете и что работа содержит в их честь несколько триумфальных маршей и од». Однако цензор не рискнул запретить «такую важную работу такого прославленного маэстро» и переложил решение проблемы на плечи министра государства Фоулда. Тот в свою очередь довёл вопрос до сведения императора.
Тинто, однако, не сомневался: решение Наполеона III будет утвердительным, и премьера состоится, но русофобская позиция французов останется прежней. Так, с целью «возрождения старых обид» правительство распорядилось подготовить пышную военную драму для цирка под названием «Московская кампания», где Россия представлялась врагом. В цирке Наполеона уже шло представление с «русским медведем», который после неудачной попытки закусить французским новобранцем пожирал казака. На представлении Тинто видел много солдат, одетых в парадную форму (глянцевые фуражки и белые перчатки). Они сидели в плотных шеренгах, аплодируя как клака подставных зрителей.
«Опера Мейербера оказалась скорее лирической драмой, чем комедией», — по горячим следам сообщал корреспондент «Нью-Йорк Таймс» после посещения премьеры «Северной звезды»18. Публика была великолепна, все места раскупили за два месяца до представления. Присутствовали их величества. Император лично утвердил «подозрительное» либретто. Россия в спектакле не вызывала враждебных чувств, напротив, русский триумф публика встречала шумными аплодисментами. А в месте, где Пётр подавил бунт, и заговорщики встали на колени, признав правоту царя, аплодировал сам Наполеон. Этот жест некоторые зрители расценили как знак, что от Николая I получен ответ и спор благоприятно улажен.
Однако через пару дней царь отверг ультиматум и объявил о разрыве дипломатических отношений с Англией и Францией. Антирусская пропаганда союзников вступила в новую усиленную стадию. В корреспонденции от 2 марта 1854 года Тинто отмечал, что русофобские пьесы наводнили Париж. Их производство контролировалось правительством, следившим за тем, чтобы заголовок соответствовал содержанию. По этой причине спектакль под названием Mesdames les cosaques («Казачки») власти переименовали в Mesdames les Pirates («Пиратки»), а карнавальная буффонада, которую репетировали под названием «Турки и казаки», была сыграна как Paillasses et Pierrettes («Паяц и Пьеретта»)19.
После заключения Великобританией и Францией военного союза с Турцией (12 марта 1854 г.) и объявления войны России (27 марта) журнал «Шаривари» разродился очередной антирусской сатирой, на которой священник вручал казакам знамя, сшитое для царя ткачами Лиона. Весь стяг занимает изображение сэра Робера Макера. Этот тип, созданный знаменитым французским актёром Ф. Леметром и запечатлённый в карикатурах О. Домье20, был хорошо известен парижанам как плут, бессовестный обманщик, наглый авантюрист и деляга, но русский священник с белой бородой до пояса на рисунке Шама называет его Святым Макарсковым (Macairskoff), покровителем России. Казаки же пали ниц, не смея даже поднять глаз на новый стяг21 (рис. 3). Тинто никак не комментировал данный рисунок, полагая, что его смысл и без того понятен читателю. Сегодня, однако, значение этой сатиры не столь очевидно и поэтому требует некоторых пояснений. Православный длиннобородый батюшка мог символизировать православную церковь — виновницу конфликта, по мнению французов. Знамя Робера Макера в его руках указывает на её мошеннический нрав. Павшие ниц перед старцем «казаки» — собственно есть подданные Николая I. В сатирах Шама и других карикатуристов той поры русские — дикие и доверчивые идиоты вроде гротескных казаков-свечкоедов Домье, часто изображавшиеся в рабских, коленопреклонённых положениях. Под «ткачами Лиона» автор мог подразумевать передовой отряд новых революционеров, способных смести «николаевский режим».
События 22 апреля 1854 года, когда англо-французская эскадра сожгла порт Одессы и пришвартованные торговые суда, но так и не сумела высадить свой десант и убралась восвояси, не нашли отражения на страницах «Шаривари». Вместо этого журнал продолжал высмеивать русскую армию. На рисунке Шама генерал Шильдер начал вращать стол, гадая об исходе грядущей битвы. Но стол вдруг встал и атаковал его с тыла22 (рис. 4). Военный инженер и любимец Николая I генерал К.А. Шильдер находился тогда в Дунайской армии князя М.Д. Горчакова. Сюжет карикатуры намекал на тяжёлое положение, в котором оказалась Российская империя, воевавшая одна против трёх держав.
Как правило, французская пропаганда преувеличивала победы «своих», а поражения, наоборот, преуменьшала или замалчивала. Путаницу привносили и сбои в работе почты и телеграфа. Карикатуры же с «казаками», украшавшие витрины книжных магазинов, и сатирические опусы «Шаривари» подпитывали «игру воображения». В качестве примера дикой фантасмагории Тинто приводит «Отчет Адмирала Нахимова о невероятной погоне за флотом союзников от Севастополя до набережной Парижа!», опубликованный «Шаривари». Якобы флотоводец, не найдя в Балтийском море флот союзников, решил поискать его в европейских водах и одним махом пересёк Дарданеллы, полностью истребив турецкие форты и солдат, которые напрасно пытались противостоять великому адмиралу с таким грозным именем! Достигнув Средиземного моря, он сжёг Тулузу и Марсель. Обогнув затем Пиренейский полуостров, уничтожил Брест, прочесал Ла-Манш и, наконец, войдя в устье Сены, достиг парижского моста Пон-Нёф. Там его взору предстало грозное войско из русалок, а с берега навстречу адмиралу отправилась плоскодонка с командой из 4 матросов и дамой под красным зонтиком. Решив, что это приближается флот союзников, Нахимов стремглав бежал обратно в Севастополь, где сочинял депешу императору и ждал дальнейших приказов23.
Всего в Париже летом 1854 года по подсчётам Тинто циркулировало почти 800 карикатур на Россию. Следует, однако, заметить, что в 1827 году, когда Россия и Франция были союзниками, помогая грекам освободиться из-под османского ига, карикатур на турок во французской столице, по данным журналиста, было ещё больше. Для того чтобы понять «механизмы, которые управляют национальными конфликтами», считал Тинто, надо изучать «внутренний быт народа во время великих войн», его умонастроения, а их как раз отражал «Шаривари». Ни один номер не обходился без карикатур на русскую тему, так велик был спрос на шутки по поводу казаков24. Пропаганда целенаправленно формировала образ врага. К июню рисунков накопилось уже на целые альбомы, а ведь война началась лишь чуть более двух месяцев назад. Вышла книга «Месье казаки» с сотней карикатур Шама и фельетонами о войне Таксиля Делорда, Клемана Каррагеля и Луи Юара, игравших ключевую роль в формировании антироссийского нарратива.
Поскольку союзники в кавказской кампании рассчитывали на помощь горцев, в Париже часто упоминалось имя имама Шамиля. В конце июня 1854 года даже состоялась премьера драмы «Шамиль», где песни горцев исполняло хоровое общество «Иль-де-Франс», а черкесские танцы — великолепный кордебалет. Все девять сцен спектакля представляли чудеса сценической архитектуры: потопы и землетрясения, 400 настоящих костюмов, а также доспехи и оружие, сделанные по образцам подлинных предметов из музея артиллерии25. Работа над пьесой была начата ещё до войны и поэтому, считал Тинто, «по счастью, лишена каких-либо намеков на происходящие события». Не менее смелой, по мнению американца, была опубликованная в «Шаривари» рецензия на спектакль, автор которой до того осмелел, что раскритиковал французов за двойные стандарты. Как приятно, писал рецензент, слышать о патриотизме, свободе и гражданской нации, а также знать, что они всё ещё существуют, и, если уж не в реальной жизни, то хотя бы на сцене. Мол, «Шамиль», несмотря на дикий вид, наверняка понравится парижанам, поскольку для них он не опасен, а конкурентам, напротив, доставляет массу проблем. Но, продолжает автор «Шаривари», «стоит Шамилю появиться в Венгрии, Италии или Польше и начать здесь борьбу за свою свободу, какие-нибудь биржевые спекулянты его выследили бы и с большим удовольствием повесили или расстреляли». Тинто, шутя, советовал автору быть осторожным с выводами, поскольку «бюро общественной безопасности» не дремлет26.
Из-за неудачных действий союзников на Балтике и в Добрудже августовский номер «Шаривари» был вынужден несколько сменить свой победоносный тон в текстах, иллюстрациях, комментариях и карикатурах27. Графические шутки журнала Тинто находил восхитительными, однако слишком далёкими от истины. «Вот поле, которое Шам и Вернье должны были бы возделывать с особым рвением, оппозиция уже созрела, но из-за цензуры об этом, конечно, не может быть и речи», — считал американский журналист. «Хотел бы я сделать французскую прессу на неделю свободной, чтобы видеть, в какую пучину насмешек погрузился бы этот великий военный поход на Восток. Не нужно сорока дней и сорока ночей, чтобы вызвать такое наводнение», — заключил корреспондент «Нью-Йорк Таймс».
10 августа Тинто сообщал, что месье Густав Доре опубликовал многостраничный альбом карикатур на русских «варваров» с пояснительным текстом под каждой гравюрой28. Спрос на подобное произведение был таков, что 10-тысячный тираж распродали за месяц. Глядя на рисунок, где русские дворяне играли в карты связками крепостных, бросая их в качестве фишек на игровой стол Европы (рис. 5), Дик Тинто задумался о моральных ценностях французов. «При слове “русский”, — замечал американец, — в Париже до войны представляли изысканного благородного либерального аристократа, обладающего хорошим вкусом покровителя искусств и разоблачительной литературы. Русские были лучшими клиентами парижских лавочников». Теперь же парижане с удовольствием издеваются над русской эмиграцией, которая уехала из Парижа и вынуждена была искать спасения в соседней Бельгии. Корыстолюбие и лицемерие, считал Тинто, «не делает чести ни французскому сердцу, ни французскому характеру».
В конце июня 1854 года начался отвод русских войск из Молдавии и Валахии, а в сентябре Дунайская армия отошла за Прут на российскую территорию. На карикатуре «Шаривари» бог реки Прут в виде сатира сидел на берегу и смеялся над тем, как русские, понуро опустив носы, брели по колено в воде через реку. Под рисунком шла подпись со словами сатира: «Что за веселая у людей жизнь? Когда же, наконец, им надоест ходить то туда, то сюда?»29 (рис. 6).
17 октября состоялась первая бомбардировка Севастополя, а спустя девять дней в сражении под Балаклавой войска союзников сорвали попытку русских войск деблокировать базу Черноморского флота. Пока французы ликовали, Тинто вновь поймал англо-французскую пропаганду на лжи. «Галерея “Шаривари”, — писал он, — пополнилась новым героем, его лицо опознается теперь столь же безошибочно, как лицо Луи Филиппа или Луи Наполеона. Это [русский император] Николай. На последней карикатуре “Шаривари” изобразил его сидящим на коленях»30. Терзаемый угрызениями совести царь бичует себя кнутом на фоне двух осаждённых крепостей: Севастополя и Бомарсунда. Невероятной длины кнут несколько раз обмотан вокруг его тела. Кающийся грешник сопровождает самобичевание плачем: «Ужасно! Я виноват во всем! И никогда еще слова раскаяния не произносились мной с таким рвением и верой» (рис. 7). Французы изображали самодержца довольно тучным человеком, в то время как английская газета «Тайм» утверждала, что у Николая бессонница, он потерял аппетит и худеет. «Очевидно, — иронизировал американец, — агенты с “Принтинг Хаус Сквера” осведомлены лучше парижан».
За океаном с тревогой следили за штурмом Севастополя. Взятие крепости союзниками, как считали американцы, затруднит поиск мира, а если начнётся война с США, то пламя охватит всю планету. Тем не менее в Нью-Йорке и Вашингтоне верили в силу русской армии. Ярким свидетельством прорусских симпатий является американская карикатура 1854 года под названием «У Индейки, Джона Буля и Месье Лягушатника дела из рук вон плохи». Эта гравюра позднее была воспроизведена Морисом и Купером в книге «История XIX века в карикатуре». С рисунка улыбается белобородый русский генерал Меншиков, издевательски спрашивая катящихся в пропасть с севастопольских скал союзников: «Как дела, господа? Очень рад вас видеть. Вы, должно быть, устали. Не зайдете ли ко мне?» Тяжелораненый Джон Буль лежит на спине и кричит: «Любые деньги, черт побери, только заберите меня отсюда!». «Сукин ты сын! — вопит Месье Лягушатник, сраженный наповал ядром российской пушки, он лежит рядом с Булем, — ну, как вам такое нравится? Проехать тысячу миль, потратить кучу денег, и все ради грабежа, а меня обвели вокруг пальца как простофилю! Воры и негодяи!!!»31 (рис. 8).
Если политическая атмосфера 1854 года, когда сильны были надежды на быструю победу, способствовала спросу на антироссийские карикатуры, то к 1855 году многочисленные потери союзников, рассказы о невыносимых страданиях солдат и военной безалаберности стали влиять на общественные настроения во Франции. Производство карикатур на темы Крымской войны в «Шаривари» заметно снизилось, упали в книжных магазинах и продажи таких альбомов32.
В ноябре 1854 — сентябре 1855 года парижские записки Тинто не выходили. Журналист провёл это время в Италии, вернувшись в Париж только осенью, когда исход войны был уже близок. 8 сентября 1855 года после очередной бомбардировки Севастополя французские войска захватили Малахов курган, и русские оставили южную часть города. Парижская публика праздновала победу. Однако на кавказском фронте русские войска уже взяли Ардаган и штурмовали Карс, поэтому исход войны пока не был решён. 27 сентября Тинто в своих «заметках» издевался над опубликованной газетой «Монитор» поэмой на 500 строк под названием «Таврида», которая торжественно провозглашала Севастополь «гробницей» Российской империи, превратившейся в «груды костей и развалин»33. По мнению журналиста, официоз скрывал реальность: французы разочаровались в войне. В доказательство он приводил очередной «Шаривари», где высмеивалась правительственная пропаганда. Дело в том, что с завидной периодичностью — примерно раз в три месяца — парижанам сообщалось о самоубийстве русского генерала Остен-Сакена34. Предлагая авторам ложных новостей быть смелее и проявлять оригинальность, журнал приводил собственные примеры, доводя до абсурда пропагандистские ляпы: «Вчера генерал Горчаков сложил погребальный костер на высоте Черная и сжег весь свой штаб» или «Царь прибыл в Симферополь вчера вечером и своими руками на развилке двух дорог живьем похоронил Липранди»35.
Однако спустя две недели корреспондент «Нью-Йорк таймс» сообщал об охватившем Францию буме, связанном с именем «Малахов», превратившимся в «идею фикс» после взятия Малахова кургана36. Так, в честь «Малахова» французы решили назвать новый пароход, «Малахов» стал любимым именем для лошадей, под таким названием вышла книга и был открыт магазин. «Малаховым» нарекли и новую модель тёплого пальто, которое рекламировали как непроницаемое. По сути, Тинто фиксировал начало мемориализации «победоносной войны». Истинного бессмертия, замечал он, теперь могут достичь только те лица или события, которые имеют «своё пальто». В Париже сейчас в ходу следующие модели: «Альма», «Меньшиков», «Честерфилд», «лорд Байрон», «Инкерман», «Пальмерстон» и «Альберт», и всё идёт к тому, предсказывал американский журналист, что зимнюю одежду назовут в честь ещё одного героя кампании генерала Пелисье.
Важно отметить, что результаты Крымской войны были по-разному восприняты её участниками. В России — как национальная трагедия, которая показала необходимость реформ и модернизации страны. В Великобритании и Франции, также не достигших поставленных целей, напротив, как успешная кампания, которая укрепила их позиции на мировой арене. В этом отношении показательны февральские заметки о настроениях французов накануне мирного конгресса от нового автора «Парижской смеси» «Нью-Йорк Таймс» Леона Бувале.
В его корреспонденции встречается упоминание «масленичных быков» (популярный у французов участник масленичных карнавальных гуляний). Но если два года назад цензура запретила наречь «жирного быка» русским именем (Меньшиков), то теперь устроители этого карнавала взяли «реванш» и по улицам Парижа триумфально прогнали «Севастополь», «Малахова», «Альму», «Инкермана» и «Бомарсунда» — животных, названных в честь военных побед союзников. Но одновременно с этим французы с нетерпением ждали возвращения русских семей из Брюсселя «лишний раз убеждая нас в отсутствии у парижан какой бы то ни было моральной твердости». «Мясники, торговцы и портные в экстазе, вибрация пробежала и по некоторым другим кварталам, воскрешая воспоминания о днях процветания и праздниках в честь Вакха. Если заключить мир не удастся, то эмиграции придется, к своему великому огорчению, отправиться на Север по железной дороге, расстроятся также хозяева отелей и торговцы, которые, надо сказать, в течение последних четырех недель не мечтают ни о чем, кроме рублей, и которые полны решимости заставить своих врагов, “казаков”, оплатить военные расходы» — писал Леон Бувале37.
Мечты французских буржуа сбылись. В марте 1856 года между Россией и другими великими державами был заключён мир. В Петербурге в качестве жеста доброй воли запретили выпуск очередного альбома карикатур на Англию и Францию Николая Степанова. Во Франции же по распоряжению Наполеона III были изъяты из книжных магазинов и уничтожены нераспроданные альбомы карикатур Доре.
Таким образом, парижские материалы «Нью-Йорк Таймс» указывают на центральную роль Наполеона III в антирусской пропаганде, умело дирижировавшего всем этим разношёрстным хором, какой из себя представляло тогда французское общество. Император подчинил себе политику и культуру, установив цензуру и используя массовые развлечения для привлечения французов на свою сторону. При этом активно участвовали в пропаганде и деятели культуры из числа оппозиции. Такие известные художники, как Домье, Доре, Шам, Вернье, фактически визуализировали парижские антирусские мифы, ставшие в будущем образцом для западных русофобов. Художественная интеллигенция, как и «писательский цех», сочиняла небылицы о России, её царе, Церкви и армии, дегуманизировали русских, создавая негативный образ страны и народа. Россия изображалась варварской страной, об отсталости которой свидетельствовали крепостное право, абсолютизм и теократия.
Между тем «Нью-Йорк Таймс» отмечала отрицательное влияние русофобии на нравы французов, показавших себя корыстолюбивыми и ненадёжными партнёрами. Пик русофобии пришёлся на 1854 год. После того как война приняла затяжной характер, антирусские настроения пошли на убыль. Однако после падения Севастополя французов охватила эйфория, сопровождавшаяся мемориализацией военных побед посредством информационных вбросов и потребительских товаров с говорящими названиями.
Русофобия, однако, сыграла с французами злую шутку уже в ближайшей исторической перспективе, став причиной сближения России с Пруссией. Разрушив венскую систему безопасности в свою пользу, Наполеон III остался без противовеса с Востока и потерпел через 14 лет сокрушительное поражение от своего северного соседа, что заставило в конечном счёте французское общество переосмыслить своё отношение к России и русским.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Vaver Anthony T. The Crimean War in the French and British satirical press // Robert D. Farber University Archives and Special Collections. URL: https://www.brandeis.edu/library/archives/essays/special-collections/crimean-war.html.
2 Bass G. Why the Crimean War Matters // The New York Times. 2011. 8 July.
3 Лемке М.К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия. СПб.: Книгоиздательство М.В. Пирожкова, 1904.
4 Maurice A.B., Cooper F.T. The History of the Nineteenth Century in Caricature. New York: Dodd, Mead and Company, 1904.
5 «Художественный и литературный архив нью-йоркской богемы 19 века» сообщает, что Ф. Гудрич (1826—1894) родился в г. Хартфорд (штат Коннектикут). Мать — М.Б. Гудрич, отец — С.Г. Гудрич, популярный писатель и педагог, больше известный под псевдонимом Питер Парли. Окончив Гарвардский университет, Ф. Гудрич переехал в 1851 г. в Париж, куда его отец был назначен американским консулом. Во Франции и началась литературная карьера Гудрича-младшего, писавшего под псевдонимом Дик Тинто.
6 Тарле Е.В. Самодержавие Николая I и французское общественное мнение // Былое. 1906. № 10. С. 138—159.
7 Doré Gustave. The History of Holy Russia. Translated and with an introduction by Richard Pipes. Boston, 1971.
8 Пономарев В.Н. Крымская война и русско-американские отношения. М.: Институт Российской истории РАН, 1993. С. 21, 22.
9 The New York Times. 1854. 18 September.
10 Ibid. 1853. 10 June.
11 Ibid. 27 September.
12 Ibid. 10 December.
13 Les Scrupules de l’Empereur de Russie. 16 novembre 1853 // Messieurs les cosaques: relation charivarique, comique et surtout véridique des hauts faits des russes en Orient. Paris, 1854. P. 124—127.
14 The New York Times. 1854. 9 February.
15 Кабакова Г.И. Свечкоед: образ казака во французской культуре XIX века // Новое литературное обозрение. 1998. № 34. С. 55—77.
16 The New York Times. 1854. 14 February.
17 Ibid. 7 March.
18 Ibid. 17 March.
19 Ibid. 22 March.
20 Калитина Н.Н. Оноре Домье. М.: Искусство, 1955. С. 46.
21 The New York Times. 1854. 22 April.
22 Ibid. 18 May; Le General Schilder. 22 avril 1854 // Messieurs les cosaques… P. 304.
23 La flotte Russe a la recherche des escadres allies. 21 mai 1854 // Messieurs les cosaques… P. 350.
24 The New York Times. 1854. 3 July.
25 Ibid. 14 July.
26 Ален Плассар (Alain Plessis) в «The Rise and Fall of the Second Empire» (1985) отмечает, что доносы были инструментом подавления оппозиции.
27 The New York Times. 1854. 23 August.
28 Ibid. 26 August.
29 Ibid. 18 September.
30 Ibid. 20 November.
31 Maurice A.B., Cooper F.T. Op. cit. P. 136.
32 Kunzle D. Gustave Dore’s History of Holy Russia: Anti-Russian Propaganda from the Crimean War to the Cold War // Russian Review. 1983. Jul. Vol. 42. № 3. P. 271—299.
33 The New York Times. 1855. 16 October.
34 Генерал Д.Е. Остен-Сакен (1789—1881) был начальником Севастопольского гарнизона.
35 П.П. Липранди (1796—1864) — русский генерал, герой Крымской войны.
36 The New York Times. 1855. 27 October.
37 Ibid. 1856. 26 February; 4 March.