Аннотация. В статье на основе архивных документов освещаются вопросы посещаемости школьных учреждений, открытых немецкими оккупационными властями на территории Ленинградской области в период 1942—1943 гг.; указываются различные причины, по которым учащиеся пропускали учебные занятия, в числе которых были тяжёлые материально-бытовые условия (отсутствие продуктов питания, подходящей одежды и обуви, болезни), исполнение детьми и подростками трудовой повинности, их участие в партизанском движении. Раскрываются особенности учебно-воспитательного процесса, организованного в духе нацистской идеологии; цели и задачи германского командования при вовлечении в образовательный процесс детей младшего и старшего возрастов.
Ключевые слова: Великая Отечественная война; немецкая оккупация; школы на оккупированной территории; нацистская идеология; учебно-воспитательный процесс; трудовая повинность; немецкая комендатура; оккупационная администрация; нацистское образование; геноцид советского народа; партизанское движение; пионеры-герои.
Summary. The paper, which is based on archival documents, deals with the attendance of school institutions opened by the German occupation authorities in the Leningrad region in 1942—1943; it points out various reasons for the absence of students from school, including difficult material and living conditions (lack of food, proper clothing and footwear, illness), the performance of children and adolescents of labor conscription, their participation in the partisan movement. The peculiarities of the educational process organized in the spirit of Nazi ideology are revealed; the aims and objectives of the German command in involving younger and older children in the educational process.
Keywords: The Great Patriotic War; German occupation; schools in the occupied territories; Nazi ideology; educational process; conscription; German commandant’s office; occupation administration; Nazi education; genocide of the Soviet people; partisan movement; heroic pioneers.
БЕЗ СРОКА ДАВНОСТИ
ВЫЧЕРОВ Дмитрий Александрович — ассистент кафедры общественных наук Гуманитарного института Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого
«БОЖЕСТВЕННАЯ ЗАПОВЕДЬ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТОБЫ ПОВИНОВАТЬСЯ НЕМЦАМ…»
Посещаемость в школах на территории оккупированной Ленинградской области в 1942—1943 гг.
Изучением жизни советских граждан в условиях оккупации, в т.ч. политики нацистов в сфере образования, историки занялись после окончания Великой Отечественной войны. В советской историографии констатировалось, что подавляющее большинство жителей захваченных районов всеми силами старались помочь Красной армии и партизанам, вели собственную борьбу с врагом, и лишь некоторые лица сотрудничали с оккупантами. При этом жить людям приходилось в ужасных условиях, проводилось планомерное истребление местного населения, школы не работали, поскольку для славян была уготована другая роль. В постсоветское время появилось больше возможностей для изучения повседневной жизни людей на оккупированной территории, стали активно рассекречиваться архивные материалы (в т.ч. документы оккупационных администраций), участники и очевидцы событий без прежней опаски делились своими воспоминаниями, для отечественных исследователей стали доступны зарубежные архивы. Следствие этого — усиление внимания к данной тематике и появление ряда интересных работ, в т.ч. затрагивающих политику нацистов в отношении обучения и воспитания подрастающего поколения1.
Современные историки отмечают, что школьные программы, разработанные гитлеровцами, включали в себя многие компоненты дореволюционной российской школы, дополненные идейными установками нацистской идеологии. В частности, вводились занятия по Закону Божьему, труду (для мальчиков) и рукоделию (для девочек); из учебных программ изымалось всё, что было связано с коммунизмом и большевиками; во все дисциплины добавлялись элементы расовой теории, особое внимание уделялось поклонению и служению фюреру. Этого якобы должно было хватить ребёнку для будущей жизни в мире, где «неарийцы» находились на нижней ступени иерархии общества.
Несмотря на внушительный научный задел, следует отметить, что до сих пор существуют лакуны в исследуемой тематике. Прежде всего, неизученными остаются сюжеты, связанные с ситуацией на местах. Между тем в каждом регионе были свои особенности проводившейся образовательной политики. Перспективным является и изучение повседневных практик учащихся в условиях оккупации, их взаимодействия друг с другом, с учителями и руководством школ, с администрацией. Применительно к Северо-Западу России недостаточно полно освещён сам ход учебно-воспитательного процесса в условиях близости фронта и активности партизанского движения.
С первых месяцев войны на занятой войсками вермахта советской территории проводилась политика порабощения, местное население подлежало уничтожению даже при малейших признаках организованного сопротивления. После того как «блицкриг» потерял свой наступательный порыв, а линия фронта постепенно стабилизировалось, немцам пришлось корректировать свои планы в отношении оккупированных регионов. Там стали создаваться подчинявшиеся немецким комендатурам местные гражданские администрации, в ведении которых находились многие вопросы повседневной жизни, в т.ч. и реализация политики в сфере школьного образования.
Ещё довоенными планами нацистов предусматривалось оставить на оккупированных территориях лишь отдельные элементы начальной школы. В частности, в записке Г. Гиммлера «Некоторые соображения об обращении с местным населением восточных областей», датированной 25 мая 1940 года, говорилось: «Для ненемецкого населения восточных областей не должно быть высших школ. Для него достаточно наличия четырёхклассной народной школы. Целью обучения в этой народной школе должно быть только: простой счёт, самое большее до 500, умение расписаться, внушение, что божественная заповедь заключается в том, чтобы повиноваться немцам… Умение читать я считаю ненужным…»2.
В 1942 году были изданы «Учебные программы для начальных школ», согласно которым нагрузка для первого класса составляла 18 учебных часов в неделю, для второго класса — 24, для третьего — 28, для четвёртого — 36 часов3. С третьего класса начиналось изучение немецкого языка: на первом этапе занятий ребёнок должен был выучить алфавит, научиться читать, писать и переводить простые предложения, декламировать наизусть короткие стихотворения. По итогам полного учебного года он уже должен был уметь читать и писать длинные предложения, пересказывать прочитанное, знать наизусть стихотворения и небольшие отрывки прозы4. Весь образовательный процесс, таким образом, преследовал лишь одну явную цель: советские люди должны были стать беспрекословными исполнителями воли немецких хозяев и выполнять по их указаниям любую работу.
С конца 1941 года на Северо-Западе России, как и во многих других оккупированных областях СССР, стали открываться школы, в которых учебно-воспитательный процесс проходил в соответствии с идейными установками нацистов. В январе 1942 года этот процесс был временно заморожен, и лишь осенью немцы предприняли новую попытку в арийском духе «просветить» молодое население оккупированных районов. Практически занятия в начальных классах начались ближе к зиме. Так, во Введенской начальной школе (Гатчинский район Ленинградской обл.) учебный год продлился с 1 декабря 1942 по 31 мая 1943 года5. Учёба стала обязательной для детей в возрасте 8—12 лет. Отсутствовать на уроках можно было только по уважительной причине, наличие которой подтверждал в письменном заявлении местный староста. В школах Пскова, к примеру, за прогулы предусматривался штраф в размере 100 рублей6, в Локотском округе (включал 8 районов Орловской и Курской обл.) он мог доходить до 500 рублей, а в Белоруссии — до 1000 рублей7. Но показатели посещаемости в течение всего периода оккупации оставались на низком уровне.
Практическая необходимость заставила оккупационные власти более пристальное внимание уделить и детям более старшего возраста, которых первоначально не планировали вовлекать в образовательный процесс. Вот как объяснял такое решение главный квартирмейстер группы армий «Север» в своей записке, подготовленной 3 мая 1943 года: «Поскольку трудовая повинность начинается только с 14-летнего возраста, молодые люди в городах в возрасте от 12 до 14 лет практически предоставлены самим себе, бездельничают, спекулируют или убивают время другими способами. Такое состояние является совершенно недопустимым. Оно даёт возможность русским, избалованным очень дифференцированной советской школьной системой, говорить о разрушительной политике немцев в области культуры и способно создать прямую угрозу общественному порядку»8. Стоит добавить, что немецкое командование волновали не только вопросы детского бродяжничества и подростковой преступности, но и всё более широкое вовлечение юных жителей в партизанское движение, а также появившаяся после провала «блицкрига» необходимость завоевания симпатий местного населения в целях обеспечения военной и продовольственной безопасности собственных тылов.
Подростки помимо математики и немецкого языка изучали географию, естествознание, в сильно усечённом и германофильском виде — историю и литературу. К примеру, всячески подчёркивалась роль представителей немецких династий на российском императорском троне, германских военачальников, политиков, инженеров на русской службе. На регулярных политзанятиях подросткам втолковывалась нацистская расовая теория, преподносилась освободительная миссия германских войск при очищении России от коммунизма, создавался обожествлённый образ «великого фюрера». Посещение «средней школы» было необязательным, а в некоторых районах — платным. С 14 лет подростки уже подпадали под обязательную трудовую повинность. Лишь некоторым юношам и девушкам предоставлялось право поступить в профессиональные училища, которые готовили рабочих различных специальностей.
В архивах Санкт-Петербурга сохранилась делопроизводственная документация оккупационной администрации и руководства школ, открытых на захваченной территории Ленинградской области. В этих донесениях, служебных записках и отчётах упоминалось о прогулах учеников, их низкой мотивации учиться. Анализ материалов показал, что дети и подростки не посещали школу по разным причинам. Лишь в одной из служебных записок шла речь о том, что в школу была вызвана «мамаша» ученицы, которая «систематически не посещала учёбу безо всякой причины»9.
Одной из главных причин пропуска занятий были тяжёлые материально-бытовые условия, что являлось следствием официальной нацистской политики в отношении советских граждан. По замыслу руководства Третьего рейха планировалось сократить численность славянского населения. Помимо карательных акций, проводившихся регулярно по поводу (за помощь партизанам или совершение тяжкого преступления) и без повода (по прихоти отдельных солдат и командиров вермахта, СС, чиновников администрации), предполагалось, что на территориях не будут функционировать службы социального обеспечения, в том числе оказывающие медицинскую помощь населению, осуществляющие его снабжение продовольственными товарами и предметами первой необходимости. В итоге советские граждане находились на краю гибели: катастрофически не хватало продуктов питания, чистой воды, медикаментов, дров, одежды и обуви, предметов личной гигиены. Так, по распоряжению комендатуры детям ежедневно полагалось по хлебным карточкам всего 150 г хлеба или 120 г муки, а взрослым — 300 г хлеба или 240 г муки10. Не стоит забывать, что регулярно у местных жителей изымали на нужды рейха всё, что посчитают нужным. К примеру, в дер. Большое Стречно Залучского района Ленинградской обл. гитлеровцы систематически грабили жителей, «изо дня в день», «тащили всё, что им попадало под руки»: лампы, бритвы, одежду, продукты питания. В итоге «к весне, по выражению крестьян, у них из продовольствия не осталось и луковицы. Начался голод. Люди опухали и погибали. За время оккупации в деревне умерло от голода 45 человек»11. В дер. Березовец того же района из 30 человек умерли 15, жителей заставляли работать сутками, даже больных. У крестьян забирали коров и запасы продовольствия. Жителям приходилось есть мох, древесные опилки, прибавляя к этому небольшое количество муки12.
Те дети, которым удавалось выжить в столь ужасных условиях, могли часто пропускать занятия из-за отсутствия подходящей обуви и одежды (особенно в дождливые дни и с наступлением холодов), слабости, выполнения работы по дому. Так, из-за отсутствия зимней обуви один из учеников г. Красное Село Ленинградской обл. не ходил в школу почти всю зиму 1942 года13. Немало детей пропускали занятия по болезни. Учитывая, что получить квалифицированную медицинскую помощь было невозможно, ребёнок мог выпасть из учебно-воспитательного процесса на долгое время. Тут следует сказать, что на оккупированных территориях отсутствовала сеть больниц и поликлиник, лишь в крупных районных центрах были открыты несколько медицинских учреждений. Приём в них при этом был платный. Так, согласно приказу Волосовской районной комендатуры (Ленинградская обл.) за перевязку необходимо было заплатить 3 рубля, за выезд врача на дом — 10, медсестры — 3, приём родов на дому — 25 рублей14.
Старшие подростки пропускали занятия вследствие установленной немецкими властями трудовой повинности. Нередко их отправляли на подсобные работы, не требовавшие какой-либо квалификации: рытьё окопов и строительство оборонительных рубежей, уборка снега, лесоповал и др. Так, например, по приказу Волосовской районной комендатуры в январе 1942 года в одной из деревень согнали всех трудоспособных (с 15 лет) жителей, не занятых на сельхозработах, на лесозаготовки15.
Не стоит забывать и о практике насильственной отправки советских юношей и девушек в Германию для работы на немецких предприятиях, в шахтах и рудниках, в сельском хозяйстве и в качестве личной прислуги. Членам их семей предполагалось выплачивать пособие в размере 130 рублей в месяц, но только при соблюдении следующих условий: «определённое на работу в Германию лицо должно иметь законный или наследственный долг нести заботу о пропитании членов его семьи; если это лицо до отъезда в Германию действительно в значительной мере содействовало или поддерживало в пропитании членов его семьи; если оно до определения на работу в Германию жило среди членов его семьи»16. Согласно приказу Пушкинской районной комендатуры (Ленинградская обл.) из-за нехватки продовольствия предполагалось направить «больше людей на работу в Германию», «за каждого уезжающего остающиеся члены семьи получат 100 рублей и недостающее им продовольствие». В итоге было решено отправить «незамужних женщин в возрасте от 15 до 40 лет и не имеющих детей», а также всех беженцев в возрасте от 12 до 60 лет17.
Проводилась активная агитация, призванная мотивировать советских людей уезжать в рейх. Так, сохранилась листовка под названием «Труд и хлеб в Германии»: «Девушки и женщины до 60 лет, не имеющие определённого занятия, могут сейчас же получить в Германии работу в сельском хозяйстве. Там они получат питание, жилище и заработную плату»18. В другой листовке было подробно описано то, что получит «трудовой доброволец»: полное военное питание, в т.ч. папиросы; не облагаемое налогом жалованье по 375 рублей ежемесячно, которое спустя полгода составит уже 450 рублей, а по прошествии одного года, «если доброволец занимал места, требующие доверия и контроля, вырастет до 525 руб.»; возможность получить кусок земли, бесплатное жильё для работника, медицинскую помощь. Все желающие (мужчины в возрасте от 16 до 50 лет) могли подать заявление в Биржу труда, которая функционировала в Нарве, Кингисеппе, Волосово, Гатчине и ряде других населённых пунктов19.
Несмотря на подобные меры, советские граждане не желали работать на нужды рейха, всячески саботировали «поездку» в Германию, а некоторые уходили в леса к партизанам. Недобор нередко компенсировали тем, что отправляли на чужбину подростков. К примеру, в архивных папках сохранились трудовые книжки несовершеннолетних рабочих лагеря Хёмниц Алексея Кунина и Александры Гавриловой20. Оккупанты регулярно отчитывались перед вышестоящими инстанциями о всё новых партиях «переселенцев». Так, в отчёте от 12 мая 1942 года говорилось об отправке 420 женщин и детей21. Безусловно, в школе об отъезде ребёнка узнавали не сразу, поэтому какое-то время его могли записывать в прогульщики.
Ещё одной причиной, по которой некоторые ученики не посещали немецкие школы, было их участие в партизанском движении. С самого начала войны на захваченных территориях Советского Союза, в т.ч. на Северо-Западе страны, стали активно действовать «народные мстители», в числе которых было немало детей и подростков. Широко известны биографии пионеров-героев Шуры Чекалина, Марата Казея, Маши Пыренко, Миши Давыдова, Зины Портновой, Вали Котика и других. Для ленинградских детей примером для подражания стал герой-земляк Лёня Голиков22. В сохранившихся документах указано, что в составе партизанских отрядов, действовавших на оккупированной территории Ленинградской области, числились 2966 человек, среди которых 154 человека были детьми школьного возраста23. При этом стоит заметить, что в эту статистику не попали те несовершеннолетние, кто помогал партизанам, но не состоял в отряде. А ведь известны многие случаи, когда дети передавали «народным мстителям» сведения о численности гарнизонов, передвижениях немецких патрулей и воинских частей, настроениях среди местного населения, предупреждали о планировавшихся облавах, доставляли продукты питания, распространяли листовки и т.д.
Здесь стоит упомянуть и примеры активного сотрудничества несовершеннолетних советских граждан с оккупантами в составе добровольческих отрядов24. Например, Артемьев Александр, 1926 года рождения, уроженец Ленинграда, в 1937 году был осуждён на 5 месяцев тюремного заключения за воровство. В марте 1942 года «добровольно вступил в немецкую армию. Службу проходил в 653 восточном батальоне», принимал участие в боях против партизан. Чуть позже (в декабре 1942 г.) был осуждён судом 584-го армейского района на 5 лет тюремного заключения за воровство, а после побега и повторного задержания был осуждён на 2 года каторжных работ25. Эти данные подтверждают слова известного отечественного специалиста по коллаборационизму в годы Великой Отечественной войны Б.Н. Ковалёва. По его мнению, немцы обращали особое внимание на беспризорных и безнадзорных детей26. Стоит заметить, что среди них было много малолетних преступников.
Таким образом, в период оккупации немало школьников пропускали занятия по разным причинам. Анализ сохранившихся документов показал, что чаще всего ребёнок не ходил в школу из-за работ по дому, болезни, отсутствия одежды и обуви. Кто-то уходил в леса к партизанам, чтобы отомстить за смерть близких и разрушенную жизнь. Принимавшиеся оккупантами меры, которые включали в себя введение обязательного обучения в школах для детей 8—12 лет (в Красном Селе Красноселького района Ленинградской обл. — до 14 лет)27, ужесточение наказания за прогулы, активная пропаганда такого «образования», не принесли значимых результатов: новые немецкие школы воспринимались многими советскими жителями, в том числе детьми и подростками, как символ оккупационного режима.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Агеева В.А., Захарченко Т.К. Политика немецко-фашистских оккупантов в сфере образования на территориях Приазовья (1941—1943 гг.): постановка проблемы // Вестник Таганрогского института имени А.П. Чехова. 2008. № 2. С. 130—133; Асташкин Д.Ю. Ленинградские дети на оккупированной новгородской земле: мемуары Капы Захаровой // Учёные записки Новгородского государственного университета. 2022. № 4. С. 389—392; Доронина Н.В. Культурная политика в контексте нацистской пропаганды на оккупированных территориях Ставрополья и Кубани в 1942—1943 гг. // Манускрипт. 2018. С. 34—38; Красноженова Е.Е. Северо-Запад России в период немецко-фашистской оккупации (1941—1944 гг.) // Исторический курьер. 2020. № 3. С. 6—11; она же. «Детства больше не было»: детская повседневность в период оккупации Северо-Запада России (1941—1944 гг.) // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2021. № 4. С. 51—57; она же. Оккупанты и население Северо-Запада России в период Великой Отечественной войны // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2021. № 1. С. 16—23; она же. Преступления против детей и подростков в условиях оккупации: на материалах Ленинградской области (1941—1944 гг.) // Наука. Общество. Оборона. 2023. № 3; Кулаков И.А. Массовое убийство воспитанников Симферопольского дома-интерната в г. Ейск в 1942 году как факт геноцида советского народа // Там же. 2022. № 4; он же. Преступления оккупантов против детей и подростков на территории Московской области в 1941—1942 гг. // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2021. № 25. С. 238—254; Кринко Е.Ф. Советская школа в условиях нацистской оккупации (1941—1944 гг.) // Отечественная и зарубежная педагогика. 2015. № 2. С. 40—50; Кулинок С.В. Немецкие разведывательно-диверсионные школы и курсы на территории РСФСР в годы Великой Отечественной войны (по материалам национального архива Республики Беларусь) // Учёные записки Новгородского государственного университета. 2018. № 4. С. 1—4; Ломагин Н.А. Неизвестная блокада. СПб.: Нева, 2002; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. 960 с.; Никадимов Д.А. Организация работы школ на оккупированной территории юга России во время Великой Отечественной войны // Вестник Таганрогского института имени А.П. Чехова. 2017. № 1. С. 161—170; Осьмачко С.Г. Советский коллаборационизм (1941—1945 гг.): актуальность дефиниции и социокультурный дискурс // Верхневолжский филологический вестник // 2019. № 3. С. 230—241; Реброва В.И. Мир детской повседневности в условиях оккупации Северного Кавказа // Вестник Пермского университета. Серия: История. 2014. № 2. С. 80—89; Саенко А.С. Нацистская политика геноцида в оккупированном Донбассе (1941—1943 гг.) // Наука. Общество. Оборона. 2023. № 3; Фогель Е.А. Несовершеннолетние жертвы нацизма на оккупированных территориях // Вестник Таганрогского института управления и экономики. 2019. № 1. С. 111—115; Хазов В.К. Дети и оккупация: потенциал личного дневника как исторического источника (на примере дневника Люси Хордикайнен) // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2022. № 3. С. 48—53; Хубулова С.А. Трансформация «детского мира» в период оккупации части Северо-Осетинской АССР // Археология и этнография Кавказа. 2021. Т. 17. № 3. С. 622—637; Якутин А.В. Организация немецко-фашистскими властями работы учреждений народного образования на территории оккупированной Смоленской области в 1941—1943 гг. // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 4. С. 118—120 и др.
2 Военно-исторический журнал. 1960. № 1. С. 88, 89.
3 Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Ф. 9788. Оп. 1с. Д. 33. Л. 3 об.
4 Там же. Л. 4.
5 Там же. Ф. 3355. Оп. 16. Д. 31. Л. 25.
6 Кринко Е.Ф. Указ. соч. С. 41.
7 Обозный К.П. Народное образование, Псковская миссия и церковная школа в условиях немецкой оккупации северо-запада России // Вестник церковной истории. 2006. № 4. С. 177.
8 Цит. по: Хасс Г. Германская оккупационная политика в Ленинградской области // Вехи. 2006. № 3. С. 56, 57.
9 ЦГА СПб. Ф. 3355. Оп. 5. Д. 80. Л. 7.
10 Там же. Оп. 1. Д. 26а. Л. 5.
11 Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб). Ф. Р-116Л. Оп. 9. Д. 1192. Л. 2 об.
12 Там же. Л. 3.
13 ЦГА СПб. Ф. 3355. Оп. 5. Д. 80. Л. 8.
14 Там же. Оп. 1. Д. 26а. Л. 2.
15 Там же. Л. 34.
16 Там же. Д. 79. Л. 1об.
17 Там же. Д. 80. Л. 1.
18 Там же. Д. 79. Л. 13.
19 Там же. Д. 90. Л. 2.
20 Подробнее см.: там же. Оп. 14. Д. 3, 9, 12, 22, 34, 38, 43, 49, 52, 55; Вычеров Д.А. Трудовые книжки несовершеннолетних рабочих лагеря Хёмниц как исторический источник // Наука. Общество. Оборона. 2023. № 3.
21 ЦГА СПб. Ф. 9788с. Оп. 1с. Д. 7б. Л. 10.
22 Подробнее см.: Никитенко Н.В. Две фотографии, или правда и вымысел о Лёне Голикове // Псков. № 38. 2013. С. 89—100.
23 ЦГАИПД СПб. Ф. Р-116. Оп. 8. Д. 74. Л. 6.
24 См. подробнее: ЦГА СПб. Ф. 9788с. Оп. 2с. Д. 38, 40.
25 Там же. Л. 54—55.
26 Ковалёв Б.Н. Коллаборационизм в России в 1941—1945 гг.: типы и формы. Великий Новгород: НовГУ имени Ярослава Мудрого, 2009. С. 310.
27 ЦГА СПб. Ф. 3355. Оп. 5. Д. 170. Л. 23.
Исследование выполнено за счёт гранта Российского научного фонда № 22-28-20189 и гранта Санкт-Петербургского научного фонда в соответствии с соглашением от 15 апреля 2022 г. № 62/2022.