Аннотация. В статье анализируется деятельность офицеров русской армии в решении задач по изучению географических, экономических, этнографических и других особенностей отдалённых территорий Российской империи, оценивается вклад кадровых военных в освоение Сибири и Дальнего Востока. По мнению автора, российские военнослужащие приложили немало сил к исследованиям по географии, экономике, этнографии, статистике и другим аспектам жизни отдалённых регионов страны. В начале ХХ века их деятельность была востребована как для вооружённых сил, так и для гражданских ведомств. Изучение военными специалистами восточных территорий России продолжается и по сей день. Мирные и военные задачи продолжают решаться в тесной взаимосвязи.
Summary. The paper analyzes the part played by Russian Army officers in the studies of geographical, economic, ethnographic and other specifics of remote territories in the Russian Empire, assessing the contribution by the career military to the development of Siberia and the Far East. According to the author, Russian servicemen exerted a lot of efforts to explore the geography, economy, ethnography, statistics, and other aspects of life in the country’s remote regions. In the early 20th century their work was called for both in the armed forces and at civilian departments. The military specialists’ studies of Russia’s eastern territories are still in progress. Peaceful and military tasks continue to be tackled in close interrelation.
АРМИЯ И ОБЩЕСТВО
БРИНЮК Надежда Юрьевна — научный сотрудник Научно-исследовательского отдела (военной истории Северо-Западного региона РФ) Научно-исследовательского института (военной истории) Военной академии Генерального штаба ВС РФ, кандидат исторических наук
«ОТКРЫТЬ ГЛАЗА НАЧАЛЬСТВУ, ДОВЕРИВШЕМУ МНЕ ТЯЖЁЛОЕ ПОРУЧЕНИЕ…»
Офицеры русской армии в освоении Сибири и Дальнего Востока
Безопасность государства основывается на комплексе разнообразных факторов. Даже носящие исключительно мирный характер аспекты порой напрямую влияют на устойчивость политического строя и обороноспособность страны. Несомненно, по этой причине представители офицерского корпуса Российской империи с давних времён принимали активное участие в решении вопросов общегосударственного значения. Их деятельность носила не только военную, но и гражданскую, в т.ч. культурную направленность. Ценный вклад внесли русские офицеры в изучение и освоение Сибири и Дальнего Востока. Сегодня в связи с масштабными проектами правительства по развитию этих регионов опыт минувшего представляется особенно актуальным1.
Начало географических работ, имевших общегражданское значение и проводившихся русскими офицерами, трудно датировать. Широкие масштабы они начали приобретать в эпоху Петра Великого. В тот период были начаты систематические гидрографические и картографические исследования, предпринимались усилия для организации планомерной работы по топографической съёмке территории, началось централизованное издание карт. Наряду с военными деятелями к этим работам была привлечена созданная императором Академия наук. Россия в короткий срок заняла почётное место в ряду стран, передовых в картографическом отношении2.
Во второй половине XVIII века данные исследования были продолжены, и ведущую роль в них играли представители военного ведомства. Их деятельность определялась не только приказами Военной и Адмиралтейств-коллегий, но и поручениями Правительствующего сената. Офицеры учреждённого в царствование Екатерины II Генерального штаба, которые обладали знаниями и умениями в области топографии, «отвлекались» на работы по государственному межеванию. Военная коллегия пыталась бороться с переманиванием своих специалистов и «неоднократно просила межевую экспедицию Правительствующего Сената, чтобы отнюдь не брать из генерального штаба в землемеры, так как генерального штаба мало и он крайне надобен. Но ходатайства эти, по-видимому, имели мало значения, и выгоды службы нередко сманивали офицеров генерального штаба к переходу в межевщики…»3. В первой половине XIX века такая практика продолжалась. «Очень много офицеров» отвлекалось на топографические съёмки в военных поселениях, имевшие сельскохозяйственное значение: в 1817 году только из штаба 1-й армии 33 офицера4. В 1837—1838 гг. начальниками межевых съёмок по Министерству государственных имуществ были назначены 11 полковников Генерального штаба, а в период с 1834 по 1843 год — 175.
«Развитие промышленности и торговли, расширение сети путей сообщения, строительство новых каналов — всё это требовало производства больших съёмочных работ в России, к выполнению которых привлекались офицеры Квартирмейстерской части и Инженерного корпуса…»6. В 60-х годах XIX века при производстве межевых и геодезических работ во избежание повторения съёмок в одних и тех же местах разными ведомствами они велись чинами военно-топографического отдела Главного штаба. Для ознакомления чинов межевого ведомства с новыми способами производства межевой съёмки с помощью мензулы и кипрегеля назначались офицеры от Кавказского военно-топографического отдела, исполнявшие должности начальников отделений7.
Круг занятий, в которые были вовлечены офицеры Генерального штаба (в первой трети XIX в. — Квартирмейстерская часть, с 1865 г. — Главный штаб), отличался большим разнообразием. Так, капитан К.Р. Семякин, находясь в должности офицера для поручений по части Генерального штаба в распоряжении Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора, в 1833—1835 гг. занимался описанием островов, лежащих в устье р. Дуная, составлял проекты по перемещению пограничной стражи с Килийского на Сулинский рукав реки, по разработке соли в бессарабских озёрах, по улучшению почтового сообщения в Новороссийском крае и Бессарабской области, по размежеванию Одесского и Тираспольского уездов Херсонской губернии для составления Ананьевского уезда, по определению оброчных статей Бессарабской волости, по указанию источника по рыбному промыслу в реках Дунае и Днестре, в Чёрном море и озёрах островов Четали, Алети и Георгиевского8.
Начиная с середины XIX века Генеральным (Главным) штабом (ГШ) было предпринято масштабное военно-географическое описание России, которое по своему значению выходило за рамки поставленных задач и охватывало обширные площади почти всей европейской части страны. Исследования различных губерний империи включали: военно-топографические описания, разнообразные сведения о природных условиях, путях сообщения, числе жителей, размещении и движении населения, обычаях, состоянии сельского хозяйства, промыслов, ремёсел, промышленности и торговли (с перечнем фабрик, заводов, торговых заведений); характеристику уездных городов, описания духовных, учебных, благотворительных учреждений, исторических достопримечательностей. Офицеры ГШ проделали огромную работу, которую не могло осуществить в то время ни одно научное учреждение9. Их труд создавался «по материалам, собранным на местах — в губерниях и областях Российской империи, и оказал значительное влияние на отечественную науку»10.
С середины XIX века русские офицеры участвовали практически во всех экспедициях, проводившихся Императорским Русским географическим обществом, не только осуществляя при этом командование охранными командами, но и ведя научные изыскания. Чины Корпуса военных топографов производили маршрутные съёмки, астрономические и барометрические определения. В 1879 году по ходатайству Общества для содействия русской промышленности и торговле из чинов Западно-Сибирского топографического отдела Главного штаба была составлена экспедиция для производства астрономических определений и рекогносцировки в северной части Тобольской губернии. Были произведены топографические съёмки обширных пространств Семипалатинской и Акмолинской областей, исследование водораздела рек Оби и Енисея, «неоднократно оказано содействие разным учреждениям и ученым обществам в предпринимаемых ими с научною целью трудах»11. Это лишь ничтожная часть тех изысканий, которые проводили на территории Российской империи офицеры русской армии.
В России возникло военное востоковедение, в первой половине XIX века имевшее прикладное, научно-практическое значение, а к началу XX века ставшее самостоятельной отраслью знаний, которая заняла достойное место в русском научном востоковедении в целом. Русские военные востоковеды внесли исключительный вклад в изучение восточных окраин России, сопредельных азиатских стран и территорий — Турции, Персии, Афганистана, Индии, Китая, Монголии, Кореи, Японии12.
Всероссийскую и даже всемирную известность приобрели географические исследования Н.М. Пржевальского, М.И. Венюкова, М.В. Певцова, В.И. Роборовского, П.К. Козлова, А.И. Макшеева, М.П. Вронченко, В.К. Арсеньева и других военных специалистов. Их заслуги были высоко оценены Императорской Академией наук и Императорским Русским географическим обществом, иностранными научными учреждениями и обществами, а научное наследие включало тысячи работ по географии и статистике, общей и военной истории, этнографии, демографии, лингвистике, археологии и истории материальной культуры стран и народов Востока13. Большой вклад в изучение акваторий внесли морские офицеры Ф.П. Литке, Ф.И. Соймонов, Ф.П. Врангель, Н.А. Ивашинцов и другие русские моряки.
Долгосрочная геополитическая стратегия, включавшая решение аграрного вопроса и проблем развития страны, стала импульсом для государственной политики, направленной на поддержку переселенческого движения русского крестьянства в Сибирь, Степной край, на Дальний Восток. В составе Министерства внутренних дел 2(14) декабря 1896 года было учреждено Переселенческое управление, в обязанности которого входило предварительное изучение районов, предназначенных для массового переселения, руководство ходом переселения, устройством людей и т.д. Аграрная реформа П.А. Столыпина придала процессу широкий размах, системную организацию, государственное регулирование. Император Николай II писал о целях реформы: «Прочное землеустройство крестьян внутри России и такое же устройство переселенцев в Сибири — вот два краеугольных вопроса, над которыми правительство должно неустанно работать»14. О необходимости развития Дальнего Востока и вместе с тем обеспечения безопасности государства в этом регионе говорил бывший военный министр Российской империи Д.А. Милютин15. 6(19) марта 1905 года Переселенческое управление было передано Главному управлению землеустройства и земледелия (ГУЗиЗ)16.
К работе Переселенческого управления активно привлекались чины Военного министерства. Отношения между двумя ведомствами не всегда были простыми. Порой военное командование препятствовало проведению в жизнь некоторых проектов управления. Так, в 1907 году заведующий переселенческим делом в Семиреченской области князь Б.А. Васильчиков жаловался, что местные «администраторы смотрят на все вообще местные дела с туземных точек зрения, нередко совершенно лишенных государственного начала и проникнутых узкими, чисто местными интересами иногда даже не отдельных классов туземного населения, а отдельных лиц»17 и препятствуют переселенческой политике.
Генерал-губернатор Туркестана, командующий войсками Туркестанского военного округа генерал от инфантерии Н.И. Гродеков, напротив, обвинял краевые переселенческие организации в том, что они «стараются теми или другими приемами выдворять киргиз с искусственно орошенных ими, давно насиженных мест»18; отбирают наследственные земли, которые не подлежат изъятию, а также земли с зимовыми стойбищами. Недовольство киргизов этими мерами, по словам Н.И. Гродекова, оказалось столь явным, что исполняющий должность генерал-губернатора Семиреченской области генерал-лейтенант Е.И. Мациевский признал необходимым приостановить переселение на территорию области. Генерал-губернатор Туркестана писал: «Единственным надежным средством для правильной постановки колонизационного дела в крае <…> является создание искусственного орошения на тех землях, которые действительно являются излишними для кочевников, только этим приемом и может быть создан в крае серьезный колонизационный земельный фонд, а не отбиранием, хотя бы и за вознаграждение, от кочевников тех земель, которые их трудами приведены в пригодное для земледелия состояние и которые для них так же необходимы, как и для пришлых переселенцев»19.
Таким образом, Н.И. Гродеков оказался защитником интересов коренного населения. Он предлагал Переселенческому управлению заняться сперва исследованием водных запасов как в Семиреченской, так и в других областях края, затем — сооружением оросительной системы, которая помогла бы устройству новых переселенцев, и лишь за тем — разделением земель на переселенческие участки и открытием Туркестана для переселенцев. «При таком способе устройства в крае переселенцев, я считаю, что колонизационное дело в крае может дать весьма серьезные результаты, и не одна сотня тысяч нуждающихся в земле переселенцев найдет себе в Туркестане обеспеченное существование», — указывал он20.
Военный министр генерал-лейтенант А.Ф. Редигер поддержал Н.И. Гродекова21. Он также был обеспокоен возможностью «не только волнений, но открытых возмущений, как среди обездоливаемых, доселе всегда лояльных киргиз, так и среди пришлых самовольно переселенцев, ожидающих своего земельного устройства»22. А.Ф. Редигер вошёл в сношения с председателем Совета министров П.А. Столыпиным с целью внести обсуждавшийся вопрос в повестку дня (представление военного министра от 25 февраля 1908 г. за № 15953)23. Совет министров одобрил доклад А.Ф. Редигера о желательном направлении переселенческого дела в Туркестанском крае24.
Однако в основном военные были нацелены на сотрудничество с Переселенческим управлением посредством своих отделов, штабов, действующих и отставных офицеров. Так, в 1909 году в Восточную Сибирь была направлена экспедиция для проработки ряда вопросов по отводу промысловых участков, устройству хуторов, тарифов на хлеб и рыбу, организации заграничного экспорта леса и т.п. Начальником экспедиции был назначен томский губернатор Н.Л. Гондатти, управляющим делами экспедиции — представитель ведомства землеустройства и земледелия В.Ф. Романов. По воспоминаниям последнего, помимо представителей гражданских ведомств и учёных к экспедиции «была прикомандирована партия военных геодезистов и топографов»25. При исследовании Приамурья в её составе с разрешения иркутского генерал-губернатора, командующего войсками Иркутского военного округа генерала от инфантерии А.Н. Селиванова работала партия офицеров «местных стрелковых полков». «Вполне интеллигентные, добросовестные и выносливые, они с опасностью для жизни совершили трудный переход через Становой Хребет, привезя нам уже к зиме, которая застала их в тайге и без провианта (пробавлялись охотой), ценные географические описания и схематические карты, заставившие наших ученых признать ошибочность некоторых мест на прежней карте указанного района. <…> Опять хочется мне сказать, — писал В.Ф. Романов, — как досадно сознавать, что наше общество знало нашу офицерскую среду, главным образом, по рассказу Куприна “Поединок” и т.п., а ничего не слышало о культурной ее работе»26.
Все полезные работы экспедиции, по свидетельству В.Ф. Романова, в новых районах сопровождались производством военно-топографических съёмок. Офицеры относились к работе «в высшей степени добросовестно и с интересом». Помимо результатов съёмки топографической партией был представлен систематизированный список всех имевшихся в крае астрономических пунктов. «О работе моей с офицерами военно-топографического корпуса я всегда вспоминаю с чувством живой благодарности и искренней теплоты», — заключал свой рассказ об этой стороне деятельности экспедиции В.Ф. Романов27.
Офицеры осуществляли и одиночные экспедиции, призванные описать малоизученные районы, определить приоритеты развития окраинных регионов. Их исследования имели хозяйственное и этнографическое направление, вносили ценный вклад в научно-практическое обоснование переселенческого дела. Ряд работ военных исследователей получили печатное воплощение как отдельными изданиями, так и на страницах журналов. Однако многие из них остались неопубликованными. Некоторые сохранились в отечественных архивах: например, в фондах Российского государственного исторического архива можно ознакомиться с отчётами офицеров-путешественников. Эти записки содержат живое повествование, включающее в себя путевые рассказы, описания географического и этнографического характера, анализ хозяйственной жизни территорий. Они интересны и полны весьма неожиданных подробностей о жизни самых отдалённых районов России в начале XX века. Среди них — отчёты об исследованиях территорий Приамурского края, проведённых в 1906—1907 гг.
По р. Бурее от верховьев притока р. Зеи — р. Томь (Томской Рассошины) через Чекундинский склад (село Чекунда) и Буреинский хребет до г. Хабаровска был пройден путь капитаном Хабаровского резервного батальона, офицером-топографом Константином Анисимовичем Вельможным с восемью нижними чинами. Целями поездки по р. Бурее были исследования и производство маршрутных съёмок28 для составления одной общей сплошной карты р. Буреи, необходимой ввиду установленного к тому времени пароходного сообщения между Чекундинским складом и Благовещенском. Кроме того, «исследованием реки и ее прибрежной полосы имелось в виду выяснить пригодность Буреи для судоходства, прилегающие же земли — для земледелия и колонизации»29.
На протяжении дальнейшего отрезка пути К.А. Вельможного, пролегавшего по совершенно не изученной местности Буреинского хребта, предусматривалось, кроме «изыскания мест более или менее пригодных для культуры», определить, «насколько данный путь пригоден и вообще пригоден ли для проведения ветви проектируемой Амурской железной дороги от устья р. Селемджи через р. Томскую Рассошину до г. Хабаровска»30.
К.А. Вельможный подробно описал в отчёте обстоятельства своего девятисуточного путешествия на среднего типа деревянном заднеколёсном пароходе «Байкал» по р. Амур от Благовещенска к Чекундинскому складу. Отчёт полон рассказами автора о реке Бурее, её берегах, перекатах, населении, его занятиях и нравах. В частности, о том, что среди староверов, живших зажиточно благодаря земледелию, рыболовству и охоте, распространяется водка и табак, особенно среди молодёжи, которая, хотя и тайно, усердно отдаёт им дань: «Вероятно, этому нововведению они много обязаны пришельцам малороссам, поселившимся среди них в некоторых деревнях…»31. За время плавания пароход трижды оказывался на мели, при этом одна посадка на мель продолжалась ровно 24 часа32.
От Чекундинского склада путешественники отправились до р. Томской Рассошины, дальше — до р. Тырмы, затем через Буреинский хребет до р. Урми. Путь сопровождался серьёзными испытаниями: продовольствие закончилось, и питались они горькой рисовой кашей и чаем, пока не кончилась рисовая крупа; путешественники до крови и опухолей были изъедены мошкой, их проводники уехали вперед и пропали. Впрочем, по свидетельству К.А. Вельможного, не раз бывавшего в географических экспедициях, русских нижних чинов трудности не пугали, и они «хохотали и весело разговаривали между собой», «провизию, взятую в тайгу по расчету на каждого человека и на известное число дней, солдаты съедали на шесть—семь дней раньше положенного и совершенно не думали о том, что в тайге достать съестного негде и что им же придется голодать»33.
Экспедиция длилась с мая по октябрь. Относительно строительства железнодорожного пути от Чекундинского склада до Хабаровска К.А. Вельможный высказался, что полученные им результаты и наблюдения над местностью привели его к убеждению: «по описанному и снятому району не может представиться больших затруднений»34.
Он обращал внимание командования на то, что «железнодорожный путь, пройдя по долинам рек Тырмы и Урми, богатых плодородными местами, на которых вполне возможно развитие сельскохозяйственной культуры и колонизации, а быть может, и горной промышленности, вызовет к жизни весь этот край, пока еще глухой и пустынный и не имеющий возможности пробудиться от векового сна без толчка извне»35.
В 1907 году в низовья реки Амура отправился отставной войсковой старшина Куртуков (инициалы не установлены). Целями поездки были: первое — выяснить пригодность земель к заселению крестьянским сельскохозяйственным населением; второе — определить регион, который возможно предоставить населению без нарушения интересов казны как хозяина оброчных статей36.
Автор описывал хозяйственное использование низовий Амура: «Все берега реки находятся в чьем-либо пользовании. Меньшая часть приходится на долю казны, которая владеет только узловыми пунктами, самыми выгодными в смысле доходности. Затем следуют русские насельники, и самыми главными хозяевами вод Амура являются аборигены страны — гиляки»37.
Жизнь местного населения зижделась на рыболовстве и консервировании рыбы. Куртуков критиковал практику сдачи казённых земель в годичную аренду, что лишало местных предпринимателей уверенности в будущем и стимулировало мошенничество. Он писал о найме корейцев, выдававшихся за русских подданных Южно-Уссурийского края, т.к. держать иностранных рабочих арендаторам было запрещено; о праве японцев покупать с торгов рыбалки и засольни и привлечении ими японских рабочих на свои предприятия. Описывал он и «особый промысел», который заключался в том, что русские подданные-евреи покупали на торгах участки и сдавали их за большие деньги японским предпринимателям. Арендаторы считали себя вправе требовать от живших рядом с засольнями гиляков обязательной сдачи улова по произвольно устанавливавшейся малой цене, с тем чтобы продать его японцам вдвое дороже.
«Не могу не высказать своего удивления тому обстоятельству, — писал Куртуков, — что Россия со своими рыбными богатствами являлась самым усердным поставщиком японского интендантства незадолго перед объявлением войны»38. Посещая низовья Амура в 1907 году, он нашёл остатки казённого японского консервного завода, изготавливавшего военные консервы «в значительном числе под руководством, по слухам, японского офицера или чиновника. Да и наши арендаторы даже во время войны сдавали рыбу японским судам»39.
Государственный контроль за рыболовством войсковой старшина назвал «фактически недействительным», так как надзорные органы с трудом предъявляли законные требования мелким рыбопромышленникам, в отношении же крупных не были в состоянии настаивать даже на исполнении постановлений и положений. «Что доступно богатому предпринимателю, — указывал Куртуков, — то не дозволяется бедному рыбаку. <…> Меня завалили заявлениями на тему, что живется хорошо только некоторым по преимуществу богатым»40. Он писал, что наблюдения свои изложил исключительно с целью «открыть глаза начальству, доверившему мне тяжелое поручение». «Не соглядатаем я послан, да и не в смысле доноса пишу о всем виденном. Нет. Я просто исполняю поручение: изложить так, как найду, нарисовать истинную картину современного положения вещей»41. Автор отчёта считал, что такая ситуация делала невозможным посылать в район переселенцев, «не оградив их предварительно от различных непредвиденностей»42. Поэтому стремился ввести начальство в курс дела.
По мнению автора отчёта, необходимо было прекратить выдачу билетов на временное пользование землей, посредством которых в гиляцких селениях водворялись лица, не имевшие на то согласия общества. «Гиляки же претендуют, что такие непрошенные переселенцы обкашивают их стойбища, обрубают ближайшие леса и вообще стесняют коренных хозяев»43. Таким образом, вновь русский офицер озаботился соблюдением интересов коренного населения.
Исследовав низовья Амура, Куртуков сделал вывод, что до тех пор, пока на реке «будут существовать выгодные промыслы, трудно рассчитывать на широкое распространение сельскохозяйственной культуры», и даже направление туда массы «испытанных хлеборобов» не привело бы к созданию там «цветущих хлебных плантаций»44. Поэтому он рекомендовал отправлять на Амур тех, кто на родине жил отхожими промыслами. «Народ этот и развитей, — указывал войсковой старшина, — что важно при переходе к новой отрасли промышленности, и не будет даром пропадать сельскохозяйственное значение и сноровка»45. Когда же население увеличится до размеров, при которых промыслы не будут в состоянии прокормить всего «числа ртов», тогда, по мнению Куртукова, народ возьмётся за хлебопашество, и только тогда можно посылать на Амур «сельскохозяйственные семьи».
Также Куртуков советовал не закреплять вод Амура за населением, чтобы в будущем «береговые» жители не эксплуатировали своих соседей, принуждённых селиться «во второй линии». Рыболовные угодья, по его мнению, должны были составлять общественное достояние волости: «делить между населением нужно не берег, а рыбу, которой хватит про всех, как Божий дар, могущий поддержать насельников края в продовольственном деле»46.
Характеризуя состав русского населения низовьев Амура, автор отчёта отмечал, что он «крайне несимпатичный». Местный житель привык к лёгкой наживе, не знает законов нравственности, не испытывает стыда, руководствуется правилом «не пойман — не вор». «Это тип мещанства в самом несимпатичном смысле этого слова. Наполовину выходцы с Сахалина, наполовину сброд всякого наименования. Тут и запасный солдат, тут и авантюрист, ищущий счастья на чужбине, тут и бродяга, скрывающийся от преследования закона. Между ними немало с признаками душевного расстройства. Попадаются типы, которые поджигают тайгу с исключительной целью посмотреть, как будет неистовствовать стихия»47.
Наиболее «симпатичными» Куртуков признавал «первых муравьёвских засельщиков края». Это были крестьяне, отличавшиеся домовитостью и патриархальностью, впрочем, затронутые «промысловой жизнью с ее неприглядными сторонами: пьянством и разгулом»48.
Войсковой старшина охарактеризовал и последних по времени переселенцев в эти места: астраханских рыбаков, приехавших на Амур летом 1907 года. «Это новый тип русского рабочего, но рабочего труженика, а не рабочего “товарища”, кричащего о безработице и сжигающего фабрику, которая его кормила. Трезвые, трудолюбивые, грамотные, интеллигентные, умелые и сознательные, не исключая самых чёрных»49.
Офицер отметил резкое разделение русского населения на богатых и бедных: «или богатые в самом строгом смысле этого слова, или же голь непечатная, которая влачит жалкое существование, пропивая случайные заработки»50. Бόльшая часть русских жителей нижнего Приамурья ютилась возле гиляцких пастбищ, пробиваясь «странными профессиями вроде хождения по делам, маклерства, лжесвидетельства и проч.»51. При этом в каждом селении имелись один или два человека («сахалинца»), которые оберегали интересы гиляков от посягательств русских. «За такое заступничество эти стражи общественных интересов пользуются от гиляков известным почётом», — отмечал войсковой старшина.
Дополняя характеристику народных нравов, он писал: «Пьянство от сивухи до дорогого шампанского — характерная особенность низовьев Амура. Картёжная игра, от дурачка до сложных игр культурных притонов, процветает на Амуре. По одежде — это мещане или приискатели, но отнюдь не крестьяне, каких мы встречаем в среднем течении Амура»52. Институт брака считался ненужной обузой; женщины «держали» своих сожителей «в руках», девицы были «не из строгих».
Дома в селениях располагались в полном беспорядке, «улиц нет, и вдоль селения возможно двигаться только по берегу. Дома строятся прочно и основательно, в избах чисто и даже нарядно, причем роскошь чередуется с убожеством; о вкусе, конечно, спрашивать не приходится», — сообщал Куртуков. О занятиях населения он писал: «Земли не пашут вообще, а лишь некоторые “балуются”, не желая покидать старого способа добывания средств к существованию. Телег в населении нет совсем, и все сообщения летом на лодках, а зимой на санях и нартах, для которых содержатся ездовые собаки. Огороды, птицеводство, сено, рыба, охота, извоз, золотые промысла, лесное и бочарное дело дают возможность низовому обывателю заработать немалую копейку, так как цены на добываемые продукты до смешного высоки. Скотоводство в жалком состоянии, а коневодство начинает развиваться, так как даже гиляки в последнее время заменяют собак лошадьми, и близко то время, когда собачья гоньба отойдет в область преданий»53.
Автор сетовал, что школ в низовьях Амура нет, «а они хотят учиться». Медицинская помощь была выражена в том, что раза два—три в год фельдшер объезжал селения, и только эпидемические заболевания вызывали наезды врачебного персонала в заражённые местности. Вопрос медицинского обслуживания был самым острым в этих местах, о нём «даже не принято говорить как о деле, всем известном»54.
Как видно, состоявший в распоряжении заведующего переселением в Приамурском генерал-губернаторстве отставной войсковой старшина Куртуков весьма подробно исследовал территорию и население нижнего Амура. Его отчёт представлял собой ценные сведения о жителях региона, их быте и нравах, а также экономике края. Документ был призван оказать позитивное влияние на организацию переселения русских крестьян из Европейской России на Дальний Восток.
Российские кадровые военные приложили немало сил к исследованиям по географии, экономике, этнографии, статистике и другим аспектам жизни отдалённых регионов страны. В начале XX века их деятельность была востребована как для вооружённых сил, так и для гражданских ведомств. По словам современника, «эти офицеры, покрывшие впоследствии неувядаемой героической славой свои родные полки во время европейской войны, и в мирное время держали себя героями культурной работы»55.
Изучение военными специалистами восточных территорий России продолжается и по сей день. Осуществлённые исследования позволяют, в частности, производить оценку условий и факторов для правильного совершенствования инфраструктуры Восточного региона, а также принимать обоснованные решения по обеспечению его военной безопасности56. Таким образом, мирные и военные задачи продолжают решаться в тесной взаимосвязи между собой.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Путин призвал «сшивать» Россию // Лента.ру, 23 декабря 2020 г.; Шойгу назвал места для строительства новых городов в России // Известия, 6 сентября 2021 г.
2 Салищев К.А. Картоведение: учебник. 3-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1990. С. 332.
3 Глиноецкий Н.П. История русского Генерального штаба. Т. I. 1698—1825 гг. СПб.: Тип. штаба войск гвардии и Петербургского ВО, 1883. С. 57, 58.
4 Там же. С. 342, 343.
5 Там же. Т. II. 1826—1855 гг. СПб.: Военная типография, 1894. С. 168.
6 Новокшанова З.К. Карл Иванович Теннер: военный геодезист. М.: Геодезиздат, 1957. С. 18.
7 Ливрон В. Исторический очерк деятельности Корпуса военных топографов в первое двадцатипятилетие благополучного царствования государя императора Александра Николаевича 1855—1880 гг. СПб.: Военная типография, 1880. С. 72, 73.
8 Русский биографический словарь. Т. 18. Сабанеев — Смыслов. СПб.: Тип. В. Демакова, 1904. С. 312.
9 Лебедев Д.М., Есаков В.А. Русские географические открытия и исследования с древних времён до 1917 года. М.: Мысль, 1971. С. 339.
10 Андреев Н.В. Географические труды офицеров Генерального штаба (1836—1868 гг.) и их значение для развития географии в России. Автореф. дисс. … канд. геогр. наук. М., 1963. С. 3.
11 Ливрон В. Указ. соч. С. 86.
12 Басханов М.К. Русские военные востоковеды до 1917 года: биобиблиографический словарь. М.: Восточная литература РАН, 2005. С. 5, 6.
13 Там же. С. 6.
14 Цит. по: Тюкавкин В.Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М.: Памятники исторической мысли, 2001. С. 231.
15 См.: Д.А. Милютин: министр, военачальник, учёный. СПб.: Аврора, 2017. С. 209—254.
16 Дикарёва О.А., Касило М.Г., Хромых А.В. Переселенческое управление в Российской империи (1896—1917 гг.) // Молодой учёный. 2015. № 11(91). С. 1151—1153.
17 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 391. Оп. 3. Д. 93. Л. 15.
18 Там же. Л. 23 об.
19 Там же. Л. 24 об., 25.
20 Там же. Л. 25, 25 об.
21 Там же. Д. 882. Л. 1—2.
22 Там же. Л. 12.
23 Там же. Л. 16—23.
24 Там же. Л. 121—122.
25 Романов В.Ф. Старорежимный чиновник: из личных воспоминаний от школы до эмиграции, 1874—1920 гг. СПб.: Нестор-История, 2012. С. 176.
26 Там же. С. 177.
27 Там же. С. 186.
28 РГИА. Ф. 391. Оп. 3. Д. 1181. Л. 208.
29 Там же.
30 Там же.
31 Там же. Л. 210.
32 Там же. Л. 210 об.
33 Там же. Л. 220 об.
34 Там же. Л. 222 об.
35 Там же. Л. 223.
36 Там же. Д. 626. Л. 1.
37 Там же.
38 Там же. Л. 1 об.
39 Там же. Л. 2.
40 Там же. Л. 2, 2 об.
41 Там же. Л. 3об., 4.
42 Там же. Л. 4.
43 Там же.
44 Там же. Л. 4 об.
45 Там же. 4 об., 5.
46 Там же. Л. 5.
47 Там же.
48 Там же. Л. 5 об.
49 Там же.
50 Там же.
51 Там же.
52 Там же. Л. 5 об., 6.
53 Там же. Л. 6.
54 Там же. Л. 6 об., 7.
55 Романов В.Ф. Указ. соч. С. 177.
56 Деркач В.Н., Сироткин И.Л. Физико-географическое описание Восточного региона Российской Федерации. М.: ВАГШ ВС РФ, 2009. 280 с.