Аннотация. В статье на материалах Центрального архива Министерства обороны РФ, Государственного архива Калужской области, Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, «Чёрной книги» и «Неизвестной “Чёрной книги”» рассматриваются судьбы евреев — медицинских работников, оказавшихся на оккупированной территории СССР в годы Великой Отечественной войны и холокоста. Анализируются особенности изменения их социального статуса и возможности осуществления профессиональной деятельности евреев-медиков в условиях нацистской оккупации. Отмечается недостаточная степень изученности темы в отечественной и зарубежной историографии, рассмотрены перспективы и возможные направления её исследования.
Summary. The paper falls back on materials from the RF MoD Central Archives, the State Archives of the Kaluga Region, the Extraordinary State Commission for Establishing and Investigating Atrocities Committed by German Nazi Invaders, The Black Book, and The Unknown Black Book to look at the destinies of Jewish doctors who found themselves on the occupied Soviet territory during the Great Patriotic War and the Holocaust. It analyzes the changes in their social status and Jewish medics’ chances of working as doctors in conditions of Nazi occupation. It argues that the subject was underexplored in domestic and foreign historiography, and examines the prospects and likely lines of research there.
АЛЬТМАН Илья Александрович — профессор кафедры истории России новейшего времени Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета, сопредседатель Научно-просветительного Центра «Холокост», кандидат исторических наук
(Москва. E-mail: altman@holofond.ru);
ГИЛЕВА Мария Витальевна — аналитик Международного научно-образовательного центра истории холокоста и геноцидов Российского государственного гуманитарного университета; координатор международных и научных программ Межрегиональной общественной организации «Научно-просветительный центр “Холокост”»
(Москва. E-mail: redz.rey@gmail.com).
«…Не имею права лечить вас»
Медико-санитарная служба в гетто и судьбы врачей в годы холокоста
Судьбы медицинских работников (жертв, спасителей, участников Сопротивления) представляются малоизученной частью истории холокоста и нацистского оккупационного режима на территории СССР. Между тем именно профессия медика в годы войны была особенно ценной — не только на фронте, в тылу и лагерях военнопленных, но и в оккупации. Как известно, в начале Великой Отечественной войны подавляющая часть врачей, в т.ч. евреев, была призвана в ряды действующей армии либо эвакуирована. Немецкие врачи не имели права оказывать медицинскую помощь местному населению. Это могли бы делать квалифицированные специалисты — медики-евреи, процент которых в западных регионах Советского Союза был особенно высок. Однако расовая политика оккупантов, предусматривавшая «окончательное решение еврейского вопроса» путём тотального уничтожения представителей этой национальности, не позволяла даже прагматически мыслившим представителям гражданской оккупационной администрации использовать профессионализм евреев-медиков (исключения были, но редко).
Судьбы евреев-медиков в годы Великой Отечественной войны освещены в российской и зарубежной историографии лишь фрагментарно. Этой теме посвящены разделы в монографии и учебном пособии для вузов одного из авторов настоящей статьи1, исследования историков из Беларуси Е.С. Розенблата и И.Э. Еленской2, энциклопедические статьи3.
Многие преступления против советских медиков были зафиксированы в «Актах политотделов Красной армии». Они хранятся в Центральном архиве Министерства обороны РФ и отражены в документах Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Часть этих материалов вошла в сборники, изданные в рамках проекта «Без срока давности». Некоторые документы о судьбах еврейских врачей, в частности в Ростовской области, были представлены в ходе судебных процессов (2020, 2021 гг.) о геноциде советского народа в годы Великой Отечественной войны.
В этих источниках казни медиков фиксировались более подробно (чем преступления против представителей других профессий) — они выглядели как наиболее чудовищные, ведь именно медики были хорошо известны свидетелям преступлений, пользовались особым авторитетом. Поэтому фамилии медработников представлены достаточно полно. Кроме того, такие данные отражены в «Чёрной книге» — одном из первых и наиболее известных документальных памятников холокоста. Это совместный проект Еврейского антифашистского комитета и Американского комитета еврейских писателей, учёных и артистов4.
Известный историк и философ М.Я. Гефтер определяет: «Холокост суть триединство — гибели, сопротивления и спасения»5. Эти составляющие раскрываются через анализ конкретных направлений нацистской оккупационной политики.
С лета 1941 года в ходе акций уничтожения еврейского населения на оккупированной территории были расстреляны многие врачи и другие медицинские работники. Уже 30 июля в Барановичах казнили 36 врачей-евреев. В ходе тотального уничтожения еврейского населения в Бабьем Яре 29—30 сентября 1941 года не был оставлен в живых ни один еврейский врач Киева.
В г. Вязьме Смоленской области осенью 1941-го «убили врача-хирурга с 40-летним стажем Бернштейна, известного всему городу и пользовавшегося большим авторитетом. Перед расстрелом разграбили всё его имущество»6. В Херсоне «среди расстрелянных видные граждане города: врач-хирург Коган; гинеколог — Айзеншток П.М.»7. Летом 1942 года на Юге России нацисты сразу же (за редким исключением) вместе с остальным еврейским населением расстреливали евреев-медиков вскоре после оккупации городов. Так, в Ростове-на-Дону среди примерно 20 упомянутых в «Актах политотделов…» жертв значились: «…бывший заведующий главным отделением Советской больницы доцент Киршман, врач-терапевт Ингал, […] сотрудница инфекционной больницы Шифрина Татьяна, […] медсестра Симонович Ольга Львовна, […] доктор Шершевская Е.А.»8.
Казни подлежали даже дети медиков из еврейских семей, в том числе — из смешанных. Иногда нееврейские родственники добровольно разделяли участь своих близких людей. Например, в Белгороде «жене врача Клинкермахер, […] имевшей 16-летнюю дочь, немцы приказали доставить дочь в комендатуру, где её оставить. Мать заявила, что одну дочь она не оставит и разделит с ней всё. Тогда немцы забрали и мать, которая разделила участь всех евреев»9.
В Ростове-на-Дону муж врача Гаркави, русский, не захотел расстаться с женой и пошёл вместе с ней на казнь10.
В Сорочинцах (Украина) выданная немцам врач-гинеколог Любовь Михайловна Лангман, которую вместе с 11-летней дочерью долгое время скрывали местные жители, сначала просила: «“Ребёнка не убивайте”, но потом прижала дочь к себе и сказала: “Стреляйте! Не хочу, чтобы она жила с вами”. Мать и дочь были убиты»11.
Не щадили каратели и иностранных евреев-медиков. В Каунасе «в момент приближения Красной армии немцы расстреляли в лагере 400 евреев из Франции, среди которых два профессора медицинских наук»12. В то же время нацисты стремились к сокрытию таких преступлений от международной общественности. В рассказе А. Суцкевером «Судьба престарелых» описывается созданный в Поспешках (Литва) пансион для 86 пожилых мужчин и женщин, привезённых из вильнюсского гетто. На протяжении нескольких дней старики находились под присмотром медсестёр, получали хорошее продовольствие, улучшилось состояние их здоровья: «Пансион в Поспешках стал загадкой для гетто. […] Тайна раскрылась лишь на седьмой день: приехал Вайс с иностранными гостями и корреспондентами, стариков сфотографировали. А после этого их отвезли на Понары»13. Подобные примеры «образцовых» гетто и лагерей стали показательными для нацистской оккупационной политики и в СССР, и в Европе.
В начале войны в некоторых оккупированных населённых пунктах евреев-медиков временно оставляли в живых. Еврейские врачи — стоматологи, зубные техники, фельдшеры, медсёстры и акушерки составляли значительную часть квалифицированного медперсонала. Например, на момент начала оккупации доля евреев от общего числа квалифицированного медицинского персонала составляла: в Западной Белоруссии — от 33 (в Столбцовском округе) до 75 (в Пинске) проц., во многих городах Украины, Белоруссии и Прибалтики — от 30 до 75 проц.
Высококвалифицированные, а подчас и уникальные специалисты еврейской национальности выполняли свой долг и в других оккупированных регионах СССР. Особенно высоким был показатель (60—90 проц.) среди аптечных работников и стоматологов14.
Оккупационные власти уже с июля 1941 года (т.е. до создания гетто) начали организовывать медицинские учреждения двух типов: еврейские и арийские (нееврейские). Как правило, специальные медучреждения для приёма и лечения евреев создавались в населённых пунктах, где представители этой национальности составляли большинство. Так, условия работы медицинских работников еврейского происхождения в Черновцах в период немецко-румынской оккупации описаны в сообщении Е. Гросберг. Только врачи, отмечает она, могли вести профессиональную деятельность, однако вывески должны были маркироваться обозначением «еврей», а «лечить неевреев евреям-врачам было строго запрещено»15.
В первые месяцы оккупации национальный состав медперсонала и пациентов в еврейских и «арийских» медучреждениях был смешанным. По мере ужесточения оккупационного режима ранее достаточно формальное деление на два вышеназванных типа медучреждений стало принимать более конкретные формы. С момента организации гетто и до осуществления на местах «окончательного решения еврейского вопроса» проводились новые чистки медучреждений. В начале 1942 года появились распоряжения, требовавшие полного отстранения еврейского медперсонала от обслуживания нееврейского населения. В целях предотвращения малейшей возможности попадания медикаментов к евреям, а через них — в гетто, к партизанам и подпольщикам летом 1942-го прошла волна увольнений из «арийских» аптек лиц еврейского происхождения.
Вопрос о еврейских врачах и медицинском обслуживании узников неоднократно становился предметом обсуждения и переписки различных органов оккупационного режима. В ряде случаев гражданская оккупационная администрация учитывала высокую квалификацию медиков из числа евреев (многие получили высшее медицинское образование в престижных учебных заведениях за рубежом) и необходимость оказания ими помощи остальному населению при дефиците местного медперсонала.
Политика властей в отношении медиков-евреев не была последовательной и зависела от зон оккупации (свои особенности были, например, в зоне румынского контроля). С одной стороны, нацисты стремились изолировать евреев от остального населения, проводя этнические чистки медучреждений, с другой — потребность в контроле над эпидемиологической ситуацией и нехватка специалистов в начальный период войны заставляли оккупантов прибегать к использованию медиков еврейского происхождения. Поэтому некоторые из них продолжали работать в «арийских» медучреждениях.
Иногда открытие частных кабинетов позволяли медикам-евреям при наличии патента на оказание услуг местному нееврейскому населению. Однако с осени 1941 года евреев начали массово изгонять из всех медицинских учреждений и лишать их права обслуживать нееврейское население. В то же время они становились сотрудниками еврейских больниц и других медицинских учреждений гетто16.
После уничтожения евреев в том или ином населённом пункте военной зоны оккупации евреев-врачей на некоторое время оставляли в живых, а затем казнили. Это напрямую ухудшало медицинское обслуживание остального населения. Так, уже весной 1942 года в районах, «полностью очищенных от евреев, катастрофически не хватало хирургов, зубных врачей и других специалистов-медиков»17.
Но даже на этом зловещем фоне медобслуживание узников гетто имело особый статус. Создание гетто вопреки целям оккупантов не означало полного лишения еврейского населения возможностей получения квалифицированной медицинской помощи. Врачи, фармацевты и средний медицинский персонал в невероятно сложных условиях продолжали выполнять свой долг, спасая жизни узников.
Изнурительный физический труд создавал непосредственную угрозу не только здоровью, но и жизни тех, кто находился в гетто. Их смертность была чрезвычайно высокой (особенно зимой). Невозможность соблюдать элементарные правила личной гигиены обусловливалась практически полным отсутствием водопровода и канализации. В ряде гетто (например в Транснистрии) вспыхнули эпидемии. В том, что они не стали массовыми, а смертность удалось свести к минимуму, — несомненная заслуга еврейских медиков. Необходимость предотвращения эпидемий, казавшихся неизбежными в условиях антисанитарии и огромной скученности населения гетто, нехватки лекарств, а также продовольствия и топлива, потребовала организации санитарно-медицинского обслуживания узников. Эта задача была затруднена тем, что очень часто за пределами гетто оказывались все или почти все больницы и другие медучреждения, даже те из них, где евреи-медики работали в первые месяцы оккупации до переселения в гетто (например, во Львове, Одессе, Белостоке). Еврейским врачам запрещали брать в гетто из медучреждений не только оборудование, но и медикаменты, бинты, вату. Более того, в ходе контрибуций изымались даже личные медицинские инструменты врачей. Бывшие узницы калужского гетто сёстры Мария Фангорн (врач-невропатолог) и Анна Велер (заведующая аптекой) вспоминали: «В связи с нарастанием заболеваемости в гетто старостой Френкелем было подано заявление в комендатуру о разрешении открытия амбулаторного пункта в гетто. Заведующим здравотделом врачом Миленушкиным было отказано в открытии пункта и даже в разрешении отпуска медикаментов по списку. […] Евреям было отказано в оказании лечебной помощи в городской поликлинике. Врачу гетто приходилось оказывать помощь евреям только добрым словом»18.
Оказание в зоне оккупации медпомощи евреям представляло смертельную угрозу для врачей, но многие из них осознанно шли на этот риск ради спасения больных. Рыбак Иосиф Вайнгертнер из Керчи вспоминал, как после долгого укрывательства от нацистов в погребе пришёл в поликлинику: «Когда я вошёл в кабинет, доктор спросил: “Что с вами? Почему такая вонь?” Я показал свои раны. “Места нет, — сказал он, — деньги и бумаги есть у вас?” — “Нет.” — “В таком случае я не имею права лечить вас”, — сказал врач и тут же шепнул медсестре, чтобы та немедленно подготовила для меня место в палате. Он лечил меня без денег и без бумаг, продержал две недели и выпустил здоровым»19.
В одном из крупных гетто — в г. Вильно — в отделе здравоохранения работали 380 человек, в санитарной и эпидемиологических службах — 4 районных врача. Там же были открыты две гигиенические станции, где узникам бесплатно выдавали мыло, полотенца и т.п. Уже в июле 1941 года в этом гетто открылась больница на 160 коек. За год их число возросло до 237. Здесь работали 26 врачей и 17 фармацевтов. В среднем они обслуживали по 205 больных в день. Зимой 1941-го врачи провели серию профилактических мероприятий среди детей и взрослых. Только в марте 1942 года медработники сделали более 16 тыс. прививок (их получили более 50 проц. узников).
В белостокском гетто, где больница открылась уже в августе 1941 года, была проведена большая профилактическая работа. В Пружанах врачи скрыли от оккупантов информацию о начинавшейся эпидемии и смогли её остановить20. В гетто г. Пинска летом 1942-го санитарные службы осуществили серию профилактических мер по улучшению санитарно-гигиенической ситуации. В гетто г. Бреста находились больница на 75 коек и аптека. В двух гродненских гетто (25 тыс. узников) имелись больница, амбулатория, аптека и санитарная служба. Летом 1942 года медицинским работникам одного из гетто Гродно ценой неимоверных усилий удалось предотвратить распространение эпидемии дизентерии. В минском гетто вспыхнувшую эпидемию тифа скрывали от оккупационных властей, «так как немцы предупредили: в случае эпидемии всё гетто будет ликвидировано. Мы объявили юденрату: тот, кто осмелится сообщить немцам об эпидемии, будет беспощадно уничтожен как враг народа. Одновременно мы созвали группу наиболее надёжных врачей и сказали им: в отчётах, которые они обязаны ежедневно передавать оккупантскому городскому управлению, не должно быть ни одного слова об эпидемии тифа. В диагнозе врач должен проставлять: грипп, воспаление лёгких, дистрофия и тому подобные “легальные” болезни. Все преданные нашему делу врачи с этим согласились, остальные молчали, зная, что мы способны действовать решительно»21. Так усилиями медиков-евреев предотвращались эпидемии либо ликвидировались их последствия.
С риском для жизни медработники пытались сохранить жизнь детям, рождённым в гетто. Согласно расовой теории о недопустимости воспроизведения «еврейской расы» с середины 1942 года на оккупированной советской территории действовал приказ о запрещении родов в гетто. Роженица и её ребенок, а также все члены семьи подлежали уничтожению. Позднее гитлеровцы распространили действие этого приказа на всех проживавших в одном доме с роженицей, затем ввели принцип коллективной ответственности: все узники гетто могли быть расстреляны за нарушение этого приказа.
Так, за сокрытие фактов родов и проведённых абортов были расстреляны лучшие врачи каунасского гетто22. Несмотря на весь трагизм ситуации, врачи вели себя достойно, пытаясь найти любые способы для спасения жизни детей. В виленском гетто после получения приказа из Берлина о запрете еврейским женщинам на роды, «вновь родившихся младенцев прятали в укромное место, и матери тайком приходили туда кормить их. Когда ребята немного подрастали, их заносили в списки гетто задним числом. Еврейская женщина отстаивала своё право на материнство. Ребёнок был олицетворением жизни, будущего, самого бессмертия народа»23.
Хотя в условиях гетто уровень смертности среди узников в 4—10 раз превосходил смертность среди остального населения, этот факт не умаляет заслуг медиков-евреев, которые практически без лекарств, необходимых материалов и оборудования предотвратили массовую гибель людей по медицинским показателям. Еврейские врачи и санитарные работники, пользовавшиеся огромным авторитетом у узников, сыграли главную роль в противостоянии эпидемиям и болезням, сорвали планы нацистов по форсированию «естественной» смертности еврейского населения. Однако эти усилия лишь временно сохраняли жизнь узникам и не могли полностью препятствовать планам нацистов по тотальному уничтожению евреев.
* * *
Выделим несколько перспективных направлений изучения судеб некоторых категорий медиков-евреев. Отдельной группой жертв холокоста стали попавшие в плен еврейские врачи. Приведём лишь один документ — свидетельство бывших военнопленных в г. Демянске (на территории современной Новгородской обл.): «От немногих евреев, попадавших в лагерь, избавлялись любыми способами. Большей частью их вывозили оттуда под разными предлогами. […] Один из врачей лазарета […] также скрывал до последнего дня своё происхождение; другой /Гринбаум/ подвергался унижениям и издевательствам во всё время своей работы за своё еврейское происхождение. Третий врач-еврей был вывезен в Старую Руссу задолго до эвакуации лагеря»24.
Образ военнопленных медиков-евреев, конечно, не раз был отражён в художественных произведениях и фильмах (например, в романе М.А. Шолохова «Они сражались за Родину», экранизированную С.Ф. Бондарчуком). Однако особо отметим, что более подробный анализ художественных и документальных источников по этой теме остаётся весьма важным направлением для исследователей.
Наиболее тщательного изучения заслуживают судьбы эвакуированных врачей-евреев. Вот только один пример, связанный с семьёй11-летнего пионера-героя Абрама (Муси) Пинкензона, сыгравшего перед казнью на скрипке «Интернационал». Это произошло в г. Усть-Лабинске Краснодарского края, куда был эвакуирован его отец — хирург военного госпиталя, представитель медицинской династии из г. Бельцы Владимир Борисович Пинкензон (1900—1942). .Его дядя Яков Львович Пинкензон был первым врачом Бельцкой земской больницы с момента её открытия в 1882 году. Как и многие его коллеги, хирург В.Б. Пинкензон отказался бросить раненых и был казнён вместе со своим сыном.
Нет специальных работ, посвящённых различным формам сопротивления медицинских работников еврейской национальности. Сравнительно полно изучена лишь история жизни и героической гибели минской подпольщицы 17-летней Маши Брускиной, работавшей медсестрой в госпитале25. Немало медиков и аптечных работников, имевших возможность воспользоваться ядом, перед казнью покончили с собой. Нередко эту участь разделяли и члены их семей. Так, в г. Херсоне, «не выдержав издевательств, покончили жизнь самоубийством доктор Богуславский вместе со своей семьёй /дочь, сын, жена/ и известный всему городу крупный специалист-терапевт доктор Баумголец»26. В г. Морозовске Ростовской области врач Илья Кременчужский передал порошок с ядом жене и дочери, когда нацисты транспортировали его семью в тюрьму27.
Известны и попытки медработников спастись в ходе казней. Так, в г. Мстиславле, «когда расстрел был закончен, палачи начали делить и увозить одежду и в это время обнаружили 2-х еврейских женщин, спрятавшихся под груду одежды /зубной врач Лекина Р.И. и медсестра Таубина/. Их выволокли и расстреляли»28.
В г. Бердичеве протоиерей отец Николай и старик священник Гурин старались спасти врачей Вурварга, Барабан, женщину-врача Бланк и других, пытаясь выдать им христианские метрические свидетельства или крестить их29.
При изучении биографий известных медицинских работников и преподавателей медвузов — евреев, эвакуированных в глубь страны, а также работавших в неоккупированной части СССР, следует обращать внимание на судьбы их родных и коллег, ставших жертвами холокоста. Эту информацию можно найти в переписке и дневниках, которые хранятся в личных фондах указанной категории лиц в государственных и ведомственных архивах.
Судьбы медиков, как и многих других категорий населения, были искалечены нацистской оккупационной политикой — начиная с агрессивной антисемитской пропаганды, на которую по-разному откликалось местное нееврейское население, и заканчивая физическим уничтожением, часто крайне жестоким. Ни возраст, ни пол, ни профессия не могли уберечь человека от нацистской расправы, если он или она были евреями. В то же время эти истории показывают, как профессия врача в подобных условиях обретала особую ценность. Зачастую именно от знаний медработников и их готовности рисковать собой зависели жизни многих людей. Тех, чьим профессиональным долгом во все времена было спасение других, ставили перед бесчеловечным выбором: стать соучастниками убийств или заплатить собственными жизнями за право действовать по совести.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Альтман И.А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР. 1941—1945 гг. М.: Фонд «Ковчег», 2002; он же. Холокост и еврейское сопротивление на оккупированной территории СССР / Под ред. проф. А.Г. Асмолова. М.: Фонд «Холокост», 2002.
2 Розенблат Е.C., Еленская И.Э. Пинские евреи: 1939—1944 гг. Брест: Брестский государственный ун-т им. Пушкина, 1997; Розенблат Е.С. Медики-евреи // Энциклопедия «Холокост на территории СССР» / Под ред. И.А. Альтмана. 2-е изд. М.: РОССПЭН, 2011. С. 575, 576.
3 См.: Энциклопедия «Холокост на территории СССР».
4 Ни один из подготовленных на русском языке вариантов так и не был опубликован в СССР. К ноябрю 1945 г. был закончен американский вариант «Чёрной книги». Она вышла в марте 1946 г. Документы о холокосте на территории СССР, присланные ЕАК, были включены лишь частично.
5 Гефтер М.Я. Эхо Холокоста и русский еврейский вопрос. М.: Центр «Холокост», 1995. С. 11.
6 Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО РФ). Ф. 32. Оп. 11302. Д. 157. Л. 102.
7 Там же. Оп. 11318. Д. 28. Л. 154.
8 Там же. Оп. 11302. Д. 101. Л. 8—10.
9 Там же. Д. 104. Л. 45.
10 Чёрная книга / Под ред. В. Гроссмана, И. Эренбурга. М.: АСТ; Corpus, 2015. С. 286, 287.
11 Там же. С. 52.
12 ЦАМО РФ. Ф. 460. Оп. 5064. Д. 101. Л. 28.
13 Чёрная книга. С. 332.
14 Энциклопедия «Холокост на территории СССР». С. 575.
15 Чёрная книга. С. 108.
16 См.: Розенблат Е.С. Указ. соч. С. 575, 576.
17 После создания гетто наступил новый этап исключения медиков-евреев из сферы обслуживания христианского населения. Однако часть евреев продолжала работать вне гетто (в Пинске, Бресте, Львове). Некоторым врачам было предоставлено право не только работать, но и проживать вне гетто. В первую очередь это касалось врачей, имевших дефицитные специальности (хирургов, дантистов, зубных техников, венерологов, фармацевтов и др.). См.: Там же. С. 577.
18 Государственный архив Калужской области. Ф. Р-3466. Оп. 1. Д. 11. Л. 22. См.: Альтман И.А. Жертвы ненависти… С. 155, 156.
19 Чёрная книга. С. 302.
20 См.: Trunk I. The Jewish Council in Eastern Europe under Nazi occupation. New York; London: Macmillan, 1972. Р. 163—166, 170.
21 Чёрная книга. С. 198.
22 Encyclopedia of Jewish Life Before and During the Holocaust. New York: NYU Press, 2001. P. 608.
23 Чёрная книга. С. 341.
24 ЦАМО РФ. Ф. 32. Оп. 11302. Д. 154. Л. 252.
25 См.: Известная «Неизвестная»: сборник материалов / Сост. и ред. Я.З. Басин. Минск: [б.и.], 2007.
26 ЦАМО РФ. Ф. 32. Оп. 11318. Д. 28. Л. 164.
27 Чёрная книга. С. 289.
28 ЦАМО РФ. Ф. 32. Оп. 11318. Д. 28. Л. 179.
29 Чёрная книга. С. 48.