Аннотация. В статье на основе архивных документов, дневников и фронтовых писем из музейных и личных архивов исследуется эволюция восприятия представителями российского казачьего сообщества военных событий начала ХХ века.
Summary. The article based on archival documents, diaries and wartime letters from Museum and personal archives considers the evolution of perception by the representatives of the Russian Cossack communities of military events of the early twentieth century.
АРМИЯ И ОБЩЕСТВО
ГОДОВОВА Елена Викторовна — доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Оренбургского филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, кандидат исторических наук, доцент
(г. Оренбург. E-mail: godovova@mail.ru).
«ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ЧУВСТВО ДОЛГА И БОЛЬШЕ НИЧЕГО…»
Эволюция восприятия казаками войн начала ХХ века
Для казаков как представителей военного сословия характерен особый тип личности с психологией комбатанта (с фр. — воин, борец, сражающийся). По определению Е.С. Сенявской, психология комбатанта — это психология вооружённого человека на войне, принимающего непосредственное участие в боевых действиях1. Поскольку вторая половина ХIХ века была относительно спокойна в военном отношении, что не позволило казакам проявить себя в полной мере на полях сражений, Русско-японская и Первая мировая войны были восприняты ими как долгожданная возможность раскрыть свои боевые качества.
В архивных фондах, музейных и личных коллекциях сохранились дневники и письма непосредственных участников тех событий, по которым можно достаточно полно восстановить психологическую эволюцию казачьего сословия на протяжении двух первых десятилетий прошлого столетия.
Первые залпы орудий на дальневосточном театре военных действий были встречены казачеством с огромным душевным и патриотическим подъёмом. По свидетельствам участника Русско-японской войны оренбургского казака Ивана Михайловича Согрина, он, будучи единственным кормильцем в семье, мог быть освобождён от армейской повинности, но не смог усидеть дома, с началом мобилизации пошёл к атаману отдела и записался добровольцем, чтобы пойти «побиться с нехристями»2.
Последовавшие серьёзные поражения царских генералов в этой локальной войне начали постепенно менять отношение окопных солдат и офицеров к развязанной бойне. Согласно сохранившимся источникам непосредственные участники тех событий констатировали незнакомство русских армейских штабов с местами проведения боевых действий; незнание расположения не только неприятельских, но даже собственных частей; отсутствие связи между подразделениями; напрасную трату снарядов при обстреле территорий, не занятых противником. Так, на свободную от войск неприятеля деревню, по ошибке принятую за Сандепу, был израсходован почти суточный запас боеприпасов, столь необходимых на других участках фронта. Множество жалоб поступало на откровенно слабую работу армейской разведки, следствием ошибок которой стали неоднократные расстрелы наших атакующих частей с флангов и даже из собственного тыла3.
Всё большее число казаков-фронтовиков стали задаваться вопросом о самой необходимости такой войны, ведшейся за тысячи вёрст от их родных станиц. Схожие чувства испытывали многие японские военнослужащие. «Окопная общность» противников иногда приобретала необычный характер. Подобный интересный эпизод описан в дневнике забайкальского казачьего офицера А.В. Квитки.
На передовых позициях японские и русские сторожевые посты занимали попеременно деревню, лежавшую на нейтральной полосе. На Новый год казаки нашли в одном из домов корзинку с вином, закуской и запиской, адресованной русским офицерам японцами, занимавшими соседний населённый пункт. Те приглашали русских в гости, указав в записке время и место рандеву. На приглашение отозвался начальник заставы князь В., который отправился к японцам с шестью казаками. Японская сторожевая цепь встретила их очень дружелюбно и указала место нахождения заставы. У деревни их ждали офицеры и нижние чины, провели в фанзу, где была приготовлена закуска. Из-за языкового барьера собеседники не понимали друг друга, но постоянно произносили витиеватые тосты и вели «дружескую беседу», в конце которой «изрядно перепились, расцеловались и расстались добрыми друзьями». На прощание японцы подарили ведро водки «Смирнов», которое два китайца отнесли на позицию русских4.
Не только на фронте, но и в глубоком тылу остро переживали неудачи русской армии. Эти события оставили след в памяти будущих казачьих офицеров, бывших в то время учащимися военных училищ. Так, воспитанники Донского кадетского корпуса в Новочеркасске были, по воспоминаниям очевидцев, буквально «обескуражены фатальными русскими неудачами и бесплодностью геройских подвигов, они всё меньше и меньше говорили о войне и к концу войны совсем уныло замолчали»5.
Атаман Забайкальского казачьего войска Г.М. Семёнов, вспоминая о событиях Русско-японской войны, писал, что он, 14-летний мальчишка, читая в газетах сообщения Штаба Главнокомандующего о действиях против Японии, болезненно переживал боевые события, складывающиеся на фронте не в нашу пользу. «Я никогда не забуду впечатления, которое произвели на меня сообщения об отступлении от Ляояна и от Мукдена», — записано в его дневнике6.
Спустя всего лишь десятилетие, с началом Первой мировой войны в России поднялась новая, ещё большая патриотическая волна, на гребне которой находилось казачество.
«Вот она! Война, которую ждали так долго. Долго она висела над нами. Ну что же, чем скорее и сильнее стряхнем мы её с плеч России, тем лучше. Какая громадная разница с прошлой войной! Офицеров на улицах встречают с восторгом. Качают и носят на руках»7.
Донской казак Александр Упорников писал своей невесте 7 августа 1914 года: «Вот и война, Валя, о которой мы все так мечтали в Замостье. Так больно и стыдно, что до сих пор ещё не впереди, что нет сил писать… Когда нас двинут из Новочеркасска, неизвестно. Пока я далеко ещё от всех этих прелестей, не думаю, что такое положение продлится долго. Вернее предположить, что числа 12-го и никак не позже 20 августа двинемся отсюда. Пока что на мою долю выпадает отвратительная жизнь тыла. Что же, я не унываю, пройдём через все тернии, но и дойдём же когда-нибудь до передовых линий. Я в этом твёрдо уверен и ставлю лишь вопросом короткого времени исполнение своих желаний. Пока же стараюсь быть полезным, поскольку дано мне это»8.
«Эх! Войнишку бы Бог дал! — вздыхали мы ещё так недавно, томясь бездействием мирной жизни, — такими словами начинает свой дневник молодой кадровый казачий офицер. — Для нас, людей, живущих войной и ея ожиданием, грядущая война будет лишь периодом кипучей работы, более рискованной, чем в мирное время… Быть участником мировой войны! Это счастье»9.
Молодой хорунжий Ф.И. Елисеев вспоминает о своих переживаниях, когда командир полка в 1914 году сообщил ему, что Турция объявила войну России: «Какое чувство было у нас тогда, в этот исключительно памятный момент в жизни каждого из нас? Волнения, боязни — не было. Скорее, спокойная обязанность к войне, чему нас учили и воспитывали в военных училищах. Безусловная радость охватила души молодёжи и тех старших офицеров, которые искренне любили военную службу, посвятив ей всё своё существо. Моё личное чувство тогда было — радость. Наконец-то мы дождались того, к чему готовились! Было и чувство любопытства: как это вести теперь настоящий бой, стрелять в живых людей, убивать их и подвергать себя лично тому же? То, что мы победим турок в первом же бою, сомнений не было»10.
Тыловая жизнь вновь стала для казаков показателем их невостребованности, они с воодушевлением ждали боя, который должен был стать главным жизненным испытанием. Очевидцы описывали впечатления молодых офицеров после первого для них сражения. «После боя казаки были веселы. В поту, в пыли. Папахи круто сдвинуты на затылки. Полы черкесок отвернуты за пояса. Все держат винтовки в правой руке горизонтально, готовые ежесекундно вскинуть их, если того потребует случай. И ничего в них не было от регулярной армии. Они излучали какое-то особое молодечество, безграничную удаль, братскую дружественность и, словно после “кулачек” в своей станице, полную удовлетворенность боем, воспринятым как привычная забава»11. «Какое счастье быть раненным в первом же бою. Ведь это геройство», — писал в своём дневнике хорунжий Ф.И. Елисеев12.
А вот как описывал своё первое «боевое крещение» 1 сентября 1914 года Леонид Саянский: «Итак, теперь, я “окрещён” и смело могу назваться боевым офицером. Приятно! А главное — это сознание пережитого тяжёлого испытания, выдержанного с честью, как-то подымает нервы и заставляет немножко ребячливо кичиться своей обстрелянностью перед теми, кто ещё не был в огне. А испытание было серьёзное!»13.
Однако с первых же дней боёв молодым казачьим офицерам пришлось лицом к лицу столкнуться со смертью, когда на их глазах убивали и калечили десятки друзей-однокашников и однополчан.
«С тяжёлым осадком от впечатлений первого боя пошёл и я, — пишет казак Ф.И. Елисеев в своих тетрадях-брошюрах. — Лежал ряд убитых казаков… все в черкесках. За сутки под ярким солнцем тела их очень разбухли. Пояса при кинжалах глубоко врезались в животы… Все казаки убиты на близком расстоянии, наповал. Они лежали без папах, и чёрные зияющие раны на лбах, в которые легко мог войти большой человеческий палец, были неприятны и… страшны. Лица мёртвых ничего не выражали. Хорунжий Семеняка, красивый брюнет, бывший сольный номер, регент и украшение нашего юнкерского хора Оренбургского казачьего военного училища, екатеринодарский реалист, со слегка заросшею бородой, лежал бледный, с измождённым лицом… По рассказам коноводов, он был ранен в ногу и упал. И потом, уже лежа, ранен в живот. Он стонал и просил помощи, но она не пришла… Он был в серой походной черкеске и в черном бешмете, расстёгнутых, что, видимо, сделал он сам, страдая от мучений. Тут же возле трупов лежал околевший ночью от ран и его дивный гнедой рослый конь хороших кровей. Гордый и благородный офицер, каковым был хорунжий Семеняка, и его конь пали в первом же бою. Было о чем подумать тогда!..»14. Война уже не воспринималась молодым казаком как некое героическое продолжение учебных манёвров. «И все прелестные понятия, которые мы воспринимали на юнкерской скамье и в мирном времени офицерства, отлетели у меня далеко, далеко…»15.
Донской казак Александр Упорников писал в своём письме: «но об смерти думать не хочется, да и не думаешь почти никогда. Как-то нелепо кажется, что вдруг конец. Конец, когда остается столько неоконченного, столько желания жить. Я так твёрдо верю в свою звезду. Помню тот момент, когда 7-го ноября неразорвавшийся снаряд контузил меня. Ведь достаточно было ему лопнуть… И в тот момент, когда я терял сознание, я всё же не верил, что это конец. Казалось в минутном сознании уж очень обидным перестать жить. Теперь, когда мне говорят, что всё несёт за собою последствия, я тоже смеюсь. Мы ещё поживём!»16.
А.В. Квитка размышлял в своём дневнике: «Я не мог понять, отчего смерть моего единственного друга так мало произвела на меня впечатление; мне казалось даже, что я должен был радоваться, а не горевать, потому что Келлер считал величайшим счастьем быть убитым на поле сражения»17. <…>
Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Сенявская Е.С. Человек на войне. Историко-политические очерки. М., 1997. С. 10.
2 Кривощёков А.И. В плену у японцев. Рассказ из русско-японской войны. Троицк: Типография Берх, 1913. С. 5.
3 Квитка А.В. Дневник Забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904—1905 гг. Илл. и фото авт. СПб., 1908. С. 409.
4 Там же. С. 410.
5 Двадцать пять лет Донского Императора Александра III кадетского корпуса. Краткий исторический очерк / Сост. А.Ф. Вячесловым. Новочеркасск, 1908. С. 135.
6 Семёнов Г.М. О себе. Воспоминания, мысли и выводы. 1904—1921. М.: Центрполиграф, 2007. С. 4.
7 Саянский Л.В. Три месяца в бою: Дневник казачьего офицера. М.: ФОРУМ, 2014. С. 8.
8 Колпикова Е.Ф. 300 писем расстрелянного есаула. М.: РИПОЛ классик, 2009. С. 32, 33, 215.
9 Саянский Л.В. Указ. соч. С. 7—13.
10 Елисеев Ф.И. Казаки на Кавказском фронте. 1914—1917: Записки полковника Кубанского казачьего войска в тринадцати брошюрах-тетрадях. М.: Воениздат, 2001. С. 23.
11 Там же. С. 27.
12 Там же. С. 24.
13 Саянский Л.В. Указ. соч. С. 44.
14 Елисеев Ф.И. Указ. соч. С. 30, 31.
15 Там же. С. 31.
16 Колпикова Е.Ф. Указ. соч. С. 218, 219.
17 Квитка А.В. Указ. соч. С. 192.