Аннотация. В статье на основе ранее не публиковавшихся архивных источников раскрываются функциональные основы деятельности германских и австро-венгерских разведшкол на оккупированных территориях Европейской России в период Первой мировой войны. Численность их выпускников составляла от 300 до 900 человек, а в задачи входило как нанесение ударов по объектам транспортной инфраструктуры России, так и добывание сведений о политической и криминогенной обстановке в регионах Российской империи.
Summary. The paper resorts to previously unknown archival documents to highlight the functional basis of the work by German and Austro-Hungarian intelligence schools on the occupied territories of European Russia during the First World War. The schools had trained between 300 and 900 men, and their task was to both attack Russia’s transport infrastructure facilities, and obtain data about the political and crime situation in the regions of the Russian Empire.
ЗВЕРЕВ Вадим Олегович — начальник кафедры психологии и педагогики в деятельности органов внутренних дел Омской академии МВД России, доктор исторических наук, доцент
«В РАЙОНЕ НЕСВИЖА УПОТРЕБИТЬ БОМБЫ НА ВЫСОЧАЙШЕМ СМОТРЕ…»
Разведшколы армий Тройственного союза на оккупированных территориях Европейской России (1915—1916 гг.)
На рубеже XX—XXI вв. российская историография иностранного шпионажа (главным образом германского и австрийского) дала ответы, казалось бы, на все вопросы, касающиеся тайного внешнего вмешательства в сферу интересов военной безопасности Российской империи (особенно в годы царствования императора Николая II). Однако в монографических1, диссертационных исследованиях2 и публикациях иного рода3 специфика и ареал деятельности немецкой и австрийской разведывательной агентуры, её успехи и неудачи раскрывались, как правило, сквозь призму истории русской контрразведки. Отдавая предпочтение её построению, формам, методам и результатам борьбы на «невидимом фронте», учёные лишь опосредованно рассматривали характер деятельности разведывательных органов при штабах авангардных частей германских и австрийских войск на оккупированных территориях России. При этом специфика обучения агентов разведывательному и разведывательно-диверсионному «ремеслу» в специальных школах германской имперской армии так и осталась нераскрытой.
В начале Первой мировой войны русская контрразведка располагала лишь общими представлениями об организации разведывательных школ противника. Согласно содержанию архивного документа «Краткие сведения о германском и австрийском шпионаже в России и борьба с ним» (гриф «Секретно», объём 16 с., датирован приблизительно весною 1915 г.)4 имевшиеся сведения умещались в два абзаца: «Как в Германии, так и в Австрии имеются особые школы, кои вербуют и подготавливают агентов. Большинство шпионов вербуется из жителей занятых местностей, преимущественно поляков и евреев, причём последние пользуются особым доверием.
Курс в школах краткий. Прошедшие этот курс по особым маршрутам под видом беженцев направляются в места расположения наших войск и в глубь России»5.
Нет сомнений в том, что «особые школы» в странах — участницах Тройственного союза действительно существовали. Одно из косвенных свидетельств тому находим в переписке руководителей политического розыска в варшавском генерал-губернаторстве от 7 августа 1914 года. Помощник Варшавского генерал-губернатора по полицейской части генерал Л.К. Утгоф сообщал, что «Германия командировала в Россию на театр войны до 200 молодых людей в форме учащихся /студентов и учеников/ специально для взрывов мостов и тоннелей»6. Другим, не менее интересным первоисточником, является циркуляр Особого отдела Департамента полиции МВД России от 22 января 1917 года № 124010. В нём сказано: «С целью организовать преступную деятельность в России германцами учреждена в Берлине специальная школа для обучения подрывному делу финляндцев и других агентов…»7.
Аналогичные учебные организации по подготовке шпионов были и в Австро-Венгрии. Например, из циркуляра начальника Варшавского губернского жандармского управления подведомственным учреждениям от 29 марта 1915 года № 905 видно, что соответствующая разведшкола функционировала в пограничном г. Краков8.
Но всё-таки наибольшее число разведшкол находились на оккупированных передовыми отрядами германских и австрийских войск территориях Привислинского края, Курляндской, Гродненской, Витебской, Минской и Волынской губерний. Это видно из многочисленных переписок жандармских начальников, а также донесений разведывательных и контрразведывательных органов русской армии (в частности, армий Северного, Северо-Западного и, в меньшей степени, Юго-Западного фронтов) о задержании вражеских агентов. В своих показаниях они рассказывали о количестве, местах расположения, учебных программах, национальном составе и профессиональном уровне «учеников» разведшкол, их руководителях и штате «учителей» (или преподавателей), а также задачах, стоявших перед выпускниками.
Исследуя комплекс архивных дел, собранных в описи 1 фонда 1662 («Жандармское управление Влоцлавского, Нешавского и Гостынского уездов Варшавской губернии») Государственного архива Российской Федерации и описи 4 фонда 2031 («Штаб Главнокомандующего армиями Северного фронта») Российского государственного военно-исторического архива, мы произвели приблизительный подсчёт выявленных иностранных разведшкол. Как выяснилось, в период с января 1915 по сентябрь 1916 года офицерам германской разведки удалось создать 25 разведшкол (в т.ч. одну в г. Тильзит, Германская империя), а австрийской — 5 (в т.ч. одну в австро-венгерском г. Сосновице, а также в Кракове9. Традиционным местом их расположения в европейских губерниях России были крупные провинциальные города, которые одновременно могли быть портовыми центрами и/или крупными железнодорожными станциями. К таким городам, к примеру, можно отнести Ковно (71 тыс. жителей), Либаву (64 тыс. жителей), Люблин (50 тыс. жителей), Брест-Литовск (47 тыс. жителей), Митаву (35 тыс. жителей), Полоцк (27 тыс. жителей)10.
Динамичный характер городской жизни, предполагавший масштабность и многоликость неоднородных экономических, социальных и культурных контекстов, становился безусловным прикрытием деятельности разведшкол по подготовке шпионов и/или диверсантов. Их обучение зачастую осуществлялось в так называемых казённых домах (в расположении воинских частей), реже — в городских отелях.
В течение двух—трёх недель «ученики» овладевали азами психологической и специальной подготовки. При формировании профессиональной компетентности особое значение приобретали умение производить желаемое впечатление на собеседника, «втираться к нему в доверие», перевоплощаться в нужный образ; способность идентифицировать рода войск по видам их вооружения, запоминать воинские части по их внешним признакам. Немаловажная роль отводилась знакомству «учеников» с тактикой обезвреживания часовых, изучению географических карт, топографических знаков, основ минного дела (в том числе особенностей маскировки взрывных устройств) и др. На занятиях преподавались и способы конспирации — использование тайнописи и тайников в одежде и обуви (для переноса «секретов»), а также зашифрованных кодов (паролей) для подтверждения личности и беспрепятственного прохода через места дислокации союзнических войск на «сторону русских» и обратно.
Причём обучение в разведшколах носило исключительно теоретический характер. Упоминания о занятиях практикоориентированной направленности в корреспонденции спецслужб не встречались.
Контингент «учеников», численность которых в разных школах варьировалась в диапазоне от десяти до нескольких десятков человек, был представлен евреями, немцами, поляками и русскими. В соответствующих документах встречались также литовские, латышские и эстонские имена. Столь разнородный национальный состав предателей объединяло одно — все они относились к этническому или «натурализовавшемуся» населению оккупированных западноевропейских территорий России либо были дезертирами или военнопленными русской армии.
Среди лиц, вставших на сторону врага, встречались не только знатоки военного дела. Многие «ученики» разведшкол до войны работали исключительно в гражданских профессиях (или родах деятельности). К таковым относились «…актёры, сапожники, парикмахеры, мясники, столяры, фабричные рабочие, контрабандисты, альфонсы и даже воры»11. Обучение «шпионскому ремеслу» проходили и «женщины-проститутки».
Однако этнические корни, профессиональная и гендерная принадлежность не всегда играли определяющую роль. В ходе обучения большие надежды возлагались на тех «учеников», которые владели русским языком, знали военное дело, имели артистические способности, отличались сообразительностью и находчивостью и, особенно, обладали объёмной и продуктивной памятью. О феноменальных возможностях задержанных агентов противника говорит тот факт, что в контрразведке некоторые из них реконструировали многие фрагменты своих «шпионских воспоминаний» в деталях. Так, в январе 1915 года во время опроса некий Иосиф Новак-Пищик так описывал приметы 14 австрийских агентов, направленных вместе с ним из г. Петроков за линию фронта: «…блондин, среднего роста, одет хорошо; брюнет, подстриженные усы, одет в чёрное пальто и жёлтые гетры, барашковую чёрную шапку…»12. В ноябре 1915 года другой австрийский шпион — Иван Хмелевский — давал подробные показания о лицах, обучавшихся в люблинской разведшколе. Перечислялись имена, фамилии, возраст, приметы, одежда, прежние места работы 8 русских солдат и 12 штатских, а также, в некоторых случаях, кого из них и куда выслали, с какой разведывательной целью13.
Помимо учёта индивидуальных качеств в разведшколах ставка делалась и на внутренние мотивационные механизмы «учеников». Прежде всего, всеми ими двигало чувство страха за собственную жизнь. Инстинктивное желание выжить на войне путём сотрудничества с врагом позволяло обрести пусть мнимое и непродолжительное, но ощущение безопасности. Между тем, как видно из документальных свидетельств, оказаться случайной жертвой немотивированных бесчинств немецких солдат и офицеров на захваченных территориях мог любой человек. Так, с 25 по 31 июля 1914 года в г. Млава немецкий разъезд выстрелом смертельно ранил мальчика 16 лет, затем немецкие солдаты закололи штыками схваченного в лазарете русского солдата14.
Другим не менее мощным фактором, побуждавшим «учеников» (в первую очередь русской национальности) к прилежному освоению «шпионских программ», был панический страх перед неминуемым возмездием. Единожды изменив Родине и военной присяге, многие агенты делали осознанный «моральный» выбор в пользу недругов России.
Наконец, устойчивыми мотивационными компонентами, к примеру у многих финнов и поляков, являлись ненависть к русскому доминированию на землях своих предков и желание вернуть Великому княжеству Финляндскому и Царству Польскому политическую самостоятельность и независимость.
Помимо ясной морально-психологической определённости (будущие агенты понимали, что обратного пути к «своим» нет) отметим неплохой уровень военно-теоретической подготовленности некоторых выпускников-разведчиков. Речь, в частности, идёт о количестве и степени сложности стоявших перед ними разведывательных задач. Так, одному из перевербованных русских разведчиков, прошедших обучение в шавельской школе, предлагалось выполнить 16 заданий особой важности. Среди них были:
«1) вступить в переговоры с комендантом крепости Усть-Двинск о том, сколько он хочет получить за сдачу крепости…;
2) достать план, где расположены мины и план крепости;
3) сколько судов находится в Рижском заливе, где они строились и в каком году;
4) сколько в Рижском заливе находится подводных лодок;
5) сколько орудий находится в крепости Усть-Двинск, где строились и какого года выпуска…»15.
Наряду с общими объективными и субъективными параметрами «шпионской подготовки», в большей или меньшей степени характерными всем разведшколам, некоторые из них имели и свой профиль. Несмотря на то, что мы располагаем о нём лишь ограниченными сведениями, обратимся к опыту люблинской школы как «кузницы» диверсантов. Об организации их обучения известно немногое — начальник школы лейтенант австрийской службы Ворель и три капрала (Иосиф Блазек, Станислав Каблиха, Степан Рауш) «учили распознавать по карте местность и железные дороги, читать и писать»16. После завершения курса перед выпускниками-агентами ставились сложные задачи. К одной из них, как видно из контрразведывательных сведений от 21 декабря 1915 года, относилось: «…в районе Несвижа употребить бомбы на ВЫСОЧАЙШЕМ смотре и при случае для порчи мостов»17.
Не только австрийская, но и германская разведка делала большие ставки на диверсионные акты. По сведениям штаба Северного фронта, на выпускников вышеупомянутой шавельской школы разведчиков помимо свойственной им деятельности возлагались и задачи по поиску людей, способных «решиться подорвать пароход “Горький”»18.
Завершая изложение, обобщение и, в некоторых случаях, интерпретацию задокументированных фактов, обратимся к главным выводам. Во-первых, задолго до открытия военных действий на Восточном фронте в Германии и Австро-Венгрии были созданы «перспективные учебно-разведывательные плацдармы» (разведшколы). Квалифицированных шпионов-диверсантов готовили к нанесению превентивных ударов по объектам транспортной инфраструктуры европейской части России, надеясь ослабить тем самым боеспособность и манёвренность русских войск. Другой агентурный ресурс, как мы полагаем, был нацелен на добывание в первую очередь актуальных сведений о политической и криминогенной обстановке в северо-западных, западных и юго-западных губерниях России.
Именно осведомлённость о политической нелояльности российских окраин (имеются в виду сепаратистские настроения финского и польского народов, а также органов их местной власти), об активности революционного подполья и криминальной среды давала возможность выявлять категорию лиц, недовольных русским самодержавием (назовём их «потенциальной агентурой»).
Начавшиеся вскоре бои в Привислинском крае и позже частично в Прибалтике, повлекшие за собой многочисленные военные потери и отступление русских войск, а также необоснованные жертвы среди гражданского населения, панический страх, голод, разруха, создали объективные условия для перехода «потенциальной агентуры», дезертиров, некоторых выявленных агентов русской разведки/контрразведки, уголовников, проституток и пр. на сторону наступавших германской и австрийской армий. В результате их разведорганы не только наладили систематическую вербовочную работу, но и приступили к комплектованию многочисленных разведшкол на оккупированных российских территориях.
Во-вторых, учебная программа разведшкол противника была примерно одинаковой, а сам курс обучения — краткосрочным. При этом учёт природных и вновь приобретённых умственных способностей большинства безграмотных или малограмотных «учеников», а также их эмоционально-волевых качеств и физических кондиций позволял ставить перед ними задачи разного уровня сложности.
И всё же, принимая во внимание фактор скоротечности и непредсказуемости развития военных действий, а также вытекавший из этого дефицит своевременных и достоверных разведданных о русской обороне, разведшколы сосредоточивались на подготовке множественной «тактической агентуры». Приблизительная численность выпускников разведшкол, действовавших в русском тылу вдоль линии соприкосновения воевавших сторон, в разное время могла равняться 300—900 человекам. Причём по мере продвижения противника на восток и захвата новых российских территорий количество потенциальной агентуры и других категорий предателей Родины росло.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., например: Старков Б.А. Охотники на шпионов. Пасынки Великой войны. Контрразведка последней войны Российской империи. 1914—1917. Ч. II. СПб., 2007.
2 См., например: Зданович А.А. Организационное строительство отечественной военной контрразведки: 1914—1920 гг. Дисс. … канд. ист. наук. М., 2003.
3 См., например: Кирмель Н.С. Становление военной контрразведки Российской империи // Военно-исторический журнал. 2006. № 2.
4 Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2031. Оп. 4. Д. 331. Л. 428—435.
5 Там же. Л. 428.
6 Там же. Ф. 238. Оп. 1. Д. 178. Л. 59.
7 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 1662. Оп. 1. Д. 169. Л. 7.
8 Там же. Д. 146. Л. 64.
9 Вероятнее всего, разведшкол было в разы больше. Как видно из некоторых архивных документов, «при многих германских полках заведены свои войсковые школы шпионов».
10 Маркс А.Ф. Географический и статистический карманный атлас России. СПб., 1907. Карта № 10.
11 ГА РФ. Ф. 1662. Оп. 1. Д. 146. Л. 161—162.
12 Там же. Л. 6.
13 РГВИА. Ф. 2031. Оп. 4. Д. 331. Л. 61.
14 ГА РФ. Ф. 242. Оп. 1. Д. 673. Л. 120.
15 РГВИА. Ф. 2031. Оп. 4. Д. 45. Л. 96.
16 Там же. Д. 331. Л. 61.
17 Там же. Д. 45. Л. 203.
18 Там же. Л. 96.