К 120-летней годовщине начала Русско-японской войны 1904-1905 гг.
В воскресение 26 января (8 февраля по новому стилю. – Авт.) 1904 г., Япония заявила о разрыве дипломатических отношений с Россией. К означенному времени Отдельный отряд под командованием контр-адмирала А.А. Вирениуса, состоявший из полутора десятков военных кораблей и направленный в военно-морскую крепость Порт-Артур для усиления русской Тихоокеанской эскадры Балтийского флота, был уже в Красном море. В тот же день «в восточных водах», а также в портах Нагасаки (Япония) и Фусан (Корея) японцами были захвачены четыре российских коммерческих судна, в числе которых были крейсер «Екатеринославль» Добровольного флота и пароход «Мукден» акционерного общества КВЖД.
доктор географических наук,
доктор технических наук,
профессор,
полковник в отставке
Вечером того же дня офицер-фельдъегерь доставил военному министру генерал-адъютанту, генералу от инфантерии А.Н. Куропаткину записку от императора: «Алексей Николаевич, 26-го, в 11 ч. 30 м. у меня соберется совещание по вопросу, следует ли разрешать высадку японцев в Корее, или силой принудить к отказу. Прошу Вас приехать к указанному часу. Николай» /1, с. 354/.
Накануне этого совещания А.Н. Куропаткин дал указание подготовить соображения по вопросу вероятной высадки японцев в Корее начальнику Главного штаба генерал-адъютанту, генерал-лейтенанту В.В. Сахарову, а также встретился и переговорил с управляющим Морским министерством адмиралом Ф.К. Авеланом. Последний заверил его, что сил на Дальнем Востоке вполне достаточно, чтобы при необходимости успешно атаковать японский флот.
«Вы можете считать, – сказал он, – что технически и по составу мы сильнее. Я только несколько сомневаюсь в Старке(вице-адмирал О.В. Старк – командующий Тихоокеанской эскадрой Балтийского флота. – Авт.).Он исполнителен, знает свое дело, но лишен инициативы.
– Так почему же вы не замените его? – удивился военный министр. – Есть же у вас Макаров, Дубасов, Скрыдлов, Бирилев, Рожественский.
– Я предлагал Дубасову и Бирилеву, но оба отказались из-за характера наместника [генерал-адъютанта, адмирала Е.И. Алексеева]. Пусть он сам и ведет флот…» /Цит. по кн.: 2, с. 35/.
Исправляющий должность [1] начальника Главного Морского штаба контр-адмирал З.П. Рожественский также заверил военного министра, что русский флот на Дальнем Востоке достаточно силен.
Утром 26 января письменное заключение за подписью В.В. Сахарова было готово и доложено военному министру. В нем, в частности, отмечалось, что занятие Кореи японцами будет первым с их стороны враждебным актом, но русским уклоняться от вооруженного столкновения с ними нецелесообразно, поскольку «всякое уклонение, несомненно, будет объяснено нашей слабостью и еще в большей степени будет разжигать воинственный задор и самоуверенность японцев. Поэтому противодействие открытою силою вторжению японцев… показало бы с первого шага, что мы без опасений и колебаний готовы поднять брошенную перчатку, раз все усилия наши к мирному разрешению вопроса разбились об упорство зазнавшегося народа… Всякое противодействие, в каком бы виде оно ни выразилось, будет весьма желательным, ибо противодействие это, если не воспрепятствует совершенно высадке, то, во всяком случае, ее замедлит…, а замедление даст нам выигрыш во времени для мобилизации войск и сосредоточения, направленных на Дальний Восток подкреплений, в чем и будет заключаться главная задача наша в первый период войны.
Противодействие высадке силою зависит от соотношения боевых средств нашего и японского флотов. Всякое военное предприятие сопряжено с большим или меньшим риском и предвидеть исход вооруженного столкновения – невозможно; но если бы наш флот признал посильной для себя задачей затруднить высадку японцев в Корею, то… он мог бы много облегчить первоначальные операции сухопутной армии. Может ли флот оказать такое содействие, и в каком именно виде – об этом судить представителям Морского ведомства…
Позволяю себе при этом высказать следующее соображение. Стремясь настойчиво к войне с нами, японцы, приступив к переброске своих войск в Корею, в интересах обеспечения этой операции, могут сами напасть на наш флот в районе настоящего его расположения и тем парализовать значение нашей морской силы в пункте, имеющем для данной минуты решающее значение. Казалось бы, что даже в виду этого соображения нашему флоту не безвыгодно приступить самому к активным действиям и перенести их в район первоначальных операций японцев…» /1, с. 273-274/.
Ознакомившись с докладной запиской В.В. Сахарова, А.Н. Куропаткин убрал ее в личный сейф «для истории» и отправился на совещание, которое состоялось в назначенное время. На нем, кроме императора Николая II и военного министра, присутствовали министр иностранных дел граф В.Н. Ламздорф, главный начальник флота и Морского ведомства великий князь генерал-адмирал Алексей Александрович, управляющий Морским министерством адмирал Ф.К. Авелан и управляющий делами Особого комитета Дальнего Востока контр-адмирал А.М. Абаза.
«Открывая заседание, – вспоминает А.Н. Куропаткин, – Его величество сказал, что, прежде всего, желает знать наше мнение, какого образа действий следует держаться – воспрепятствовать ли силой высадке японцев в Корее, и если да, то в каком районе?
Первым государь обратился ко мне. Я напомнил Его величеству, что когда составлялся план стратегического развертывания в Южной Маньчжурии, то Алексеев (наместник. – Авт.) принимал за аксиому, что наш флот не может потерпеть поражения, а потому я считаю высадку японцев невозможной на западном берегу Кореи.
После меня говорил Ламздорф. Он указал, что, если есть хоть малейшая возможность избежать войны, надо этим воспользоваться (“Разумеется”, – вставил государь). Далее он сказал, что японцы поступили опрометчиво и что общественное мнение Европы и Америки против них.
Генерал-адмирал высказался в том смысле, что разрешать высадку севернее Чемульпо нельзя.
– А южнее? – спросил государь. Великий князь ответил, что не думает, что японцы вообще рискнут на морскую операцию…» /Цит. по ст.: 2, с. 35-36/.
Было очевидно, что Николай II находился в нелегком положении – нужно было безотлагательно принимать оптимальное для создавшейся обстановки решение, поскольку «функция самодержца состояла в том, чтобы проявить проницательность и сообщить действиям единство…» /3, с. 17/.
Не успел великий князь Алексей Александрович ответить на поставленный вопрос императора, как дежурный флигель-адъютант вручил генерал-адъютанту А.Н. Куропаткину телеграмму с Дальнего Востока от наместника, в которой говорилось: «Непрекращающиеся приготовления Японии достигли опасного предела. Полагаю необходимым немедленно объявить мобилизацию и не допускать высадки японцев в Корее. Приказал эскадре выйти на внешний рейд, дабы немедленно, по получении Вашего ответа, атаковать неприятеля…» /Цит. по ст.: 2, с. 36/.
На эту телеграмму в тот же день «собственноручно» ответил сам император: «Желательно, чтобы японцы, а не мы открыли военные действия. Поэтому, если они не начнут действий против нас, то вы не должны препятствовать их высадке в Южную Корею или на восточный берег до Гензана включительно. Но если на западной стороне Кореи их флот с десантом или без оного перейдет к северу через 38-ю параллель, то Вам предоставляется их атаковать, не дожидаясь первого выстрела с их стороны. Надеюсь на вас. Помоги вам Бог!» /1, с. 275/.
В конечном счете на совещании, проводимом императором Николаем II, последнем в мирное время, было принято и одобрено принципиальное постановление: «Войну самим не начинать!».
26 января (8 февраля по новому стилю) в 4 час. 40 мин. пополудни в Жёлтом море у острова Йодолми (ныне – Пхальмидо) японцы первыми применили против русских боевое оружие. Это осуществил японский миноносец из состава эскадры, которая встала на пути русской небронированной мореходной канонерской лодки «Кореец» – судна-стационера [2], состоявшего при Русском посольстве в Корее и одновременно являвшегося средством курьерской связи, следовавшего в качестве связного из Чемульпо в Порт-Артур.
К счастью, три мины, выпущенные с расстояния 1-2 кабельтовых [3], не достигли цели. Одна из мин прошла под кормой. В ответ – после второй мины – с «Корейца» было сделано «случайно» два выстрела из 37-миллиметровой револьверной пушки /4, с. 163-166/.
Надо сказать, что японцы до сих пор упорно отрицают тот факт, что они препятствовали выходу «Корейца» в море и первыми открыли стрельбу. Свою официальную версию они излагают так: «Видя приближение наших миноносцев, “Кореец” уклонился вправо, и затем открыл огонь из орудий…» /5, с. 36/. Однако, командир «Корейца» капитан 2 ранга Г.П. Беляев прекрасно знал, чем грозит нарушение «высочайшего повеления»: ни в коем случае первыми огня не открывать, поскольку это даст повод всему миру считать, что Россия выступает в качестве агрессора. К тому же командиру канонерской лодки вступать в сражение с превосходящими силами японцев (тремя крейсерами, четырьмя миноносцами и несколькими транспортами) было бы безумием. Лодка шла с вполне конкретной задачей – добраться до Порт-Артура /4, с. 165/. К сожалению, прорваться сквозь японскую эскадру не удалось. Это боевое столкновение, однако, не стало официальным началом войны…
26 января, как повествует в своем романе «Порт-Артур» лауреат Сталинской премии писатель А.Н. Степанов (в то время 12-летний сын офицера-артиллериста) в Порт-Артуре царило необычайное для будничного дня оживление: все чиновное русское население арендуемой у Китая Квантунской области собиралось на бал в просторный дом начальника Тихоокеанской эскадры вице-адмирала О.В. Старка на именины его супруги – Марии Ивановны.
«Уже с семи часов вечера к адмиральскому дому стали съезжаться и сходиться многочисленные гости… Дежурный вестовой доложил о прибытии самого наместника [генерал-адъютанта Е.И. Алексеева]. Адмирал с женой поспешили ему навстречу… [Вскоре по программе вечера начались танцы]… Дошла очередь до мазурки, считавшейся, по артурским обычаям, гвоздем каждого бала. [Е.И. Алексеев] поднялся и встал с именинницей в первой паре. Заиграла музыка… Когда… наместник опустился на колено перед дамой, медленно кружа ее вокруг себя, стекла неожиданно задрожали от гула артиллерийской стрельбы. Сквозь окна были видны многочисленные зарницы выстрелов, звуки которых сливались в сплошные раскаты грома. Весь зал дружно зааплодировал и танцевальному искусству превосходительной пары, и неожиданному, столь своевременному салюту эскадры, за который приняли стрельбу многие из присутствующих… Бал продолжался…» /6, с. 3-5/.
Как позже стало известно, именно в тот момент, когда стрелки часов показывали 23 часа 35 минут (по порт-артурскому времени), с боевых кораблей 1-й японской эскадры, идущей во главе с командующим Соединенным флотом Японии вице-адмиралом Х.Того, внезапно, без объявления войны, была выпущена первая, а затем и последующие мины, серьезно повредив крейсер «Палладу» и два лучших броненосца русской эскадры – «Ретвизан» и «Цесаревич», стоящие на внешнем рейде военно-морской базы Порт-Артур /7, с. 155/.
По утверждению А.Н. Степанова, после того как стало ясно, что артиллерийские залпы – это не салют в честь именин супруги вице-адмирала О.В. Старка, в Порт-Артуре воцарилась паника и неразбериха, а исправляющий должность коменданта крепости генерал-лейтенант А.М. Стессель превратился «из бравого генерала в мокрую курицу». Одним словом, проспали, прозевали и проплясали врага «шаркуны паркетные», а русская эскадра «совершенно не была готова к бою», поскольку «ночное нападение застигло ее врасплох» /8, с. 12/.
На самом же деле все описываемое А.Н. Степановым в романе было всего лишь художественным вымыслом, базирующимся, главным образом, на сообщениях зарубежных корреспондентов [4]. Однако, что удивительно, этот вымысел стал в нашей стране официальной версией начала войны с Японией. Но в первые десятилетия прошлого столетия еще живые свидетели, эмигрировавшие после Октябрьской революции 1917 г. за границу, такое «начало» категорически отрицали.
«Клевета, с первых дней войны распространявшаяся по всей России о том, что в ночь начала войны офицеры флота были на балу, по случаю именин адмиральши Старк и потому-де прозевали минную атаку японцев, особенно махровым цветом зацвела… в советском романе “Порт-Артур”, – вспоминает защитник крепости, историк Русско-японской войны Я.И. Кефели, в 1904-1905 гг. – начальник 1-го Морского санитарного отряда. – Автор этого романа, г-н Степанов, утверждает даже, будто бы… сам наместник открыл бал с адмиральшей Старк… [Между тем] с вечера… сообщение с берегом эскадры, стоявшей на внешнем рейде, было прервано по сигналу флагмана. Все офицеры были на своих судах… Адмирал Старк находился на своем флагманском корабле “Петропавловск”. Все мы это точно знали тогда и не сомневаемся в этом теперь, через полстолетия…
Фантазия Степанова безгранична… В период осады [он] был еще мальчиком, много наслышался, много видел, но все перепутал [5]…» /9, с. 58-59/. Добавим от себя – если бы не «перепутал», то лауреатом Сталинской премии автор «Порт-Артура» не стал бы!
Реальная же картина начала войны с Японией была иной: «За несколько дней до рокового дня… наша эскадра, под командой адмирала Старка, вышла в море в полном составе [6], – вспоминает другой защитник крепости, писатель, контр-адмирал Д.В. Никитин, лейтенант флота в 1904 г. – Цель этого похода, по-видимому, была чисто учебная. Мы провели день и ночь в Жёлтом море, делая различные построения и эволюции (перестроения. – Авт.). Видели в дымке тумана южное китайское побережье и Шаньдунский маяк.
Затем стали на якорь, на своем обычном месте, на Артурском рейде. Никому из нас тогда и в голову не приходило, что этот поход… окажется тем самым “Казус белли” (формальный повод для объявления войны. – Авт.), которого только и ждала японская военная партия. Впоследствии стало известно, что выход в море был сочтен Японией за враждебную ей демонстрацию, почему и решено было немедленно объявить нам войну…» /9, с. 51/.
Здесь мы сделаем вынужденное отступление. Конечно, упомянутый поход русских кораблей не стал поводом для начала войны. По свидетельству М.Кокити – бывшего японского консула в китайском городе-порте Чифу, вице-адмирал Х.Того готовил свой Соединенный флот именно для внезапного нападения в благоприятный для японцев момент, и он наступил 26 января.
В тот день на последнем совещании командиров всех судов миноносной флотилии Х.Того заявил, обращаясь к ним: «Господа… вы должны сегодня же вечером или сейчас же после полуночи напасть на русскую эскадру в Порт-Артуре и Дальнем… Враг не подготовлен встретить наше нападение, так как ждет объявления войны с нашей стороны… Нападение должно быть произведено во всяком случае. И помните: на войне выигрывает тот, кто смело атакует…» /Цит. по кн.: 10, с. 89/.
Да, Того Хэйхатиро – 57-летний морской волк знал, что говорил. Он «с пятнадцати лет плавал гардемарином на английском флоте, сдал экзамен на мичмана, неоднократно посещал маневры Ламаншской эскадры (английского Средиземноморского флота. – Авт.). Из британского опыта Того… тщательно отбирал лишь дельное…, отбрасывая все лишнее, консервативное, мешающее…» /11, с. 104/. До начала Японо-китайской войны 1894-1895 гг. командира крейсера «Нанива» капитана 1 ранга Х.Того кроме японцев никто не знал, но после безжалостного расстрела китайского транспорта с громадным десантом китайских солдат газеты всего мира заполнило это краткое выразительное имя.
Морозной ноябрьской ночью «крейсер “Нанива” прокрался на рейд Вэйхайвэя (порта на побережье Жёлтого моря. – Авт.), где собрались остатки китайского флота; он открыл огонь с двух бортов сразу, погубив массу китайцев, совершенно беспомощных в жестоких условиях корабельных отсеков… Японская армия окружила Вэйхайвэй с берега, гавань с моря запирал японский флот… Одиннадцать миноносцев Цыси (Це-Си – китайская императрица-регентша при малолетнем императоре. – Авт.) пытались прорвать блокаду – японцы перетопили их, словно котят… Тинг (командующий китайским флотом. – Авт.)… отравился…» /11, с. 104-105/.
Эти трагические события с большой вероятностью могли повториться и при Порт-Артуре – в боевых действиях 1904 г. было слишком много аналогий с победоносной для японцев войной 1894-1895 гг. К этой войне, как и к войне с Россией, японцы под руководством германских (на сухопутье) и британских (на море) инструкторов готовились тщательно и, как оказалось, подготовились блестяще!
Однако вернемся в 1904 г. «Насколько мы далеки были тогда от мысли делать враждебные выпады по адресу Японии показывает тот факт, – пишет далее Д.В. Никитин, – что, стоя на открытом для неприятельских минных атак рейде, наши суда не получили приказаний опустить в воду предохранительные сети (так называемые «кринолины») против мин Уайтхеда. В те времена говорили, что это делается для того, чтобы не увеличивать напряженности данного момента. “Стоят с опущенными сетями, значит… готовятся к каким-то военным действиям”, – могли сказать японцы. По-видимому, в виду полученной директивы: “Не бряцать оружием” начальство наше воздержалось от опускания сетей.
Большой бедой для нашей эскадры было то, что ею командовали в эти роковые дни люди, быть может, в высшей степени добросовестные и усердные служаки, но совершенно не имевшие боевого опыта. В то же время такой прирожденный вождь-флотоводец, как герой войны 1877-78 года, адмирал С.О. Макаров, находясь в Кронштадте, был вдали от назревавших на Дальнем Востоке крупных событий… Все поэтому делалось в Артуре не по-макаровски. Там в полной силе была еще рутина мирного времени. Господствовало вредное убеждение, что эскадре для выхода в полном составе на порт-артурский рейд из внутренних бассейнов требуется более суток. Поэтому для того, чтобы она могла быть готовой по тревоге быстро сняться с якоря и выйти в море, ее в эти дни кризиса держали на якоре, на открытом наружном рейде, подвергая тем самым суда риску минных атак…» /9, с. 51-52/.
26 января в 20.00 на борту российского флагманского броненосца «Петропавловск» началось совещание, которое проводил командующий Тихоокеанской эскадрой вице-адмирал О.В. Старк.
На этом совещании был составлен приказ о выходе эскадры в море утром следующего дня. Совещание закончилось в 23.00. «Покидая после совещания “Петропавловск” начальник морского штаба наместника контр-адмирал Витгефт уверенно сказал провожавшим его лицам: “А все-таки войны не будет!”…» /10, с. 91/.
В это время на внешнем рейде, к юго-востоку от входа в порт, стояли в 12-часовой боевой готовности 16 кораблей русской эскадры. «Корабли стояли тремя линиями: линию, наиболее выдвинутую на юг, образовывали (с запада) крейсеры “Баян”, “Диана”, “Паллада” и “Аскольд”. В центре находились броненосцы “Пересвет”, “Ретвизан”, “Победа”, “Цесаревич”, а чуть севернее стояли броненосцы “Петропавловск”, “Полтава” и “Севастополь”. Слева от флагманского корабля у входа на рейд находились крейсеры “Боярин” и “Новик” (левая сторона), с правой стороны от входа в качестве брандвахты стоял “Джигит”. Место рядом с ним занимала канонерка “Гиляк”, которая, закончив патрулирование десятимильной зоны вокруг рейда, ожидала, когда ее сменит канонерка “Бобр”. У южной стороны якорной стоянки находился вспомогательный крейсер “Ангара”…
Для наблюдения за 20-мильной зоной вышли из порта эскадренные миноносцы “Бесстрашный” и “Расторопный”… Дежурными на рейде были “Аскольд” и “Диана”, освещали рейд прожекторами броненосец “Ретвизан” (западную часть) и крейсер “Паллада” (восточную часть). Крейсер “Паллада” имел и дополнительное освещение, так как загружал уголь для предстоящего разведывательного выхода в море. Запасы угля пополнял и броненосец “Победа”. На всех кораблях горели отличительные и якорные огни, не были погашены и огни у входа в порт…» /12, с. 52-53/.
«[Вечером] перед заходом солнца адмирал поднял сигнал: “Приготовиться к походу к 6 часам утра”, – пишет далее Д.В. Никитин. – Этому походу не суждено было состояться. Сейчас, вспоминая задним числом все случившееся, остается пожалеть, что адмирал отложил выход в море до утра, а не снялся с якоря вечером. Тогда японские миноносцы никого не нашли бы на Артурском рейде, а утром японская эскадра могла неожиданно встретить в море нашу, вышедшую в полном составе всех броненосцев и крейсеров. Война началась бы совсем иначе. Весьма вероятно, что она иначе и окончилась бы.
Утром в этот день в Артур прибыл из Чифу тамошний японский консул [М.Кокити], чтобы забрать последних, оставшихся в городе японцев. Вскоре пароход, вся палуба которого была заполнена подданными Страны восходящего солнца, прошел мимо нашей эскадры. Нет никакого сомнения, что на пароходе этом были японские морские офицеры, точно по пеленгам определившие якорное место каждого из наших судов, стоявших на рейде. Миноносцы, посланные ночью в атаку, могли иметь для руководства точную диспозицию [7] нашей эскадры… Можно сказать…, мы тогда, что называется, “лапти плели” в деле сохранения военных тайн. Казалось бы, как можно было выпускать из своего порта такой пароход накануне войны. Но не надо забывать, что тогдашнее наше начальство было еще под гипнозом указаний: “Избегать осложнений с Японией”, “Не бряцать оружием”…
Когда солнце скрылось за громадой мрачного Ляо-ти-шана, зажегся, как всегда, входный артурский маяк. Маячная часть действовала по правилам мирного времени. Но на этот раз маяк был зажжен, как бы нарочно для того, чтобы атакующий неприятель мог легче ориентироваться ночью.
С наступлением темноты два дежурных крейсера начали освещать горизонт прожекторами. С заходом солнца сигнальные рожки на всех судах проиграли сигнал: “Приготовиться отразить минную атаку”. По этой тревоге все орудия были заряжены боевыми зарядами. Затем половинное число прислуги было оставлено у орудий. Другая половина должна была сменить первую среди ночи. Эта боевая вахта была готова открыть огонь во всякий момент. Два миноносца были посланы в море, в дозор на всю ночь. Их обязанность была: крейсировать в нескольких милях от стоянки эскадры и давать тревожные сигналы в случае появления подозрительных судов.
Многое можно сказать сейчас относительно действительности, или вернее – недействительности таких мер охраны эскадры от минной атаки. Все организовано было по шаблону маневров мирного времени. Не надо быть специалистом, чтобы понять, что два миноносца на обширном пространстве моря должны были являться чем-то вроде иголки, затерявшейся в стоге сена.
Но начальник эскадры и не располагал в этот вечер достаточным количеством мелких минных судов. Хотя это может показаться странным и невероятным, но значительная часть миноносцев, выполняя… программу экономии, оставалась еще в состоянии пресловутого “вооруженного резерва” и начала кампанию, присоединившись к эскадре, уже после начала войны…
[«Японские миноносцы (10 кораблей 1-го, 2-го и 3-го дивизионов эскадренных миноносцев) шли без огней, и только на судне начальника флотилии при самом подходе к порт-артурскому рейду были зажжены огни – красный и белый – известный японцам сигнал русских судов, желающих беспрепятственно зайти в Порт-Артур…» /10, с. 91/].
За несколько минут до полуночи, среди тишины, вдруг гулко прокатился орудийный выстрел. Слышно было, как гудит в воздухе снаряд. Прошло несколько секунд. Затем другой, третий выстрел. Стреляли не часто, как будто не видя определенной цели. Кто стрелял и по кому – определить было невозможно. Но тут вдруг, точно что-то толкнулось в подводную часть нашего крейсера. Это не был звук орудийного выстрела. Тем, кто плавал на судах учебно-минного отряда, этот звук был хорошо знаком. Как будто кто-то уронил грузный поднос с посудой. Это был подводный минный взрыв.
Стрельба иногда замолкала секунд на 10, на 15, потом опять начиналась. Чувствовалось, что цель по временам не видна. Так продолжалось с четверть часа. Затем все стихло. В это время флагманский броненосец “Петропавловск” вдруг поднял лучи своих прожекторов к небу, что при обыкновенных практических занятиях обозначало: “Перестать светить прожекторами”. Точно на обычном учении, это было исполнено. Эскадра погрузилась в темноту. Что же это значит? Неужели это было ученье? Но ведь орудия-то заряжены по-боевому. А как же понять те минные взрывы, которые мы слышали где-то по соседству?
Недоумение продолжалось недолго. Мимо нас промчался полным ходом паровой катер с “Петропавловска” и офицер с него крикнул нам голосом, полным тревоги и нервного возбуждения: “Посылайте все шлюпки на «Цесаревич» спасать людей. «Цесаревич» тонет”.
В этот момент мы увидели [эскадренный броненосец] “Цесаревич”, шедший к берегу под своей машиной. Он лежал на боку. Казалось, еще момент и он опрокинется (корабль «получил попадание в корму… и имел крен в 18 градусов…» /12, с. 56/. – Авт.). Его зеленая подводная часть с правого борта, обычно скрытая, теперь высоко поднялась и ярко горела, освещаемая лучами прожекторов, шедшего за броненосцем вплотную крейсера “Аскольд”.
Этот вид нашего лучшего корабля, тяжело раненого, наглядно показал всем, что случилось что-то ужасное, непоправимое. Сразу же мелькнула мысль: “Как же мы будем его чинить, когда сухой док для броненосцев только начат постройкой в Порт-Артуре?”.
В этот момент с другой стороны нашего корабля появилась темная масса броненосца “Ретвизан”. Его нос совсем зарылся в воду. Ни одного огонька на судне. Он медленно шел к мелководью (броненосец, «получивший попадание в нос с левого борта…, принял на борт около двух тысяч тонн воды и имел крен в 11 градусов…» /12, с. 56/. – Авт.). Вид этой тонущей громады производил жуткое, гнетущее впечатление.
Оба броненосца, только что пришедшие на Восток, наиболее современные единицы нашего флота, оказались выведенными из строя в первые же минуты войны. Крейсер “Паллада” был также подорван миной в эту ночь («Снаряд попал в угольный бункер, что уберегло крейсер от крена…» /12, с. 56/. – Авт.).
“Идти в дозор”, – сделан был нам сигнал с “Петропавловска”. Плавно заработали наши машины. Около орудий стояли комендоры-наводчики и напряженно всматривались в темноту. Эскадра наша осталась позади, и позади остались только что пережитые нами тревожные моменты. Началась напряженная, но вносящая своей регулярностью спокойствие и уверенность в своих силах служба военного времени. Пришел конец всем сомнениям и неопределенностям…
Никто из нас не предполагал в эту ночь, что война… затянется на полтора года, что закончится она таким миром, как Портсмутский, и так называемой “первой революцией”, и что последствия этой войны будут чувствоваться русским народом в течение, быть может, столетий…»/9, с. 51-56/.
В Порт-Артуре ночное происшествие со стрельбой произвело незабываемое впечатление не только на военных, но и на гражданских жителей крепости. «Когда в двенадцатом часу ночи раздалась с моря канонада, – вспоминает то время журналист П.Н. Ларенко, – я… понял, что началась… война. Меня охватила мелкая нервная дрожь, я прислушивался к зловещим звукам, мысли зароились с такой быстротой в голове, что я и не подумал встать и выйти посмотреть, что творится там, на море. Так просидел я в кровати очень долго, почти не слышал промежутков затишья, потом лежал в какой-то полудремоте, как бы в кошмаре. Когда раздались последние орудийные выстрелы, я посмотрел на часы, они показывали 5 часов 30 минут.
Как я узнал впоследствии, к немалому моему удивлению, многие приняли эту стрельбу за морской маневр, полагали, что наконец-то производится ночная практическая стрельба, о которой раньше поговаривали. На запросы некоторых горожан (и даже офицеров) по телефону, что это за выстрелы, им отвечали, что эта ночная стрельба флота…» /13, с. 48/.
«Когда… заговорили стальными жерлами суда эскадры и загрохотали орудия с батарей берегового фронта Артура, население, слегка лишь тревожимое всевозможными слухами о близкой войне, о разрыве дипломатических сношений, далеко было от мысли, что орудийный гул был прологом войны, – свидетельствует военный корреспондент газеты «Новый Край» Е.К. Ножин – автор книги «Правда о Порт-Артуре». – Все прислушивались к усиливающейся канонаде, но убаюкивали себя надеждой, что происходят… морские маневры совместно с батареями берегового фронта. Когда же над Золотой горой взвились три ракеты, а Электрический утес и смежные с ним батареи открыли залповый огонь, сомнения для тех, кто знал, что значат эти три ракеты, – исчезли.
Наша бездарная, ленивая и близорукая дипломатия, долго и бессмысленно испытывавшая терпение правительства микадо, могла, наконец, опочить на последнем своем позоре. Рухнули все надежды на мирный исход переговоров с Японией. Час неумолимого, холодного и беспристрастного суда истории пробил. На востоке занялось кровавое, грозное зарево войны. Это была ужасная неожиданность, увеличивающаяся нашей полной неподготовленностью.
Полки, поднятые по боевой тревоге, строились. Офицеры, застигнутые врасплох, кто у себя на постели, кто на балу, в театре, в ресторанах, спешили к своим частям, чтобы развести их на позиции. К несчастью, раньше никто не позаботился ознакомить их с крепостью, и поэтому офицеры, в большинстве случаев, получив приказания, долго бродили по неведомым дорогам и горным тропам, тщетно разыскивая указанные им места. Произошла невероятная суматоха…
[Нужно заметить, что офицерам строго возбранялось знакомиться с крепостью, и за все время владения нами Артуром были только один раз маневры на фортах и батареях крепости, тогда лишь только распланированных.
«3-я Сибирская стрелковая дивизия, участвовавшая в этих маневрах, была отправлена на Ялу; это была единственная дивизия, знавшая Квантунский полуостров. Остававшиеся дивизии были вновь сформированы и мобилизованы чинами запаса, и во сне не видавшими гор Квантуна. Они прибыли из сибирских губерний. Запрет офицерам появляться на батареях дошел до таких свирепых пределов, что егермейстер Высочайшего двора, тайный советник Балашов, случайно забредя на дорогу, ведущую на батарею, и не расслышав оклика часового… был арестован и, несмотря на отчаянные протесты и видимые знаки отличия, отведен на гауптвахту.
Офицерам не разрешали знакомиться с крепостью, но зато по всем батареям спокойно разгуливали в качестве прачек, портных, землекопов переодетые офицеры японского генерального штаба, которых в Артуре было больше, чем следовало. За ними никто не следил. Они имели не только полную возможность досконально изучить крепость, нанеся ее на план, но с математической точностью определить все углы возвышений для перекидной стрельбы из осадных орудий, которыми они блестяще пользовались, все увеличивая их численность и удивляя нас меткостью своей стрельбы. С начала войны среди работавших на оборонительной линии и в городе китайцев было много японских шпионов…» /14, с. 10/].
Войска разошлись на указанные позиции, но, к удивлению солдат и офицеров, у них или не было вовсе ружейных патронов или последние находились в “караульном” комплекте… Только к утру были посланы на позиции патроны. На более отдаленные позиции патроны были доставлены лишь к вечеру следующего дня, равно как и походные кухни…
Счастье наше, что японцы в эту роковую ночь не вздумали высадить десант. Пока в крепости шла невообразимая сумятица, на море уже кончался пролог войны, гремел лишь, скрывшись за горизонтом, “Новик”, преследуя японские миноносцы. По городу с быстротою молнии разнеслась печальная весть: японцы подорвали несколько наших судов. Этому не хотели, боялись верить…» /14, с. 2-4/.
Итоги ночной атаки японцев подвел в своей книге «Русско-японская война 1904-1905 гг.» генерал-майор В.А. Апушкин – военный историк, редактор «Военной энциклопедии» и «Летописи войны с Японией», в 1904 г. корреспондент «Правительственного вестника» на Маньчжурском театре войны, подполковник: «У нас были выведены из строя два броненосца и один крейсер, убито два нижних чина, ранено 8 и утонуло 5 («бросившись в панике за борт…» /12, с. 56/ – Авт.). Японцы потеряли не менее двух миноно-сцев. Если эта катастрофа не приняла больших размеров для нас, то это надо объяснить только бдительностью вахты на судах и расторопностью офицеров и матросов…» /10, с. 93/.
Вопреки ожиданиям вице-адмирала Х.Того, атака на порт-артурский рейд закончилась лишь тактическим успехом – из 16 выпущенных торпед калибра 457 мм в цель попали только три /12, с. 57/.
Таким образом, русская Тихоокеанская эскадра Балтийского флота накануне войны находилась в полной боевой готовности и врасплох ее противник не застал. Правда, некоторые корабли были освещены, проводя срочную погрузку угля, и, как уже отмечалось, горел «входный» маяк в порт-артурскую гавань. Порт-Артур, помимо всего прочего, был коммерческим портом для отдельных судов русского Добровольного флота и погасить этот маяк в его гавань было совершенно невозможно. Кроме того, не все действия командования эскадры были безупречными – ошибок было сделано немало. Самой главной из них, пожалуй, можно считать инструкцию, данную командирам дежурных миноносцев: «В случае необходимости… полным ходом возвращаться к эскадре (прорезав 4 линии диспозиции!), подходить к флагманскому броненосцу и докладывать о случившемся…».Без сомнения, японцам, имевшим разветвленную разведывательную сеть в Порт-Артуре, была известна эта инструкция, и именно она легла в основу всего японского плана внезапной атаки миноносцев на русскую эскадру. Расчет был основан на том, что на кораблях примут подходящие миноносцы противника за свои. Недаром японцы шли с открытыми навигационными огнями и отобрали для атаки миноносцы типа «Ярроу», очень похожие на русские эсминцы типа «Сокол».
В 23.35 японские миноносцы в момент их появления на рейде были обнаружены и освещены прожекторами русских кораблей. Пока на кораблях гадали свои это миноносцы или нет, японцам удалось выпустить торпеды и подорвать упомянутые ранее три русских корабля. Однако, как только враждебные намерения подходящих миноносцев были обнаружены, другие русские корабли немедленно открыли огонь, не допустив выхода японских миноносцев в атаку и в какой-то мере сорвав план вице-адмирала Х.Того. Находящаяся в полной боевой готовности русская эскадра не была поймана врасплох, а стала жертвой непрогнозируемого стечения обстоятельств /15, с. 86-89/.
Между тем, быстро распространившееся по России ложное известие о том, что русские моряки от адмирала до нижнего чина «проспали» атаку неприятеля, как ни странно стало преобладающим. Скептиками такое начало войны было воспринято как само собой разумеющееся. Мол, при наших извечных «авось да небось» иначе и быть не могло. Поле для критических размышлений на темы «Кто виноват?» и «Что делать?» предполагалось быть весьма обширным. Очевидно, предвидя это, император Николай II записал тогда в свой дневник: «Досадно и больно за флот и за то мнение, которое о нем может составиться в России!» /16/.
Тогда, в начале XX столетия, как и в нынешнее время, журналисты по обыкновению «бежали впереди планеты всей». Так, А.С. Суворин – журналист, писатель и драматург – на страницах издаваемой им газеты «Новое время» выступил со статьей, где более чем нелестно отозвался о русском военно-морском флоте и его боеспособности. На эту обличительную статью незамедлительно отреагировал, увы, не флотоводец, а статский советник Г.А. Плансон – начальник дипломатической канцелярии при наместничестве на Дальнем Востоке.
«Самым тягостным временем для [нашего] флота, – писал он в своем письме от 31 мая 1904 г. из Мукдена в Санкт-Петербург, в МИД России, – был период до войны, когда Тихоокеанская эскадра день и ночь стояла в полной боевой готовности с минуты на минуту ожидая разрыва и сгорая желанием наказать вызывающую дерзость японцев, особенно чувствительную здесь на Дальнем Востоке, но не смела не только выстрелом, но и каким-либо неосторожным словом дать повод к возложению на Россию ответственности за начало войны… Обидно было потом слышать сплетни, которые сочинялись по этому поводу в Петербурге, рассказы о… том, что эскадра “прогуляла” или “проспала” японцев, и тому подобное. Эскадра уже с 1 января была совершенно на боевом положении, вахты усилены, отпуска сокращены до крайности, после наступления сумерек никто на берег не отпускался.
В роковой день 26 января [вице-]адмирал Старк к спуску флага, т.е. около 7 час 30 минут вечера, был на “Петропавловске”, где у него собрались начальствующие лица не совещание. Все офицеры в этот вечер, как и во все предыдущие, были на своих местах, дежурные комендоры у заряженных пушек, минные офицеры у минных аппаратов, но никто не смел стрелять, так как войны не было. Разрыв дипломатических сношений не означал еще войны; посланники не успели выехать. Эскадра поэтому не получала указаний стрелять. Да и кто пред государем и Россией решился бы дать такое приказание, пока была хоть малейшая надежда на мирный исход.
Таково было положение эскадры, когда к ней в темную безлунную ночь подкрадывались с трех сторон японцы на 12 миноносцах. Вахтенные видели их приближение. Некоторые приняли их за своих, так как действительно наши миноносцы еще вчера были высланы в море на разведки и могли в это время возвращаться; другие узнали японцев, были очень удивлены их появлением и были готовы к бою, но не смели стрелять, в виду вышеизложенных соображений и строжайших приказаний.
Но зато, когда ударилась первая мина в наш корабль и намерения Японии обнаружились… с каким удивительным единодушием, по знаку адмирала, был открыт огонь. Это было сделано так быстро и дружно, что японцы не могли опомниться, стремительно пустились бежать, потерпев очевидно громадный урон и, успев нанести, при столь благоприятных для них условиях, всего лишь три пробоины, вместо полного уничтожения нашей эскадры, как это имелось в виду и было вполне возможно.
Не “проспала” и не “прогуляла” наша эскадра японскую атаку, а только выполнила до конца, с замечательною выдержкою высочайшую волю – не делать первого выстрела вмирное время… [Если неприятель], рассчитывая застигнуть нас врасплох…, встречает полную боевую готовность и столь быстрый отпор, что через несколько минут вынужден прекратить бой и удалиться, – то это поистине геройское дело…
Считаю нравственным долгом засвидетельствовать это, в опровержение неоднократно повторявшихся нареканий, так как судьба привела меня быть близким непосредственным свидетелем всего происходившего в эту памятную ночь…» /17/.
С момента написания этого письма прошло более века, но обвинение моряков, защитников крепости Порт-Артур, действовавших в ту январскую ночь сообразно обстановки, в неподготовленности и беспечности, в неумении воевать с сильным противником до сих пор не снято. Даже современные коллеги дипломата Г.А. Плансона не разделили его точку зрения и отметили в одном из своих капитальных трудов, что «коварная атака японцев против Тихоокеанской эскадры в ночь на 27 января застала ее командование… врасплох и нанесла русскому флоту тяжелый урон…» /18, с. 165/.
Примечания и комментарии
[1] Начальником Главного Морского штаба по штату должен был состоять вице-адмирал или адмирал, поэтому в соответствии с правилами того времени контр-адмирал свиты Его императорского величества З.П. Рожественский официально именовался «исправляющим должность» начальника Главного Морского штаба.
[2] Стационер – судно, несущее сторожевую службу при своем посольстве за рубежом.
[3] 1 кабельтов равен 185,2 метра.
[4] «Американская пресса первых годов текущего столетия была особенно враждебна к России и ее правительству, – вспоминает участник обороны Порт-Артура, морской врач Я.И. Кефели. – 9 февраля (26 января по старому стилю. – Авт.) 1904 года на первых страницах газет в Соединенных Штатах появились напечатанные крупными буквами заголовки: “Японцы взорвали три русских военных судна”. Далее следовали телеграммы собственных корреспондентов или телеграфных агентств приблизительно следующего содержания: “Вечером 8 февраля роскошно убранные залы во дворце адмирала, командующего русской эскадрой в Порт-Артуре, сияли тысячами огней, отражавшихся на блестящих эполетах и золотом шитье мундиров офицеров этой эскадры. Гремел бальный оркестр и нарядные пары кружились в упоительном вальсе. Это был бал, данный по случаю именин супруги адмирала миссис Старк. Вдруг раздались минные взрывы на рейде. Переполошившиеся танцоры бросили своих дам и в панике побежали на набережную. Но было уже поздно: поврежденные корабли мертвой массой лежали на боку, залитые водой…”…»/9, с. 44/.
[5] Как оказалось, «путаник» А.Н. Степанов был не так прост. В последнее время были выявлены факты, позволяющие поставить под сомнение официальную биографию писателя. Так, по обоснованному, базирующемуся на архивном материале, утверждению историков Д.К. Николаева и О.В. Чистякова в обороне Порт-Артура ни писатель, ни его отец участие не принимали, и, более того, никогда не были в этом городе-крепости. Тем не менее, эти исследователи признают А.Н. Степанова писателем, «талантливо сумевшим создать на основе чужих мемуаров и впечатлений книгу, которая, несмотря не некоторые несуразности и неточности, все же является одним из значительных произведений русской военно-исторической романистики. Умелое сочетание реальных событий и вымышленных персонажей, захватывающие батальные сцены, выстраивание характеров, сюжетных линий – это придает правдоподобности роману…» /19, с. 30-34/.
[6] Всего в Тихоокеанской эскадре Балтийского флота было «7 броненосцев, 1 броненосный крейсер и 7 легких, 7 канонерок, 2 торпедных крейсера и 22 эскадренных миноносца, а также 5 специальных и вспомогательных судов (без судов, входящих в парк порта)…» /12, с. 36-37/. Первоначально в случае войны с Японией «миссия эскадры заключалась в том, чтобы оборонять многочисленные морские подходы по периметру континента, в то время как русские сухопутные силы будут совершать трудоемкую и длительную работу по сосредоточению в Маньчжурии…» /3, с. 28/.
[7] Диспозиция – план размещения боевых кораблей на рейде, базе, в открытом море или план расположения войск на поле боя.
Литература и источники
1. Русско-японская война 1904–1905 гг. Т. I. События на Дальнем Востоке, предшествовавшие войне, и подготовка к этой войне. – СПб.: Изд-во Военно-исторической комиссии Генерального штаба, 1910. – 857 с.
2. Лукин А.П. В 1904 году / В сб. Порт-Артур (Воспоминания участников). – Нью- Йорк.: Изд-во имени А.П. Чехова, 1955. 1955. – 414 с.
3. Меннинг Б.В. Ни Мольтке, ни Мэхен: стратегия в Русско-японской войне / Русско- японская война 1904–1905. Взгляд через столетие: междунар. историч. сб. / Под ред. О.Р. Айрапетова. – М.: Три квадрата, 2004. – 656 с.
4. Пак Чон Хё. Русско-японская война 1904–1905 гг. и Корея. – М.: Восточная литература РАН, 1997. – 278 с.
5. Описание военных действий на море в 37–38 гг. Мейдзи (1904–1905). Т. 1 / Пер. с яп. – СПб.: Тип. Морского министерства, 1909. – 296 с.
6. Степанов А.Н. Порт-Артур. Исторический роман. – М.: Воениздат, 1982. – 797 с.
7. Грибовский В.Ю., Познахирев В.П. Вице-адмирал З.П. Рожественский. Сер. Знаменитые адмиралы. Кн. вторая. – СПб.: Цитадель, 1999. – 279 с.
8. Лилье М.И. Дневник осады Порт-Артура. – М.: Центрполиграф, 2002. – 366 с.
9. Никитин Д.В. Как началась война с Японией / В сб. Порт-Артур (Воспоминания участников). – Нью-Йорк: Изд-во имени А.П. Чехова, 1955. – 414 с.
10. Апушкин В.А. Русско-японская война 1904–1905 гг. / В сб. материалов к 100-летию окончания войны. – СПб.: Тип. СПбГУ, 2005. – 474 с.
11. Пикуль В.С. Три возраста Окини-сан. Роман. Исторические миниатюры. – М.: Новатор, 1992. – 446 с.
12. Дискант Ю.В. Порт-Артур, 1904 / Пер. с польск. – М.: АСТ, 2002. – 366 с.
13. Ларенко П.Н. Страдные дни Порт-Артура. – СПб.: Тип. П.А. Артемьева, 1906. – 365 с.
14. Ножин Е.К. Правда о Порт-Артуре. – СПб.: Тип. П.А. Артемьева, 1906. – 974 с.
15. Бунич И.Л. Порт-Артурская ловушка. Воспоминания. – СПб.: ОБЛИК, ЗЕНИТ, 1999. – 512 с.
16. Дневники императора Николая II. М., 1991. URL: http://militera.lib.ru/db/ nikolay-2/index.html (дата обращения: 22.07.2020).
17. АВПРИ. Ф. 143. Китайский стол. Оп. 491. Д. 56. ЛЛ. 200 об., 201, 201 об, 202, 202 об.
18. История внешней политики России. Конец XIX – начало XX века (От русско- французского союза до Октябрьской революции). – М.: Международные отношения, 1999. – 672 с.
19. Николаев Д. К., Чистяков О. В. «Порт-Артур»: неожиданные результаты одного исторического исследования // Военно-исторический журнал. – 2010. – № 1. – С. 30–34.