Аннотация. 235 лет назад, в августе 1787 года началась вторая в царствование Екатерины II война с Турцией (Оттоманской Портой, Высокой Портой). В сражениях на суше и на море сошлись армии и флоты двух могущественных империй — Российской и Османской; в ходе тех битв в полной мере раскрылось флотоводческое искусство вице-адмирала Ф.Ф. Ушакова, а на Дунайском театре и на восточном побережье Чёрного моря — полководческое искусство генералов А.В. Суворова, Н.В. Репнина и И.В. Гудовича. Военное противоборство России и Турции в 1787—1791 гг. изучено основательно и подробно — в отличие от кануна боевых действий, а именно военно-дипломатического алгоритма обеих держав, завершившегося ultima ratio — решением вопроса силой оружия. В статье на основе документов преимущественно Архива внешней политики Российской империи МИД РФ изложена последовательность действий Петербурга и Константинополя накануне открытия кампании.
Summary. Two hundred and thirty-five years ago, in August 1787, a war broke out with Turkey (the Ottoman Porte or High Porte), a second one in the reign of Catherine II. The armies and navies of two mighty empires, the Russian and the Ottoman, clashed on land and on the sea; in the course of their fighting the naval art of Rear Admiral F.F. Ushakov, and at the Danube TOW and on the eastern shore of the Black Sea, that of Generals A.V. Suvorov, N.V. Repnin, and I.V. Gudovich, flourished in full measure. The Russia-Turkey military confrontation in 1787—1791 has been thoroughly explored and described in detail, in contrast to the eve of the hostilities, namely, the military-diplomatic algorithm of both powers that culminated in ultima ratio, settling the differences with the force of arms. The paper falls back on documents, chiefly from the Foreign Policy Archives of the RF Ministry of Foreign Affairs, to trace the sequence of actions by Petersburg and Constantinople just before the campaign was launched.
ИЗ ИСТОРИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
ГРЕБЕНЩИКОВА Галина Александровна — заведующая лабораторией истории флота и мореплавания Санкт-Петербургского государственного морского технического университета, доктор исторических наук, профессор, академик РАЕН (Санкт-Петербург).
«Слава русскому оружию — на суше и на море»
К 235-летию начала Русско-турецкой войны 1787—1791 гг.
В начале 1787 года Екатерина II предприняла историческую поездку в Крым. Пассажирами «царского поезда», состоявшего из 40 карет и более 100 саней, ехали свита Екатерины II и сопровождавшие её представители иностранных держав. За пышно обставленным «вояжем» российской императрицы дипломаты рассмотрели главное, о чём доложили в свои министерства: целью поездки императрицы в Крым являлся инспекционный смотр сухопутным силам Новороссии и Крыма, где сосредоточивались конные, пехотные, артиллерийские полки, но самое главное — государыня намеревалась лицезреть молодой Черноморский флот, а также верфи, арсеналы и укрепления города Херсона. Светлейший князь Г.А. Потёмкин-Таврический планировал продемонстрировать «всему свету» военную мощь Российской империи, устроить показательные учения и манёвры войск, марши и парады, и министры морских держав, запасшиеся бумагой, перьями и чернилами, отсылали подробные донесения в Лондон, Мадрид, Париж и коллегам в Константинополь.
Несмотря на открытый выезд императрицы и позволение иностранным дипломатам сопровождать её, перманентный противник России — Турция расценила «крымский вояж» Екатерины II как некую демонстрацию силы и подготовку к нападению. Сама же Екатерина не предполагала давать туркам повода объявлять её поездку вызовом Высокой Порте и тем более выставлять себя инициатором войны, но турецкое руководство именно так и отреагировало. Оно предприняло меры по организации обороны столицы и Босфора: наращивало численность гарнизонов в стратегически важных крепостях на Дунае и на Днестре — Очакове и Бендерах, вооружило сильную эскадру в составе 22 линейных кораблей. По донесению российского посланника в Константинополе Я.И. Булгакова, великий визирь Юсуф-паша приказал «шефу бомбардирского корпуса ренегату англичанину Мустафе» усилить оборону Босфора и возвести дополнительные береговые батареи с крупнокалиберной артиллерией (от 18- до 24-фунтовых орудий). Численность главной армии для операций на Дунайском театре султан Абдул Гамид намеревался довести до 100 тыс. человек1.
В диване (совет при турецком правителе) заседали люди, хорошо осведомлённые о планах Петербурга в отношении возрождения Византийской державы, а обстановку в Константинополе накаляли недружественные России английская и прусская дипломатии. Я.И. Булгаков сообщал: прусский посол Генрих Диц наставлял турок: «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Английский «говорил тем же голосом», и оба заверяли турецких министров в дружбе и помощи своих королей в случае войны с Россией2.
В рассматриваемый период Османская империя трещала по всем швам. «Неудача предприятия на Египет, бунты в Албании, в Сирии и других подвластных султану областях, неповиновение начальников и подчиненных по провинциям» дестабилизировали обстановку и в самом Константинополе. В реляциях Я.И. Булгакова содержались сведения о паше албанской провинции Скутари Махмуте, который «пытался взбунтовать Адрианополь чрез находившихся там албанцов, хотя сия попытка не имела успеха по причине несогласия между последними»3. Порта направила значительные силы в Софию «и в другие Румелийские крепости для наблюдения и отвращения движения» скутарского паши, войско которого состояло в основном из хорошо обученных христиан-албанцев, жителей приморских областей. По сведениям на конец 1785 года, под знамёна Махмута паши собралось до 40 тыс. человек, готовых двинуться на Адрианополь, а посланные на усмирение мятежников турецкие войска уже не могли сдерживать их натиск.
Обострение обстановки в Адриатике встревожило правительства республик Венеции и Рагузы, которым Махмут-паша причинял беспокойство ещё два года назад. Так, в августе 1785 года неаполитанский посол в Константинополе граф Лудольф в письмах в Петербург уведомлял коллегу: «Паша Скутарский вступил во владение Венецианской республики и разорил там до основания селение, славянским народом обитаемое, а потом умертвил большую часть жителей… Таковое венецианскому владению причиненное оскорбление иметь может худые последствия. Пребывающий здесь венецианский посол ожидает повелений, как ему в сем случае поступить должно, и мы теперь увидим, какое со стороны Порты учинено будет удовлетворение Венецианской республике за сие оскорбление». На протест посла Венеции «Порта послала Скутарскому Паше грозительные и строгие повеления», но далее предупреждений дело не дошло, что вынудило Венецию собирать войска и готовить флот, чтобы впредь дать туркам вооружённый отпор4. А когда в 1786 году против султана раскрылся заговор египетских беев, то в их подстрекательстве Порта обвинила российских дипломатов Я.И. Булгакова (в Константинополе) и К. фон Тонуса (в Александрии). Султан Абдул Гамид обратился к подданным с призывом готовиться к борьбе с непримиримыми врагами Турции, «жаждущими уничтожить Османскую империю и истребить мусульман».
На фоне внешних неурядиц поездка Екатерины II в Крым лишь усилила в турецком руководстве нервозность и побудила задуматься о собственной безопасности. Турки забили тревогу: какие планы вынашивает Россия? С какой целью императрица проводит показательные смотры вблизи границ, для чего строит флот на Чёрном море, насколько близки к реальности разговоры при Дворе «о восстановлении прежних Греческих Республик» в Архипелаге под покровительством России и Венеции? По мере продвижения императорского кортежа в южном направлении в Константинополе заседания дивана следовали почти непрерывно. Советы у муфтия (высшего религиозного лица) сменялись совещаниями у султана и визиря, а повестка дня оставалась неизменной: «Россия не переставала никогда вредить Порте и иметь способов разорить ее вконец». Я.И. Булгаков «главным поджигателем» турок называл английского посла Роберта Энсли, характеризуя его как «сумасбродного и чванливого» человека, хитрого интригана, который будоражит и «подбивает министров». В случае войны Энсли вместе с испанским и голландским послами готовился выступить в роли «медиатора» между Россией и Турцией, ибо, как он заявлял, «и прежде морские державы все дела здесь делали». Дошло до того, что испанский посол составлял депеши своему королю под диктовку Энсли5.
К концу января — началу февраля 1787 года турки отправили к Очакову войска, набранные по азиатским провинциям, а по ночам из адмиралтейства и прямо из дома капудан-паши вывозили мешки с деньгами и грузили на суда — деньги предназначались для подкупа египетских беев6. Абдул Гамид ввёл всеобщую воинскую повинность и приказал выдать всем, кто впервые отправится в поход, сверх обычного жалованья дополнительно ещё по 30 пиастров. «Роздано войскам здешним за четверть года жалования 5135 диванских мешков, отдан также в рядах, где продается военная збруя и простое турецкое платье, приказ, чтоб торгующие оным купцы довольствовались умеренным барышем» и не завышали цены, — уведомлял Булгаков. Однако эти меры не остановили «наглостей» покупателей, начались грабежи и мародерство: «одни отнимают вещи насильно, под предлогом следования в поход, другие платят половину, третьи в глухих переулках обдирают не только христиан, но и самих турок». На воротах домов зажиточных армян прибивали «билеты» с требованием уплаты указанной суммы, угрожая в противном случае сжечь их дома7. По словам Булгакова, «безпокойствы и озорничествы, причиняемые в городе наряжаемыми на войну людьми, до того простираются», что даже сам великий визирь стал опасаться за безопасность российского министра и просил министра иностранных дел Рейс Эфенди перенести конференции (встречи) в его загородный дом. Такая забота о Булгакове ничуть, однако, не остановила визиря в его решительных действиях. По итогам очередной встречи, состоявшейся в марте 1787 года, Булгаков окончательно убедился — «поведение турецкого министерства и особливо Реис Эфендия час от часу больше обнажают злость его и везиря, кои теперь же готовы разорвать все дружеские переговоры, если бы от них одних зависело»8.
Улицы Константинополя начали патрулировать наряды янычар: хватали всех нищих, бродяг и праздношатающихся, включая турок, и отправляли на принудительные работы в адмиралтейство — в те места, где они не могли видеть стапелей и хода кораблестроительных работ. Власти реквизировали 35 купеческих судов для перевозок по Чёрному морю, литейные заводы перешли на круглосуточный режим работы. На Родос, Станчио и другие острова Греческого архипелага был отправлен фирман султана турецким офицерам, находившимся там по роду службы или в отпусках, срочно прибыть в Константинополь в распоряжение капудан-паши, а подвластному греческому населению было велено тоннами выпекать сухари для снабжения армии и флота9. На литейном дворе в Топхане французские литейщики отливали по новым образцам «большие мортиры, бомбы и гранаты», а англичане бесперебойно доставляли в турецкую столицу превосходную чугунную артиллерию и продавали туркам военные фрегаты. В российской миссии знали, что Абдул Гамид в отличие от визиря не принадлежал к партии яростных сторонников войны, но под давлением агрессивно настроенных первых лиц государства и религиозных улемов принимал жёсткие меры.
Военные приготовления продолжались. Я.И. Булгаков так отзывался об обстановке в военно-политических верхах Турции: «Благоразумные отдаются на волю Божию, а фанатики, подущаемые злыми внушениями завистников, питают только злобу и возбуждают чернь, начинающую уже изъявлять свои по городу дерзости»10. 18 февраля у Муфтия состоялся большой совет, на котором постановили требовать от Алжира четыре военных корабля, полностью вооружённых и укомплектованных экипажами, «и сверх того, триста человек канониров». Две дунайские дивизии Порта направила для сдерживания наступления войск скутарского паши, а мешки с деньгами, отправлявшиеся в Каир и Александрию, сделали нужное дело: капудан-паша одержал над беями победу и троих взял в плен. Многие в совете ратовали за то, чтобы не идти на уступки России, если она выдвинет новые требования. После получения копии этой резолюции Булгаков отослал донесение в Петербург: «Из назначенных на Черное море 22 судов посылаются туда только десять, а прочие в Салонику, Дульцинию и разные места Албании против Махмута Паши. Туда же отправятся с военными припасами три французские купеческие судна»11.
При подготовке главного театра военных действий на Дунае турки пополняли крепости и гарнизоны боеприпасами, водой, продовольствием. Российское Генеральное консульство в Яссах отправило в Петербург в Коллегию иностранных дел сводку новостей, сгруппированных в тетрадях под заголовком «Записки Бухарестских известий. 1787 год». За февраль в «Записках…» отразились такие события: «Повелено ферманами изготовить 10 т пшеницы, 22 т ячменю, 3500 чистой муки для Исакчинских магазейнов, 3500 яшневой крупы, 20 т масла и 15 т баранов в Измаил, равномерно отправить тысячу работников в Очаков без наималейшего потеряния времени. В Измаил тож велено послать множество разного лесу. Земля должна погибнуть таковыми налогами, а сверх того выдать еще подать в первых числах марта по 4 пиастра с души». В Валахии упорно циркулировал «народный слух о неминуемой войне», который «князь разсеял, думая тем привлечь к себе и поверить, что он останется на месте яко верный и храбрый, и яко преследуемый российским Министром /сии суть его выражения/». А поскольку слухи о близкой войне становились всё более настойчивыми, то в «Записках…» прямо звучала обеспокоенность ближайшим будущим: велика вероятность, что к весне «земля действительно наполнится разными безчинными людьми, кои в ожидании войны всю Валахию вверх дном подымут». В этом же документе говорилось о заготовке «в Вакареште шатров и палаток, дабы быть готовыми к выступлению в поход, набирается праздношатающихся иностранцев из разных наций для составления выборного корпуса».
24 февраля «новый Молдавский господарь Ипсиланти» приказал прорубить лёд на Дунае, сам пересёк реку и прибыл в крепость Силистрию. Турки приняли его «со всякою отличностию», произвели в его честь пушечную пальбу, после чего Ипсиланти торжественно передал турецким властям подарки. С Ипсиланти солидаризировался личный драгоман (переводчик) капудан-паши Стефан Мавроени, «назначив от себя в подарок Порте» фрегат, постройку которого завершали в Галаце. А в марте в «Записках Бухарестских известий» отразилась запись об ответных действиях турок на меры князя Потёмкина: в Галаце заложили второе судно, постройку которого турки поручили зятю Мавроени. «Копия султанского фермана к Измаильскому Сераскиру Шагин Али Паше сообщена только некоторым из первых бояр. Содержание его в том состоит, что Порта, получа известие, что Его Светлость Генерал фельдмаршал князь Потемкин показался с 40 или 50 тысячным корпусом на границах Очакова, Буджака, предваряя приезд Ея Величества императрицы Российской в Херсон и Таврическую область», приказала названному сераскиру Измаила принять под командование 60-тысячный корпус12.
По мере приближения императорского кортежа к югу турецкий министр иностранных дел Рейс Эфенди на встречах с Я.И. Булгаковым едва сдерживал негодование. Конструктивные переговоры закончились, и Эфенди задавал одни и те же вопросы: с какой целью Россия проводит демонстрацию силы, почему императрица предприняла длительное путешествие, правда ли, что Потёмкин собрал на границах 60-тысячную армию? Булгаков говорил об исключительно мирных намерениях своего Двора, но Эфенди его доводы уже не интересовали. В один из таких напряжённых дней из Константинополя выехал берлинский курьер с важной депешей прусского посла Г. Дица королю Фридриху-Вильгельму II. Диц доложил королю о разговоре, состоявшемся между ним и Рейс Эфенди. «Чаша полна, — твёрдо заявил Эфенди, — и нужно испить ее. Пока мы еще слабы, но русские заблуждаются, считая нас совершенными ничтожествами»13.
23 марта 1787 года в Буюкдере пришла шхуна «Измаил» под командованием лейтенанта П.И. Борисова, на которой Булгаков готовился отплыть в Севастополь. На приход шхуны Высокая Порта отреагировала отправлением дополнительных работников в Синоп на достройку линейного корабля и увеличением численности черноморской эскадры: к 10 кораблям добавила 11 фрегатов и крупных шебек. В Константинопольском адмиралтействе «под присмотром француза Леруа» достраивали один линейный корабль и 11 канонерских лодок; на 15 купеческих судах прорубили пушечные порты, укрепили палубы и установили пушки. Пришло известие с Греческого архипелага о выполнении жителями острова Идро приказов султана и о подготовке ими до 50 судов14.
В середине апреля 1787 года Я.И. Булгаков выехал из турецкой столицы в Севастополь на встречу с Екатериной II, о чём британский посол в Константинополе Роберт Энсли незамедлительно предупредил своего коллегу А. Фицгерберта, служившего в Петербурге и сопровождавшего императрицу в поездке. Энсли упомянул и о профессиональных качествах российского дипломата, отметив его достойное поведение и умение «уважительно вести переговоры», чем он «приобрел дружбу Оттоманских министров и чрезвычайное личное влияние на Оттоманскую Порту». Энсли подтвердил военные приготовления турок и их намерения, которые «к тому стремятся, чтобы умножить гарнизоны в Очакове, Бендерах, Хотине, и дабы Корпус, состоящий из 30 000 иметь в готовности, который расположится лагерями в трех разных местах при границах российских. Главнейший из оных, который назначен к подкреплению Измаила, состоять будет из конницы и пехоты до 80 000 человек. Флот на Черном море будет состоять из 15 линейных кораблей, 15 фрегатов, 3 галиотов, 5 бомбардирских судов и из 20 вооруженных шлюпок». 100-тысячный корпус, по данным британского посла, был сосредоточен в Анатолии и предназначался для нападения на Крым или Кубань, а ещё 70 тыс. человек турки готовились передислоцировать в Боснию и Албанию15.
Энсли подтвердил и обещание, данное султану французским послом Шуазелем-Гуфье в вопросе оказания содействия в возвращении Турции Крыма, и добавил: по достоверным сведениям, у Абдул Гамида достаточно денег, чтобы начать кампанию. Энсли резюмировал: военные приготовления Порты «обнаруживают твердое намерение, что турки хотят поступать оборонительным образом, что крайне желательно для благосостояния рода человеческого и государственного… Прошли вчера чрез здешний Канал с военными снарядами и двумя ротами работников, кои большею частью албанцы, исключая 15 французских художников и плотников, а разные другие ремесленники и три французских инженера отправились отсюда сухим путем 7го сего месяца»16.
О правдивости слухов о военных приготовлениях Турции доложил Г.А. Потёмкину представитель Черноморского адмиралтейского правления в г. Херсоне капитан 1 ранга Н.С. Мордвинов. Рапортом от 12 апреля 1787 года он уведомлял: по поступившим к нему сведениям, в Очаков проследовали 14 турецких транспортов с войсками, 12 барок и катер, «да с ними еще одно судно под французским флагом, нагруженное разными материалами», лопатами и инструментами «для починок очаковской крепости». Тогда же, в апреле на западное побережье Чёрного моря отплыл французский инженер Лафит-Клавье с четырьмя помощниками, имея наготове план новых укреплений главных турецких крепостей на Дунае и на Днепре — Очакова, Измаила и Бендер. Вместе с ними отправились его соотечественники, состоявшие на службе у султана, — каменщики, плотники, сержанты и бомбардиры, взяв с собой полные комплекты военной амуниции и снаряжения17.
В город Херсон, становившийся центром южнороссийского кораблестроения, императрица въезжала вместе с Г.А. Потёмкиным и австрийским императором Иосифом II. Херсон удивил даже иностранцев — они назвали его «вторым Амстердамом». Перед высокими гостями предстал набиравший силу морской форпост, в котором «крепость почти совершенно окончена», выстроены казармы на 24 тыс. солдат, где находились адмиралтейство, наполненные доверху склады, магазины и арсенал с 600 запасными орудиями. Всего шесть лет потребовалось на то, чтобы на пустынном месте вырос город со зданиями и постройками, с церквами и Екатерининским собором, с лавками и продавцами, торговавшими заграничными товарами. Херсон стал оживлённым портом, где стояли десятки купеческих судов. Но дипломатов Херсон интересовал прежде всего как военный порт, где продолжались работы по его оборудованию. Настоящее торжество произошло 15 мая 1787 года, когда состоялся спуск на воду двух линейных кораблей (80 и 66 пушек) и 50-пушечного фрегата. Екатерина II с удовольствием присваивала им наименования: 80-пушечному кораблю — «Иосиф II» (в честь австрийского императора), 66-пушечному — «Св. Владимир», фрегату — «Св. Александр Невский». Главные «виновники сего произшествия» получили щедрые награды: комендант херсонской крепости А.Л. Соколов — 300 душ в Полоцкой губернии, капитаны 1 ранга Н.С. Мордвинов и М.И. Войнович стали контр-адмиралами, капитан 1 ранга Ф.Ф. Ушаков — капитаном бригадирского ранга, корабельный мастер подполковник С.И. Афанасьев получил чин полковника. На следующий день статс-секретарь императрицы А.В. Храповицкий отметил в дневнике: «Похвала Херсону; польза, от губернии ожидаемая, во время мира и войны. Важно, что 80 пушечный корабль назван Иосиф II»18.
22 мая 1787 года стало кульминационным для высших лиц России. В тот день в Севастопольской гавани их торжественно приветствовал молодой Черноморский флот: на рейде вытянулись линейные корабли — «Слава Екатерины», «Св. Павел» и «Мария Магдалина», 12 фрегатов, один бомбардирский и семь малых судов. Во время обеда, «при начавшейся пальбе из всех пушек» государыня подняла бокал за здоровье императора Иосифа, при поддержке которого, по её словам, стало возможным приобретение Крыма. Сам же Иосиф II в одном из частных писем в Вену обрисовал ту обстановку в шутливо-остроумной форме: «Вообразите себе, что подумает султан, находясь в постоянном ожидании, что эти молодцы придут и разобьют громом своих пушек окна султанского дворца»19.
Высокая Порта не бездействовала. Из Константинополя приходили неутешительные известия от сотрудника российской миссии Ивана Яковлева: прусский посол Диц настойчиво советовал туркам принять меры оборонного значения: 1. Сформировать три корпуса и дислоцировать их по Черноморскому побережью — один корпус в Ахалцихе, второй в Геленджике, третий у Синопа. 2. С помощью местных пашей и эмиссаров поднять против России лезгин «и прочих живущих в Кавказе магометан» и отрезать коммуникационное и войсковое сообщение Моздока с Грузией. 3. Соорудить у Геленджика дополнительные укрепления и устроить там склады и магазины, одновременно «возмущать абазинцев и черкес», проследовать с ними в Тамань и в Крым. 4. «Весь флот содержать в готовности в Синопе, дабы, смотря по обстоятельствам, употребить оный на десант в тот край, где более нужды настанет»20.
Булгаков уведомлял императрицу: встреча с Рейс Эфенди продолжалась семь часов. «Безумие до такой степени простирается» и может повлечь за собой «следствие столь важное», что не избежать войны. Эфенди повторял: «Он имеет повеление сделать предложение, на которое нужно дать решительный ответ», а именно — запретить российским купцам вывозить за пределы Турции съестные припасы, масло, пшено, кофе; иметь турецких консулов в городах Крыма и «отступиться от царя Ираклия». Булгаков решительно отверг подобные «сумасбродные» требования21, а их копию отослал Потёмкину, находившемуся под Кременчугом. Светлейший князь крайне возмутился «нелепыми требованиями» турок, а императрице доложил: «Наглость, явно тут оказанная, заставила меня умножить осторожность на границах и усилить важнейшие посты, учредя стражу таким образом, чтоб никакое покушение неприятельское не могло остаться без наказания. Теперь озабочивает меня провождение в Севастополь спущенных в Херсоне и отведенных в Глубокую Пристань корабля и фрегата»22.
22 июля (8 августа) Я.И. Булгаков отправил несколько личных и служебных писем. Адресуясь к Потёмкину, Яков Иванович подчёркивал: «Визирь все силы напрягает, чтоб скорее дела довести до явного разрыва. Стремление его и злость удерживается одним только султаном», но как долго это продлится — неизвестно. «Необходимо принять нужные по границам меры, и думаю, что первый шум начнется от Очакова или на берегах Тавриды, а может быть, и в обоих местах вдруг». Тем же числом датирована собственноручная записка Булгакова Генеральному консулу в Яссах И.И. Северину: «Государь мой Иван Иванович! Дела здесь доходят до крайности. Везирь требовал позволения идти в поход, но Султан отказал. Туча однако не прошла. Прошу покорно, в Бухаресте и в Яссах ведите себя осторожнее, дабы не подать какой даже и неосновательной причины к жалобе, ибо сие теперь полагают здесь в числе причин к войне, о чем у меня был великий шум». А запиской от 1(12) августа 1787 года Булгаков обнадёжил И.И. Северина: «Дела здесь несколько поисправились. Султан на войну не согласился и везиря удерживает от всех поступков, могущих довести до разрыва. Но приготовления продолжаются по прежнему»23. Интуиция и способность правильно прогнозировать события не подвели дипломата. На состоявшемся большом совете Порты с участием султана, муфтия и высшего духовенства (улемов) визирь обратился к присутствовавшим со словами: «Империя Оттоманская подвергнется опасности, ежели дать время России приготовиться лучше нынешнего». Сейчас турецкие силы по численности превосходят российские, и этим надо воспользоваться, пока русские не напали первыми. Визирю пытались возразить — тогда Порту объявят «зачинщицей войны», но он, проигнорировав возражение, продолжил речь: наготове у него стоят «повсюду войска, крепости всем снабженные», и он рассчитывает на «постороннюю помощь». По словам Булгакова, для получения достоверной информации он «употребил все зависящие от него средствы и привел в движение все каналы» и в итоге выяснил, что накануне заседания совета, на рассвете того дня визирь посылал своего доверенного человека — Стефана Мавроени (родственника господаря Валахии) в резиденцию английского посла, и тот обещал туркам в случае необходимости выслать на подкрепление королевский флот. Булгаков заключил: «Слушая лести и внушения англинского, прусского и шведского министров», визирь «принимает оные за наличные деньги»24.
На том заседании совет не принял конкретного решения, но визирь приказал разбить на ипподроме походный лагерь — как это всегда делалось перед выступлением на театр военных действий, «привести в исправность походные ящики и фуры» и отправить в Измаил 100 мешков с деньгами для выдачи жалованья гарнизону. Боевой дух янычар поднялся после известия о победе боснийского паши Селима над восставшими албанцами из отрядов скутарского паши Махмута. Селим прислал в Константинополь 34 отрубленные головы повстанцев, которые выставили перед дворцом султана с перечислением совершённых ими преступлений. Сам же скутарский паша заперся в крепости с оставшимися малочисленными силами, не превышавшими 200 человек. Турки уверовали, что участь его решена, и теперь «почти вся турецкая подлость единодушно желает или войны, или свержения султана», если он на это не решится, с горечью сообщал Булгаков25. Уведомлял он и о слухах, циркулировавших в высокопоставленных кругах: «Публика не перестает льстить себя надеждою, что Порта Крым в свое владение получит, и что для произведения сего в действо будто бы уже послала в Ромелию к живущим там чингизским султанам повеление, чтоб сюда инкогнито съезжались, предполагая сделать ханом Арслан-Гирея, отправить с помощию турецких войск в Крым и войну начать не со своей стороны, а яко от татар»26. Эту часть плана турки не успели осуществить — после недолгого раздумья султан издал хатт-и-шериф о выступлении армии в поход. Под лозунгами «воспрепятствия россиянам», которые «раздражают сердца и доводят дело до войны», турецкие войска готовились выступить к Адрианополю.
5(16) августа Я.И. Булгаков вместе с сотрудниками посольства в назначенное время приехали во дворец султана. Дипломат начал было произносить речь, но Абдул Гамид прервал его словами: «Трактатов больше нет» и потребовал немедленного согласия на выполнение его требований: передать Турции Крым, «уничтожить все прежде заключенные трактаты», включая Кючук-Кайнарджийский, который считать утратившим силу, а вместо него заключить новый. В противном случае Порта объявит России войну, на которую пойдут даже «все старики и малолетние дети от семи лет»27.
Булгаков просил дать ему время для переписки со своим Двором, но Абдул Гамид остался непреклонен. Булгаков понимал, что теперь вопрос может разрешиться только военным путём. Вскоре его вместе с сотрудниками и помощниками арестовали и поместили в главную государственную тюрьму Константинополя — семибашенный замок Едикюле. В резиденции великого визиря вывесили кохан-туй (конский хвост) — война объявлена. 13(24) августа 1787 года Турция обнародовала манифест о войне с Россией, а 7(18) сентября аналогичный манифест подписала Екатерина II.
Российская империя в отличие от Османской оказалась неподготовленной к войне. На Юге только начинали возводить и обустраивать города и крепости Херсон и Севастополь, выполнять судостроительную программу, строить линейный флот, но события развивались именно по военному сценарию. Началась война России с Турцией 1787—1791 гг.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Архив внешней политики Российской империиИсторико-документального департамента МИД РФ (АВПРИ) Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 89/8. Д. 686. Л. 72. 15(26) января 1787 г.
2 Там же. Л. 72 об.—73.
3 Там же. Л. 27—28, 50.
4 Там же. Ф. 6. Оп. 6 /2. Секретнейшие дела (перлюстрации). Турция. Д. 383. Л. 113, 113 об.
5 Там же. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 697. Л. 10 об.—11, 14. Там же. Ф. 5. Секретные мнения коллегии Иностранных дел. Оп. 5/1. Д. 582. Л. 259.
6 Там же. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 687. Л. 3 об., 24, 41.
7 Там же. Д. 688. Л. 13—16, 17—26. В 150 мешках помещалось примерно 75 тысяч пиастров — огромная сумма.
8 Там же. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 688. Л. 43 об.—44. 12 марта 1787 года.
9 Там же. Д. 687. Л. 41 об.—42, 50 об.
10 Там же. Д. 688. Л. 1—2.
11 Там же. Л. 73—74. 26 марта 1787 года.
12 Там же. Ф. 69. Генеральное консульство в Яссах. Оп. 69/1. Д. 65. Л. 7—11. Вакареште — так в документе.
13 Цит. по: Herrman Ed. Geschichte des Russichen Staates. Bd VI. Gotha, 1860. Р. 168.
14 АВПРИ. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 689. Л. 38 об.—39 об., 43.
15 Там же. Ф. 6. Оп. 6 /2. Турция. Д. 383. Л. 517.
16 Там же. Л. 517—523.
17 Российский государственный архив Военно-морского флота. Ф. 197. Оп. 1. Д. 63. Л. 33; АВПРИ. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 689. Л. 39.
18 Храповицкий А.В. Дневник. М., 1902. С. 20.
19 Брикнер А.Г. Путешествие Екатерины II в Крым // Исторический вестник. Т. 21. СПб., 1885. С. 494.
20 Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 52. Оп. 2. Д. 53. Л. 89 об. От 1(12) июня 1787 г.
21 АВПРИ. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 691. Л. 74—77. 16(27) июля 1787 г.
22 РГВИА. Ф. 52. Оп. 2. Д. 10. Л. 5—6.
23 Там же. Д. 53. Л. 127; АВПРИ. Ф. 69. Оп. 69/1. Д. 67. Л. 81, 84.
24 АВПРИ. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 692. Л. 1 об.—2 об., 3—4.
25 Там же. Ф. 70. Сношения России с Неаполем и Сицилией. Оп. 70/2. Д. 188. Л. 61; Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 692. Л. 39—41, 42 об., 43, 43 об.
26 Там же. Ф. 89. Оп. 89/8. Д. 692. Л. 41, 41 об.
27 Там же. Д. 701. Л. 5, 5 об.; Ф. 5. Оп. 5/1. Д. 582. Л. 222.