Аннотация. В статье рассматриваются правовые нормы, регламентировавшие отдачу скопцов в рекруты в первой половине XIX века. Некоторые аспекты правоприменительной практики проиллюстрированы архивными материалами, выявленными в Государственном архиве Республики Крым.
Summary. The article examines the legal norms of giving the Skoptsy to recruits in the first half of the XIX century. Some aspects of law enforcement practice are illustrated with archival materials, revealed in the State Archives of the Republic of Crimea.
АРМИЯ И ОБЩЕСТВО
Горелов Вячеслав Николаевич — председатель постоянного комитета по градостроительству и земельным вопросам Законодательного собрания г. Севастополя, кандидат физико-математических наук
(г. Севастополь.E-mail:slavagor59@mail.ru).
«СДЕЛАТЬ ПРЕГРАДУ ПРОЧИМ ВОВЛЕКАТЬСЯ В ТАКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ»
Из истории воинской повинности в России
В 1772 году на юге Орловской губернии вследствие случайного стечения обстоятельств была выявлена религиозная община, которую императрица Екатерина II нарекла «нового рода некой ересью», а чиновники следственной комиссии, созданной Святейшим синодом, — «богомерзкой квакерской ересью». Скопческая община, отколовшаяся от христовщины (хлыстовщины) и основанная на уродливой смеси духовного и реального, пополнила перечень особо вредоносных сект, в числе которых — духоборы, молокане, жидовствующие, хлысты, иконоборцы. При этом громкие заявления об общественной опасности секты и извращении догматов христианской веры не мешали власти относиться к духоборствующим кастратам с сугубо утилитарными целями: не годных к военной службе отсылали на казённые заводы или в Иркутскую область на заселение Сибири1, скопцов, годных к военной службе, отдавали в рекруты.
До сегодняшнего дня этот весьма специфический аспект рекрутчины оставался за рамками научных изысканий. В этой публикации мы впервые подробно рассмотрим динамику формирования правового пространства, нацеленного на регламентацию обращения скопцов в рекруты в первой половине XIX столетия, и на примере дел, выявленных в Государственном архиве Республики Крым, раскроем некоторые особенности подобной правоприменительной практики.
Основателем скопческой ереси в России, «главным и закоренелым наставником скопцов» принято считать Кондратия Селиванова, беглого крепостного из деревни Столбище (или Столбово) Севского уезда Орловской губернии2. С нравственной точки зрения скопчество в России считалось родственным самоубийству. Высочайшим указом, прописанным в ордере министра юстиции обер-прокурору Л.Н. Шетневу от 25 июля 1806 года, велено было признавать скопцов «врагами человечества, развратителями нравственности, нарушителями законов Божиих и гражданских»3, не прощаемыми всемилостивейшими манифестами. В своей работе «Краткое обозрение существующих в России расколов, ересей и сект…» И.П. Липранди назвал скопчество «самой чудовищной из всех известных в мире сект»4.
Первые правовые установления, содержащиеся в Полном собрании законов Российской империи и посвящённые скопцам, относятся к Орловской губернии, которую исследователь скопческой ереси Лора Энгельштейн называла «скопческим краем». Так, известно, что в 1805 году в Малоархангельском уезде Орловской губернии появились скопцы, которых Палата Уголовного суда приговорила к наказанию плетьми и оставлению на прежнем жительстве. Чтобы скопческий способ членовредительства не стал для других соблазном с целью уклонения от службы, Орловскому гражданскому губернатору именным указом от 8 января 1806 года было велено отдать явившихся скопцов в военную службу, зачтя помещикам их и селениям за рекрут, как это и было предписано ранее в отношении скопца однодворца Егурнова. В случае открытия впредь себя оскопивших предписывалось «поступать с ними на сем же основании».
Вскоре, в 1808 году законодателю потребовалось принимать более общие решения. Из уведомления Калужской казённой палаты в адрес Военной коллегии выяснилось, что из шести крестьян действительного тайного советника князя Александра Голицына, приговорённых Палатой Уголовного суда за самооскопление в рекруты, трое оказались старше допустимого возраста: одному было 43 года, а двум исполнилось по 37 лет, в то время как по «Генеральному учреждению о сборе в государстве рекрут…» от 29 сентября 1766 года в рекруты полагалось принимать лишь лиц в возрасте от 17 до 35 лет5. Кроме того, двое из троих упомянутых крестьян были и вовсе не «в указную меру», то есть ниже 2 аршин 4 вершков без обуви. По рассмотрении дела Правительствующий сенат постановил: всех, оскопивших себя, за исключением тех, коим от роду менее 14 лет, отдавать в военную службу, засчитывая помещикам и селениям годных в военную службу за целого рекрута, а малорослых и имеющих более 35 лет за половину рекрута. Тех, которые старше 50 лет, отдавать в службу, но за рекрута не засчитывать. Малолеток предписано было отставлять в селениях у помещиков до достижения ими 17-летнего возраста, а затем отдавать в военную службу6. Цель постановления была обозначена так: «Обращением всех таковых скопцев в военную службу сделать преграду прочим вовлекаться в такое заблуждение».
В 1816 году Правительствующий сенат вынужден был признать, что «причины, по которым велено отдавать скопцов в военную службу, не достигают своей цели, и скопцы, оставаясь в тех же самых местах, откуда поступили, содействуют к распространению сего зла»7. Сенат поддержал предложение Комитета министров, согласно которому скопцов, выявленных по всем губерниям, следовало отсылать на службу в войска, расквартированные в Сибири и Грузии, а не способных к несению военной службы — в Иркутскую губернию на поселение. Впрочем, император Александр I со столь радикальной мерой не согласился. Выслушав доклад генерала от артиллерии А.А. Аракчеева, он «повелеть соизволил: поступать по оному с одним только главным зачинщиком из скопцов или с тем, кто производит скопление». Лишь два года спустя непримиримая и последовательная позиция Министерства юстиции нашла, наконец, высочайшую поддержку: наказание, определённое ранее для зачинщиков и тех, кто производил скопление, было распространено на тех людей, которые сами себя оскопили8.
С учётом этого указа, а также более позднего указа от 7 февраля 1818 года в Военном министерстве было разработано «росписание», регламентировавшее распределение беглых нижних чинов и рекрут, доставлявшихся в ордонанс-гаузы и к командирам внутренних гарнизонных батальонов, а также принимавшихся в рекруты из бродяг и разного рода преступников. Распоряжение в виде записки, датированной 30 июня 1834 года, обнаружено в фонде штаба русских войск, размещавшихся в Финляндии (записка хранится в Российском государственном военно-историческом архиве). Пунктом 3 примечаний к этой записке предписывалось «зачинщиков из скопцов, равно производящих скопление, так и тех, кто сами себя оскопили, — по силе положений Комитета гг. Министров, изъяснённых в Указах Правительствующего сената 18 октября 1816 и 7 февраля 1818 годов, отсылать на службу из губерний и войск, в оных расположенных»9. Из 27 перечисленных в документе губерний провинившиеся отсылались в Ставрополь, для распределения в Кавказский военный округ, из прочих же губерний — в Омск, для зачисления в войска Сибирского отдельного корпуса. Людей этой категории, отосланных в Грузию и Сибирь, на прежнее место жительства было приказано ни в коем случае не возвращать и при не способности к службе отправлять из Грузии на поселение в Сибирь, а находившихся в Сибири оставлять там же на поселении.
С 1818 годом связан процесс, который показал, что скопческая ересь вышла за пределы простонародья и нашла своих последователей среди лиц дворянского сословия. В Тульской Уголовной палате, а потом в Правительствующем сенате рассматривалось дело о неслужащих дворянах, осуждённых за оскопления себя. Среди прочих был и некто Яков Асанов, которого было предложено отослать в военную службу без лишения дворянства. При исполнении открылось, что Яков Асанов служил в ополчении с 26 августа 1812 года до 30 июля 1814 года, был в походах, сражениях, пожалован в прапорщики и отставлен от службы по высочайшему указу от 22 января 1814 года. Возник вопрос — следует ли повторно принуждать Асанова к военной службе? Государственный совет предложил следующее: коль скоро Асанов на военную службу в 1812 году поступил за порочное поведение, пьянство и буйство, но после вступления в ополчение поведение своё исправил, отличился в походах и сражениях и был удостоен награждения обер-офицерским чином, то ныне следует оставить его в настоящем состоянии, «с тем однако ж, чтоб местное Начальство по жительству его Асанова имело за поведением его особое наблюдение, и если окажется он опять в каких-либо дурных поступках, тогда войти с представлением к высшему Начальству для надлежащего об нём положения». Император Александр I утвердил предложение Государственного совета.
После вступления на престол императора Николая I, который настойчиво проводил консервативную политику и которому казалось естественным контролировать поступки и мысли подданных, власть по-иному стала формулировать своё отношение к ересям. Политический язык Александра I, основанный на вразумлении и нежелании наказывать за ложную веру, сменился на язык, в котором религиозное отступничество стало синонимом неповиновения властям. Самооскопление влекло за собой потерю гражданских прав и вечную ссылку в отдалённые районы Сибири. Даже проповедь скопческой веры грозила ссылкой10.
Начиная с 1825 года приговоры уголовных палат о скопцах и вообще обо всех раскольниках полагалось представлять управляющему Министерством внутренних дел11. 30 января 1826 года были устранены пробелы в законодательстве, позволявшие скопцам избегать наказания. Отныне в соответствии с высочайше утверждённым Положением Комитета министров в военную службу с зачётом волости и помещику за рекрут следовало отдавать всех тех, которые утверждали, что оскоплены не известными им людьми или людьми, которые умерли; оскоплены во время сна, или в младенчестве, или насильственным образом; лишились детородных членов от ушибов, от болезней или иных выдуманных случаев (таких подследственных полагалось считать за «умышленно-произведших над собой оскопление»); оскоплены хотя и известными людьми и «по собственному их произволению», но в недавнем времени. В 1827 году была прекращена практика выдачи за скопцов, отданных в военную службу, зачётных рекрутских квитанций. В 1830 году был издан сенатский указ, подтверждавший, что всемилостивейшие манифесты, один — от 30 августа 1814 года, изданный в ознаменование возвращения государя императора и армии из заграничного похода, второй — от 22 августа 1826 года, провозглашённый по случаю коронования его императорского величества, не распространяются на приверженцев скопческой веры, поэтому они не могут воспользоваться «высокомонаршеймилостию прощения», а Орловской Уголовной палате, посчитавшей возможным освободить скопцов от ответственности в силу означенных манифестов, был сделан выговор. В 1848 году было запрещено переводить скопцов, состоявших в купеческом звании, из низших гильдий в высшие12. <…>
Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru
ПРИМЕЧАНИЯ
1 С 1859 г. скопцов отправляли также в Якутскую область для поселения по рекам Алдану и Мае. См.: Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ РИ). Собр. 2. Т. 34. Отд. 2. № 35205. С. 323.
2 См.: Бороздин А.К. Русское религиозное разномыслие. 2-е изд., доп. СПб., 1907. С. 113—128; Энгельштейн Л. Скопцы и царство небесное: Скопческий путь к искуплению. М., 2002. С. 47—62.
3 ПСЗ РИ. Собр. 1. Т. 33. № 26484. С. 1058.
4 Липранди И.П. Краткое обозрение существующих в России расколов, ересей и сект как в религиозном, так и в политическом их значении. Лейпциг, 1883. С. 25.
5 ПСЗ РИ. Собр. 1. Т. 17. № 12748. С. 1000.
6 Там же. Т. 30. № 23294. С. 597—599.
7 Там же. Т. 33. № 26462. С. 1052, 1053.
8 Там же. Т. 35. № 27254. С. 82, 83.
9 Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 1019. Оп. 1. Д. 900. Л. 3 об.
10 Цит. по: Энгельштейн Л. Указ. соч. С. 72.
11 ПСЗ РИ. Собр. 1. Т. 40. № 30481. С. 464, 465; Варадинов Н.В. История Министерства внутренних дел. Кн. 8. История распоряжений по расколу. СПб., 1863. С. 336, 337.
12 ПСЗ РИ. Собр. 2. Т. 1. № 101. С. 165, 166; Т. 3. № 1847. С. 216, 217; Т. 23. Отд. 1. № 22158. С. 228, 229.