Аннотация. Статья раскрывает основные формы дезертирства из Красной армии в годы Гражданской войны — неприбытие на призывной участок; приобретение фальшивых справок, дававших право на отсрочки; невозвращение из отпуска; побеги из воинских частей и эшелонов. Раскрываются способы борьбы государственных и военных структур Советского государства с данным социальным явлением, в частности, охрана групп призывников на различных этапах маршрута следования, поимка дезертиров, судебные наказания, а также применение принципов заложничества и конфискации имущества у семей дезертиров. Рассмотрены некоторые объективные и субъективные причины низкой эффективности органов, обязанных бороться с дезертирством.
Summary. The paper discloses the main forms of desertion from the Red Army during the Civil War, such as failure to report at the conscription point, purchase of fake certificates for a draft delay, failure to return after leave, escape from military units and special trains. It describes methods used by state and military entities of the Soviet Union to curb this social phenomenon, among other things, by guarding groups of conscripts at various stages of the route, catching deserters, meting out legal punishment and also resorting to hostage taking and property confiscation from deserters’ families. It goes over some objective and subjective reasons for the poor efficiency of bodies that were to combat desertion.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
ПОЛЯКОВ Роман Юрьевич — доцент кафедры филиала Военной академии материально-технического обеспечения (г. Пенза), кандидат исторических наук, кандидат технических наук
«ДЛЯ БОРЬБЫ С ДЕЗЕРТИРСТВОМ НУЖНО БОЛЬШЕ РЕПРЕССИЙ…»
Дезертирство и его ликвидация в Пензенской губернии во время Гражданской войны в России (1918—1920 гг.)
Изучение некоторых аспектов проблемы дезертирства из Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА, Красной армии) началось сразу после Гражданской войны. Однако немногочисленные авторы советской эпохи рассматривали данную проблему в основном под идеологическим углом, особенно в изданиях 1950 — начала 1980-х годов. Советские историографы Гражданской войны почти замалчивали «дезертирский» вопрос в различных регионах России.
Он стал предметом всесторонних исследований только в постсоветское время1. Например, труд Г.Ф. Кривошеева содержит важные статистические данные. В работе В.В. Овечкина комплексно отражён вопрос дезертирства за весь период войны. В статье С.Н. Щеголихиной соотнесено состояние дисциплины противоборствовавших сил — Белой и Красной армий и сделан вывод: большевики использовали более гибкую систему борьбы с дезертирами, поэтому лучше справились с проблемой.
Рассматриваемой теме уделяется достаточно много внимания и в краеведческих исследованиях2. Их анализ показал, что основные причины и формы дезертирства, а также способы борьбы с таким явлением в различных губерниях были примерно одинаковыми. Разными оставались лишь его масштабы и реакция населения на политику властей. Региональные историки ввели в научный оборот многие архивные документы и представили факты, свидетельствующие об особенностях борьбы с дезертирством на местном уровне, сообщили новые биографические данные о некоторых персоналиях.
Однако тема борьбы с дезертирством в Пензенской губернии в настоящее время раскрыта недостаточно. Цель статьи — восполнить этот пробел и положить начало комплексному исследованию различных сторон дезертирства в данном регионе.
Дезертирство — это массовое социально-политическое, национальное или экономическое явление, которое сопровождает войны и крупные вооружённые конфликты на протяжении тысяч лет. Данное явление не обошло и молодое Советское государство. При построении Красной армии дезертирство наблюдалось во всех губерниях, в т.ч. и Пензенской.
Самые первые способы дезертирства, с которым сталкивались органы власти в Пензенской губернии, — это неприход призывников на сборные пункты. Например, с 1918 по сентябрь 1919 года в Городищенском уезде на сборный пункт прибыли 16 916, не явились без причины — 516, дезертировали с него — 1375 человек. Определённый процент дезертиров закладывался уже при прогнозировании результатов мобилизации. Так, в 1920 году при призыве граждан 1901 года рождения руководство прогнозировало, что на сборные пункты придут лишь около 70 проц. от числа тех, кто получил повестки3.
Ещё одним способом дезертирства являлась фальсификация документов. Причинами данного вида нарушений пензенское руководство называло: слабый контроль за документами в волостях из-за некомпетентности местного аппарата; низкую оплату труда делопроизводителей волисполкомов, которые за взятки подделывали документы и даты рождения4. В подтверждение сказанного приведём ряд выдержек из писем красноармейцев, отмеченных военной цензурой: «Тётя, пришли удостоверение, что вы больны, тогда отпустят домой…», «Пришлите удостоверение, что хозяйство приходит в упадок». Подобные просьбы часто не оставались без ответа, и адресату могли написать: «В письме высылаем ложное удостоверение».
Иногда целые учреждения были задействованы в данной коррупционной схеме. Например, в 1919 году в Нижнеломовском уезде военком Шашков заготовил бланки об отсрочке по болезни и подписал их. Пока военкома не было, его сотрудники выдавали эти бланки всем желающим за определённое вознаграждение. В 1920 году было обнаружено, что восемь членов комиссии по поверочному сбору в селе Голицино того же уезда выписывали дезертирам освобождения от службы, беря с них взятки деньгами и продуктами. Были замечены в деле освобождения от армии и врачи, выписывавшие незаконные справки5.
Ещё одной из форм дезертирства стало невозвращение из отпусков. Так, в июле 1920-го в отпуске в Пензенской губернии числились 13 535 солдат, но только 12 330 из них были зарегистрированы. Из числа последних 1398 (11 проц.) солдат свои отпуска уже просрочили, а 362 из них уже скрывались. Как отмечается в отчётной документации, порой причиной уклонения от службы становилось ущемлённое чувство социальной справедливости, когда «солдат приезжает домой в отпуск и видит, что бывший управляющий присосался к советской власти и живёт хорошо». Из письма красноармейца: «Никто не служит, и не будет служить большевикам. Как только отпуск кончится, то я пойду в партию дезертиров. Нет партии лучше дезертиров»6.
Одним из способов уклониться от службы в РККА было трудоустройство на оборонные предприятия, что обеспечивало броню от призыва. Этот способ быстро взяли на вооружение призывники, не желавшие служить. На предприятия брали не только лиц, подлежавших призыву, но даже красноармейцев, которые приезжали в отпуск или командировку. Из письма красноармейцу: «…жаль, что тебя не опускают в отпуск, а то некоторые в тылу устроились тепло. Поступают на разные курсы — библиотекарские, инструкторские, и ты бы поступил, авось где-нибудь пристроился в тылу».
Не всегда военные власти могли заставить работавших на предприятиях дезертиров вернуться в строй. Например, в 1919 году, чтобы избежать мобилизации, около 200 дезертиров поступили на строительство Сурского моста в Пензе. Ввиду важности строившегося объекта администрация города не позволила возвращать дезертиров в часть.
Пожалуй, самой острой проблемой в борьбе с дезертирством было бегство из эшелонов, о чём повествует множество докладных записок. Например, в январе 1920 года из следовавшего из Саратова в Пензу эшелона дезертировали 35 проц. находившихся в нём — 41 командир и 305 солдат7.
Пытались решить данную проблему методами воспитательного характера. Предписывалось перед отправкой проводить митинг и назначать на путь следования (на вагон) двух коммунистов из агитпросветотдела губвоенкомата (ГВК). Но последнее требование не могло быть выполнено по причине малочисленности коммунистов в ГВК. В лучшем случае могли выделить двух агитаторов на 1000 солдат.
Но главное предназначение агитаторов и коммунистов было, по мнению председателя Центркомдеза С.С. Данилова, в следующем: «В каждую маршевую роту, отправляющуюся на фронт, вливать достаточное количество солдат-коммунистов. Последние в пути должны вести агитацию против дезертирства и выявлять провокаторов и подстрекателей согласно следующей инструкции: коммунисты должны вести разговоры о целях войны, о других волнующих вопросах, в частности, о каре, постигающей дезертиров, бесполезности дезертирства, убеждая, что дезертир будет арестован на месте в волости. При выявлении провокаторов, подстрекающих к дезертирству, немедленно докладывать начальнику эшелона»8.
Дезертирство призывников заставило военное руководство выделять вооружённый конвой для сопровождения их к месту службы. Было предписано, что конвоиров в эшелонах должно быть 10 проц. от общего количества солдат, однако это указание постоянно нарушалось: «Малая охрана эшелонов, например, эшелон в 200 человек охраняют 4 человека».
В июне 1920-го на совещании в штабе Приволжского военного округа (ПриВО) отмечалось, что «положение с дезертирством хуже было в Пензе, где дезертирство из эшелонов доходило до 12%. Причина побегов — территориальная система комплектования войск из-за разрухи транспорта». А с последним было действительно плохо. В январе 1920 года руководство Пензенского ГВК докладывало, что «причиной дезертирства из эшелонов является несвоевременность подачи вагонов, солдаты ждут на холоде без отдыха. Особенно если есть поезда в обратном направлении. Большие простои вагонов на узловых станциях. К месту назначения едут не по прямой, а по многим городам, вагоны подаются не оборудованные, нет печей, труб, нар».
Председатель губкомдеза Е.П. Шамов докладывал в конце 1919-го: «Дезертиры при отправке из уездов в губдез задерживаются по 10 дней, из-за отсутствия вагонов дезертируют вторично. Среди них развиваются эпидемии. Проходящие эшелоны задерживаются Пензенским железнодорожным узлом по 12 и более суток, что приводит к массовому дезертирству. В таких условиях работа становится бессмысленна»9.
Зимой 1919/20 года большое количество эшелонов простаивали из-за снежных заносов на железной дороге, отсутствия топлива и недостатка паровозов. Всё это приводило к необратимым последствиям:
«Во время следования через Пензу воинский эшелон вынужден 30 суток стоять в Пензе из-за перегруженности железнодорожного узла, снежных заносов. В течение этого времени Пензенский ГВК маршевые роты не обслуживал, политработа не велась, отсутствие бань вызвало усиление сыпного тифа. Пензенский ГВК на вопрос о банях, спектаклях отвечал, что нет дров, нет пьес. Однако для жителей Пензы бани работали, и спектакли играли. В начале нашего стояния в Пензе мы получали обеды, а потом и этого лишились, т.к. нам говорили, что нет продуктов. Хотя в честь Нового года коммунистами Пензы была устроена торжественная встреча Нового года с обедом из четырёх блюд. А красноармейцы, которые жили в тёмных вагонах, без бани, не меняя белья, размножая паразитов, не получили в тот вечер ничего, кроме чёрного хлеба. После трёх недель в Пензе нам устроили баню без смены белья. Многие умерли. В это время начальник эшелона жил в отдельном вагоне с женой и семью солдатами, которые его обслуживали»10.
Советскую власть активно приступить к ликвидации дезертирства заставила его массовость. В феврале 1919 года при Пензенском ГВК была образована губернская комиссия по борьбе с дезертирством (губкомдез) под председательством Н.М. Павлова. Первоначально её штат включал трёх человек для поручений, которые непосредственно участвовали в облавах, допросах, осмотрах документов, а также двух переписчиков и двух делопроизводителей. Рост объёмов работы вынуждал губкомдез неоднократно обращаться к местным властям за помощью.
Вместе с тем окружная комиссия по борьбе с дезертирством оценила работу пензенской комиссии как неудовлетворительную: «Губкомдез с февраля по май 1919 г. работал плохо, т.к. все были прикомандированные и ещё исполняли обязанности по другим должностям. Работала только канцелярская переписка». Поэтому в июле 1919-го «за бездеятельность и халатное отношение к своим служебным обязанностям» председателя Пензенского губкомдеза Павлова сняли с должности.
Его место занял Е.П. Шамов. Но главной причиной отставки и даже ареста Павлова было получение им взятки в 4500 рублей за незаконное освобождение от военной службы. Весьма показательно, что позже в честь второй годовщины революции Павлова амнистировали.
Но и при Шамове дисциплина не повысилась: «В Пензенской губкомдез много злоупотреблений. Половина комиссии — пьяницы. Председатель губкомдез Шамов, когда поехал на ревизию в уезды, то напился пьяным, и за это был исключён из партии. В уездах — то же самое. Особенно ужасно в Саранском уезде, где председателем уездкомдез был назначен красноармеец Светлов, который из-за малоопытности и неполучения инструкций из Пензы работал халатно»; «Керенский уездкомдез во главе с председателем Голиковым является гнездом пьяниц, и ими уже занимается милиция»11. Это подтверждают выдержки из писем крестьян в Керенский уездкомдез: «Вы стоите у власти, а сами саботажничаете, берёте взятки, упиваетесь самогонкой дезертиров». В результате в июне 1920 года Шамова сняли с должности председателя губкомдеза.
Для сравнения приведём письма, отправленные из воинских частей: «…Сами как мне посоветуете, бежать или нет?.. Напишите, кто из моих товарищей дома. Как живут?»,а в ответах «из дома» можно встретить: «…Власть местная — набей её утробу и делай, что хочешь… Многие живут дезертирами, а товарищи их прикрывают, самогоном заливают. А если бы у нас был дезертир, у нас конфисковали бы всё… Ты спрашиваешь, как живут дезертиры. Кто поставил бутылку, тот сидит дома»12.
Пензенский губкомдез, в свою очередь, также постоянно отчитывал нижестоящие структуры за неудовлетворительную работу: «В 1920 г. большинство уездкомдез проявляют попустительство, вялость, мало репрессий, не привлекают к ответственности должностных лиц»; «Сентябрь 1920 г. В Терновской и Бессоновской волостях председатель волкомдез, он же волвоенком, не знал, сколько в волости призвано в Красную армию, сколько в отпусках в его волости, сколько в отпусках по болезни. Понятия не имел, сколько дезертиров изъято и сколько числится в розыске. Сколько семей красноармейцев нуждается в помощи. Приказов по борьбе с дезертирством нет. Председатель волкомдез говорил: “Видим, живёт дезертир, и пусть живёт. Придёт отряд — заберёт”». Он также упрекал, что пойманных дезертиров отправляли в Пензу под слабым конвоем, что приводило к их повторным побегам.
В то же время одной из причин неэффективной работы комдезов явилось недостаточное финансирование, в т.ч. и на командировки сотрудников. Как докладывал председатель Краснослободского уездкомдеза в октябре 1919 года, «в начале работ был ряд трудностей — отсутствие средств для посылки отрядов, отсутствие средств связи с волостями, отсутствие лошадей»13.
Кроме того, все цифры, указанные в документах, можно назвать относительными, так как их учёт в низовом звене был далёк от совершенства. Это можно констатировать, прочитав сводки ЧК, например: «За отсутствием канцелярских служащих в военных учреждениях в Мокшанском уезде происходят постоянные заминки и неправильности в подаваемых сведениях, за что военком применяет к виновным наказания вплоть до арестов, но это делу не помогает».
Многие парадоксы статистики по дезертирам можно объяснить низким уровнем постановки делопроизводства. Например, списки дезертиров в сельсоветы и волкомдезы прибывали по почте с большим опозданием, в то время как эти военнослужащие были уже задержаны и отправлены в войска. Приходили списки в сельсоветы и на лиц, по адресам приписки которых никто не проживал. Разыскиваемые через комдезы красноармейцы иногда переходили из одной части в другую, а их учитывали как дезертиров. Так, в сентябре 1920 года в Чембарский уездкомдез поступило 254 дела, а «поймали» в уезде 1219 человек.
Были и просто случаи халатного и небрежного отношения к работе. В мае 1920-го губдез проверил отчёты уездкомдезов. Так, «в Нижнеломовском уезде подлежало призыву 1788 человек, явилось 1671, значит, уклонившихся должно было быть 117, а по документам значилось 110». Отчётная документация, несмотря на угрозы ареста, в срок не предоставлялась.
Губкомдезы находились в роли надсмотрщиков и постоянно принуждали к активности нижестоящих — местные комдезы. Однако последние обладали слабым авторитетом в глазах населения, подвергались постоянным нападкам со стороны партийных и государственных органов. Имелась ещё одна причина слабой работы комдезов — вмешательство в их дела и даже отстранение некоторых их членов со стороны уездных гражданских властей.
В 1919 году в стране были созданы революционные трибуналы, которые стали ещё одним структурным звеном в борьбе с дезертирством. На первых порах руководство критически оценивало результативность ревтрибуналов на местах: «Ноябрь 1919 г. Пензенский ревтрибунал из 122 дел за последние 4 месяца рассмотрел только 4. И ни одного расстрела»14.
Пойманные дезертиры из разряда «по слабости воли» зачислялись в дисциплинарную (штрафную) роту 3-го Приволжского стрелкового полка, где они привлекались к различным работам, а также с ними должны были проводиться строевые занятия по восемь часов в день. Солдаты в этом подразделении находились от семи дней до трёх месяцев. В июне 1919-го в этой роте насчитывалось 2800 человек. Жизнь там, по отчётам начальства, шла спокойно. На работы ходили непостоянно из-за малочисленности караула (7—14 человек с 3—4 винтовками без патронов). По той же причине солдаты из данной дисциплинарной роты свободно гуляли по городу. Был зафиксирован случай, когда 150 дезертиров назначили на базу снабжения для погрузки, но эти люди отказались идти на работу, разбежались, мотивируя это плохой пищей, отсутствием хлеба, котелков и обмундирования.
В 1920 году систему борьбы с дезертирами в Пензенской губернии ужесточили. «Пойманных» перед отправкой на фронт помещали в 25-й запасной полк. Судя по их письмам домой, перед отправкой людей держали как заключённых: «…находимся в Пензе как арестанты, рваные, голодные, хлеба дают полфунта… нас строго держат. Кругом оцепляют. Но всё равно бегут каждую ночь. Днём гоняют на учения… Ночью в туалет из казармы отпускают босиком, без гимнастёрки и фуражки. Кругом конвойные… Никуда не пускают, и нас держат за колючей проволокой»15.
Несмотря на принимавшиеся меры, ощущался явный недостаток борцов с дезертирством. Например, по сообщению из Чембарского уезда, в июне 1919 года имелось «около 5000 дезертиров, которые производили грабежи и насилия, а отряд уездкомдеза состоит из 20 человек. Борьба затруднена». Поэтому 20 июня 1919-го при губкомдезе был создан батальон особого назначения. К августу в его ряды вступили 420 человек. Красноармейцы этого специализированного подразделения приравнивались в денежном и вещевом довольствии к военнослужащим фронтовых частей.
Кроме того, было решено для борьбы с дезертирством в уезды «отправлять губернский отряд, т.к. местные караульные роты состояли из уроженцев тех мест и особой борьбы с дезертирством не вели»16.
25 июля 1920 года при Пензенском губкомдезе была создана «специальная рота по борьбе с дезертирством» из лиц караульного батальона и команды выздоравливавших. Для сохранения авторитета в роту не брали красноармейцев старших возрастов. И не случайно. Среди старшего поколения распространились другие настроения, что следует из материалов допросов: «Тогда крестьяне сказали, если бы мы — старики были в армии, то мы бы давно свергли насильническую власть, а то она держится сейчас на руках добровольцев из молодёжи… Перерезали бы всех коммунистов и добровольцев и восстановили бы старую власть»17.
К зиме 1919 года интенсивность борьбы с дезертирством заметно снизилась. Как следует из доклада местного военного руководства, «в связи с наступлением холодов облавы в уездах практически не проводятся, т.к. у солдат комдеза нет тёплого обмундирования. Кроме того, дезертиры с наступлением холодом прибывали в уезды в минимальном количестве, в основном дезертируют на 2—-3 дня за продуктами. Укрываются дома, и незначительное количество — в лесах, и во время сушки сухарей не показываются соседям, а по окончании заготовки сухарей являются к председателю совета, и те их ведут в уездкомдез. В каждом уезде к зиме 1919 г. примерно по 200—350 дезертиров».
Часто дезертирство было обусловлено халатностью командиров всех рангов: «1920 г. Массовые дезертирства из воинских частей Пензенского гарнизона происходят из-за отсутствия воинской дисциплины и внутреннего порядка, расхлябанности командного состава. Запретить рядовым и низшему комсоставу проживать в городе. Солдаты уходят из воинских частей в свободное время, т.к. там нет развлечений и нечем заняться»18.
Поэтому командование ПриВО посчитало, что учёт дезертиров следовало вести и по полкам, и по ротам — для привлечения к ответственности командиров. Например, в ноябре 1920 года девять командиров рот 62-го и 25-го полков за попустительство дезертирам были оштрафованы на сумму от 1000 до 3000 рублей19. Эти штрафы не очень радовали командный состав, представители которого видели, что им приходится расплачиваться за все ошибки режима. И эти деньги были немалые, ведь в то время командир роты получал 4600 рублей в месяц.
Фактически в армии ввели принцип круговой поруки. Так, в ноябре 1920 года было решено «всю тяжесть борьбы с дезертирами в воинских частях возложить на командиров отделений, для чего отделение разбить на пятки, где старший пятка несёт ответственность наравне с командиром отделения»20. В приказе по Пензенскому гарнизону от 30 ноября 1920 года решение продублировали и конкретизировали:
«1. Всю тяжесть борьбы с дезертирством возложить на командиров отделений, коим в помощь и облегчение от возложенных обязанностей назначить старшего пятка из числа надёжных и сознательных красноармейцев. Старшему пятка объявить, что в случае дезертирства из его пятка он несёт с командиром отделения равную ответственность.
2. Каждый командир отделения и старший пятка должен знать, что он живёт не в николаевское время, а в эпоху создания социализма, когда вся судьба его зависит только от него самого, следовательно, он должен работать лучше, исполняя обязанности безоговорочно, быстро, точно, неуклонно, помня, что за халатное исполнение обязанностей, а также за недостаточную борьбу с дезертирством он будет подвергнут строгим наказаниям — от ареста и конфискации имущества до предания суду Ревтрибунала.
3. Каждый командир отделения и старший пятка должен знать о своих подчинённых, какого он поведения, как можно на него надеяться, какое у него политическое правосознание. Если командир и старший пятка не надеется на кого-либо из своих подчинённых, то при отправлении на работы или в театр должен поручить смотреть за ним более надёжному»21.
Важную, хотя и противоречивую, роль в деле борьбы с дезертирством сыграли «Недели добровольной явки». Как писали в агитационных воззваниях, «Губернская комиссия по борьбе с дезертирством в эту неделю будет милостива, любвеобильна и простит всех сынов Родины, раскаявшихся в своём заблуждении — дезертирстве». Всем дезертирам предоставлялась возможность загладить свои преступления добровольной явкой в ближайший военкомат. Не явившиеся дезертиры объявлялись врагами и предателями трудящегося народа и подлежали строгому наказанию, вплоть до расстрела. «Недели…» проводились с периодичностью в 2—3 месяца. Как сообщал губкомдез, эти кампании имели целью массовую сдачу дезертиров на условиях прощения, но они объявлялись слишком часто и потеряли смысл. Многие дезертиры, «зная о предстоящей неделе добровольной явки, заранее убегали домой за едой, чтобы явиться в эту неделю»22.
При подготовке подобных кампаний нередкими были организационные просчёты. Так, 13 мая 1920 года Центркомдез постановил объявить «Неделю добровольной явки» с 30 мая по 6 июня 1920-го. Но Пензенский губкомдез воззвания напечатал только 1 июня, а ещё необходимо было 4—5 дней на рассылку их в уезды и волости. А иногда вообще не публиковались воззвания к дезертирам — по причине отсутствия бумаги.
Но имелись и иные случаи, ухудшавшие результативность таких кампаний. По данным ВЧК, «среди семей дезертиров, которые искупили свою вину добровольной явкой, наблюдается недовольство тем, что уездкомдезы случаи добровольной явки не регистрируют, и имущество по-прежнему отбирается и не возвращается».
Более эффективными оказались всё же не «Недели…», а страх наказания: «Один злостный дезертир расстрелян, что морально воздействовало на остальных дезертиров, и добровольная явка усилилась». И центральное руководство уповало на действенность репрессий: «Громадное число дезертиров из воинских частей губернии, доходящее до 75%, из-за слабости репрессий». В феврале 1920 года командование округа вновь выразило недовольно работой Пензенского губкомдеза: «Для борьбы с дезертирством нужно больше репрессий, а агитационная работа больших плодов не даёт»23.
С середины 1919 года в военных округах и губерниях для этой борьбы в широких масштабах стали применять принцип заложничества. С мест постоянно докладывали, что взятие в заложники семей дезертиров, конфискация скота, арест председателя сельсовета всегда давали хорошие результаты. Так, с февраля по август 1919-го в Пензенской губернии взяли в заложники 209 человек. С каждым месяцем данная практика набирала обороты. Например, в октябре 1919 года только в Краснослободском уезде на 1483 дезертира были взяты 232 заложника24.
В мае 1919-го началась реализация постановления об описи, оценке и продаже имущества домохозяев, замеченных в укрывательстве дезертиров, что могло быть заменено обработкой земли семей красноармейцев. Эта мера наряду с арестом заложников рассматривалась губернским руководством как важнейшая в деле искоренения дезертирства. Поэтому в уезды отправляли приказы: «В случае дезертирства немедленно конфисковывайте имущество семьи»25. Были и условные конфискации на один-два месяца, если местонахождение солдат было неясным.
Конкретизируя данное положение, начальник Пензенского губдеза Мухин 13 августа 1920 года приказал: «За каждого обнаруженного и не выданного дезертира налагать на данную волость, село или деревню денежные штрафы не менее 10 000 рублей с каждого дома, за исключением честных семей красноармейцев. На взнос денежного штрафа давать не более 5 часов и за невзнос в этот срок удваивать наложенную первоначально сумму уже на 50%; население данного села или деревни от 18 до 50 лет назначать на полевые работы, причём половина с лошадьми, и отправлять в первую очередь для обработки полей семей красноармейцев, а затем на другие работы, как то по заготовке леса и т.п. Собранный штраф сдавать в казначейство на депозит наркомвоен, а конфискованное имущество и скот передавать в комкрасхозы (комиссии помощи красноармейцам. — Прим. авт.) для немедленной передачи семьям красноармейцев. Особенно усилить репрессии, помимо непосредственных укрывателей должны подвергаться председатели Советов, пятидворные»26.
С другой стороны, руководство докладывало, что председателя Совета арестовывать нельзя, так как на селе остановится вся работа.
В некоторых сёлах Городищенского уезда летом 1919 года «по прибытии отряда все дезертиры и их семьи убегали в лес, оставляя дома пустыми. Тогда отрядом производится опись имущества, но продажу производить даже не приходится, т.к. дезертиры сразу добровольно являются»; «семьям дезертиров прекращают выдачу хлебного и денежного пайка, и сразу пошли добровольцы»27.
Из письма красноармейцу: «Дорогой сынок, дома нас прижимают хуже, чем при Николае. Ходят дезотряды, лазают по сундукам, отбирают мясо и одежду, если что скажешь, то прикладом бьют. Помни, сынок, моё слово: если придётся тебе ходить по сёлам, не обижай невиновных крестьян»28.
В общем ряду форм борьбы с дезертирством можно указать и доносительство. Например, в некоторых уездах губернии предлагалось в деревнях поставить ящики, куда родственники честных красноармейцев могли подавать заявления об известных дезертирах29.
Широко применялась и круговая порука. Так, в сентябре 1919 года губернские власти предписывали собирать сельские сходы, и после митинга все должны были подписать договор о выявлении дезертиров, а на тех, кто откажется подписать, налагать контрибуцию. Так, Керенский уездкомдез собрал подписки о выдаче дезертиров с 12 волостей. Однако 10 волостей отказались это сделать. За это на них была наложена контрибуция от 30 до 100 тыс. рублей на общую сумму 685 тыс. рублей. Но эти деньги собирали с большим трудом. За неуплату глав сельсоветов арестовывали и отправляли на городские общественные работы, вплоть до уплаты контрибуций.
В 1920-м в деревнях стали назначать «пятидворных», которые должны были принимать меры к розыску дезертира и конфискации имущества у его семьи30. Пятидворных назначали, а не выбирали. Назначенный должен был один-два раза в неделю организовывать облавы по селу всем сходом. В случае обнаружения дезертира пятидворного арестовывали. В ноябре 1920 года приказали прибить дощечки с надписью «Пятидворный».
Однако это не всегда помогало. В том же ноябре губернские власти вынуждены были признать, что «все волкомдезы Краснослободского уезда указывают, что проводили облавы еженедельно, а сельсоветы и пятидворные — ежедневно. Но добровольно явившиеся дезертиры показывают, что жили дома по две недели и более, и никто к ним не приходил». Поэтому на 15 волкомдезов были наложены штрафы от 10 до 100 тыс. рублей. В свою очередь, волкомдезы обязали штрафовать сельсоветы, а у пятидворных, где проживали дезертиры, велели провести частичную конфискацию.
В декабре 1920 года губернские власти в целях повышения эффективности работы по выявлению дезертиров направили уездным властям следующую инструкцию: «На местах мало применяют репрессий к семьям дезертиров и пятидворных. Их только отправляют в уездкомдез без наложения наказания. Пятидворные плохо знают ситуацию у себя. Начальники отрядов должны следить за председателями сельсоветов и пятидворными. Высылать разведчиков для уточнения, действительно ли сельсоветы и пятидворные производят облавы, как поступают с задержанными, производят ли конфискации. Отряды не должны ловить дезертиров!Начальники отрядов по прибытии в село должны проверять деятельность волкомдезов, сельсоветов, пятидворных. Собрать подписи у всех крестьян, что в селе нет дезертиров. Проверить село и, если обнаружится хоть один дезертир, производить конфискацию у волкомдез, а последнего заставить, чтобы он провел конфискацию у пятидворного и семьи дезертира. Пронаблюдать за этим со стороны. Переодеть 3—4 красноармейца в гражданскую одежду и направить в село на разведку о количестве дезертиров, укрывателей и отношения местной власти и населения к дезертирам. Проверить волкомкрасхозы и селькомкрасхозы на предмет помощи семьям красноармейцев». Для большей эффективности губернское руководство предлагало отправлять отряды комдезов в деревни в праздники.
Далее следовала инструкция местным Советам: «На вооружённые отряды сельсоветы и пятидворные не должны надеяться. Облавы волкомдезы должны проводить всем селением волости. Если нашим отрядом после облавы опять найдётся хоть один дезертир, то у пятидворных будет произведена полная конфискация имущества, а у членов сельсовета — частичная».
По данным отчётов Пензенского губкомдеза о проведённой работе по искоренению дезертирства за вторую половину 1920 года, только в июне конфисковали 135 коров, наложили штраф в 10 млн рублей. Однако окружное руководство было явно не довольно такой «слабой» работой: «В губерниях к поимке дезертиров относятся халатно. Это видно по количеству конфискованных имуществ, которые исчисляются в десятках или единицах. А дезертиров в губерниях тысячи. Наказание советская власть рассматривает как предупредительную меру, а не как за сделанное упущение».
И репрессии были усилены. За август—сентябрь 1920 года в Пензенской губернии провели уже 462 полных и 5040 — частичных конфискаций. Забрали 240 десятин земли, 2613 коров, 1388 лошадей, 124 свиньи, 2303 овцы, 4 дома, 2 сруба, 117 строений, 2000 пудов хлеба, наложили штраф в 168 млн рублей, отправили на принудительные работы 167 человек, лишили земельного надела 135 семей, 80 должностных лиц привлекли к ответственности за укрывательство и попустительство. У членов волсоветов осуществили четыре частичных и три полных конфискации. Провели опись имущества у 764 волсоветов, 7438 сельсоветов и 29 693 пятидворных31.
Все эти конфискации приводили к расслоению крестьян: «Семьи красноармейцев властью довольны, а укрыватели, у которых провели конфискацию имущества, властью не довольны. Особенно недовольны… семьями красноармейцев, считая, что те сами просят конфисковать у них имущество. Остальные крестьяне относятся к власти удовлетворительно или безразлично».
Однако отчёты губернского руководства о конфискации, скорее всего, далеки от истины. Они составлялись на основе докладов из уездов, волостей. В сентябре 1920 года «в Терновской и Бессоновской волостях нет учёта, сколько и какого наложено штрафа, конфисковано»32. Ситуацию в уездах можно проследить по Мокшанскому комдезу, когда при проверке в ноябре того же года выяснилось, что «дела о конфискации имущества находятся в беспорядке, без учёта. Из-за неналаженной работы Мокшанского уездкомрасхоза приходится много конфискованного скота возвращать обратно. Ненормальное явление как конфискация на срок — это гибель скота, т.к. его никто не берёт. Семьи, взявшие скот в укомрасхозе, возвращают его обратно из-за отсутствия кормов, и никто не знает, как поступать с конфискованным скотом». Эти и другие сообщения с мест заставили в декабре 1920-го установить, чтобы при конфискации скота обязательно забирали и фураж.
Все эти методы борьбы с дезертирством всё-таки дали плоды, о чём свидетельствуют выдержки из писем крестьян своим родственникам-красноармейцам: «…И вот тебе совет, если возможно служи, а то себе же сделаешь плохо… если у вас нет сухарей, то убегать не надо, мы пришлём сухари. А если убежите, то у нас всё отберут… ребята, которые с тобой были, все дома, но только радости от этого мало. Хорошо, что ты сделал, что не пошёл с ними… у нас был отряд, у многих забрали коров, лошадей, одежду, а дезертиров пороли нагайкой»33.
Уровень военной организации большевиков, отсутствие должного опыта строительства вооружённых сил, непонимание населением и рядовыми целей Гражданской войны, нехватка времени, кадров не могли не сказаться на общем ходе формирования Красной армии. Это, в свою очередь, повлекло множество ошибок, компенсировать которые приходилось за счёт применения жёстких мер против населения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кривошеев Г.Ф. О дезертирстве в Красной армии // Военно-исторический журнал. 2001. № 6. С. 94; Левшин К.В. Причины дезертирства в Красной армии (1918—1921 гг.) // Новейшая история России. 2011. № 2. С. 73—79; Осипова Т.В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М., 2001; Овечкин В.В. Дезертирство из Красной армии в годы гражданской войны // Вопросы истории. 2003. № 3. С. 108—115; Щеголихина С.Н. О воинской дисциплине в Белой и Красной армиях // Вопросы истории. 1996. № 2; и др.
2 Левшин К.В. Дезертирство в Красной армии в годы гражданской войны на Северо-Западе России, 1918—1921 гг. Дис. … канд. ист. наук. СПб., 2012; Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье. М., 2001; Коловский С.И. Формирование частей РККА на территории Вятской губернии в 1918—1920 гг. Дис. … канд. ист. наук. Киров, 2002; Раков Н.В. Уклонение от призыва и дезертирство из РККА в годы Гражданской войны (на материалах Курской губернии) // Учён. зап.: электрон. науч. журн. Курск. гос. ун-та. 2011. № 2—3; и др.
3 Государственный архив Пензенской области (ГА ПО). Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 455. Л. 37.
4 Там же. Оп. 1. Д. 377. Л. 183; Оп. 4. Д. 198. Л. 4; Д. 215. Л. 48.
5 Там же. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 225. Л. 10—12; Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 455. Л. 24.
6 Там же. Ф. п-36. Оп. 1. Д. 225. Л. 34.
7 Там же. Ф. р-2. Оп. 4. Д. 166. Л. 221; Д. 196. Л. 22.
8 Там же. Ф. р-863. Оп. 2. Д. 13. Л. 4.
9 Там же. Оп. 3. Д. 413. Л. 116; Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 215. Л. 408.
10 Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 25889. Оп. 2. Д. 117. Л. 5.
11 ГА ПО. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 198. Л. 360; Ф. п-36. Оп. 1. Д. 253. Л. 1.
12 Там же. Ф. 1159. Оп. 1. Д. 67. Л. 58—60.
13 Там же. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 433. Л. 19; Д. 198. Л. 4.
14 Там же. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 432. Л. 128; Д. 198. Л. 34; Д. 215. Л. 416.
15 Там же. Ф. р-2. Оп. 4. Д. 155. Л. 1—126.
16 Там же. Д. 214. Л. 73, 188; Д. 198. Л. 395.
17 Там же. Ф. р-473. Оп. 1. Д. 243. Л. 7.
18 Там же. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 197. Л. 23, 24; Д. 455. Л. 226.
19 Там же. Д. 433. Л. 51; Оп. 1. Д. 144. Л. 82.
20 Там же. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 433. Л. 49.
21 Там же. Оп. 1. Д. 144. Л. 82.
22 Там же. Оп. 4. Д. 432. Л. 128.
23 Там же. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 215. Л. 416; Д. 455. Л. 51.
24 Там же. Д. 214. Л. 35; Д. 200. Л. 307.
25 РГВА. Ф. 25889. Оп. 2. Д. 117. Л. 16.
26 ГА ПО. Ф. р-473. Оп. 1. Д. 261. Л. 27.
27 Там же. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 213. Л. 693.
28 Там же. Ф. р-2. Оп. 4. Д. 155. Л. 1—126.
29 Там же. Ф. р-1077. Оп. 1. Д. 14. Л. 52; Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 215. Л. 11.
30 Там же. Ф. р-1159. Оп. 4. Д. 197. Л. 14; Д. 433. Л. 32.
31 Там же. Оп. 1. Д. 260-а. Л. 317; Д. 455. Л. 51;
32 Там же. Д. 432. Л. 116; Д. 260-а. Л. 101; Д. 433. Л. 19.
33 Там же. Ф. р-2. Оп. 4. Д. 155. Л. 1—126.