Аннотация. Статья посвящена проблеме вооружения и службы в Красной армии казаков бывшего Амурского казачьего войска в 1920—1945 гг.
Summary. The article deals with the problem of arming and service in the Red Army of Cossacks of the former Amur Cossack Army in 1920-1945.
Армия и общество
ПУШКАРЁВ Владимир Анатольевич — старший преподаватель кафедры гуманитарных наук ГБОУ ВПО «Амурская государственная медицинская академия»
(г. Благовещенск. E-mail: amurhistory@yandex.ru)
«острой казацкой шашке да меткой казацкой пуле найдЁтся работа»
Амурские казаки в Красной армии
Амурское казачье войско за свою сравнительно недолгую историю (1858—1920 гг.) сумело накопить серьёзный боевой опыт. Прежде всего, он был получен в китайском походе 1900 года, Русско-японской и Первой мировой войнах. В период гражданского противостояния в России (1918—1920 гг.) большинство амурских казаков занимали антибольшевистские позиции. Для борьбы с красными партизанами они, причём разных возрастов, создавали сводные сотни станичных округов. В Благовещенске, к примеру, нёс охранную службу сформированный из мобилизованной молодёжи Амурский казачий полк.
Однако по мере углубления войны и разгула японской интервенции в казачьей среде начались колебания. Молодые казаки полка тяготились службой и сочувствовали красным. Активную организационно-пропагандистскую работу среди них вели большевики. В итоге в ноябре 1919 года революционно настроенные станичники создали в полку подпольный революционный комитет (казревком) во главе с С.Г. Таскаевым. Были образованы несколько революционных групп, налажена связь с запасными сотнями, расположенными в разных пунктах Приамурья.
Казревком принимал самое активное участие в подготовке вооружённого восстания в Благовещенске. В обстановке, когда 1 февраля 1920 года казачий гарнизон отказался поддерживать войсковое правление, атаман Амурского казачьего войска А.Д. Кузнецов сложил свои полномочия. 5 февраля в казачьих казармах начал открыто работать обком РКП(б). Здесь же сформировали временный облисполком Совета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов с восстановлением в Амурской области советской власти1. В мае из молодёжи бывшего казачьего полка был сформирован Амурский кавалерийский полк, впоследствии переименованный в Троицко-Савский. Он участвовал во всех крупных боях в Забайкалье, Приамурье и Монголии. На следующий год юношей 1901—1902 гг. рождения мобилизовали в Амурский кавдивизион, впоследствии тоже развёрнутый в кавполк (4-й Амурский). Он и Троицко-Савский состояли наполовину из казаков, наполовину из бывших партизан. В общей сложности в частях Народно-революционной армии Дальневосточной Республики (НРА ДВР) служили до 1000 амурских казаков (в основном молодёжь, но были и старослужащие с опытом мировой войны)2.
По данным переписи 1923 года, в РККА числились 552 казака3, причём во время призыва в армию казачья молодёжь просилась только в кавалерию. С учётом того, что в мирное время на территории Амурской области не производилось формирование кавчастей, казаки готовы были служить даже в войсках погранохраны и ГПУ, объясняя своё решение тем, что «там ездят на конях». Призывники говорили примерно так: «Дед мой и отец ездили на военной службе верхом, а мне что ж, пешком ходить? Нет, уж если быть в армии, так лучше на коне»4.
О восстановлении «старорежимной» казачьей службы при новой власти речи не шло: под влиянием объективных факторов и усилиями Советов сословные границы между крестьянством и казачеством были существенно размыты. Впрочем, по поступавшей в губком ВКП(б) информации с мест, основная масса амурцев отнеслась к этому спокойно. Так, жители деревни Верхне-Благовещенское заявили: «Мы не желаем быть казаками, хотя бы это слово было только название, не будем говорить о старых привилегиях»5. Более того, в разговорах о возможном восстановлении казачества казаки первым делом спрашивали: «А кони, сёдла чьи будут?», опасаясь, что вместе с «привилегиями» в полном объёме будут восстановлены и их сословные повинности6. «Довольно показаковали, — “гутарили” на сходе в селе Башурово Архарино-Хинганского района. — Казачество изжило себя, мы постарели, а молодёжь воспитывается в новом духе»7. Действительно, молодые казаки, испытав на себе годы империалистической и Гражданской войн, теперь вели сугубо крестьянский образ жизни: занимались земледелием и скотоводством. Если о невозвратности былых времён, о потере традиций старики нет-нет да и сожалели, если с восторгом вспоминали о бывшей казачьей удали, то их внешняя верность сословному укладу проявлялась, можно сказать, лишь в ношении казацких фуражек и шаровар с лампасами.
Пожалуй, единственное, что желали восстановить «бывшие» казаки, это было право на владение оружием. Но оно являлось не столько сословной привилегией, сколько насущной потребностью приграничного населения. Дело в том, что прибрежная полоса Амура ежегодно после замерзания реки подвергалась ограблениям хунхузами и разного рода бандитами с китайской стороны. Угон скота и грабежи на дороге были обычными явлениями в пограничных деревнях. С наступлением зимы население фактически терроризировалось бандитскими шайками, а безоружные казаки не могли дать им должного отпора. Именно на этой почве росло в первую очередь недовольство советской властью, поскольку она и не позволяла казакам вооружиться для самообороны, и сама не принимала решительных мер по пресечению приграничного бандитизма. Казаки деревни Мунгалово говорили: «Напрасно нас обезоружили, так как мы все идём за соввласть, и при наличии у нас оружия мы могли бы оказать большую услугу органам ГПУ по борьбе с бандитизмом»8.
За скорейшее вооружение выступали все казаки, в том числе и комсомольцы. «В связи с тем, что бродят слухи о различного рода хунхузах, а главное, что каждый день идёт через деревню контрабанда, мы обращаемся к укому выдать нам оружие, — уведомлял секретарь одной ячейки. — Как мы есть опора советской власти, то мы не можем смотреть спустя рукава на идущую контрабанду. Надо с корнем её пресечь, а для этого нужно оружие»9.
Доводы казаков были весьма основательны, тем более что исходили они от служивых, которые имели богатый дореволюционный опыт по охране границы. Их военный потенциал можно было использовать при формировании в Приамурье так называемых кавалерийских терчастей. В 1920—1930 гг. в нашей стране (РСФР, СССР) наряду с кадровой системой строительства вооружённых сил применялась территориально-милиционная система. В соответствии с ней военнообязанные рядового и младшего начсостава проходили военную подготовку в формированиях, комплектовавшихся по территориальному признаку (жили вблизи мест дислокации воинских частей). Её введение было вызвано необходимостью максимального привлечения людей и средств к восстановлению народного хозяйства. Создание таких формирований и порядок прохождения в них службы переменным составом определялись в Декрете Центрального исполнительного комитета (ЦИК) и Совета народных комиссаров (СНК) СССР от 8 августа 1923 года. В течение пятилетнего срока службы приписанный к территориальным частям переменный состав проходил ежегодные учебные сборы продолжительностью 1,5—2 месяца, остальное время трудился в различных областях народного хозяйства10.
Для того чтобы приступить к формированию кавалерийских терчастей в Амурской области, необходимо было решить как минимум три проблемы. Первую обозначили сами казаки, спрашивая, «чьи будут лошади и сёдла?». В самой казачьей среде мнения разделились. Зажиточные казаки утверждали, что, как и до революции, конь и седло должны быть собственные: тогда каждый будет их беречь и лучше ухаживать за ними. Середняки и беднота считали, что конь, седло и остальное снаряжение должны быть казёнными, так как отнесение этих расходов на казака было бы тяжким бременем и даже могло привести к разорению многие хозяйства11.
Вторая проблема состояла в том, что к середине 1920-х годов казачья полоса уже не являлась территориально компактной, а перемежалась с крестьянством. Создание казачьих терчастей обострило бы существовавшие трения между этими социальными группами. Получалось, что сын казака служил бы при своём хозяйстве, в то время как его соседу, крестьянскому сыну, приходилось бы отбывать воинскую повинность вдали от дома. Следовательно, надо было приписывать крестьян к казакам и вместе зачислять их в территориальные части, что в корне противоречило социальной политике советской власти, стремившейся «окрестьянить» казачество, а вовсе не наоборот.
Наконец, в-третьих, советская власть опасалась собственноручно вооружать казаков, задаваясь вопросом: «Не пойдёт ли это вооружение против нас?». При изучении этой проблемы Амурское отделение ОГПУ пришло к выводу, что «устойчивость положения соввласти не даёт предпосылок использования казаками оружия против давших его, если их вооружить умело и постепенно, то они будут хорошими защитниками границ»12.
Тем временем казачий вопрос по-прежнему продолжал серьёзно волновать верховную власть в стране. 10 октября 1924 года Оргбюро ЦК РКП(б) предложило партийным организациям на местах приступить к практическому изучению причин, тормозивших ликвидацию сословных пережитков у казачьей части населения. Для подготовки комплексного анализа при ЦК была создана специальная комиссия (председатель — С.И. Сырцов)13.
Помимо анализа отчётных документов центральных ведомств члены комиссии отправились на территорию бывших казачьих войск, где проводились общие собрания. Среди многих вопросов на них обсуждались и вопросы военной службы и охраны границ. В итоге комиссия пришла к заключению, что создавать чисто казачьи кавалерийские формирования небезопасно. Гораздо лучшим средством усиления влияния коммунистической партии на молодое казачество были бы территориальные части, в которых совместную службу проходили бы и казаки, и иногородние14. Обобщая собранные данные, выводы по ним и предложения, С.И. Сырцов выступил на пленуме ЦК РКП(б), проходившем 23—30 апреля 1925 года, с докладом «О положении казачества». Он отметил важность «постановки казачьего вопроса», особенно для районов, пострадавших от Гражданской войны, сделал анализ экономического положения и политического настроения различных групп «специфического сословия».
Участники пленума признали необходимым усилить внимание к работе комсомола в казачьих районах, подчеркнули важность направления молодых казаков, в первую очередь тех, кто имел боевой опыт, в учебные заведения. Не обошли вниманием и вопрос о восстановлении в избирательных правах станичных и хуторских атаманов и других административных работников, «проявивших лояльность к советской власти», о привлечении «казачьей интеллигенции» в аппараты местных советских органов. Требовалось, по их мнению, проявлять больше чуткости «к руководителям красного казачества в годы гражданской войны»15. <…>
Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru
___________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Таскаев С.Г. Именем казревкома // Красный остров. Благовещенск, 1967. С. 131—137.
2 Абеленцев В.Н. Амурское казачество XIX—XX вв.: Сборник статей и публикаций. Благовещенск, 2004. С. 156.
3 Российский государственный исторический архив Дальнего Востока. Ф. Р-2422. Оп. 1. Д. 1052. Л. 5.
4 Государственный архив Амурской области (ГА АО). Ф. Р-481. Оп. 3. Д. 65. Л. 73.
5 Титлина Е.Ю. Власть и казачество Дальнего Востока (взаимоотношения Российского государства и дальневосточного казачества в период с 50-х гг. XIX в. по 30-е гг. XX в.). Благовещенск, 2006. С. 88.
6 Государственный архив Хабаровского края (ГА ХК). Ф. П-2. Оп. 2. Д. 6. Л. 52об.
7 ГА АО. Ф. Р-481. Оп. 3. Д. 65. Л. 73.
8 Там же. Л. 122, 123.
9 Там же. Л. 159.
10 Воскобойников Г.Л., Прилепский Д.К. Казачество и социализм: исторические очерки. Ростов н/Д, 1986. С. 101.
11 ГА АО. Ф. Р-481. Оп. 3. Д. 65. Л. 156, 156об.
12 Там же. Л. 123.
13 Воскобойников Г.Л., Прилепский Д.К. Указ. соч. С. 91, 92.
14 История казачества Азиатской России. Екатеринбург, 1995. Т. 3. С. 108, 109.
15 Воскобойников Г.Л., Прилепский Д.К. Указ. соч. С. 96, 97.