ТРАГИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ ОРЕНБУРГСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ И ЭМИГРАЦИИ. 1917—1945 ГГ.

История казачьего офицерского корпуса относится к числу малоизученных страниц военной истории России. В предлагаемой вниманию читателей статье речь пойдет об офицерском корпусе Оренбургского войска – одного из крупнейших казачьих войск России.

С конца 1917 года территория Оренбургского казачьего войска на два года стала ареной ожесточенной братоубийственной борьбы. Казачье офицерство сыграло в этих событиях особую роль. За годы Первой мировой войны офицерский корпус Оренбургского казачьего войска понес незначительные потери и сумел сохранить подавляющее большинство кадрового офицерского состава. Этот факт сыграл определяющую роль в переходе оренбургского казачества практически в полном составе на сторону антибольшевистских сил. Казачьих офицеров, перешедших на сторону красных, были единицы. Это, прежде всего, братья есаул Н.Д. Каширин и подъесаул И.Д. Каширин, есаул А.Г. Нагаев, работавший в казачьем отделе ВЦИК, подъесаул Н.Г. Енборисов, казненный за большевизм своими же казаками, подъесаул Ф.Г. Пичугин и есаул И.А. Юдин. В среде казачьих офицеров эти люди воспринимались как изгои. На стороне белых в то же время сражалось несколько сот оренбургских казачьих офицеров.

 

Офицеры являлись для казаков не только начальством, но и безусловными авторитетами. Оренбургские казаки во главе с Войсковым атаманом полковником А.И. Дутовым выступили против большевиков одними из первых. В районе Петрограда красным противостояли оренбуржцы под командованием хорунжего А. Болгарцева из состава лейб-гвардии Сводно-казачьего полка[1], в Ташкенте – казаки 17-го Оренбургского казачьего полка, часть которых после этого ушла к Дутову.[2]

Помимо собственно казачьих офицеров к Дутову стекались и офицеры-неказаки. В частности есть сведения о том, что через

Вятку к нему пробралось около 250 офицеров, составивших офицерскую дружину, а 7 ноября 1917 года при содействии 21-летней сестры милосердия М.А. Нестерович из Москвы в Оренбург сумели пробраться 120 переодетых офицеров и юнкеров. 14 ноября она отправила в Оренбург еще 68 офицеров и юнкеров. Таким образом, всего в Оренбург при содействии сестры милосердия М.А. Нестерович в ноябре 1917 года было переброшено не менее 188 офицеров и юнкеров. Тем не менее, это было скорее исключение, чем правило.

После расформирования старой армии на Южный Урал вернулись многие офицеры-выходцы из этих мест, служившие как в казачьих, так и в других частях. Большинство из них приняло участие в антибольшевистском движении. Если говорить о качественном составе и особенностях комплектования офицеров белых армий Востока России, то уместно процитировать слова известного историка антибольшевистского движения, ветерана Гражданской войны поручика Б.Б. Филимонова, который писал, что, в отличие от Юга России, куда офицеры стекались со всех концов страны, «в Сибирь… пробиралось и там оседало, главным образом, офицерство, имевшее какую-либо связь с этим обширным краем Российской Державы. Число офицеров, не связанных с Сибирью, попавших туда случайно, главным образом по причине стремления в отряды Дутова и Семенова, было в общем незначительным»[3]. Все это предопределило нехватку офицерских кадров и привело к ускоренному продвижению по службе младшего и среднего звена командного состава. Так, до 1918 года лишь половина высших руководителей Белого движения на Востоке России имела генеральские чины, абсолютное большинство начальников высших штабов и командующих армиями имело чин полковника, не говоря уже о нижестоящих начальниках[4]. В отношении чинопроизводства оренбургских казачьих офицеров можно установить следующую закономерность. Казачьи штаб-офицеры за годы Гражданской войны, как правило, становились генералами, обер-офицеры – штаб-офицерами, а в обер-офицерских чинах оказывались либо офицеры военного времени производства периода Первой мировой и Гражданской войн, либо выслужившие офицерский чин унтер-офицеры, что не могло не сказаться отрицательно на рядовых казаках.

Бывало, что на офицерских должностях из-за нехватки офицерского состава находились офицеры-неказаки или унтер-офицеры[5]. Неказачьи офицеры активно принимались в казачье сословие. В связи с острой нехваткой младших офицеров, некоторые из них, находившиеся даже на крупных по меркам войска административных должностях, отправлялись на фронт. Например, именно по этой причине временно был допущен на фронт атаман 2-го военного округа подъесаул В.Н. Захаров[6].

Нередко командирами полков становились обер-офицеры. Многие опытные старшие офицеры – ветераны нескольких войн, наоборот, оказывались на тыловых должностях. В итоге, в период Гражданской войны на должностях младших офицеров, непосредственно общавшихся с рядовым казачеством, оказывались почти исключительно офицеры военного времени, часто из нижних чинов. Такое положение вещей приводило к панибратским отношениям рядового и офицерского состава, падению авторитета офицера и, как следствие, к выходу казаков из подчинения своим командирам. Сюда же добавлялись известные недостатки территориальных казачьих формирований, когда командиры при необходимости принять суровое решение были вынуждены учитывать то, что им со своими подчиненными придется жить после войны по соседству.

Собственно чинопроизводство Первой мировой войны, на наш взгляд, привело к перепроизводству кадровых казачьих штаб-офицеров и к нехватке младшего офицерского состава в годы Гражданской войны. Почти во всех казачьих полках нехватка обер-офицеров выражалась в двузначных цифрах. По данным на 15 октября 1918 года некомплект офицеров по отношению к штату в частях войска составлял не менее 63 штаб-офицеров и не менее 801 обер-офицера[7]. Цифры поразительные. Проиллюстрируем их на конкретном примере. По штату в казачьем конном полку полагалось 4 штаб-офицера и 45 обер-офицеров. Так, во 2-м Оренбургском казачьем полку не хватало до штатного количества 2 штаб-офицеров и 31 обер-офицера, в 5-м – 1 штаб-офицера и 40 обер-офицеров. Атаман А.И. Дутов 7 сентября 1918 года даже обратился к казачьим офицерам с призывом не покидать свои части в связи с некомплектом[8].

Какова была общая численность оренбургских казачьих офицеров – участников антибольшевистского движения? Точных данных на этот счет не имеется в связи со сложностью разделения казачьих и неказачьих офицеров, учета офицеров, принятых в войско в годы Гражданской войны и произведенных в офицеры из унтер-офицерских чинов. Тем не менее, некоторые статистические сведения все же имеются. По данным на 11 июля 1918 года во 2-м и 3-м военных округах в антибольшевистском сопротивлении вне подчинения А.И. Дутову участвовало 137 офицеров[9]. К 15 июля в распоряжении Дутова был 141 офицер[10]. На 23 августа 1918 года в подчинении атамана, включая и башкирские части, находились 327 офицеров[11]. По данным на 21 сентября 1918 года на фронтах Оренбургского военного округа числилось уже 609 офицеров[12]. 4—5 октября 1918 года были изданы приказы об обязательной регистрации и мобилизации всех офицеров до 55 лет, находящихся на территории Оренбургского военного округа, не исключая отставных[13]. К 15 октября 1918 года в Оренбургское войско были мобилизованы 549 офицеров и 99 чиновников и врачей[14]. В войсках Московской группы армий на 1 октября 1919 года (т.е. уже после оставления территории Оренбургского казачьего войска) находилось 205 оренбургских казачьих офицеров и генералов.[15] Таким образом, общее количество офицеров, выставленных войском в годы Гражданской войны можно приблизительно определить в 800 человек – больше, чем было выставлено в годы Первой мировой войны. Если на 21 сентября 1918 года один офицер-оренбуржец приходился в среднем на 16 казаков, то к 15 октября уже на 45, в Московской группе армий к 1 октября 1919 года – на 35 нижних чинов, что было значительно хуже ситуации по Восточному фронту белых в целом.[16] Таким образом, казачьи части были крайне бедны офицерским составом, что не могло не отразиться самым печальным образом на их боеспособности.

По нашим подсчетам, в антибольшевистском движении принимало участие 46 оренбургских казачьих генералов, причем подавляющее большинство из них (33 человека) получило генеральские чины уже в ходе Гражданской войны. Лишь один дослужился до чина полного генерала (генерал от артиллерии М.В. Ханжин), 6 офицеров (М.П. Бородин, А.И. Дутов, Г.П. Жуков, В.М. Панов, Н.Т. Сукин, Л.П. Тимашев) закончили службу с чином генерал-лейтенанта, остальные – генерал-майорами.

11 генералов принадлежали к потомственному дворянству. Права потомственного дворянства давало также награждение орденом Св. Георгия и Георгиевским оружием.[17] Таким образом, из рассматриваемой группы офицеров формальное право на дворянство по ордену до Первой мировой войны приобрел М.В. Ханжин, в годы Первой мировой войны – еще 17 человек (И.Г. Акулинин, П.Г. Бурлин, Г.П. Жуков, И.М. Зайцев, Л.А. Крылов, П.А. Лебедев, И.Н. Лосев, П.М. Лосев, Ю.И. Мамаев, А.Н. Ончоков, В.М. Панов, В.М. Печенкин, В.Н. Половников, В.Г. Попов, М.Г. Смирнов, Р.П. Степанов, Л.П. Тимашев (эти три офицера до награждения принадлежали к дворянскому сословию)) и, наконец, 1 офицер – в годы Гражданской войны (Л.Н. Доможиров), то есть немногим менее половины всех оренбургских генералов. Существовала возможность выслужить потомственное дворянство и по достижении VI класса Табели о рангах (чин полковника). В таком случае к категории потомственных дворян должны быть отнесены все генералы. К сожалению, вопрос о предоставлении такого рода привилегий при чинопроизводстве и награждениях в годы Первой мировой и Гражданской войн до сих пор практически не исследован.

Почти все генералы участвовали в Первой мировой войне (кроме служивших в войске) и лишь примерно одна треть (15 человек) – в Русско-японской войне 1904—1905 гг., один генерал участвовал в китайском походе и еще двое – в среднеазиатских экспедициях. Несколько генералов (И.Г. Акулинин, А.Н. Вагин, Л.Н. Доможиров, И.М. Зайцев, А.В. Зуев, Д.Г. Серов), несомненно, относились к категории интеллектуалов. Они оставили после себя воспоминания, научные труды, публицистику.

18(31) января 1918 года Оренбург пал, белые добровольческие отряды (в основном офицеры, казаки-старики и учащаяся молодежь) было решено распустить. Те, кто не пожелал сложить оружие, отступили по двум направлениям: на Уральск (во главе с генерального штаба генерал-майором К.М. Слесаревым) и на Верхнеуральск или временно укрылись по станицам. Самому Дутову пришлось спешно покинуть войсковую столицу в сопровождении всего шести офицеров, вместе с которыми он вывез из города войсковые регалии и часть оружия. Несмотря на требования большевиков задержать Дутова, обещание вознаграждения за его поимку и почти полное отсутствие у него охраны, ни одна станица не выдала войскового атамана. В этот период в войско возвращались казачьи части с фронтов, однако все они по возвращении расформировывались и практически не участвовали в Гражданской войне. Следует отметить, что, несмотря на требования большевиков, казаки своих офицеров не выдавали.

Разумеется, за поддержку выступления Дутова казачьи офицеры сильнее других социальных групп Южного Урала пострадали от большевистского террора и насилий. По занятии Оренбурга красными в январе 1918 года начались бессудные расправы. Уже 24 января матросы расстреляли юнкера А. Бабичева, который укрывался в монастыре у станции Платовка и, по их мнению, выпустил сигнальную ракету.[18] В тот же день на разъезде № 18 был расстрелян возвращавшийся с фронта к семье бывший командир 2-го Оренбургского казачьего полка генерал-майор П.В. Хлебников, ранее задержанный на станции Платовка и доставленный для краткого допроса в Оренбург.[19] В своей квартире был убит 67-летний генерал-лейтенант Шейх-Иль-Ислам Абдул Вагапович Кочуров и с ним бывший командир 12-го Оренбургского казачьего полка полковник М.Ф. Доможиров. С бывшего атамана 2-го военного отдела Оренбургского казачьего войска генерал-лейтенанта Н.А. Наследова на улице сорвали погоны и избили. Лишь чудом 63-летнему генералу удалось добраться домой живым. На глазах собственных малолетних детей был убит есаул Г.М. Нагаев.[20] Расстреляны есаулы С.С. Полозов и А. Кручинин.

Новая волна насилия против офицеров и казаков последовала после набега белых на Оренбург 4 апреля 1918 года 7 апреля были расстреляны шесть штаб-офицеров 2-й Оренбургской гимназии военного ведомства, в том числе ее директор генерал-майор А.К. Ахматов.[21] Расстреляны отставной генерал-майор Ф.С. Воробьев, старик войсковой старшина Никитин,[22] полковник в отставке А.Н. Полозов (позднее сообщено, что расстрелян «по недоразумению»),[23] разжалованный еще в период первой русской революции сотник Н.В. Стрелковский.

Неподалеку от Оренбурга в станице Сакмарской в мае 1918 года были арестованы и расстреляны 14 человек, в том числе несколько казачьих офицеров.[24] Всего, по данным оренбургских эсеров, на городском кладбище Оренбурга за несколько недель владычества большевиков было захоронено около 400 трупов.[25] Около 100 офицеров в Оренбурге при большевиках находилось в заложниках, причем населению было объявлено, что за каждого убитого советского работника или красногвардейца будет расстреляно 10 заложников.[26] В Верхнеуральске по оставлении его сторонниками Дутова также начались расстрелы офицеров, казаков, простых людей. По имеющимся сведениям, казнено было около ста человек (в том числе не успевший покинуть город член Войскового правительства И.С. Белобородов, городской голова Верхнеуральска П.С. Полосин, войсковой старшина П.Ф. Воротовов, протоиерей Громогласов), что для захолустного городка было немало.[27] На станции Дубиновка Орской железной дороги 10 апреля 1918 года расстреляны двое сыновей генерала Михайлова — подъесаулы Михаил и Василий, выданные большевикам казаками станицы Верхнеозерной.[28]

На территории 3-го военного округа были расстреляны полковник К.Т. Кузнецов, окружной атаман войсковой старшина А.Н. Половников (13 июня 1918 г.; родной брат начальника военного отдела Войскового правительства и помощника Дутова генерал-майора В.Н. Половникова), войсковой старшина Д.М. Нагаев (25 марта 1918 г.), подъесаул П.В. Токарев, сотники А.М. Дерягин и И. Кожевников, хорунжие Н.И. Плотников, М. Елагин, А. Носов, прапорщики А. Матюнов, И.Ф. Плотников, П.И. Беспалов, офицер А. Нагаев.[29] С некоторых казачьих офицеров красные затребовали подписку об отказе подчиняться Войсковому правительству.

Вообще же отношение к пленным казачьим офицерам, в особенности в начальный период Гражданской войны, со стороны красных было, как правило, крайне жестоким. Офицер, служивший в одном из оренбургских казачьих полков, вспоминал, что «если попадал в плен офицер, то у живого офицера вырезали на плечах погоны, а если на погонах были звездочки, то сколько было звездочек, столько же гвоздей вбивали в их плечи. Это — неопровержимый факт».[30] Казакам, кроме того, на ногах вырезали «лампасы».

Дутов решил не покидать территорию войска и отправился в Верхнеуральск, расположенный вдали от крупных дорог и дававший возможность сформировать новые силы против большевиков, не теряя управления войском. Основу нового формирования составили партизанские отряды войсковых старшин Г.В. Енборисова и Ю.И. Мамаева, подъесаулов В.А. Бородина и К.Н. Михайлова. 29 января 1918 года в Верхнеуральске открылся 2-й чрезвычайный Войсковой круг Оренбургского казачьего войска. Дутов высказался за создание в войске офицерских отрядов. Было постановлено также, что офицеры не должны снимать погоны. Антибольшевизм депутатов круга и войсковой администрации не имел еще сколько-нибудь законченного характера. Например, подъесаул И.Д. Каширин, известный своими революционными взглядами, всего лишь не был принят кругом, но никакого наказания за свои политические убеждения не понес.[31]

На территории 2-го (Верхнеуральского) военного округа отряды Дутова продержались до середины апреля, когда казаки были вынуждены под ударами превосходящих сил красных под командованием В.К. Блюхера уйти вместе с семьями в шестисотверстный поход на юго-восток, в Тургайские степи.

Конфликт стариков и фронтовиков, имевший место в Оренбургском казачьем войске, как и в других войсках, не позволил Дутову на начальном этапе борьбы объединить вокруг себя значительные массы казаков. Однако новая власть не считалась с казачьими традициями и образом жизни, разговаривала с казаками, в основном, с позиции силы, что вызывало в их среде острое недовольство, быстро переросшее в вооруженное противостояние. Таким образом, для большинства казаков борьба с большевиками приняла характер борьбы за свои права и саму возможность свободного существования.

Весной 1918 года вне связи с Дутовым на территории 1-го военного округа поднялось мощное повстанческое движение против большевиков, которое возглавил съезд делегатов 25 объединенных станиц и штабов фронтов во главе с войсковым старшиной Д.М. Красноярцевым. 28 марта в станице Ветлянская казаками был уничтожен отряд председателя совета Илецкой Защиты П.А. Персиянова, 2 апреля в станице Изобильная был уничтожен карательный отряд председателя Оренбургского ВРК С.М. Цвилинга, а в ночь с 3 на 4 апреля отряд войскового старшины Н.В. Лукина совершил налет на Оренбург, заняв город на некоторое время и нанеся красным ощутимые потери. Красные ответили жестокими мерами: расстреливали антибольшевистски настроенных казаков, сжигали сопротивлявшиеся станицы (весной 1918 г. сожжено 11 станиц), налагали на казаков значительные контрибуции. В результате только на территории 1-го военного округа Оренбургского казачьего войска к июню 1918 года в повстанческую борьбу было вовлечено свыше шести тысяч казаков, ряды повстанцев пополнили офицеры, ранее ушедшие из Оренбурга в Уральское казачье войско.

В основном повстанческим движением руководили малоизвестные казачьи обер-офицеры, штаб-офицеров было крайне мало. Для привлечения в ряды повстанцев офицеров съезд делегатов объединенных станиц сообщал: «в г. Илеке временно проживают пехотные офицеры, но боятся прибыть к нам, т.к. циркулируют слухи будто бы в Оренбургском войске к офицерам есть недоверие казаков, принимая во внимание, что постановлением нашим от 16 мая 1918 года выражено[32] полное доверие всем офицерам, а потому просим пехотных офицеров, если они пожелают прибыть на наши позиции в качестве рядовых бойцов против большевиков; подтверждаем, что слухи о недоверии ложны и распространяются неблагонамеренными людьми — провокаторами».[33] При этом повстанческие части отличались низкой дисциплиной, командный состав был выборным, в результате чего казаки иногда не исполняли приказы вышестоящего начальства, вплоть до уровня командующих фронтами (например, в сотнях правобережных станиц).

Кроме того, в конце мая к движению сопротивления присоединились казаки 3-го военного округа, поддержанные чехословаками. 3 июля 1918 года повстанческие отряды освободили Оренбург от красных. Под натиском повстанцев В.К. Блюхер, Н.Д. Каширин и Г.В. Зиновьев, возглавлявшие силы красных в регионе, со своими отрядами отступили из-под Оренбурга на север, в район Белорецка и на юг, в Туркестан. А 7 июля в город со своим отрядом из Тургая вернулся полковник А.И. Дутов, которого руководители повстанческих отрядов признали в качестве Войскового атамана.

 Освобождение территории войска от большевиков шло с двух сторон: на юге оно осуществлялось повстанческими отрядами оренбургских казаков, а на севере – соединенными силами казаков и частей восставшего против большевиков Отдельного Чехословацкого стрелкового корпуса. Причем оренбургские казачьи части на севере войска действовали в составе Сибирской армии и в подчинении Временного Сибирского правительства, а на юге – в составе частей Дутова, признавшего Самарский Комитет членов Всероссийского Учредительного Собрания (Комуч). Несмотря на существовавшие противоречия между этими силами антибольшевистского лагеря, к осени 1918 года практически вся территория Оренбургского казачьего войска оказалась под контролем казаков.

Многие офицеры в этот период заняли выжидательную позицию (например, генерал-лейтенант М.В. Ханжин, не принимавший до июля 1918 года участия в вооруженной борьбе и проживавший с семьей на территории войска), пытаясь переждать неспокойное время, а когда чаша весов склонится в ту или иную сторону присоединиться к победителям. Впрочем, безотносительно желания или нежелания таких офицеров воевать все офицеры до 48 лет (предельный возраст – 55 лет) были обязаны нести службу. Не получившие назначения в строевые части составляли войсковой офицерский резерв.

Лето 1918 года характеризовалось переориентацией политики А.И. Дутова с Комуча на Временное Сибирское правительство и поправением его политического курса. Кроме того, указом Войскового правительства от 12 августа было провозглашено образование в составе Российской федеративной республики (как будущей формы государственного устройства, утвержденной всеми войсковыми кругами) особой Области войска Оренбургского, т.е. создана казачья автономия, впоследствии признанная адмиралом А.В. Колчаком. В этот период оренбуржцы сражались вместе с частями Народной армии на Волге, дрались на ташкентском и других направлениях, участвовали в освобождении Екатеринбурга. 28 сентября 1918 года казаками был взят Орск – последний из городов на территории войска, занятых большевиками. Таким образом, территория войска была на некоторое время полностью очищена от красных. Этот успех, во многом, принадлежал самому атаману Дутову, который, несмотря на сильную оппозицию своей власти со стороны эсеров из войсковой интеллигенции и части повстанческих вожаков, сумел удержать единоличную власть в своих руках и подчинить себе прежде независимые повстанческие партизанские отряды, приведя их к традиционному виду казачьих частей. В сентябре 1918 года в Уфе прошло Государственное совещание, на котором было сформировано Временное Всероссийское правительство (Директория).

Во второй половине 1918 — первой половине 1919 года в ожесточенной борьбе на Урале решалась дальнейшая судьба России. 17 октября 1918 года из оренбургских и уральских казачьих частей была образована Юго-Западная армия, командующим которой стал сам Дутов, уже в чине генерал-лейтенанта. Осенью 1918 года по освобождении территории войска большинство казаков посчитало свою задачу выполненной и стремилось разойтись по станицам, чтобы заняться своим хозяйством. Это, конечно, было на руку большевикам и способствовало их успехам на фронте.

Осенью 1918 года атаман А.И. Дутов подготовил обращение к офицерам Красной армии, в котором дал оценку офицерству, оказавшемуся по разные стороны фронта: «Я, атаман Дутов, стою во главе одной из армий, действующих против большевиков и их союзников австро-германцев. Обращаюсь к вам, офицеры русской армии. Неужели вы, доблестные офицеры забыли честь и достоинство нашей Великой России? Неужели вы, офицеры генерального штаба, можете служить в армии, разлагающей русский народ и губящей родину? Неужели вы не видите всего ужаса, который всюду оставляют после себя красные полки? Голод, холод и осиротевшие семьи расстрелянных и замученных вашими подчиненными должны же тронуть ваши сердца! Мы, офицеры честной русской армии, совместно с союзниками ведем борьбу за восстановление чести России, и вы не можете по долгу совести вести борьбу с нами. Силы наши растут. Пройдет время и правда восторжествует. Куда пойдете вы? Везде за вами будет идти имя изменника Родины. Остановитесь, еще не поздно! Вы можете стать прежними сынами России. В ваших руках много есть способов помочь нам в борьбе с большевиками. Я от имени русского народа, как член Всероссийского Учредительного Собрания, зову вас на подвиг, на подвиг честный, на благо Родины. Атаман Дутов».[34]

Одним из первых после омского переворота 18 ноября Дутов признал власть адмирала А.В. Колчака, политическую позицию которого разделял. Однако именно Оренбургское войско больше других пострадало от последствий этого переворота. В Оренбурге противники Дутова и Колчака, – деятели партии социалистов-революционеров, лидеры национальных окраин (тоже придерживавшиеся социалистической ориентации), а также представители «демократической» оппозиции оренбургского казачества генерального штаба полковник Ф.Е. Махин и полковник К.Л. Каргин готовили заговор против Дутова, одним из далеко идущих последствий которого могло стать воссоздание Комуча и раскол антибольшевистского лагеря на Востоке России. Случайно заговор был раскрыт и вооруженный переворот не удался. Однако впоследствии, в феврале 1919 года, башкирские части под влиянием участника заговора, лидера башкир А.-З. Валидова перешли на сторону красных, ослабив фронт Оренбургского казачьего войска.

28 декабря 1918 года Юго-Западная армия была переформирована в Отдельную Оренбургскую армию (общая численность – 18 728 человек при 53 орудиях и 319 пулеметах, – по данным на 18 января 1919 г.), на положении которой вскоре сказались осенние неудачи белых на Волге. Весной 1919 года войска Дутова вновь перешли в наступление с целью занять Оренбург, оставленный белыми в январе. Однако осада Оренбурга затянулась и к успеху не привела. 23 мая того же года из Отдельной Оренбургской армии, Оренбургского военного округа на театре военных действий и Южной группы Западной армии была образована Южная армия. Командующим армией был назначен генерал-майор П.А. Белов (Г.А. Витекопф). Новая армия также не имела больших успехов. К осени 1919 года главные силы армии оказались зажатыми на линии Ташкентской железной дороги между Актюбинском на севере и станцией Аральское море на юге. Чтобы не быть уничтоженными, войска начинают отход на запад и на восток от дороги. При отступлении с территории Оренбургского казачьего войска в конце августа – первой половине сентября в районе Оренбург – Актюбинск в плен красным сдалось до 57 тыс. человек, в основном, военнослужащих Южной армии. Это были, главным образом, оренбургские казаки, не пожелавшие покинуть территорию войска и уйти в Туркестан. Многие из сдавшихся поступили на службу в РККА. В частности, офицерский состав 2-й Отдельной Оренбургской казачьей бригады под командованием полковника Ф.А. Богданова.

18 сентября 1919 года Южная армия была переименована в Оренбургскую, а командующим армией вновь стал генерал-лейтенант А.И. Дутов. Войскам пришлось отступать на Тургай по голодной и безлюдной степи. В частях свирепствовал тиф. К середине октября в строю осталось не более 50 проц. личного состава. От Тургая предстояло пройти еще свыше 400 верст по степи до ближайших населенных районов Акмолинской области, куда войска прибыли в октябре, расположившись вблизи городов Атбасар и Кокчетав, от которых планировалось нанести фланговый удар по красным у Петропавловска. Но в середине ноября отступление продолжилось уже на Каркаралинск и Семипалатинск. Наступили 30-градусные морозы, а в войсках не было зимнего обмундирования, люди были истощены. Этот поход получил название Голодного. На наш взгляд, отступления оренбургских и уральских казаков с территории своих войск по своей тяжести и потерям были наиболее трагичными в сравнении с отступлениями белых сил на остальных фронтах.

1 декабря красные заняли Семипалатинск и частям Отдельной Оренбургской армии (такое название армия получила в начале ноября 1919 г.) пришлось отступать на Сергиополь, в районе которого располагались части Отдельной Семиреченской армии генерал-майора Б.В. Анненкова. Анненковцы враждебно встретили отступающую Отдельную Оренбургскую армию, которую, и без того голодную и оборванную, бессовестно обирали, были даже случаи стычек с применением оружия. В начале января 1920 года все части Оренбургской армии были сведены в отдельный отряд имени Атамана Дутова под командованием генерал-майора А.С. Бакича, вошедший в состав Отдельной Семиреченской армии. В марте того же года вскоре после падения Сергиополя отряд покинул пределы бывшей Российской Империи, перейдя китайскую границу в районе города Чугучак. В составе отрядов Б.В. Анненкова, А.С. Бакича и А.И. Дутова границу Китайского Туркестана (Синьцзяна) перешло до 15 тыс. солдат и офицеров и около пяти тысяч гражданских беженцев.

Оренбургские казаки сражались и на других театрах военных действий – участвовали в Сибирском Ледяном походе и в боевых действиях на Дальнем Востоке (вплоть до конца 1922 г.). Оренбургский казачий полк, сформированный из казаков, перешедших на сторону белых из РККА (а ранее взятых в плен последней), существовал и в составе 3-й Русской армии в Польше (1920 г.).

В период Гражданской войны подготовка казачьих офицерских кадров осуществлялась в Оренбургском военном училище. В связи с нехваткой офицеров специальных частей и отсутствием базы для создания специализированных учебных заведений училище из казачьего было преобразовано в универсальное, в котором помимо подготовки казачьих офицеров были сформированы пехотная рота, кавалерийский эскадрон, артиллерийский взвод и инженерное отделение. Таким образом, отпала нужда в сохранении Оренбургской школы прапорщиков.[35] В различные периоды 1917-1919 гг. в училище постоянно обучалось около 150-320 юнкеров. В начале 1919 года училище было эвакуировано на Восток России и позднее разместилось в Иркутске.[36] К июлю 1919 года оно выпустило 285 офицеров, по данным на 18 июля в нем обучалось 100 юнкеров (по штату полагалось 320).[37]

И.К. Волегов вспоминал о своих сослуживцах по оренбургскому казачьему полку: «Офицеры полка мне очень понравились. Не было в них ничего деланного, все естественное, простое, товарищеское, без всякого гонора, как бывает у некоторых. Должен заметить, что в строю уже отношение друг к другу не то».[38] В годы Гражданской войны отличилось немало казачьих офицеров, многие геройски погибли. Вот лишь несколько примеров.

17 января 1918 года войсковой старшина Протодьяконов и сотник Б.А. Мелянин под артиллерийским и пулеметным огнем красных взорвали железнодорожный мост через реку Каргалка у разъезда № 18.[39] Хорунжий 3-го Уфимско-Самарского полка Оренбургского казачьего войска С. Вдовин 15 июня 1918 года, командуя Петровской сотней, с полусотней зашел в тыл красным под д. Надырова, атаковал красных, но, не поддержанный с фронта офицерским отрядом, попал в окружение. С 12 казаками он остался у пулемета и, несмотря на огонь, вывез его из кольца. В ходе рукопашной схватки Вдовин получил удар прикладом и рану в грудь навылет. Результатом атаки стало отступление красных на 20 верст, что значительно облегчило бои за переправу «Надыров мост».[40]

Командир дивизиона 1-го Оренбургского казачьего линейного конного полка войсковой старшина Карташев 22 октября 1918 года был отмечен «Лентой отличия» Оренбургского казачьего войска (высшей наградой войска периода Гражданской войны) «за атаку на противника в конном строю и доведение ее до удара холодным оружием».[41]

Войсковой старшина Р.П. Степанов в 1919 году был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени за то, что «в боях с 20 по 23 января 1919 г. в районе Илецкой Защиты, командуя двумя разведывательными сотнями и оставшись с ними один на позиции против превосходящих сил противника, благодаря умелому руководству и беззаветной храбрости, являясь лично в самых опасных местах в критические минуты и тем воодушевляя свои сотни, успешно сдерживал натиск частей противника, дал возможность спасти артиллерию и обозы 1-го казачьего корпуса, части которого в панике отступали, и благополучно вывести их из-под ударов красных».[42] Командир 1-й сотни 9-го Оренбургского казачьего полка хорунжий Г. Одиноков в бою у поселка Елизаветинский 17 марта 1919 года захватил два 42-линейных орудия красных, за что был награжден французской золотой медалью «Президента республики» с мечами.[43]

В начале 1919 года офицеры II Оренбургского казачьего корпуса, показывая пример казакам, лично водили части в атаку. Вследствие этого потери среди офицеров, в том числе старших, были велики: геройски погиб командир дивизиона 23-го Оренбургского казачьего полка хорунжий Холодилин, ранены войсковые старшины Зуев и В.М. Альметьев, полковник Ушаков. Сам командир корпуса генштаба генерал-майор И.Г. Акулинин неоднократно находился на передовом наблюдательном пункте, а начальник штаба корпуса войсковой старшина Л.И. Тушканов лично водил войска в атаку.[44]

Уже в 1922 году в Приморье, когда красные партизаны совершили налет на станцию Новонежино, часть оренбургских казаков охранявшего станцию взвода подъесаула Завьялова была захвачена ими в плен. Оказавшийся в безвыходном положении подъесаул Завьялов, чтобы не попасть в руки красных, подорвал себя ручной гранатой.[45]

Но далеко не все офицеры в условиях Гражданской войны являли собой образец преданности родине. 1917 год разложил не только солдат, но и офицерство. Уже осенью следующего года наблюдатели отмечали, что на фронте офицеров не хватает, зато в тыловом Оренбурге они встречаются в избытке.[46] Удивительным образом на новые условия службы накладывались прежние корпоративные традиции. В указе Войскового правительства от 20 июля 1918 года отмечалось: «Многие из состоящих на службе офицеров не откликнулись на призыв главнокомандующего фронтом действующих против большевиков казачьих отрядов и не встали в ряды бойцов на защиту войска. Были случаи отказа штаб-офицеров от исполнения поручений командующих фронтами, очевидно потому, что командующие были моложе их чином. Не время теперь считаться со старшинством и умалять власть тех, кто, движимый любовью к родному войску и России, не жалея ни сил, ни жизни, не зная отдыха, отдает всего себя на борьбу со злейшим врагом казаков – большевиками и, благодаря лишь своей самоотверженной работе, выдвинут на видное место командующего отрядом или фронтом. Если успех сопутствует таким командующим, то они находятся на своем месте и смена их вредна для общего дела.

Время, переживаемое нами, слишком тяжело, не менее тяжелы сейчас и обязанности управления выздоравливающими, но страшно ослабевшими от тяжкой болезни вооруженными силами войска, а потому командование должно быть в руках тех, кому верят и [за кем] охотно пойдут части в бой, не щадя жизни. Таковыми являются офицеры, уже выдвинувшиеся из рядов бойцов против большевизма».[47]

Некоторые явления свидетельствовали о моральном разложении офицерского корпуса, в том числе не худших его представителей. В офицерской среде стала проявляться непочтительность (например, по отношению к казакам-старикам[48]). Широко распространились карточная игра и другие развлечения, пьянство (возможно, вследствие безысходности положения) и даже мародерство. В частности, командир дружины станицы Петровской, а позднее – офицер 17-го Оренбургского казачьего полка сотник Н.П. Пономарев, по мнению генерал-майора В.В. Кручинина, относился к числу морально падших людей. «Произведенный, очевидно, во время Вели­кой войны, из урядников, и не имеющий соответствующего образования и должного воспитания, он, своими антиморальными (так в тексте – А.Г.) поступками по отношению жителей и их имущества, стяжал себе поистине имя мародера, и нужно только удивляться, как такой выродок мог служить в войсках Белой Армии и носить высокое звание офицера?!».[49]

В мае 1919 года пьяный дебош устроил прапорщик 18-го Оренбургского казачьего полка П.А. Никольский, который «в ночь на 13 мая 1919 г. в г. Уфе напился пьяным до потери приличного воинскому званию вида… тогда же и там же, находясь в кафе «Трудовая Артель», носил при себе бутылку со спиртом, каковой в означенном кафе и распивал, причем вел там себя неприлично, шумя, ругаясь и ходя-шатаясь по ресторану, чем вызвал возмущение находившейся в кафе публики и требование удалить его из кафе»,[50] а затем, не желая подчиняться пытавшимся его утихомирить офицерам, заявил, что он «служит в войсках Дутова, какового только одного и признает, а до остального ему нет дела».[51] Прапорщик 8-го Оренбургского казачьего полка Ф. Бармотин в декабре 1918 года совершил пьяное буйство, за что был разжалован в рядовые.[52] Дошло до того, что Дутов в январе 1919 года издал приказ: «Властью, мне данной Верховным Правителем, решительно объявляю: всякий пьяный, встеченный на улице, будет выпорот без различия званий и состояний… Роскошь, пьянство и безобразие не могут быть допущены в городе, вокруг которого льется святая кровь защитников Родины».[53]

Недуг коснулся и старших офицеров. К примеру, в приказе по Восточному фронту от 8 сентября 1919 года говорилось, что командир 6-го Оренбургского казачьего полка войсковой старшина А.А. Избышев «за уклонение от боевых операций и беспрерывное пьянство» разжалован в рядовые.[54] Надо сказать, что пьянство получило распространение также среди неказачьих офицеров.

Некоторые офицеры не гнушались ловить рыбу в мутной воде и в период братоубийственной войны занимались личным обогащением за счет армии. Например, генерал С.А. Щепихин отмечал, что в злоупотреблениях был уличен оренбургский казачий офицер полковник Новокрещенов, являвшийся в 1919 году начальником этапной части Южной армии.[55]

Утрата моральных ограничений коснулась и личной жизни офицерского корпуса. В частности, в годы Гражданской войны такие оренбургские генералы как А.И. Дутов и А.С. Бакич содержали по несколько любовниц при том, что были женаты и имели детей.

В приказе по оренбургскому гарнизону от 17 октября 1918 года отмечалось, что «несмотря на неоднократные приказы по гарнизону многие г.г. офицеры ходят по городу без погон, на кокардах Георгиевские ленточки и не приветствуют друг друга и старших».[56] Подобная ситуация дала повод генералу С.А. Щепихину позднее утверждать, что у Дутова были «толпы вооруженных казаков à la Заруцкий, но не было воинских частей».[57]

Как вспоминал перебежавший позднее к красным командир 1-й сотни 25-го Оренбургского казачьего полка сотник И.В. Рогожкин, «я с первого разу заметил порядки плохие, причитающие жалование и суточные на довольствие 2 месяца не выдавали. Обмундирование тоже, казаки большинство обтрепаны, довольствие себе и лошадям доставали способом реквизиции и неумеренно (слово добавлено другим почерком – А.Г.), где кто сколько ухватит, вооружение[:] за исключением моей 1[-й] сотни весь полк вооружен винтовками системы Гра и в большинстве неисправными».[58] По мнению Рогожкина (впрочем, дважды предававшегося военно-полевому суду), последовательно сменявшиеся командиры полка были крайне неудачными: один – «форменный алкоголик, да и недалекого видимо ума… по вывеске был очень представительный» (полковник Тургенев), другой – «человек трезвый и очень гуманный, но в военном деле был бездарный до бесконечности» (войсковой старшина П. Иванов), третий – «еще чуднее… человек совсем глупый и ни к чему не способный» (полковник Калачев).[59] Для борьбы с дезертирами в конце 1918 года было предписано задерживать их трудоспособных родителей и направлять на работы в окопы в прифронтовой полосе.[60]

Взаимоотношения внутри офицерского корпуса также были далеко не простыми. Существовало деление на казачьих и неказачьих офицеров, причем некоторые представители каждой из групп с недоверием относились к другим. Этому вопросу, несмотря на традицию скрывать внутренние ведомственные противоречия, осенью 1918 года посвятили даже специальный материал в «Оренбургском казачьем вестнике». Штабс-капитан Насонов обратился к казачьим офицерам с открытым письмом, в котором писал: «Мне грустно видеть взаимное непонимание и недоверие, которое замечается между офицерством пехотным и казачьим… Я, сражавшийся все время в рядах казаков, в минуты испытаний и лишений боевой жизни – видел все величие духа и полное единение у боевого офицерства. У нас не было деления на офицеров пехотных и казачьих. Блестящие боевые офицеры: есаул Ершов, Донецков, капитан Булгаков и Володин – никогда о своих преимуществах не говорили. Они все силы отдавали борьбе с большевиками и для пустых ребяческих раздоров у них не было времени. Нам всем нужно брать с них пример».[61]

Конфликты существовали и среди собственно казачьих офицеров. В частности, в конце октября – начале ноября 1918 года буквально из-за совершенно ничтожного вопроса о писарях разгорелся острейший конфликт между генерал-майором Г.П. Жуковым и его штабом с одной стороны и начальником 1-й Оренбургской казачьей дивизии генерал-майором Д.М. Красноярцевым. Подоплека конфликта заключалась в неясности вопроса о подчиненности дивизии Красноярцева. Вопрос пришлось улаживать на уровне Войскового атамана и правительства.[62]

К серьезным конфликтам с другими старшими офицерами в 1918-1919 годах приводили действия Войскового атамана А.И. Дутова. По возвращении из Тургайского похода атаман и его окружение, участвовавшее в походе, стало во главе антибольшевистского движения в войске, тогда как участники повстанческой борьбы, не покидавшие, в отличие от Дутова, войска, оказались на вторых ролях, что привело к расколу в офицерской среде. Дутову повезло – руководителями казаков-повстанцев были, в большинстве своем, безвестные обер-офицеры, которые не могли соперничать с заслуженными штаб-офицерами с академическим образованием, ушедшими с ним в Тургай. Не в пользу повстанческих лидеров было и то, что они сильно тяготели к партизанским методам борьбы. Все эти факторы предопределили слабость и заведомую обреченность оппозиции в борьбе за власть в войске.

Дутов писал в августе 1918 года генералу А.Н. Гришину-Алмазову: «До Вас доходят слухи, что офицерство мною недовольно; я говорю про казачье. Это, пожалуй, отчасти справедливо, ибо я признаю принцип старшинства только в исключительных случаях, командные же должности предназначаю исключительно зарекомендовавшим себя офицерам, как в бою, так и в политике. Все офицеры, спасавшие свои жизни ценой предательства войска, конечно, у меня мест не получат. Вот причина недовольства преимущественно старших офицеров».[63]

Одним из наиболее ярких проявлений оппозиционности повстанческих лидеров Дутову стала деятельность героя повстанческой борьбы есаула Ф.А. Богданова. 17 июля в органе оренбургской организации РСДРП (меньшевиков) газете «Рабочее утро» он и два его сослуживца, сотник Крыльцов и подхорунжий Скрыпников, написали: «Нас не знают, нас не оценили, нас забыли, но напрасно: потомки оценят нашу работу, о нашем страдании и скитании знают многие наши боевые соратники. Мы взяли город, а управлять городом явилось очень много охотников, которые недавно маскировались «товарищами», а теперь нахально заявляют «Мы страдали и мы пахали». Где же совесть и где же честь. Получившие овации при торжественной встрече не набрались мужества указать фамилии истинных героев, а фигурируют фамилии, которые абсолютно не участвовали во взятии города Оренбурга и не принимали никакого участия в свержении советской власти…».[64] Противоречия между «тургайцами» и участниками повстанческого движения не могли не оказать влияния на общий ход антибольшевистской борьбы оренбургских казаков. Нельзя не обратить внимание и на то, что повстанческие вожаки были при Дутове вытеснены на второй план и не заняли руководящую роль в антибольшевистском движении оренбургского казачества.

Конфликтные ситуации возникли у Дутова со своим бывшим соратником полковником В.Г. Рудаковым и генералом Н.Т. Сукиным. Разумеется, отвлекаясь на борьбу с оппонентами и интриги, Дутов, как и его противники, не могли всецело посвятить себя организации борьбы с красными.

В годы Гражданской войны появились и нехарактерные для прежних времен нововведения. Так, в сентябре 1918 года было образовано общество офицеров Оренбургского казачьего войска[65]— своеобразный офицерский профсоюз для защиты корпоративных интересов. Создание такого общества было видимым проявлением политизации казачьего офицерства периода Гражданской войны. Кстати, вскоре после своего учреждения общество по решению 3-го чрезвычайного Войскового Круга было закрыто как имеющее политический характер.[66]

Тем не менее, определенная тенденция налицо. Если до 1917 года для офицеров политики как таковой не существовало, то в новых условиях политические пристрастия нередко предопределяли поступки офицеров. Среди оренбуржцев, не считая перешедших к красным, наиболее ярким примером офицера, для которого партийность возобладала над воинским долгом стал член партии эсеров генштаба полковник Ф.Е. Махин, который стал одним из активных участников военного заговора против атамана А.И. Дутова в декабре 1918 года Однако Махин был не одинок. «Социалистический душок» казачьи офицеры отмечали еще у одного старшего офицера – командира 17-го Оренбургского казачьего полка полковника Н.Г. Смирнова.[67]

В периоды военных неудач в офицерской среде появлялись сомнения в целесообразности продолжения борьбы с большевиками. К примеру, есть сведения, что состоявший в распоряжении Войскового штаба Оренбургского казачьего войска генерал-майор Л.Н. Доможиров, выступая весной 1919 года на станичном сходе в станице Кизильской, говорил казакам о бесцельности борьбы с красными.[68] Некоторые офицеры осенью того же года дезертировали из частей и переходили на сторону красных. Имели место даже случаи массовой сдачи в плен. Уже упоминавшийся Ф.А. Богданов в чине полковника командовал 2-й Отдельной Оренбургской казачьей бригадой. 8 сентября 1919 года вместе с бригадой в полном составе (более 1500 сабель, в том числе 80 офицеров) и со всем вооружением он перешел на сторону красных. В ночь на 22 сентября Богданов и другие перешедшие к красным казачьи офицеры были представлены председателю ВЦИК М.И. Калинину, прибывшему на фронт, причем «Богданов и другие военнопленные горячо благодарили за прием, оказанный Советской властью, каялись в своих ошибках, клялись честно служить народу, защищать Советскую власть».[69] В дальнейшем бригада Богданова успешно действовала в составе РККА против поляков, врангелевцев и басмачей.

Если говорить о казачьих военачальниках, то необходимо признать, что Гражданская война выдвинула мало талантливых командиров. Можно отметить полководческое искусство генштаба генерал-майора И.Г. Акулинина, генерал-майора Р.П. Степанова, генштаба полковника Ф.Е. Махина (все трое – кадровые офицеры), некоторых других офицеров, однако большинство не проявило качеств кавалерийских начальников.

Когда 7 февраля 1921 года в Суйдине был убит атаман Дутов, возникла проблема сохранения преемственности атаманской власти. Заместителем атамана с 1 марта 1921 года стал генерал-майор Н.С. Анисимов, избранный на этот пост организационным собранием оренбургских казаков в Харбине. Однако после падения Белого Приморья, стало известно, что Анисимов растратил войсковые капиталы. Еще осенью 1920 года от атамана Г.М. Семенова Анисимов получил свыше 100 тыс. золотых рублей на поддержку оренбуржцев в Синьцзяне, однако этих денег Бакич и Дутов для своих отрядов практически не получили. Лишь впоследствии в результате расследования деятельности Анисимова, проведенного ревизионной комиссией под председательством надворного советника П.С. Архипова, были выявлены факты хищений большей части этих средств (57 тыс. руб.).[70] Ему было выражено недоверие, а Войсковым атаманом зарубежных оренбургских казаков 16 февраля 1923 года избрали бывшего помощника Дутова генерального штаба генерал-майора И.Г Акулинина. Впоследствии Анисимов перешел на сторону большевиков и 5 апреля 1925 года с группой казаков угнал из Шанхая в СССР пароход «Монгугай».

После гибели Дутова резко усилилось разложение белых отрядов в Западном Китае, прежде всего отряда самого атамана в Суйдине. Неприглядные картины являло собой поведение офицеров отряда в те годы. Пьянство, кражи, драки и разврат стали чертами повседневной жизни. Новый атаман генерал Акулинин считал необходимым «употребить все усилия на то, чтобы казаки, разметавшись по разным странам, не превратились в человеческую пыль, а наоборот сохранили между собою тесную спайку и в нужный момент выявили свое казачье лицо».[71] Свой пост Войскового атамана зарубежных оренбургских казаков Акулинин, судя по всему, сохранял до самой смерти в 1944 году.[72]

С исходом в эмиграцию антибольшевистское движение оренбургского казачества не прекратилось, а лишь приобрело иные формы. Само существование Зарубежной России стало вызовом большевистскому режиму. Уже в 1920 году в Харбине оренбургскими казаками была создана Рабочая артель, переименованная в 1922 году в Оренбургскую казачью дальневосточную станицу – первое казачье объединение в Маньчжурии (атаман – есаул А.Я. Арапов). В 1924 году в Харбине была образована Оренбургская имени атамана А.И. Дутова станица (атаман – генерал-майор В.В. Кручинин). В 1927 году обе станицы объединились в одну. Оренбургские казаки в 1923 году вошли в состав Восточно-Казачьего союза с центром в Харбине (председатель правления – оренбургский казак, полковник Г.В. Енборисов). В 1930-1940-х гг. оренбуржцы входили в Союз казаков на Дальнем Востоке, некоторое время возглавлявшийся оренбургским казаком, генерал-майором А.В. Зуевым (с 1937 г. – атаман Оренбургской имени атамана Дутова станицы). Наиболее благоприятным периодом существования оренбургской казачьей эмиграции на Дальнем Востоке были 1930-е годы, когда казаки уже сумели адаптироваться к новым условиям существования, активизировали исследовательскую и просветительскую работу. В этот период в Харбине выходили однодневные газеты и сборники «Оренбургский казак», публиковавшие мемуары и исследования по истории войска, в том числе периода Гражданской войны. Именно тогда в Китае вышли воспоминания генералов И.Г. Акулинина и А.В. Зуева, полковника Г.В. Енборисова о периоде Гражданской войны, без знакомства с которыми серьезное изучение истории антибольшевистского движения оренбургского казачества невозможно.

В общей сложности в эмиграции оказалось около 1500 офицеров — участников антибольшевистского движения оренбургского казачества (не только казачьих офицеров). В 1930-х годах в составе Союза казаков на Дальнем Востоке числилось 109 офицеров-оренбуржцев, проживавших в Маньчжурии.[73] Сколько из них было природными казаками, сейчас сказать трудно. В годы Второй мировой войны часть оренбургских казаков, включая генерала Акулинина, поддержала Германию в борьбе с СССР. Со вступлением советских войск в 1945 году в Маньчжурию основные центры антибольшевистского движения оренбургского казачества были ликвидированы, часть казаков бежала на Филиппины, в Австралию, США.

Судьбы казачьих офицеров, оставшихся в Советской России или возвратившихся в СССР из эмиграции сложились подчас не менее трагично, в сравнении с судьбами тех, кто был вынужден навсегда покинуть родину. Практически все они были уничтожены в период репрессий 1930-х годов.

 

ПРИМЕЧАНИЯ