Аннотация. В статье рассматривается вопрос о правомерности использования в военном лексиконе термина «котёл». Делается вывод, что данный термин в отечественной военной науке до Второй мировой войны не применялся. В ходе Великой Отечественной войны термин «котёл» прочно вошёл в военный разговорный лексикон и документооборот. Однако затем, включая первые послевоенные десятилетия, сложилась практика использования этого термина в научной литературе и публицистике исключительно в отношении операций, в ходе которых в условиях полного или частичного окружения оказывались войска противника. В последние десятилетия в силу многих причин в данном вопросе произошли кардинальные изменения. Использование термина «котёл» в освещении трагичных для РККА операций первого периода Великой Отечественной стало своеобразным клише, обязательным атрибутом литературы о войне. В статье на основе анализа Вяземской оборонительной операции (октябрь 1941 г.) приводятся аргументы против огульного и не всегда обоснованного использования термина «котёл» применительно к трагичным для РККА операциям 1941—1942 гг.
Summary. The paper explores the issue of whether the use of the term mousetrap in military vocabulary is justified. It concludes that the term was not used in domestic military science before WWII. In the course of the Great Patriotic War the term mousetrap got firmly established in informal military parlance and documents. However, later, including the first postwar decades, the term began to be used in academic literature and journalistic writings exclusively with regard to operations in which the enemy troops found themselves fully or partially encircled. In recent decades, for a number of reasons, the matter has undergone cardinal changes. The use of the term mousetrap in the coverage of operations in the first period of the Great Patriotic War that proved a tragedy for the Red Army became a virtual cliché, a necessary feature of war literature. Stemming from analysis of the Vyazma Operation (October 1941), the paper cites arguments against the indiscriminate and at times unjustified use of the term mousetrap with regard to 1941-1942 operations that proved tragic for the Red Army.
ТОЧКИ ЗРЕНИЯ. СУЖДЕНИЯ. ВЕРСИИ
КОМАРОВ Дмитрий Евгеньевич — профессор Московского государственного университета технологий и управления имени К.Г. Разумовского (филиал в г. Вязьме), доктор исторических наук
(г. Вязьма. Е-mail: buffel1943@mail.ru).
ТРАГЕДИЯ, ОСВЯЩЁННАЯ ГЕРОИЗМОМ
К вопросу об использовании термина «котёл» применительно к операциям Великой Отечественной войны
В течение последних десятилетий в российскую научную и публицистическую литературу, посвящённую вопросам военной истории, прочно вошёл термин «котёл». В представленной статье рассматриваются история появления этого термина, особенности его использования на различных этапах развития отечественной военно-исторической мысли и обоснованность его применения к событиям первого периода Великой Отечественной войны.
Тактический приём фланговых охватов войск противника с дальнейшим окружением, полным его блокированием и последующим разгромом известен с древнейших времен. Многие историки детально изучили хроники битвы при Каннах, Седанской катастрофы и других сражений мировой истории. Само понятие «котёл» в военное дело в XIX веке ввели немцы (kessel — нем. котёл). В эпоху Наполеоновских войн манёвренная тактика, применявшаяся французской армией, не единожды приводила к окружению прусских войск. Тогда эта ситуация была названа как inden Kesselgeraten — попасть в котёл, потому что военные действия в таких условиях становились похожи на то, что происходит в настоящих котлах, где всё перемешивается, поддаётся панике и дезориентации, буквально сгорает и теряет боеспособность. В это же время общеупотребимым в военной науке Германии становится термин «Einkesselung», который одновременно используется наравне с термином «Eingeschlossen» — окружение, отрезание1.
В классических трудах по военной истории России термин «котёл» до Второй мировой войны не употреблялся. Его нет ни в трудах Карла фон Клаузевица2, ни в военной энциклопедии Сытина3, ни в других исследованиях, посвящённых русской военной истории4. Хотя в истории военных действий русской армии имеются эпизоды, развитие ситуации в которых полностью подходит под смысловое содержание, вкладываемое немецкими военными теоретиками в понятие «котёл». Достаточно вспомнить Прусский поход Петра I в 1716 году, окружение и гибель нескольких корпусов 2-й русской армии в Восточно-Прусской операции августа 1914 года, окружение и разгром русской 48-й пехотной дивизии в Карпатах весной 1915 года в результате Горлицкого прорыва.
С началом Второй мировой войны и активным применением германской армией стратегии блицкрига ситуация кардинально меняется. Прорывы танковыми клещами линии фронта, фланговые охваты и создание так называемых котлов с последующим уничтожением оказавшихся в них войск становится основным инструментом германской армии в достижении своих целей. Наступательные операции, в которых советские войска в период 1941—1942 гг. оказываются в окружении, документы германской стороны фиксируют термином «котёл», «создание котла».
Одновременно этот термин попадает в военный документооборот и советской стороны. Общеупотребимыми становятся такие понятия, как «Демянский котёл», «Сталинградский котёл» и др. Однако на официальном уровне этот термин не употребляется. Например, в информационных материалах о проведении операции «Кольцо» используются термины «внутри кольца», «окружённая под Сталинградом группировка противника»5 и др.
Несмотря на достаточно активное использование термина «котёл» в военном документообороте периода 1941—1945 гг., в рамках развития советской военно-исторической науки в дальнейшем этот термин не прижился. Главной причиной тому стали, что вполне обоснованно, идеологические установки. Основной из них являлось то, что сам термин был привнесён в военный лексикон немцами. Одновременно горькой и в значительной степени запретной была правда об оборонительных боях 1941—1942 гг., к которым противник применял термин «котёл». И, кроме того, принципиальным был вопрос о невозможности использования победителями этого термина с нравственной точки зрения. Допустить, что к трагическим событиям окружения под Минском, Вязьмой, Брянском, Уманью и др., в которых враг перемалывал наши войска, будет применим неуважительно-уничижительный термин «котёл», было просто невозможно.
Термин «котёл» в единичных случаях содержится в советских энциклопедических трудах, посвящённых Великой Отечественной войне6. Например, в шеститомной истории Великой Отечественной войны он используется при освещении попыток противника вырваться из сталинградского окружения, а также при описании развития ситуации под Демянском7. В этом же, третьем, томе употребляется термин «котёл» в связи с планами гитлеровцев окружить советские войска в районе Курска в 1943 году8. В этом шеститомнике, на фоне критики германской историографии о развитии ситуации под Курском, применение немецкого термина вполне уместно. В последующих томах издания, описывающих период изгнания врага с советской территории и освобождения Европы, термин «котёл» используется порядка десяти раз.
Можно утверждать, что этот основополагающий труд по истории Великой Отечественной войны зафиксировал практику использования термина «котёл» применительно для всей советской историографии, посвящённой Великой Отечественной войне. Игнорировать данный термин, который иностранными военными историками, в первую очередь германскими, был общеупотребим, советская историческая наука не могла. Однако практика применения этого термина касалась только операций, в которых в результате действий Красной армии в окружении оказывались войска противника.
Озвученная выше практика применения данного термина получила своё развитие в фундаментальном двенадцатитомном труде, посвящённом Второй мировой войне9. В нём термин «котёл» стал употребляться и в отношении операций наших союзников против общего противника. Так, этот термин приводится применительно к действиям англо-американских войск на северо-западе Франции в середине августа 1944 года наравне с терминами «фалезский мешок», «кольцо окружения»10.
В последнем масштабном посвящённом войне энциклопедическом труде советского этапа историографии под названием «Великая Отечественная война. Энциклопедия», вышедшем в 1985 году, термин «котёл» не используется вообще. Это даёт основание предположить, что историки и партийно-советские работники, отвечавшие за направления развития военно-исторической мысли в СССР, приняли решение исключить данный термин из советского военно-исторического лексикона. Это касалось даже завершающей стадии Сталинградской битвы. Встречается термин «котёл» только в названиях исследований, которые использовались при подготовке отдельных статей. Так, на стр. 424 данной энциклопедии упоминается книга «Бродовский котёл»11, на стр. 125 приводится книга «В Курляндском котле»12 и т.д.
Негласное правило касалось в том числе и обширной мемуарной литературы. В послевоенный период вышли в свет сотни воспоминаний участников войны, в первую очередь представителей старшего командного состава армии и флота. Они являлись носителями тех речевых оборотов, которые применялись командирами в реальной ситуации на фронте. Термин «котёл» использовался и имел реальное хождение в армии, но цензура и редакторы подгоняли издания под оформившийся шаблон. Так, в мемуарах Г.К. Жукова «Воспоминания и размышления» термин «котёл» используется четыре раза применительно к войскам противника, оказавшимся в окружении в 1944 году13. В мемуарах маршала И.С. Конева «Записки командующего фронтом», которые вышли в свет уже в период перестройки, эта практика сохраняется. У Конева этот термин встречается дважды и применительно к противнику в критической ситуации окружения14. В мемуарах К.К. Рокоссовского термин «котёл» встречается несколько раз только применительно к окружённой в районе Сталинграда группировке15. С.М. Штеменко, который в 1943 году являлся заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба, в своих воспоминаниях термин «котёл» использует применительно к Воронежско-Касторненской операции 1943 года, боевым действиям в Югославии, Корсунь-Шевченковской операции и к боям на территории Венгрии16.
Активное введение термина «котёл» в российскую научную и публицистическую литературу начинается в период перестройки. Это обусловлено, на наш взгляд, помимо снятия запретов на изучение отдельных вопросов Великой Отечественной войны и ликвидации идеологических запретов двумя основными причинами. Первая обусловлена повышенным интересом к трагическим эпизодам начала войны, когда Красной армии практически по всему фронту приходилось сражаться в условиях окружения. Российскому научному сообществу стала доступна без ограничений иностранная литература, в которой термин «котёл» был общеупотребим. Вторая причина является следствием активного введения в научный оборот трофейных документов противника и документов, хранящихся в зарубежных архивохранилищах.
В условиях новой реальности со всеми свойственными новому периоду негативными и позитивными моментами, в которой оказалась российская историческая наука, игнорировать применение термина «котёл» к поражениям РККА 1941—1942 гг. было просто невозможно и даже вредно. Однако здесь уместна постановка вопроса: «чем яд отличается от лекарства?». Ответ известен: «дозой».
Постепенное, дозированное введение этого термина мы наблюдаем на страницах энциклопедических коллективных научных проектов, реализуемых военно-историческим сообществом уже в современной России. Так, анализ применения термина «котёл» в первом томе четырёхтомного издания «Великая Отечественная война. 1941—1945. Военно-исторические очерки», увидевшего свет в 1998—2002 гг., показывает, что этот термин применяется 20 раз к ситуациям, развивавшимся вокруг как войск противника, так и советских войск. В ряде случаев этот термин содержится в документах, которые приводятся в тексте. Напомним, что этот том — «Суровые испытания» охватывает период до Сталинградской битвы включительно, а обширный материал изложен на 545 страницах17. В последующих томах применение термина сокращается.
Такая же практика использования термина сохранена и в фундаментальном труде, посвящённом событиям 1941—1945 гг., «Великая Отечественная война 1941—1945 годов» (в 12 томах), изданном Министерством обороны Российской Федерации в 2011—2015 гг.18 Так, термин «котёл» используется в томах, раскрывающих особенности боевых действий на советской территории, следующее число раз: в первом томе — 12, в третьем — 15, в четвёртом — 10.
Однако подобная ситуация касается профессиональных научных трудов, посвящённых различным эпизодам Великой Отечественной войны. Но наряду с этими работами за более чем 30 лет в свет вышла масса книг и статей, авторы которых допускают упрощённый и вольный взгляд на сложнейшие события и явления войны. Часто акцентируя внимание на «звучных», шаблонных терминах, таких как «котёл», «штрафбат», некоторые «историки» ретушируют свою некомпетентность и на их «подсветке» и «раскрутке» строят всю подачу материала.
Рынок диктует свои правила. Литература, посвящённая различным, в первую очередь ранее недостаточно изученным вопросам войны, стала лидером продаж и остаётся таковой до сегодняшнего дня. Отдельные учёные в стремлении коммерциализировать свою работу и знания в ряде случаев отходят от научных принципов и попадают в поток маркетинговых законов и коммерческих проектов. Мы наблюдаем стирание черты между публицистикой, доходящей до уровня «востребованного чтива», и подлинно научными исследованиями. Использование термина «котёл» является одним из элементов этого процесса19.
Большую роль в закреплении у значительного числа жителей страны памяти о трагических окружениях советских войск в начальный период войны сыграло массовое обсуждение этих событий на интернет-форумах, в рамках исторических реконструкций и альтернативной истории. При этом, бездумно используя термин «котёл», горе-историки зачастую игнорируют духовно-нравственную составляющую самого трагического события. Ведь мы говорим о тысячах искалеченных человеческих судеб, трагедии, постигшей наших предков, жизнь и судьба которых была «переварена» в этих созданных врагом «котлах». Данное обстоятельство, на наш взгляд, требует использования более уважительного определения, как минимум в научной литературе.
Вышесказанное даёт основание говорить о необходимости ограничения применения ставшей шаблонной практики использования термина «котёл» для описания в научной литературе драматических событий 1941—1942 гг. Детализировать выдвинутое требование можно на основе анализа событий, развернувшихся в ходе одной из самых масштабных и трагичных страниц Великой Отечественной войны — Вяземской оборонительной операции 1941 года. Применительно к этим боям высказанная выше позиция подкрепляется следующими аргументами.
Историческая наука за последние три с лишним десятилетия проделала огромную работу по изучению фактологии Великой Отечественной войны и ликвидации «белых пятен» в её истории. Однако следует признать, что концептуальные подходы к этому процессу, периодизация были выработаны советской исторической школой и остаются неизменными. В связи с этим принципиальным является соблюдение преемственности развития отечественной военно-исторической мысли в вопросе применения термина «котёл». А также предложение использовать этот термин для описания операций Великой Отечественной войны, в ходе которых в окружение попадали именно войска противника, развивая практику советской исторической школы. Тем более, что и сам термин был предложен немецкой стороной, и вообще, для западной историографии он исторически общеупотребим.
Одновременно с этим использование термина «котёл» в его прямом определении и понимании не охватывает всю хронологию развернувшейся в октябре 1941 года на центральном участке советско-германского фронта Вяземской оборонительной операции. Окружить и полностью блокировать советские войска противнику удалось только со взятием Вязьмы 6 октября. Таким образом, при определении всего происходившего именно как «вяземский котёл» из поля зрения выпадают важнейшие пять дней, предшествовавших окружению. Не говоря уже о периоде накануне вражеского наступления и подготовке советских войск к обороне на московском направлении.
Сам термин «вяземский котёл» представляется как неуважительно-высокомерная форма определения нашим противником разворачивавшихся событий. Данная форма фиксирует грамотно организованную и успешно осуществлённую захватчиком операцию по уничтожению сил Западного и Резервного фронтов. Для советской стороны и нас, потомков солдат Великой Отечественной, этот страшный разгром в первую очередь ассоциируется с героизмом и трагизмом развивавшейся ситуации. Тогда советские войска оказались слабее, были разгромлены, однако то, что в тот момент они смогли бы сделать, они сделали — выиграли время. И это время в конечном итоге способствовало разгрому врага в Битве под Москвой и последующей Победе.
Если говорить о Вяземской оборонительной операции, то отечественная военная литература имеет достаточно определений и формулировок для описания событий, развернувшихся в тот период, причём более взвешенных и объективных — «окружение под Вязьмой», «Вяземское сражение», «Вяземская оборонительная операция» и др.
Поднятая в статье проблема представляется принципиальным вопросом в освещении и интерпретации событий Великой Отечественной войны. Представителям российского научного сообщества, формирующим и развивающим историческую память о той войне, как минимум следует воздерживаться от использования в отношении её отдельных страниц шаблонных клише и штампов без учёта нравственной составляющей.
__________________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Немецко-русский военный словарь. М.: Воениздат, 1978; Шванебах Б.Э. Руководство по немецкому военному переводу. Вып. 1. М.: Изд-во литературы на иностранных языках, 1943.
2 Клаузевиц К. О войне в 8 т. М.: Госвоениздат, 1934; он же. Принципы ведения войны. М.: Центрполиграф, 2009.
3 Военная энциклопедия в 18 т. СПб.; Пг., 1911—1915.
4 Баиов А.К. Курс истории русского военного искусства. СПб., 1909—1913; Лацинский А.С. Хронология русской военной истории. Хронол. указ. войн, сражений и дел, в которых участвовали рус. войска от Петра I до новейшего времени [до 1885 г.]. СПб., 1891; Поливанов М.Д. На каждый день. Указ. воен. действий рус. армии и флота. 1695—1905 гг. СПб., 1911 и др.
5 Красная звезда. 1943. 3 февраля.
6 История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945 гг. в 6 т. М.: Воениздат, 1960—1965.
7 Там же. Т. 3. М.: Воениздат, 1961. С. 108, 145.
8 Там же. С. 123.
9 История второй мировой войны 1939—1945 гг. в 12 т. М.: Воениздат, 1973—1982.
10 Там же. Т. 9. М.: Воениздат, 1978. С. 272.
11 Вербинский М.В. Бродовский котёл. Львов: Каменяр, 1974.
12 Автономов П.В. В Курляндском котле. М.: Воениздат, 1955.
13 Жуков Г.К. Воспоминания и размышления в 2 т. М.: Олма‐Пресс, 2002.
14 Конев И.С. Записки командующего фронтом. М.: Олма-Пресс, 2002. С. 125, 46.
15 Рокоссовский К.К. Солдатский долг. М.: Воениздат, 1997. С. 202, 203, 213, 229.
16 Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М., 1989. С. 82, 359, 380, 413.
17 Великая Отечественная война. 1941—1945: военно-исторические очерки. Кн. 1. Суровые испытания. М.: Наука, 1998.
18 Великая Отечественная война 1941—1945 гг. в 12 т. М.: Воениздат; Кучково поле, 2011—2012.
19 Быков К. Киевский «котёл»: крупнейшее поражение Красной армии. М.: Яуза; Эксмо, 2006; Быков К. Харьковский «котёл» 1942. Крушение надежд. М.: Яуза; Эксмо, 2007; Исаев А. Котлы 1941-го. История ВОВ, которую мы не знали. М.: Яуза; Эксмо, 2005; Нуждин О. Уманский «котёл»: Трагедия 6-й и 12-й армий. М.: Яуза-каталог, 2015; Мельников В.М. Вяземский котёл без лжи и мифов. Трагедия 33-й армии. М.: Вече, 2019; и др.