Аннотация. В статье представлен опыт современных исторических исследованийпо проблеме советских военнопленных в годы Великой Отечественной войны. Особое внимание уделяется оценке исследовательского потенциала недавно оцифрованных трофейных немецких документов из Национального управления архивов и документации (США). Раскрывается важная роль международного сотрудничества и волонтёрского движения в идентификации попавших в плен и пропавших без вести военнослужащих Красной армии.
Summary. The paper presents the experience of contemporary historical research into the issue of Soviet POWs during the Great Patriotic War. Especial attention is given to assessing the research potential of the recently digitalized trophy German documents from the US National Archives and Records Administration. It shows the considerable role of international cooperation and the volunteer movement in the identification of Red Army servicemen captured and pronounced missing in action.
ИЗ ФОНДОВ ВОЕННЫХ АРХИВОВ
АНОХИН Иван Владимирович — директор АНО «НИЦ Современной Истории»
СУББОТИН Владислав Игоревич — младший научный сотрудник АНО «НИЦ Современной Истории»
(Москва. E-mail: vladislavsubbotin98@yandex.ru).
«В СУХИХ СТРОЧКАХ ОТРАЖАЮТСЯ КАК ВЫСОТЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА… ТАК И ПАДЕНИЯ…»
Судьбы советских военнопленных в трофейных немецких документах
За последние годы возрос интерес современных военных историков к судьбам советских военнопленных периода Великой Отечественной войны. Немаловажную роль здесь играет крепнувший до последнего времени диалог между академическими кругами и сообществами исследователей-энтузиастов из разных стран. Наиболее плодотворно в этом отношении развивалось российско-немецкое взаимодействие. Достаточно хотя бы упомянуть наиболее крупный научно-исследовательский архивный проект Германского исторического института «Советские и немецкие военнопленные и интернированные», начало которому положило совместное заявление министров иностранных дел Российской Федерации и Германии С.В. Лаврова и Франка-Вальтера Штайнмайера от 22 июня 2016 года1. Эта огромная по своим масштабам работа велась при содействии Министерства обороны России и Министерства иностранных дел ФРГ, АО «Корпорация ЭЛАР», ассоциации «Военные мемориалы» и Народного союза Германии по уходу за военными захоронениями, а также федеральных архивов Германии.
Выяснением судеб советских солдат, затерявшихся в годы военного лихолетья, порой забытых, вычеркнутых из официальных списков, занимаются не только государственные структуры, научно-исследовательские институты и центры, но и благотворительные, поисковые некоммерческие организации, отдельные неравнодушные исследователи-энтузиасты.
По различным российским и зарубежным источникам в годы Великой Отечественной войны порядка 4,5—5,5 млн человек из состава Красной армии попали плен или пропали без вести. Несмотря на то, что на часть военнопленных имеются учётные данные в виде лагерных карточек, списков, документов об освобождении и других архивных материалов, которые обработаны и размещены в информационных системах обобщённых банков данных (ОБД) «Мемориал»2 и «Память народа»3, заметную помощь в исследовании солдатских судеб может дать информация, содержащаяся в трофейных немецких документах. Вплотную их системным изучением занялись специалисты автономной некоммерческой организации «Научно-исследовательский центр современной истории» в рамках архивного проекта «Военнопленные»4. Центр приобрёл обширную коллекцию копий трофейных документов, оригиналы которых хранятся в фонде RG 242 (Опись T-315) Национального управления архивов и документации (США)5 и Федеральном архиве Германии. По документации боевых частей вермахта, воевавших на Восточном фронте, была воссоздана база данных со сведениями о советских военнослужащих, оказавшихся захваченными противником. Систематизированную информацию и фрагменты документов-первоисточников авторы проекта планируют передать для интеграции в ОБД «Мемориал» и «Память народа».
Немецкая полевая документация фонда RG 242 представлена донесениями оперативных отделов (1А), тактического штаба, а также данными служб разведки (1С). Среди огромного массива документов — полевые журналы, приказы военного командования относительно текущих боевых операций, указы в отношении оккупированных территорий, схемы оборудования, карты местности, переводы перехваченных радиосообщений противника и документов, пропагандистские листовки — находятся ценнейшие сведения о персоналиях.
Наибольшую ценность для изучения судеб военнопленных представляют документы разведотделов. Служба разведки, занимаясь сбором данных о противнике, изучая его боевые позиции, передвижения, численность и вооружение, составляя карты местности, необходимые для планирования боевых операций, нередко обращалась к протоколам допросов попавших в плен советских военнослужащих.
Исследовательский потенциал подобного рода источников пока ещё не был в полной мере реализован отечественной наукой. Изучение судеб советских военнопленных долгое время приравнивалось к истории жертв национал-социализма, претерпевавших издевательства в немецком плену, замученных в концентрационных лагерях. Немало талантливых и важных работ посвящено этой травмирующей теме. Современные исследователи значительно расширили её рамки: П.М. Полян, изучающий функционирование немецких дулагов (пересыльных лагерей) и концентрационных лагерей, раскрывает демографические аспекты военного плена6; Д.В. Стратиевский посвятил ряд своих работ воспоминаниям военнопленных, их возвращению на Родину, образу советского военнопленного в исторической памяти Германии7. Следует упомянуть имена и других талантливых отечественных и зарубежных учёных: Йорга Остерлоо, Маттиаса Кальтенбрюннера, М. Матшева, А.В. Латышева. При этом стоит отметить, что первопроходцами в научном изучении истории советских военнопленных являются немцы: Кристиан Штрайт и Рольф Келлер8.
В годы Великой Отечественной войны советским руководством было криминализировано само понятие «военный плен». Ранее статьёй 22 «Положения о воинских преступлениях», утверждённого Постановлением ЦИК СССР и СНК СССР 27 июля 1927 года, самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля карались расстрелом с конфискацией имущества. Однако в комментариях к статье было указано, что «в известных случаях обстановка на поле боя может сложиться так, что сопротивление по существу представляется невозможным, а уничтожение бойцов бесцельным. В этих случаях сдача в плен является актом допустимым и не могущим вызвать судебные преследования»9. Согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования от 16 августа 1941 года № 270 каждый командир и политработник был обязан сражаться до последней возможности; даже если его часть или соединение было окружено противником, сдача в плен врагу была исключена. Нарушители настоящего приказа могли быть расстреляны на месте. При этом они автоматически признавались дезертирами, а членам их семей грозили арест и лишение всех пособий и любой государственной поддержки. Не вдаваясь в тонкости моральной стороны этого приказа и избегая однозначных оценок его влияния на боеспособность Красной армии, можно сказать, что положение военнопленных в глазах советского руководства рассматривалось не только как позорное, но и как преступное.
Среди всех военнопленных в наибольшей степени стигматизированы и дискредитированы были собственно настоящие дезертиры-перебежчики. Традиционно феномены дезертирства и коллаборационизма принадлежат сфере уголовного права, что создаёт немалые трудности для объективного исследования судеб таких людей и выяснения обстоятельств, при которых человек оказался в добровольном плену. Изучение источников, связанных с этими феноменами, может помочь развеять часть мифов о Великой Отечественней войне и составить более объективную её картину.
Конечно, допросы военнопленных не так часто дают возможность ответить на все непростые вопросы однозначно, однако их материалы позволяют сделать более обоснованные выводы о тех или иных фактах. Самой темой дезертирства часто пренебрегают при изучении военной истории, считают позорной страницей всякой войны, достойной забвения. Довольно долгое время проблема дезертиров рассматривалась исключительно в контексте разработки антидезертирских мероприятий. Практическую ценность кропотливой работы отмечал, в частности, военный историк Г.Ф. Кривошеев, утверждая, что исследование дезертирства в прошлом может помочь предотвратить его в наши дни из рядов действующей армии10. Конструктивная научная дискуссия началась только в 70-х годах XX столетия в среде американских и западногерманских историков11, а в настоящее время охватывает и отечественную академическую сферу.
Допросы военнопленных, представляя для немцев своеобразное анкетирование врага, средство получения стратегически важной информации, для вдумчивого исследователя порой могут стать важным свидетельством судеб людей, их страхов и желаний, их мотиваций и стремлений. Но при этом нельзя отказываться ни от внешней, ни от внутренней критики источника. Необходимо привлекать сторонние документы, выстраивая цельный контекст. И тогда, возможно, удастся ответить на вопросы: что заставило человека сдаться в немецкий плен? Был ли он засланным агентом, проводившим операцию внедрения? Идейным пацифистом, а, может антикоммунистом, противником политики Сталина? Или же банальным трусом, предателем, движимым единственно шкурным интересом?
Заслуживает цитирования фрагмент предисловия российского исследователя Великой Отечественной войны, автора переводов значительного числа немецких военных документов и эпистолярных источников С.В. Вершинина к сборнику выполненных им переводов архивных документов 123-й пехотной дивизии вермахта: «Мне кажется, относиться к содержащейся в протоколах информации следует осторожно, осознавая специфику самого источника. В вермахте тоже были пропагандисты, старавшиеся иногда приукрашивать и подавать информацию в выгодном для себя свете. Несомненно одно — в этих сухих строчках отражаются как высоты человеческого духа — верность присяге и исполнение воинского долга до конца, так и падения — предательство и измена.
Возможно, документы помогут прояснить судьбы солдат и офицеров Красной армии, числящихся пропавшими без вести. Прочитав эти протоколы, легко скатиться в огульные обвинения многих из тех, кто в них упоминается. Думаю, что торопиться с выводами не следует. Во-первых, информацию всегда надо перепроверять по другим источникам. И, кроме того, можно осуждать деяния, но со снисхождением относиться к тем, кто их совершил. Прежде чем судить, стоит задуматься: а как бы я повёл себя, окажись я на их месте?»12.
Документы немецкой разведки хранят героические истории, подвиги, трагедии, предательства, интриги и даже забавные курьёзы. Невозможно рассказать каждую из этих историй, но можно упомянуть хотя бы некоторые из них.
Переведённые С.В. Вершининым данные немецких допросов из фонда RG 242 положили начало полноценному историческому расследованию и помогли пролить свет на судьбу Веры Ефремовны Михайловой (в девичестве Пожарской). Данные ОБД «Память народа» содержат один единственный документ — воинскую карточку, в которой Вера Ефремовна числится погибшей13. Документы 6-й танковой дивизии вермахта помогают заполнить пробелы в судьбе Веры Пожарской (здесь и далее перевод С.В. Вершинина):
«23 марта 1942 года при взятии Вязовки к нам в плен попала санитарка штаба 1-го батальона 934-го стрелкового полка. Проведя несколько дней в плену, она письменно обратилась за разрешением вернуться к своим товарищам, чтобы рассказать им о том, как на самом деле немцы относятся к пленным, и, тем самым, сподвигнув их стать перебежчиками, избежать дальнейшего кровопролития. После тщательной проверки она была одета в гражданскую одежду и в ночь с 5 на 6 апреля отпущена боевым охранением у нашего переднего края. 16 апреля она вернулась в Прибытки (северные) в сопровождении русского сержанта»14.
По всей видимости, Вера стала важной фигурой в пропагандистской работе немцев. В одном из документов приведён её поэтизированный образ для использования в пропагандистской статье:
«Юное лицо Веры со слегка широковатыми русскими скулами, обрамлённое заплетёнными в косы вьющимися волосами, кажется пришедшим к нам из времен, когда Толстой и Достоевский писали свои великие эпические романы. Её нежные и бледные черты лица мгновенно вспыхивают краской, когда к ней обращаются с вопросом, и ей приходится бороться с сильным смущением. Её ответы нередко сопровождаются улыбкой, вызванной замешательством. В ходе беседы она типично по-русски даёт развёрнутые, пространные ответы на вопросы, когда можно обойтись коротким “да” или “нет”, подкрепляя свои рассуждения изящными движениями правой руки»15.
Долгое время немцы полагали, что Вера стала послушным инструментом их пропаганды, подрывая дисциплину и боевой дух советских солдат. Однако, как выяснилось, В. Пожарская, два года проработав в плену у немцев под легендой «перебежчицы», собирала разведывательные сведения в ожидании связного. Лишь в 1944 году, когда над ней нависла угроза ареста, она через минное поле прорвалась к советским позициям. Однако тогда ей не удалось доказать свою невиновность (командование, заславшее её к врагу, давно затерялось в водовороте войны). Долгие десять лет Вера Ефремовна провела в заключении за «измену Родине», работая сначала в артбригаде, а после и на лесоповале в Горьковской области. Оказавшись в 1954 году на свободе, она решила добиться справедливости, но была реабилитирована лишь в 1966 году. Умерла В.Е. Михайлова (Пожарская) в 1995 году и похоронена в Москве. А историю её жизни бережно хранит дочь Светлана, поделившаяся с исследователем нелёгкой судьбой своей матери.
Встречаются в документах истории, которые просятся на киноэкран: краткая заметка в немецком полевом журнале рисует эпизод словно из первоклассного боевика, когда русский солдат бежал из плена, угнав попавший к немцам танк Т-34, «на большой скорости промчался на юго-запад из области Векшино под Бондарево в сторону командного пункта 427 стрелкового полка (Красной армии)»16.
Другие истории полны трагичных и нелепых случайностей. Такова, например, судьба военного инженера, 181-го отдельного стрелкового пограничного батальона Петра Ивановича Фонарёва. По данным ОБД «Мемориал», Фонарёв был убит 4 января 1942 года. Однако сведения немецкой разведки позволяют скорректировать эту информацию. В действительности Фонарёв оказался в плену 143-го горнострелкового полка вермахта 26 января 1942 года.
Согласно материалам допроса он в качестве помощника начальника строительной и административно-хозяйственной части штаба 14-й армии по приказу начальника штаба подполковника Ковалёва был направлен вместе с 30 бойцами строительной команды в 181-й пограничный батальон для возведения укреплений и проведения оборонительных мероприятий. Однако оказался в плену к западу от р. Западная Лица, южнее высоты «Хаусберг». В темноте он потерял из виду отступавшего майора Михайлова, но попытался пробраться к своим позициям через реку Западную Лицу. Утром 4 января, почувствовав себя в безопасности, Фонарёв от усталости заснул. Проснувшись, он увидел рядом людей в иностранной форме, приняв их за англичан, отдал им оружие. Однако в скором времени Фонарёв понял, что это немецкие солдаты. Он утверждает, если бы это заметил раньше, то застрелился бы, лишь бы не попасть во вражеский плен.
Показательны комментарии, оставленные служащими разведотдела вермахта, которые тоже необычайно ценны, поскольку зачастую содержат оценку немцами пленённого солдата и могут дать намёк на его дальнейшую судьбу. К примеру, Фонарёв аттестуется немцами как человек образованный и интеллигентный. На него вполне обоснованно ложатся подозрения в его осведомлённости относительно цели и задач операции майора Михайлова по возведению укреплений. Его заявление о том, что он как военный чиновник не в курсе дела и никогда не занимался армейскими делами, кажется немецкой разведке неправдоподобным. Хотя, по утверждениям самого Фонарёва, он не воспринимает себя как коммуниста, немцы обнаруживают в нём «склад ума типично коммунистический»17. Более того, немцы отмечают склонность Фонарёва к побегу и рекомендуют поместить его под строгий конвой18. Подобная характеристика, вероятнее всего, свидетельствует о том, что пленного ждала незавидная участь. За его нежеланием сотрудничать с врагом, «коммунистической жилкой», усмотренной разведкой, и несговорчивостью маячит безрадостная перспектива: дулаг и отправка в один из многочисленных концентрационных лагерей.
Исследовательский потенциал оцифрованных американскими архивистами полевых документов сложно переоценить. К примеру, полученные данные позволили сотрудникам Центра Современной Истории и поисковой группы «Рейд» иначе взглянуть на события, развернувшиеся в феврале 1943 года под Гжатском (современный Гагарин), всего в 180 км от Москвы. 21 февраля 1943 года 29-я гвардейская стрелковая дивизия получила приказ о переходе в наступление с целью освобождения Гжатска. Отдельный лыжный батальон должен был первым прорвать оборону противника и при поддержке основных боевых частей развить наступление на город, но попал в немецкое окружение в деревне Лескино и был практически полностью уничтожен. Немецкие списки солдат, попавших в плен под Гжатском, и информация, содержащаяся в их допросах, существенно корректирует наше представление о погибших в том сражении солдатах, о дальнейшей судьбе красноармейцев, считавшихся пропавшими без вести. Проведённые на месте боя в деревне Лескино археологические работы, подкреплённые архивными источниками, в обозримой перспективе должны внести заметный вклад в идентификацию погибших и пропавших без вести советских бойцов.
Любопытно характеризует настроение попавших в плен гвардейцев-лыжников протокол допроса, произведённого сразу после боя. В нём радисты батальона Богданчиков и Мурашкин откровенно дезинформируют противника, сообщая, что «каждый танк дивизии оснащён радиостанцией. Дальность действия радиостанций в командирских танках до 150 километров».
На настоящий момент полевая документация вермахта позволила сотрудникам Центра Современной Истории идентифицировать порядка шести сотен советских солдат, попавших в немецкий плен. Тем не менее предстоит колоссальная по объёму работа по переводу и анализу сотен тысяч страниц документов немецкой разведки и оперативных отделов. Поэтому столь важно, что к работе над изучением состава фонда RG 242 подключились и российские вузы. В рамках архивного проекта «Военнопленные» была запущена волонтёрская программа, поддержанная Московским государственным лингвистическим университетом и Научно-исследовательским университетом «Высшая школа экономики».
Содержащаяся в немецких документах информация далеко не всегда позволяет составить полноценное понимание дальнейшей судьбы солдата, однако обращение к такого рода источникам может вооружить нас важными сведениями для дальнейших поисков.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Советские и германские военнопленные» // Проект Германского исторического института в Москве. URL: https://www.dhi-moskau.org/ru/issledovanija/xx-xxi-vek-sssr-i-rossija-v-mire/sovetskie-i-germanskie-voennoplennye.html.
2 ОБД «Мемориал» (obd-memorial.ru).
3 ОБД «Память народа» (pamyat-naroda.ru).
4 Архивный проект «Военнопленные» // АНО «НИЦ Современной Истории». URL: https://history-center.org/proekt-voennoplennye/.
5 NARA. RG 242. T-315.
6 Полян П.М. Жертвы двух диктатур: жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. М.: РОССПЭН, 2002; он же. Жизнь и смерть в аушвицком аду. М.: АСТ, 2018; он же. Советские военнопленные: сколько их было и сколько вернулось? // Демографическое обозрение. М.: Высшая школа экономики. Т. 3. № 2. С. 43—68.
7 Стратиевский Д.В. Бывшие советские военнопленные: позднее признание. Проблемы исторической памяти и компенсационных выплат // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2017. № 4(11). С. 105—117; Sowjetische Kriegsgefangene in Deutschland und ihre Rückkehr in die UdSSR, Berlin 2008; Bild eines sowjetischen Kriegsgefangenen in der deutschen Erinnerungskultur sowie in der Geschichtsschreibung Deutschlands. Gesellschaftliche und politische Perspektive. Vortrag auf der internationalen Historikerkonferenz in Budapest (Ungarn) im Juni 2011. S. 47—52.
8 Среди основополагающих работ, переведённых на русский язык, можно выделить две книги: Кристиан Штрайт. «Они нам не товарищи…»: вермахт и советские военнопленные в 1941—1945 гг. М.: Русское историческое общество; Русская панорама, 2009; Отто Р., Келлер Р. Советские военнопленные в системе концлагерей Германии. М.: Аспект Пресс, 2020.
9 Змиев Б.Н. Положение о воинских преступлениях в редакции 1927 года: текст и комментарий. М.: Юрид. изд-во НКФ РСФСР, 1928. С. 52.
10 Кривошеев Г.Ф. О дезертирстве в Красной армии // Военно-исторический журнал. 2001. № 6. С. 94.
11 См., напр., непереведённые работы: Bearman Peter S. Desertion as Localism: Army Unit Solidarity and Group Norms in the U.S. Civil War. Social Forces. Vol. 70. 1991; Lonn Ella. Desertion during the Civil War. Gloucester, 1928 (reprinted 1998); Marrs Aaron W. Desertion and Loyalty in the South Carolina Infantry, 1861—1865 // Civil War History. 2004. № 1; Weitz Mark A. A Higher Duty: Desertion among Georgia Troops during the Civil War. Lincoln, 2000; Idem. Preparing for the Prodigal Sons: The Development of the Union Desertion Policy during the Civil War. Lincoln, 1999; Bröckling U., Sikora М. Armeen und ihre Deserteure. Göttingen, 1998; Haase N. Deutsche Deserteure. Berlin, 1987; Wette W. Deserteure der Wehrmacht: Feiglinge, Opfer, Hoffnungsträger: Dokumentation eines Meinungswandels. Essen, 1995; Sikora M. Disziplin und Desertion: Strukturprobleme militärischer Organisation im 18. Jahrhundert (Historische Forschungen). Berlin, 1996; Jahr C. Gewöhnliche Soldaten. Desertion und Deserteure im deutschen und britischen Heer 1914—1918. Gottingen, 1998; Brümmer-Pauly K. Desertion im Recht des Nationalsozialismus. Berlin, 2006.
12 Перевод архивных документов 123-й пехотной дивизии вермахта за период с апреля по июнь 1942 г. / Пер. с нем. С. Вершинина.2-е изд., доп. М., 2019. C. 3.
13 Михайлова Вера Ефремовна // ОБД «Память народа». URL: https://pamyat-naroda.ru/heroes/rvk-chelovek_voenkomat32169857/?static_hash=eb5a301afb8bfabc3df0cef8b1509b85v1.
14 NARA. RG 242. T-315. R 336. F 803.
15 Ibid. F 804.
16 Ibid. R 1376. F 195.
17 Ibid. R 398.
18 Ibid. R 447.