Аннотация. В статье исследуются материалы американской прессы, посвящённые соблюдению правовых и социальных гарантий граждан СССР в условиях Второй мировой войны.
Summary. The article examines the materials of American press, devoted to observance of legal and social guarantees of USSR citizens during the Second World War.
ИЗ ИСТОРИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
РЫЧКОВА Ольга Владимировна — доцент кафедры всеобщей истории и политических наук Вятского государственного университета, кандидат исторических наук
(г. Киров. E-mail: olya.rychkova@gmail.com).
«МНОГИЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОГРАММЫ ВЫПОЛНЯЮТСЯ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ ДАЖЕ В УСЛОВИЯХ ВОЙНЫ…»
СССР в материалах американской прессы 1941—1945 гг.
6 января 1941 года президент США Ф.Д. Рузвельт, выступая с ежегодным посланием к конгрессу, призвал американцев поддержать усилия администрации, направленные на противодействие фашистско-милитаристской оси и оказание помощи всем государствам, борющимся против агрессии. Выступление президента было тщательно продуманной декларацией, в которой нацистскому «новому порядку» и провозглашённой Японией «великой восточноазиатской сфере процветания» противопоставлялся мировой «моральный порядок», основанный на «четырёх важнейших человеческих свободах»: свободе слова, свободе вероисповедания, свободе от нужды и свободе от страха1. «В сущности таким путём были сформулированы военные цели Америки и одновременно объявлено о преемственности их с “новым курсом”»2.
В августе 1941 года президент США и премьер-министр Великобритании на первом двустороннем саммите военного времени в бухте Арджентия закрепили за четырьмя свободами статус консолидирующего программного ядра коалиционной дипломатии во Второй мировой войне. «Атлантическая хартия» призывала к самоопределению, свободной торговле и свободе морей. Но максимально широкую известность ей принесла резонансная фраза об установлении особого послевоенного порядка — мира, «в котором все люди во всех частях мира смогут прожить свои жизни, будучи свободными от нужды и от страха»3. Тем самым хартия вносила в идеологический контекст войны идею о том, что достоинство человеческой личности является актуальной темой для международных отношений, поскольку оно способно поднимать людей по всему миру на борьбу с колониализмом, расизмом и нацизмом. Таким образом, либеральные ценности (включая в первую очередь основополагающие права человека) изначально закладывались в политическую программу администрации США во Второй мировой войне, причём одновременно в двух важнейших её аспектах — и как основа для определения военных целей, и как фундамент для формирования антигитлеровской коалиции.
Однако цельная программа просвещения американцев, органично связывавшая исторические традиции англо-саксонских представлений о правах и свободах личности с политически актуальной задачей создания военного альянса, на практике столкнулась с существенными проблемами. 22 июня 1941 года в войну вступил Советский Союз. С самого первого дня боёв на советско-германском фронте в Вашингтоне понимали, что именно на СССР длительное время будет лежать основное бремя противостояния с вермахтом. Это означало, что присоединение Москвы к наметившемуся военному союзу Вашингтона и Лондона является вопросом ближайшего будущего. Однако концепция «четырёх свобод» была плохо приспособлена для определения идеологического формата такого союза.
Начиная с осени 1939 года в США велась интенсивная пропагандистская кампания, направленная против СССР как тоталитарного государства, ведущего агрессивную внешнюю политику4. За неделю до упомянутого исторического выступления Рузвельта перед конгрессом, 29 декабря 1940 года в «беседе у камина» президент причислил СССР к странам — пособникам Германии, ежедневно поставляющим в рейх сталь, руду, нефть и другое стратегическое сырьё5. На обложке первого номера популярного журнала «Time» за 1940 год красовался портрет И.В. Сталина, удостоенного такой «чести» за пакт с Гитлером. Причём образ советского руководителя, ставшего по версии этого журнала «человеком года» благодаря сенсационному повороту советской внешней политики, как и полагалось главному злодею мира, передавал черты жестокости и коварства6.
После 22 июня Соединённым Штатам Америки предстояло решить непростую задачу формирования новых образов Советского Союза. На первый взгляд могло казаться, что существенных трудностей на этом пути возникать не должно, поскольку ход истории сделал СССР и США союзниками в войне против «оси», которая и создавала новый контекст их отношений7. Однако, несмотря на данное обстоятельство, наполнить сознание американцев новыми представлениями об СССР было нелегко, по крайней мере по трём основным причинам.
Пропагандистские стереотипы предвоенных лет были довольно устойчивыми, и их вытеснение требовало времени и концентрированной презентации фактов, имевших позитивный имиджевый потенциал8.
В деле создания благоприятного для реализации коалиционной стратегии информационного фона в силу характерной для американской политической культуры традиции невмешательства государства в дела СМИ мог быть задействован лишь весьма ограниченный административный ресурс. Хотя 18 декабря 1941 года, всего через 11 дней после нападения Японии на Пёрл-Харбор, Рузвельт и создал Управление цензуры во главе с Байроном Прайсом, бывшим исполнительным редактором отдела новостей Ассошиэйтед Пресс, быстрой отдачи от этой меры ждать было нельзя. Президент, очевидно, рассчитывал ввести своего рода свободную цензуру, которая основывалась бы на добровольном самоограничении. «Любая жёсткая форма цензуры неизбежно вызвала бы резкие протесты не только со стороны прессы, но также и со стороны критиков администрации, — пишет Р. Стил. — Вместо этого Рузвельт решил довериться журналистам в расчёте на то, что они будут писать свои истории в том ключе, который был на руку администрации»9. Для того чтобы побудить их делать это, управление должно было чётко давать понять, о чём, с точки зрения правительства, журналистам писать не следует10. При таком подходе, естественно, плюрализм мнений, представленных в средствах массовой информации практически по всем важным вопросам войны и мира, на протяжении войны был довольно широким11.
Поскольку заявленные в официальных выступлениях президента и закреплённые в Атлантической хартии военные цели США и антигитлеровской коалиции формулировались на языке либеральных идеологем, образы СССР как союзного государства в войне за выживание демократии предстояло формировать с позиций их соответствия этим фундаментальным принципам, правам и свободам. Именно по этой причине в течение войны данная проблематика занимала значительное место в новостных и аналитических периодических изданиях США.
В первую очередь, объектом внимания крупных медиа-концернов и редакций многотиражных газет и журналов становились социальная политика Советского государства и способы поддержания взаимоотношений между властью и обществом. Крен в сторону социальной проблематики в значительной степени объяснялся тем, что за годы «нового курса» в США существенно повысился интерес к вопросам социального реформирования. Естественно, издатели учитывали большой читательский спрос и удовлетворяли его, в том числе и за счёт описания примеров из советской жизни. Опыт СССР становился особенно востребованным и из-за того, что подлежавшая, как ожидалось, тиражированию в глобальных масштабах либеральная экономическая система США должна была «инкорпорировать в себя различные уровни социального экспериментирования»12.
Активное участие Советского государства в решении социальных вопросов, доступность и широкий перечень социальных благ, гарантирование которых населению страны объявлялось целью официальных советских властей, вызывали одобрительные отзывы американской прессы. Под этим углом зрения препарировалась любая информация, имевшая отношение к распределению в СССР средств государственного бюджета. Так, известный французский государственный деятель П. Кот, часто выступавший на страницах американских периодических изданий с аналитическими или полемическими статьями, обращал внимание читателей «Nation» на социальную направленность Советского государства, отмечая, что многие социальные программы, считавшиеся перспективными целями либеральных политических партий западных государств, реально выполнялись в Советском Союзе даже в условиях войны. Причём речь шла о тех программах, которые в случае их выполнения создавали гарантии для обеспечения «свободы от нужды» и угнетения, права на труд и социальную защиту. Отмечалось, что выполнение этих программ контролировалось государством через использование механизмов государственного бюджета. Для убедительности Кот приводил официальные советские данные, согласно которым в бюджете 1944 года, по его словам, все средства, кроме тех, что предназначались для финансирования войны, планировалось направлять на реконструкцию промышленных и сельскохозяйственных предприятий, а фактические ассигнования на восстановление экономической жизни составляли 48 млрд рублей при запланированных расходах на социальную работу и культурное развитие в размере 54 млрд. Его итоговый вывод гласил: «Это — один из многих уроков, которые Советский Союз может преподать нам»13.
Недоумение по поводу того, как в условиях войны и разрухи государство может находить средства для выполнения социальных и культурных проектов в более значительных объёмах, чем на восстановление разрушенной войной экономики, высказывалось довольно часто14. Практичным американцам достаточно сложно было понять, как в условиях тотальной разрухи государство находит средства на социальные программы.
Большое внимание американские СМИ уделяли функционированию учреждений культуры и социальной поддержке в СССР в период войны. Практически все издания вне зависимости от политической ориентации время от времени освещали деятельность советских театров, музеев, рецензировали книги советских авторов, кинофильмы, музыкальные произведения.
Особое место среди публикаций на эту тему занимала повседневная культурная жизнь в Ленинграде. Как отмечали «Soviet Russia Today» и «New Masses», «наука, искусство и образование продолжали жить полноценной жизнью в этом осаждённом городе. Во время осады ленинградский техникум закончили 2500 студентов. Ленинградские артисты выступили более 20 000 раз со спектаклями для солдат на линии фронта. Ленинградские издательства среди прочих книг выпустили 100 000 копий “Войны и мира” Льва Толстого. И люди как-то находили время для чтения. Ленинградские художники собрали мозаику для новой станции метро, только что открытой в Москве»15; «…на протяжении всей долгой осады ленинградцы продолжали опекать библиотеки, которые всё это время, борясь за своё существование, продолжали работать»16. Либеральные и лево-ориентированные издания отмечали высокий культурный уровень советских граждан, поднявших советское общество «до таких высот самодисциплины, что это создало небывалый прецедент в мировой практике»17. Этот результат оценивался как большое социальное достижение советского общества, предложившего принципиально новую, отличную от западного традиционного понимания трактовку прав и свобод человека. <…>
Полный вариант статьи читайте в бумажной версии «Военно-исторического журнала» и на сайте Научной электронной библиотеки http:www.elibrary.ru
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Roosevelt F.D. Annual Address to Congress. 1941. 6 January. См. интернет-ресурс: www.fdrlibrary.marist.edu.
2 Мальков В.Л. Путь к имперству: Америка в первой половине ХХ века. М.: Наука, 2004. С. 351.
3 Borgwardt E. A New Deal for the World. America’s Vision for Human Rights. Cambridge (Mass.), 2005. P. 4.
4 Lifka Th.E. The concept «totalitarianism» and American foreign policy, 1933—1949. N.Y., 1988. Ch. III.
5 Рузвельт Ф. Беседы у камина. М.: ИТРК, 2003. С. 212.
6 Time. 1940. Vol. XXXV. January 1. № 1.
7 Смирнова А.Г. Образ государства во внешней политике и международных отношениях. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2011. С. 69, 70.
8 Российский историк И.В. Быстрова отмечает, что «Советская Россия и “демократический Запад” стали непримиримыми врагами после Октября 1917 г. Эта враждебность культивировалась внутри каждой из стран в течение десятилетий. “В мгновение ока” бывшие враги стать союзниками, конечно, не могли: требовался определённый период перехода от состояния враждебности к толерантности и дружелюбию». См.: Быстрова И.В. СССР и англо-американские союзники в 1941—1945 гг.: эволюция взаимовосприятия // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 5. М.: ИРИРАН, 2009. С. 171, 172.
9 Steele R. News of the «Good War»: World War II News Management // Journalism Quarterly. 1985. Vol. 62. № 1. Winter. P. 708.
10 Юнгблюд В.Т. Официальный Вашингтон, пресса и общественное мнение США о «Великом сопротивлении» 1941 г. // Вестник Вятского гос. гуманитарного ун-та. 2010. № 4(1). С. 48—52.
11 Voss F.S. Reporting the War; Journalistic Coverage of World War II. Wash., D.C., 1994. P. 22.
12 Gardner L.C. The Atlantic Charter: Idea and Reality, 1942—1945 // The Atlantic Charter. N.Y., 1994. P. 51.
13 Cot P. Russia’s Resurrection // Nation. 1944. Vol. 159. № 15. October. P. 409.
14 Davis J. Russia Rebuilds // New Republic. 1944. Vol. 110. № 19. November 6. P. 591.
15 Mandel W. Leningrad under Siege // Soviet Russia Today. 1943. Vol. 11. February. № 10. P. 17.
16 Cowles G. What We Saw In The USSR // New Masses. 1943. Vol. 47. 22 June. № 12. P. 5.
17 Schneder I. The Сommon Man: 25 Years // New Masses. 1942. Vol. 45. № 6. 10 November. P. 6; Marxism in Russia // New Republic. 1944. Vol. 110. № 16. April 17. P. 521.