ОЛЕЙНИКОВ Алексей Владимирович — доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Астраханского государственного технического университета, кандидат юридических наук
(г. Астрахань. E-mail: stratig00@mail.ru)
«Доблестной смертью погибали наши славные батареи…»
Вымыслы об августовской операции 1915 года
Один из довольно значимых эпизодов Первой мировой войны (1914—1918 гг.) получил своё оперативно-тактическое обозначение от названия населённого пункта Августов и одноимённого с ним лесного массива. В ходе проводимой германским командованием в Восточной Пруссии операции (Августовская 1915 г. или Вторая Августовская, в немецкой трактовке — «Зимнее сражение в Мазурии») 10-я русская армия Северо-Западного фронта (126 тыс. штыков; 4 армейских корпуса — 11,5 пехотных дивизий) противостояла 10-й и 8-й армиям противника (до 250 тыс. человек; 8,5 корпусов — 15 пехотных дивизий). В соответствии с предварительным планом намечалось ударом по флангам 10 А окружить её и уничтожить. В результате упорных боёв (с 25 января по 13 февраля) при плохих погодных условиях и на тяжёлой в тактическом отношении местности задуманное не удалось прежде всего вследствие успешных действий русской стороны. А не позволили немцам развить успех упорство и стойкость 3-го Сибирского и 20-го армейских корпусов. Последний из них, включавший в себя четыре пехотных дивизии ослабленного состава и окружённый в Августовских лесах между Августовом и Гродно девятью вражескими дивизиями, находился в авангарде армии. Он, можно сказать, поглотил энергию ударной группировки противника и ценой почти полной собственной гибели задержал наступление германцев на 10 суток. Это в свою очередь позволило вывести наши основные силы из под удара. Впоследствии 10-я и 12-я русские армии перешли в успешное контрнаступление.
Важнейшее значение этой операции заключается в том, что несмотря на видимую тактическую неудачу, именно Россия и её союзники добились ощутимого результата — стратегический резерв Германии (21-й армейский, 40, 38 и 39-й резервные корпуса) на начало кампании 1915 года был неэффективно растрачен в тех самых Августовских лесах.
Исследуемая операция — фактически одно из наиболее удачных коалиционных сражений для Антанты, вынудившее противника осуществлять крупные переброски войск на бесперспективный для него театр военных действий и приведшее к фактической гибели обученного стратегического резерва Германии 1915 года.
Вместе с тем это сражение особенно богато фантазиями германской пропаганды о якобы взятых немцами несуществующих трофеях и «уничтожении» целой армии, в чём немцам усердно вторят многие отечественные публикаторы.
Но потери немецкой стороны и впрямь были велики. Вот как, к примеру, вспоминал об этом один из наших участников тех боёв. «Осматривавший на другой день поле сражения [у д. Махарце], — свидетельствовал он, — начальник связи 108-го полка насчитал более 300 трупов… У пленных находили много карт Франции… Один из пленных сам отдал захваченное им во Франции знамя пожарной дружины г. Аленкур на р. Эн. Знамя было очень похоже на военное, из трёхцветного шёлка, с золотой бахромой; на нём были вышиты золотом инициалы Французской республики и название дружины… На шоссе и около него валялись русские повозки… и много немецких трупов…»1. По другим данным, в боях у Махарце части русской 27-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса разгромили три полка 42-й германской дивизии 21-го армейского корпуса. В результате было взято около 1000 пленных, захвачено 13 орудий и несколько пулемётов. Пионерная (инженерная) вражеская рота попала в плен в полном составе2. Начальник 29-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса генерал-лейтенант А.Н. Розеншильд-Паулин называет цифру в 1200 пленных3.
Примечательны сведения офицера 108-го пехотного Саратовского полка, входившего в состав 27-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса. «Последнюю атаку немцы вели в направлении на м. Вальтеркемен, и она была самая упорная, — вспоминал он. — Немцы освещали русские позиции прожекторами и светящимися ракетами. Стрелки и особенно пулемёты нанесли немцам большие потери и заставили их вернуться в свои окопы»4.
Офицер В. Литтауэр, находившийся в составе русского гусарского полка и при повторном нашем наступлении побывавший на местах боёв в Августовских лесах, так делился своими впечатлениями об увиденном:
«2 марта, спустя девять дней после поражения XX корпуса, 10-я русская армия перешла в контрнаступление… В сумерках мы вошли в Августовский лес, где был окончательно разгромлен XX русский корпус. По обеим сторонам дороги было свалено что-то, издали напоминавшее штабеля дров. Снежков подъехал ближе к штабелям и сообщил, что это груды тел… Поля и леса были буквально покрыты убитыми — и немцами, и русскими. На последнем этапе битва, по всей видимости, шла с переменным успехом, и тела немецких и русских солдат покрывали землю слоями, словно начинка в пироге. Я как сейчас вижу батарею на огневой позиции: заряжающие за орудиями; солдаты и лошади на своих местах, и все они мёртвые. Я помню пехотную роту, которая, судя по состоянию тел, была скошена пулемётной очередью. На лесной дороге я наткнулся на несколько носилок с немецкими солдатами. Солдаты на носилках, санитары-носильщики и два медбрата — все были убиты. На дороге стояли фургоны, принадлежавшие русскому полку; и лошади, и люди в фургонах были мертвы. Дальше, в том месте, где дорога проходила под мостом, лежала груда мёртвых немецких солдат. Возможно, они спрятались под мостом и там их настигли пули. На окраине деревни тоже лежали тела мёртвых немецких солдат. Кто-то сказал мне, что там лежало 400 трупов. Вероятно, они построились в колонну в ожидании приказа, когда из леса неожиданно раздались пулемётные очереди.
По всей деревне в домах лежали раненые русские солдаты. Это были тяжело раненные, и немцы не стали брать их в плен; от них были бы одни неприятности. Их разместили в домах, оказали какую-то помощь и оставили одних. У немецких врачей хватало забот с собственными ранеными, и они не могли заниматься русскими солдатами. Нельзя описать словами ту радость, которую испытали эти раненые солдаты при виде нас. В домах стояло такое зловоние от немытых тел и загнивающих ран, что я предпочёл ночевать на улице, в снегу. На следующее утро мы эвакуировали этих несчастных людей»5.
Косвенно собственные высокие потери подтверждает и противник. Начальник штаба германского главнокомандующего на Востоке генерал-лейтенант Э. Людендорф отмечал: «15-го и 16-го [нового стиля] авангард 21-го армейского корпуса… продвинулся далеко в глубь леса. Но здесь его смяли отходящие с запада на восток русские колонны и частью взяли в плен»6. Об этом факте сообщает и генерал-квартирмейстер штаба германского главнокомандующего на Востоке полковник М. Гофман7.
Германские архивные материалы называют общие потери лишь германского 21-го армейского корпуса: 120 офицеров и 5600 бойцов; потерян 1 генерал; ранены 2 полковых командира8. На одну 65-ю пехотную бригаду приходилось 60 офицеров и 2000 бойцов9. И это лишь один корпус! Потеря генерала и ранение в бою старших офицеров говорят о серьёзном поражении бригады противника. Кстати говоря, как увидим ниже, потери германского корпуса вполне соотносятся с потерями русских корпусов 10-й армии (за исключением 20-го).
Общие потери немцев в Августовской и Праснышской (тоже зимней) операциях 1915 года, то есть с конца января до середины марта, по наиболее объективным оценкам составили для 8-й армии до 50 тыс. человек, для 10-й — до 30 тыс. (из этого числа — 14 тыс. пленных взято в Праснышском сражении); лишился противник и 2 знамён10. Последний факт находит своё подтверждение и в архивных материалах. Они указывают на то, что с начала войны к февралю 1915 года войсками Северо-Западного фронта пленены 439 немецких офицеров, 48 400 нижних чинов, захвачено 5 знамён, 309 орудий, 127 пулемётов11.
Также были велики русские потери. Например, для вышеупомянутого 108-го полка бой у д. Махарце стал, как уточняют документы, «серьёзным боевым испытанием», которое он если и выдержал с честью, то при этом лишился «около 300 человек, в том числе 7 офицеров»12. В одном из воспоминаний есть такие строки: «Когда роты поднимались на высоты, появился верхом командир корпуса [20-го армейского] и сказал солдатам несколько ободряющих слов, на что в ответ ему крикнули довольно дружное «ура». Едва батарея, которая поднималась по дороге среди кустов, выехала на открытое место и снялась с передков, как на неё обрушились две или три немецкие гаубичные батареи… прямо с тыла. Уничтожив несколькими очередями батарею, немцы начали обстреливать пехоту. Вид разбитой батареи был ужасен — некоторые орудия были перевёрнуты, один зарядный ящик взорван, расчёт был почти весь перебит. Огонь немцев заставил всё живое искать укрытия. Многим… удалось укрыться в окопах, составлявших продолжение передовой позиции крепости Гродно… 115-й полк развернулся на опушке леса и повёл наступление на высоты у д. Старожинцы, взял первую линию окопов, но в атаке на вторую линию попал под пулемётный огонь с фланга и отошёл в лес с большими потерями. В этом наступлении принял участие и 116-й полк… Отброшенные от д. Старожинцы оставшиеся люди этих двух полков столкнулись в лесу с частями 31-й германской дивизии… Охваченные с фланга и тыла остатки 115-го и 116-го полков отдельными кучками были взяты в плен… Только некоторым ротам удалось выбраться на опушку леса и встретить огнём противника, наступавшего в превосходных силах».
Дальше в этих воспоминаниях рассказывается о подробностях непродолжительного неравного боя, когда «вместе с артиллерией замолчала и пехота под огнём немецкой артиллерии и пулемётов». На какое-то время выручила казачья сотня, «бывшая при штабе 27-й дивизии». Она сумела преодолеть «мост у ф. Млынок вслед за начальником дивизии», где наткнулась на вышедшую из леса «небольшую цепь немцев». Смяв в решительном порыве оторопевшего противника, казаки «прорвались на юг». Некоторым из них «удалось… переправиться через р. Бобр и выйти к своим войскам». Они также доставили в штаб 10-й армии «около 18 часов 21(8) февраля… точные сведения об окончательной гибели 20-го корпуса».
Дольше всех продержался, как свидетельствовал тот же участник боёв, арьергард корпуса. Он был сформирован 20(7) февраля «под командой начальника штаба 27-й дивизии, в составе десяти рот 112-го полка (около 1200 человек), четырёх рот 110-го и четырёх рот 210-го полков (всего в восьми ротах около 800 человек), 8 пулемётов и 8 батарей». Одна батарея «на ночь» была выставлена «повзводно прямо в стрелковые окопы в наиболее опасных местах для придания устойчивости своей истомлённой пехоте», благодаря чему «удачно отбиты две ночные атаки». Русские орудия, по заявлениям немцев, наносили им большие потери, но при этом погиб командир нашей 42-й пехотной дивизии, «державшийся в передовых частях наступавших», то есть контратакующих.
В цитируемых воспоминаниях сообщаются характерные для русского офицерства поведенческие детали, которые заслуживают того, чтобы на них остановиться более подробно. «Перед своим уходом из д. Липины начальник арьергарда, — пишет автор, — вызвал старшего из немецких пленных, взятых в бою у д. Махарце, сапёрного капитана Регина, и, обрисовав ему обстановку, сказал, что арьергард будет драться до последнего патрона и гарантировать пленным безопасность невозможно, а потому он предлагает всем пленным с флагом Красного креста выйти навстречу своим. Начертав на белом платке кровью красный крест, немцы двинулись на запад и вышли к своим войскам… Немцы с ожесточением бросались на батареи, но все их атаки отбивались огнём на картечь. Пехота, не выдержав ружейного и флангового огня гаубичной батареи немцев, подалась назад, но артиллерия оставалась на месте и до 12 часов задерживала немцев, пока не вышли все патроны. В это время наступавшие с северо-запада немцы обошли артиллерию и находились от правой батареи в 100—200 шагах. Около 13 часов большинство орудий арьергарда замолкло: не было патронов, многие орудия были разбиты, ящики взорваны и номера ранены или убиты; оставшиеся в живых искали укрытия в лесу среди пехоты. Начальник арьергарда сделал последнюю попытку отогнать ближе всего подошедших с запада немцев. Во главе последних двух рот резерва он бросился в атаку. Но не прошли роты и 200 шагов, как были встречены в упор ружейным и пулемётным огнём и бросились назад. Ещё с полчаса продолжался огонь… Огонь арьергарда постепенно замолкал, и, не получая ответа, немцы около 14 часов прекратили стрельбу и начали забирать в плен отдельные кучки бойцов арьергарда. Начальник арьергарда, под которым была убита одна лошадь и ранена другая, вместе со своим начальником… и четырьмя рядовыми пробился в Августовские леса, откуда они 8 марта (23 февраля) вышли навстречу наступавшим войскам 2-го русского корпуса»13.
А вот какими выдались последние минуты артиллерии 20-го армейского корпуса. «Две германские (лёгкие и одна гаубичная) батареи, — читаем в другом источнике, — открыли огонь со стороны д. Рубцово по этой невообразимо смешанной массе людей, лошадей, повозок и всякого имущества. Пехота не выдержала, дрогнула и отхлынула назад. Батареи, предоставленные самим себе, дорогою ценою продавали свою жизнь. Огонь “на картечь” косил сотнями в набегавших волнах германской пехоты. Отдельные неприятельские храбрецы доходили, иногда добегали до пушек, но, расстреливаемые в упор, взлетали на воздух. Прислуга на батареях таяла, патроны иссякали… До 12 часов дня артиллерия ХХ-го корпуса, выделенная в арьергард, ещё была грозой для германцев»14.
В это же время батареи 53-й артиллерийской бригады, расстреляв патроны, безмолвствовали. Только две другие (84-й артиллерийской бригады), «переведённые на западное направление для поддержки пехоты», ещё продолжали отстреливаться, «имея незначительный запас патронов». Около часу дня замолкли и они, а вскоре «под начальником арьергарда [была] убита лошадь; рядом тяжёлым снарядом сражён командир 53-й артиллерийской бригады полковник Кисляков»15.
Участник боёв поручик Фищенко тоже вспоминал о геройской гибели своих боевых сотоварищей, когда «мы потеряли уже половину номеров» и был убит «лучший подпрапорщик», когда «на одном взводе» ранило взводного штабс-капитана Коха, а «на другом — его [Фищенко] самого», когда в «1-й батарее ранены командир и старший офицер». «Доблестной смертью, — свидетельствовал он с восторгом и печалью, — погибали наши славные батареи… Оставшихся в живых и раненых номеров отвели назад, немного их осталось… С горечью покинули мы свои пушки. Не было уже у них патронов и им пришлось замолчать. Печальную картину представляли батареи: некоторые пушки лежали подбитые на боку, а подле них — груды мёртвых героев. Сразу не хотели мы портить уцелевшие пушки, — слишком больно было. Мы всё надеялись, что, может быть, ещё подоспеет помощь… Затрещали винтовки, но уже не своей пехоты: это немцы со всех сторон властно выходили на опушку нашей маленькой безоружной теперь крепости, чтобы забирать трофеи и тогда только мы безмолвно кинулись и сделали последнее, самое тяжёлое — испортили свои дорогие так долго служившие с нами пушки. Но вот последнее сделано, и мы решили ни за что не сдаваться в плен, а бежать, кто как может; чтобы затем снова начать войну…»16.
О гибели пехотной части ещё один очевидец пишет так: «Высланные вперёд два батальона быстро спустились в лощину и один из них перебежал без остановки на противолежащие высоты, нашёл здесь готовые окопы и залёг в них. Живых осталось человек 30. Другой батальон залёг в лощине и был почти полностью уничтожен. Противник занимал одним батальоном впереди лежащие окопы, а деревню Старожинцы спешенным кирасирским полком с пулеметами… Люди, занявшие окопы на высоте, находились под перекрёстным огнём противника… немцы, усилив огонь, обошли окоп с фланга и захватили его. Там оставались лишь убитые и изувеченные. Когда раненый капитан Надеждин скомандовал: “Часто начинай”, раздались последние два выстрела. Примерно в это же время немцы зашли в тыл батальону, оставшемуся в резерве на опушке леса и открыли по нему огонь. Здесь был смертельно ранен командир полка полк[овник] Вицнуда, вскоре скончавшийся. Полковой адъютант спас знамя, вывезя его с поля боя. За ним последовало лишь 30 человек; все остальные легли на месте. Так погиб со своим командиром славный Малоярославский полк»17.
На 24 января в 20-м армейском корпусе числилось около 41—42 тыс. бойцов18, к 6 февраля — 11 60019. Потери 20-го армейского корпуса с 31 января по 8 февраля 1915 года исчисляются в 34 174 человека20. Удалось выйти из окружения лишь авангарду, 113 и 114-му пехотным полкам, отдельным офицерам и солдатам21. Германские источники называют как зеркальное отражение восточно-прусских фантазий августа 1914-го, следующие цифры своих трофеев, якобы добытых год спустя: до 92 000 пленных, 9 генералов, 295 орудий, свыше 170 пулемётов22. Полковник резерва Г. фон Редерн приводит ещё более фантастические цифры. «Общая добыча 8-й и 10-й армий за время мазурских боёв, — хвастает он, — составила: 110 000 пленных, около 300 орудий, несколько сот пулемётов, обозных повозок, походных кухонь, всевозможных военных припасов, несколько тысяч голов скота и лошадей, 3 санитарных поезда и 1 денежный ящик»23. О 110 000 русских пленных говорит и ярый стратег в сфере информационной войны Э. Людендорф24. Трофеи из состава 20-го корпуса немцы исчисляли в «30 000 пленных, принадлежавших 27, 28 и 29[-й] пехотным и 53[-й] резервной дивизиям, 11 генералов, 200 орудий»25. Причём в это число включаются побывавшие в русском плену немцы, возвратившиеся к своим. Например, тот же Редерн отмечает: «При формировании громадных отрядов пленных, победители с радостью приветствовали бывших среди них раненых немцев и медицинский персонал, попавших во время боёв, в последние дни у Сераскиля, к русским в плен. Трудно описать радость так счастливо освободившихся из плена, представлявших уже себе все ужасы, ожидавшие их в степях Сибири»26.
Отвергая германские инсинуации, приходится признать, что погиб 40-тысячный кадровый корпус, понесли потери остальные корпуса 10-й русской армии. Как отмечал её начальник штаба генерал-майор А.П. Будберг, произошли «прямая и полная потеря двух пехотных дивизий» (27-й и 53-й), «частичный разгром 5 [пяти] дивизий» (28, 29, 56, 57 и 73-й), «гибель огромного количества вооружения, боевых и интендантских запасов»27.
В то же время западный историк Д. Киган отмечает: «Германские клещи сомкнулись… 12 тысяч солдат и офицеров сдались. Немцы называли цифру свыше 90 тысяч, но большинство солдат Десятой армии, не убитых и не раненых в сражении, спаслись… Второго Танненберга не получилось…»28. Где же истина?
Главный вопрос заключается вот в чём: какие истинные потери русских корпусов? Откуда могли взяться 110 000, 92 000 или даже 30 000 русских пленных? Ведь к началу Августовской операции 1915 г. вся 10-я армия насчитывала лишь 126 000 человек, притом в окружение попал только один корпус из четырёх с половиной, числившихся в армии. Более того, из состава 20-го армейского корпуса после его «оперативной гибели» в живых осталось ещё до 12 000 человек. В документальном труде исследователь и очевидец событий, исполнявший обязанности начальника 53-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса, генерал-лейтенант И.А. Хольмсен приводит, на наш взгляд, вполне объективные данные о потерях русской 10-й армии. В обобщённом варианте они выглядят следующим образом (на 9 февраля 1915 г.): 20-й армейский корпус — 34 000 человек; 3-й армейский корпус — 5000; 26-й армейский корпус — 4000; 3-й сибирский армейский корпус — 8000; 57-я пехотная дивизия — 500029.
Таким образом потери 10 А (без домыслов и инсинуаций) составили 56 000 человек. Это, конечно, большая убыль (более 44 проц. людского состава), но всё же армия не была уничтожена, более того, позже она перешла в контрнаступление. Наиболее сильно, пострадал, разумеется, 20-й армейский корпус, принявший на себя основной натиск германских корпусов ударной группы. Из 46 000 человек, имевшихся к началу боёв, он потерял 34 000 — почти 74 проц. своего состава. Совершенно справедливо поэтому в послевоенном отечественном исследовании отмечается: «Немцы захватили до 11 000 пленных и всю артиллерию 20 корпуса»30. Но как отличаются все эти цифры от немецких! И это при огромной стратегической роли, которую сыграли 10-я армия Северо-Западного фронта и её героический 20-й армейский корпус в кампании 1915 года.
___________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Белолипецкий В.Е. Боевые действия пехотного полка в Августовских лесах. 1915 год. М., 1940. С. 56.
2 Каменский М.П. Гибель 20 корпуса 8—21 февраля 1915 г. По архивным материалам штаба 10-й армии. Пб., 1921. С. 136.
3 Розеншильд-Паулин А. Гибель 20-го армейского корпуса в Августовских лесах. Из дневника начальника дивизии // Военный Сборник. 1924. Кн. 5. С. 273.
4 Белолипецкий В.Е. Указ. соч. С. 18.
5 Литтауэр В. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии 1911—1920. М., 2006. С. 181.
6 Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг. М.; Мн., 2005. С. 126.
7 Гофман М. Война упущенных возможностей. М.; Л., 1925. С. 73.
8 Der Weltkrieg 1914—1918. Вand 7. Winter und Frühling 1915. Berlin, 1931. s. 237.
9 Ebid.
10 Керсновский А.А. История русской армии: В 4 т. М., 1994. Т. 3. С. 262.
11 Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2003. Оп. 2. Д. 426.
12 Белолипецкий В.Е. Указ. соч. С. 58.
13 Там же. С. 80.
14 Каменский М.П. Указ. соч. С. 161.
15 Там же. С. 162.
16 Цит. по: Каменский М.П. Гибель 20[-го] корпуса 8—21 февраля 1915 г. По архивным материалам штаба 10[-й] армии. Пб., 1921. С. 165.
17 Розеншильд-Паулин А. Указ. соч. С. 278.
18 Каменский М.П. Указ. соч. С. 182.
19 Там же. С. 186.
20 Там же. С. 203.
21 Белолипецкий В.Е. Указ. соч. С. 99.
22 Der Weltkrieg 1914—1918. Вand 7. Winter und Frühling 1915. s. 237.
23 Редерн Г. фон. Зимняя операция в районе Мазурских озёр. Пб., 1921. С. 53.
24 Людендорф Э. Указ. соч. С. 127.
25 Редерн Г. фон. Указ. соч. С. 52.
26 Там же. С. 53.
27 Будберг А.П. Из воспоминаний о войне 1914—1917 гг. Третья Восточно-Прусская катастрофа 25.01. — 08.02.1915. Сан-Франциско, б.г. С. 49.
28 Киган Д. Первая мировая война. М., 2004, С. 218.
29 Хольмсен И.А. Мировая война. Наши операции на Восточно-Прусском фронте зимою 1915 г. Воспоминания и мысли. Париж, 1935. С. 298.
30 Иванов Н. Удары по сходящимся направлениям // Война и революция. 1935. Март—апрель. С. 15.