В начале 1957 года командование нашего батальона (167 ОМАСБ) получило приказ о передислокации в район железнодорожной станции Плесецкая Архангельской области для выполнения особого задания. К этому времени основная программа массового аэродромного строительства по стране завершалась. Теперь она была обеспечена боевыми позициями для авиации разного боевого применения. Началась эра наращивания мощи ВВС страны, развертывания соединений дальних стратегических бомбардировщиков, носителей самого разрушительного оружия — атомных и водородных бомб. Но мы безнадежно проигрывали потенциальному противнику в количестве этих носителей, поскольку их в США насчитывалось более 1500 ед., а у нас не было и 150. И это в ту пору, когда каких только планов уничтожения СССР не вынашивала американская военщина. Можно было только позавидовать стойкости и выдержке наших руководителей. Конечно, такая расстановка сил в мире их не устраивала и ответственность за судьбу страны требовала принятия экстренных ответных мер по обеспечению ее безопасности.
Тогда же значительных успехов достигли советские ученые и конструкторы в другом направлении развития стратегических сил — в деле создания ракет среднего радиуса действий, для организации возможного ответного удара по военным базам вероятного противника, расположенным по западным и южным рубежам страны. Но в любом случае США, как главный потенциальный противник, находились вне досягаемости средств доставки нашего ядерного оружия. Страна стояла на пороге нового витка вооружений, и мы ждали решительных и кардинальных действий руководства.
В феврале 1953 года правительством было принято решение об исследованиях по созданию двухступенчатой баллистической ракеты, в результате которых уже в 1954 году обозначились контуры будущего грозного оружия. По расчетам ученых, ракета должна была доставить ядерные боеголовки непосредственно на континент противника. Постановление правительства о начале строительства полигона в районе железнодорожной станции Тюра-Там в Казахстане для испытания этой баллистической ракеты вышло в феврале 1955-го, а с мая силами 130-го Управления инженерных работ (УИР) началось возведение стартового комплекса и монтажно-испытательного корпуса. Еще не был готов экспериментальный старт, да и сама ракета не прошла летно-конструкторские испытания (ЛКИ), еще не были выявлены ее реальные возможности, как в январе 1957 года вышло постановление правительства о начале строительства первых боевых стартовых площадок для перспективной ракеты в районе железнодорожной ст. Плесецкая. Проект назывался «Ангара». Планировалось создание четырех стартовых позиций: первая очередь — две площадки в 1957—59 гг. и вторая очередь — еще две в 1959—60 гг. Общая стоимость проекта составляла полтора млрд. рублей.
Взрывоопасная международная обстановка торопила развитие событий. Первые эшелоны из Закавказья с управлением 57 УИРа, которому было поручено развернуть строительство стартов, и воинскими частями, непосредственными исполнителями программы, из-под Архангельска и Крыма были направлены на новую стройку в феврале.
Поскольку объекты строительства на новом месте были режимные, на него не допускались ранее судимые, психически неуравновешенные и, вообще, неблагонадежные, поэтому нам было предложено передать подобный контингент в другие части. Пока передавали незавершенные объекты и личный состав, сколачивали ящики и загружали вагоны, прошел месяц. С обжитого места судьба военных строителей направляла нас на новый объект, где все нужно было начинать с первого колышка.
28 февраля эшелон нашего батальона в составе 35 вагонов с техникой и личным составом роты прибыл на станцию назначения. Для десантирования на новое место командование выбрало мою роту. Командир, направляя меня на новый объект, сказал:
— У тебя есть опыт выполнения заданий в отрыве от части, поэтому действуй по разработанному плану, но учитывай и обстановку. Всего не предусмотришь, хотя мы рассмотрели несколько вариантов развития событий. Главная задача — подготовиться в течение месяца к приему основной части батальона, для чего нужно развернуть в соответствии с утвержденным генпланом пионерный палаточный городок для личного состава со столовой, хозяйственной и складской зоной, расчистить и оградить территорию будущих парков для автомобильной и строительной техники, построить ЛЭП, линии электропередач от дизельной электростанции до потребителей, на месте рассмотреть возможности водоснабжения, как временного — водовозками, так и постоянного — из подземных скважин. Чтобы с первых шагов на новом объекте не замусорить участок, сразу же договорись с руководством стройкой о месте для свалки. С баней определись неотложно, в крайнем случае, используй теплую палатку. Личный состав береги. Время зимнее, возможны простудные заболевания, немедленно принимай меры, вплоть до отправки в госпиталь.
Таковы были напутствия Евгения Александровича, нашего командира и доброго наставника. За год до этого, примерно в это же время года, с заданием по строительству подъездной дороги от аэродрома к хранилищу специальных боеприпасов в болотистом таежном краю мою роту по зимнику перевезли и разместили на песчаном холме в тайге, посреди огромной болотистой низины.
Там мне пришлось вместе с личным составом пройти курс выживания в течение трех месяцев практически в полной изоляции от расположения части, поскольку в период распутицы к нам нельзя было ни пройти, ни проехать. Предполагалось, что и под Плесецкой для нас как первопроходцев первое время условия будут подобные. Все это и учло командование батальона, направляя меня на новый объект.
Поздно вечером во время короткого общения с начальником строительства полковником С.В. Былеевым на станции, непосредственно у вагонов, он сказал, что мы будем строить так называемый Известковый завод, и пояснил, где и как разгрузиться. К эшелону прицепили паровоз, который медленно потащил наш состав на 34 км лесовозной железнодорожной ветки, примыкающей к ст. Плесецкая.
Местом разгрузки была выбрана большая поляна среди гигантских сосен архангельской тайги, покрытая полутораметровым слоем снега. Ранним утром 1 марта машинист разбудил меня, сказав, что за вагонами прибудет к шести вечера. Через несколько минут паровоз скрылся в облаке пара. Мы остались одни среди тайги, снега и тишины. Я устроил побудку, проверил личный состав прямо в вагоне, предупредил, что снаружи сорок градусов мороза, поэтому нужно потеплее одеться, и после скромного завтрака мы приступили к разгрузке имущества и техники на расчищенные нами от снега площадки, изредка обогреваясь у костров. Для размещения личного состава, расположения столовой и хранения имущества роты до обеда установили утепленные палатки УСБ-41, которые отапливались самодельными печами, сделанными из металлических бочек. Вместо коек соорудили двухъярусные нары, детали для которых были заготовлены заранее. В одну палатку на первых порах вместилась вся рота, а уже через неделю расселились в палатках повзводно. Для электроснабжения использовалась передвижная электростанция, воду получали, растапливая снег, последние известия узнавали из моего портативного батарейного радиоприемника «Дорожный». Рацион питания состоял, в основном, из консервов, круп, макарон и сухарей, который мы, почти сразу после высадки десанта, дополняли мясом зайцев и тетеревов, в изобилии водившихся в округе.
В этой связи запомнился забавный эпизод. Однажды ранним мартовским утром меня разбудил дневальный и торопливо сообщил, что какие-то черные птицы окружили палаточный городок, гоняются друг за другом и угрожающе шипят. Я приоткрыл брезентовый клапан входа и ахнул: поляна, на которой мы расположились, представляла собой огромный тетеревиный ток. Птиц было множество, причем их совершенно не отпугивало появление на поляне ни новых строений, ни техники. Ружье и патроны у меня всегда были с собой, хотя в заядлых охотниках не значился, и уже через какие-нибудь полчаса первые полдюжины тетеревов были внесены в обеденное меню. В дальнейшем солдаты проделали в снегу ходы сообщений от засидок на одном краю поляны до другого и охота продолжалась до мая, до той поры, пока нам не стали завозить хлеб и другие продукты централизованно.
Первое время, пока не потеплело, офицеры и солдаты обосновались в общем палаточном городке, чтобы быть поближе к рабочим местам, да другого варианта размещения просто не было. Через два месяца, после основательного ремонта группы покосившихся от времени строений в километре от расположения части, которые освободили геологи и изыскатели, мы разместились на трехъярусных нарах в более приличных условиях, какие только можно было представить в то время. В нашем новом пристанище было уютно и тепло. Правда, от помещения исходил какой-то неистребимый запах, преследуя, казалось, всюду после вселения в этот приземистый дворец. Выяснилось, что до геологов здесь были конюшня, а потом курятник. Но приходилось мириться, и скоро мы привыкли к этим ароматам. Жили дружно, потому что суровые условия и серьезные задачи как никогда сплачивали коллектив. Хуже было с баней, поскольку приходилось производить помывку личного состава в поселке лесозаготовителей, в восьми километрах от расположения части, куда возили солдат на машинах, а чаще просто водили пешком, так как проезд после снегопадов был затруднен. Участились простудные заболевания. Пришлось срочно установить штатный быстровозводимый душевой комплекс недалеко от расположения части. Временная баня использовалась не более месяца, так как к этому времени была готова постоянная с парилкой.
Полностью батальон передислоцировался на новое место в середине мая. В этот период у нас уже работали экскаваторы, бульдозеры, автогрейдеры, дизельные электростанции и до полсотни автомобилей. В период разворота работ была задействована пилорама и деревообрабатывающие станки, т.е. по тем временам техникой мы были обеспечены довольно щедро, а из лесопильного и деревообрабатывающего цехов получали практически любые пиломатериалы, необходимые для строительства, начиная от бруса, кончая половой доской. В круглом лесе мы вообще недостатка не испытывали в этом таежном краю. В конце мая стали поступать комплекты сборно-разборных конструкций казарм СР-2, общежитий ОЩ-60 и штабов К-9. Основной задачей батальона в этот период времени, кроме собственного обустройства, было строительство объектов базы материально-технического снабжения для заказчика: складов открытого и закрытого хранения, прирельсовых разгрузочных рамп и площадок. Особенно мы гордились в тот период комплексом построенных деревянных дощатых арочных сооружений, пролетом 13 и 21 м., спроектированных на месте капитаном В.С. Яресько. Эти эллинги придавали всей технической зоне своеобразный вид. Одновременно выполнялись работы по созданию инфраструктуры комплекса: бурились скважины на воду, прокладывались трубопроводы системы водоснабжения и канализации, строились трансформаторные подстанции, линии электропередач и автомобильные дороги. Значительный объем работ предстоял по укладке станционных железнодорожных путей на базе, но строители не предполагали, что срочной замене подлежит весь подъездной железнодорожный путь до ст. Плесецкая, так как шпалы от времени сгнили, а рельсы уже не соответствовали нагрузкам подвижного состава. Подавать составы в летний период по такой ветке было не безопасно.
Рядом с нашим трудился такой же батальон подполковника К.В. Матвеева, прибывший несколько позднее со станции Обозерская Архангельской области, где он закончил строить аэродром ПВО. По сложившейся традиции по всем направлениям нашей деятельности шло соревнование между двумя коллективами: по выполнению плана, качеству работ, состоянию воинской дисциплины, а главное, по обустройству личного состава. В июне весь личный состав переселился из палаток в сборно-щитовые казармы, начала функционировать столовая военторга и солдатский клуб. Семейные втихую снимали жилье на станции Плесецкая, поскольку вызов семей в район нового строительства не поощрялся. Холостяки ютились в общежитиях непосредственно на площадках.
В начале июня так развезло, что всякое перемещение грузов по строительной площадке стало возможным только с помощью тракторов и специальных санных прицепов, а также на листах металла, так называемых «пенах». В этом случае к трактору на тросах прицепляли лист металла толщиной 5—6 мм и на него грузили, что требовалось. Но был период недели две, когда вообще нельзя было проехать никаким видом транспорта. Даже отсыпанное из известняка дорожное полотно для постоянных автодорог во многих местах представляло собой довольно вязкой консистенции массу, в которой можно было лишиться резиновых сапог, если зазеваешься. Вдоль основных трасс были проложены дощатые тротуары, и передвижение по ним было сравнительно безопасно. Вскоре, наконец, стало подсыхать, наступило короткое северное лето. В эту пору нас стали донимать сначала комары, а затем и мошка. Правда, отпугивающих средств было в достатке и они в какой-то мере оправдывали свое назначение. Поскольку в ночную смену комарье снижало свою активность, не скажу, что все, но многие предпочитали работать белыми ночами.
К проведению общего смотра по обустройству частей и подразделений солдаты моей роты, скомплектованной в основном из контингента лесорубов Закарпатья и Урала, то есть им было не в новинку работать по дереву, подготовились наилучшим образом. Все было острогано, подогнано, со вкусом покрашено. Даже туалет, обычно наскоро сколоченный из необрезных досок и обмазанный известью, у нас был из фугованного обрезного пиломатериала и окрашен белилами. С душою сделанная внутренняя отделка казармы и особенно оформление ленкомнаты, произвели на комиссию благоприятное впечатление. Рота заняла одно из первых мест, а начальник строительства полковник С.В. Былеев выразил общее мнение, сказав, что все сделано с желанием, на совесть. Он тут же, переговорив с членами комиссии, принял решение перевести меня с повышением на вакантную должность заместителя командира строительного батальона по технической части в соседний 25 ОАСП. Командир воспринял мой перевод без энтузиазма, назвав чуть ли не предателем. Так я впервые на себе прочувствовал, что значит перевод из части, для которой ты что-то значил и тебя все уважали.
Полк, куда меня перевели и которым командовал полковник И.М. Агеенков, прибыл на объект со строительства аэродрома в Крыму почти одновременно с нашим батальоном, базировался на той же железнодорожной ветке и после обустройства личного состава приступил к подготовительным работам на первой площадке, так называемом 41-м километре. Там велись вырубка просеки, расчистка строительной площадки от пней и кустарника, а также геодезические работы по посадке основных сооружений. В двух километрах от них начали укладку бетона в фундаменты под конструкции автоматизированного бетонного завода и развернули строительство арматурного, опалубочного и деревообрабатывающего цехов.
Штаб полка, столовая, клуб, общежития офицеров и служащих были из сборных деревянных щитовых конструкций. В нескольких домиках из бруса поселилось командование полка. Личный состав батальонов разместился в бревенчатых сооружениях барачного типа, которые остались в наследство от живших там до войны лесозаготовителей. Непосредственный же мой начальник, комбат подполковник Н.С. Стебельский часто болел, и мы с начальником штаба майором Н.С. Лебедевым и замполитом майором И.С. Гончаром вынуждены были обходиться без него. Жили мы в одной комнатке офицерского общежития. На выходные офицеры обычно уезжали к семьям, оставляя батальон на попечение ротных командиров и меня. Кстати, именно в этот период я был принят в члены партии, а коммунисты избрали меня секретарем первичной партийной организации.
В те времена полки были полноценными воинскими частями, укомплектованными полным штатом офицеров, сержантов и солдат, имели стрелковое вооружение, полный комплект строительной и автомобильной техники для производства строительно-монтажных работ на аэродромных комплексах. В соответствии с планом занимались, в основном зимой, боевой подготовкой. У полка было Боевое Красное знамя, клуб, оркестр и гауптвахта. В соответствии с приказом министра обороны Маршала Советского Союза Г.К. Жукова в распорядке дня нам отводилось время для спортивной подготовки и вообще в полку спорту уделялось большое внимание. Продолжительное функционирование системы полков в нашей системе, сбалансировано подобранный контингент военнослужащих при передислокации на режимный объект способствовали тому, что воинская дисциплина среди личного состава и офицеров была на высоком уровне. Правда, один случай самовольного оставления части за год в батальоне все-таки был. Рядовой Н. Неверов, решив бесцельно побродить по лесу, покинул расположение части. Естественно, что после вечерней поверки его исчезновение было обнаружено. Ночью осмотрели все закутки в части, но его не нашли. В течение трех суток четыре специальные группы прочесывали тайгу, но солдат как в воду канул. Наконец на четвертые сутки услышали слабый хриплый голос, раздававшийся с вершины одной из сосен — это был наш любитель прогулок по нехоженой тайге, забравшийся на дерево, спасаясь от волков, как потом Неверов пояснил. Изголодавшийся, ободранный сучками и кустарниками, искусанный комарами предстал он перед сослуживцами. В довершение всего из-за нервного потрясения и от страха он стал заикаться. Но это был исключительный случай, который стал предупреждением для многих.
Полковник И.М. Агеенков в отношении воинской службы был примером для подчиненных, отличался высокой эрудицией и внутренней дисциплиной. Все знали, что он окончил Военную инженерную академию им. Куйбышева с золотой медалью. Командир понапрасну не дергал личный состав, добиваясь выполнения служебных обязанностей повседневным и строгим соблюдением уставных требований и распорядка дня. План строительно-монтажных работ мы выполняли, но общий боевой настрой и энтузиазм, подогреваемый высокой значимостью поставленных задач, часто сдерживался узким фронтом работ из-за поступления проектов отдельными частями, а не в комплекте. Нельзя было продумать организацию работ в комплексе, тем более предусмотреть технологические потоки. Иногда томительное ожидание получения чертежей и очередного разрешения на производство работ по отдельным сооружениям длилось по две-три недели.
Но так или иначе первые поставленные задачи полком выполнялись в срок, а личный состав работал хорошо. Благодаря соблюдению четкого распорядка дня у нас было время и для работы, и для отдыха. В свободное время одни играли в волейбол, другие в футбол и шахматы, а некоторые занимались рыбной ловлей, благо в реке Емце, вблизи которой размещалась площадка, рыбы было вдоволь. В этом краю непуганой дичи был рай для охотников. Особенно много было зайцев, тетеревов и белых куропаток. В общем раз или два в неделю, у нас на столе была дичь или рыба в качестве дополнительного питания, причем времени тратилось не так уж много, чтобы его добыть. По осени многие перешли на сбор грибов и ягод, причем такое несметное их количество мне нигде и никогда впоследствии не встречалось. С командиром полка, который иногда брал меня в напарники, и мы тоже бродили с ружьями, особенно удачно у нас получалась охота на тетеревов и рябчиков.
Оказавшись на полигоне Плесецк в самой ранней стадии его строительства, я, по семейному положению холостяк, постоянно жил на дальних площадках, как затворник, редко выезжая в ближний край цивилизации, которым тогда для нас была железнодорожная станция. В библиотеке клуба полка выбор книг был довольно ограниченный, в шахматы играли почти все, но серьезных противников не было. Поэтому появление преданного друга было более чем своевременно. Им стал породистый и на редкость смышленый щенок-понтер, которого я назвал Бобка. Сдружили нас обстоятельства. Однажды, возвращаясь с работы довольно поздно, я обнаружил лежащего на снегу, скулящего и зализывающего правую переднюю лапу щенка. Осторожно подняв, я увидел, что часть лапы беспомощно повисла. В лазарете полковой врач обработал рану, наложил шину на перебитую лапу и передал мне щенка на выхаживание. Щенку был установлен больничный режим: я его кормил, поил, мыл, а потом стал выводить на прогулки. Через некоторое время кости у него срослись, и Бобка стал в порядке благодарности сопровождать меня всюду, приняв за хозяина. Поселился он на правах родственника в нашей комнате, конечно, с согласия моих сослуживцев, облюбовав для лежанки заячью шкурку, которая использовалась в качестве прикроватного коврика. Вскоре у него, невесть откуда, появился приятель Тузик, из породы лаек. Тузик не позволял себе роскоши устраиваться на покой в закрытом помещении и в любую погоду находил место для отдыха непосредственно у входа в общежитие. Он неплохо гонял зайцев, но на охоту по тетеревиным выводкам его брать было нельзя, поскольку, увлекаясь, он разгонял дичь на многие километры в округе. К этой сдружившейся паре летом присоединилась четырехмесячная Маша-медвежонок. Некоторые называли ее и Мартой, поскольку появилась в полку она в марте. Маша считалась дочерью полка, питалась в офицерской столовой, а в послеобеденное время отдыхала в штабе около полкового знамени, где был круглосуточный пост и ее никто не донимал.
Солдат она недолюбливала и всегда избегала встречи с ними, так как они по-своему оказывали знаки внимания, стараясь или ущипнуть, или «приголубить» черенком лопаты. Маша избрала для общения более уравновешенных офицеров, которые к тому же кроме общепринятых поглаживаний и почесывания за ушами иногда угощали ее сгущенкой. В этом случае она опрокидывалась на спину, протыкала банку когтями передних лап и, урча, как кошка, наслаждалась до полного истечения молока. Поскольку отверстий на банке получалось довольно много, вся мордочка, лапы и шкура, после такого пиршества, оказывались перепачканы молоком. Не известно, что нравилось больше проказнице: высасывание молока из банки или последующее вылизывание шкуры.
Эта компания быстро нашла общие интересы в поисках пропитания, звериной возни и забав, а потом и совместного проживания в нашей комнате в общежитии. На покой они устраивались возле все той же заячьей шкурки, уткнувшись носами друг в друга. Подъем производила неугомонная Маша, которая, выспавшись, c утра пораньше начинала обсасывать латунные пуговицы на кителях моих сослуживцев, опрометчиво оставленных с вечера на спинках стульев. За ней, потягиваясь и почесываясь, неохотно поднимались барбосы, намекая нам, что рабочий день уже начался.
Зарядку мы делали на улице, а если была непогода, то в комнате отдыха. В сторонке, стараясь не мешать исполнению нами физических упражнений, барбосы и Маша терпеливо ждали главного момента, когда мы начинали бег. С лаем и дружелюбным ворчанием они бросались вдогонку, стараясь ухватить за щиколотки торопливо перебиравших ногами офицеров. Нашей задачей было вовремя увернуться, не представляя преследователям шанса прокомпостировать зубами кожу на наших нижних конечностях. Но большие неприятности ожидали того, кто по какой-то причине оказывался на полу или на земной поверхности. Преследователи, на время оставив в покое наши щиколотки и икры, принимаясь терзать одежду упавшего, нанося непоправимый ущерб и без того скромному офицерскому гардеробу. Мы старались не доводить дело до серьезного конфликта с меньшими братьями, но вечером, после работы, практически каждый из нас поочередно осваивал навыки мелкого ремонта спортивных костюмов, отрабатывая приемы художественной штопки и не без укора вспоминая проказы зубастых друзей, которые обычно где-то поблизости с нескрываемым интересом взирали на потерпевшего, слушая его унылые причитания.
В рабочее время они сопровождали меня, находясь в некотором отдалении от мест контактов с подчиненными. Поскольку первое время проводной связи между возводимыми сооружениями и местами работ не было, барбосы и медвежонок служили передвижным маяком для сослуживцев, обозначая место моего пребывания.
Особенно привлекали лохматых друзей массовые мероприятия: служебные совещания и собрания, просмотры кинофильмов, выступления самодеятельности и вечера отдыха, которые проводились в клубе, правда, они появлялись в нем, как правило, без приглашения и чувствовали себя обиженными, если их туда не пускали, а тем более, когда бесцеремонно выпроваживали. Причем, если им удавалось проникнуть в заветное место тайком, обычно они не проявляли себя. Но были и редкие исключения.
…Так, во время одного из офицерских совещаний, которые проводил командир по понедельникам, лишь только начальник штаба приступил к докладу, как кто-то их опоздавших настойчиво постучал и, войдя в зал, попросил разрешения присутствовать. Командир встал и, подбирая подходящие по этому поводу слова, намеревался отчитать опоздавшего. Вдруг из-за спин сидящего за столом командования, как из засады, со стороны сцены выкатился клубок из двух щенков и медвежонка и с остервенелым лаем начал выказывать свое отношение к опоздавшему. Распалившись, собаки начали трепать полы его шинели, а Маша, забежав сзади нарушителя спокойствия и порядка, попыталась оторвать хлястик. Когда лай и гам прекратился, командир развел руками и сказал во всеуслышание:
— Мне добавить к тому, что тут было высказано животными, нечего. Садитесь и делайте вывод, что опаздывать нельзя. Странно, что они понимают это, а вы нет. Капитан Питалев, потрудитесь удалить свору из зала, чтобы она не мешала проведению совещания.
Когда обескураженные поборники дисциплины и порядка оказались за пределами клуба, еще долго на улице раздавался негодующий лай, а медвежонок периодически скребся во входную дверь. Они не могли простить людям несправедливого решения: ведь по делу, должны были удалить опоздавшего, а не тех, кто открыто выступил против нарушения порядка.
Не менее забавный случай произошел и во время киносеанса. Стараясь повышать свой культурный уровень и знать все кинематографические новинки сезона, зубастые любители тусовок и на этот раз оказались среди зрителей. Вообще-то, спокойный ход событий не выводил их из себя и, похоже, в целом их устраивал, поскольку они никак не реагировали даже на выступления ораторов, хоровое пение и аплодисменты разной интенсивности. Несколько болезненно они переносили танцы и быстрое перемещение участников общественных мероприятий по сцене или в зале. В этих случаях я всегда был начеку, и достаточно было придерживать барбосов за ошейники, чтобы они умерили свой пылкий темперамент. Маша была более воспитана и не проявляла инициативы, ей нужен был внешний импульс. Обычно я усаживался в кресло у центрального прохода зрительного зала, чтобы в случае экстренного вызова по делам службы покинуть зал, никого не потревожив. Барбосы с медвежонком располагались на полу рядом со мной и, не проявляя эмоций, мирно посапывали во время сеанса или другого мероприятия. К этому все привыкли и даже высказывали недоумение или беспокойство, если они отсутствовали в зале. Но однажды случился скандал, когда мои меньшие братья то ли появились в зале уже в возбужденном состоянии, то ли их безмятежное дремотное состояние прервалось голосами не на шутку эмоциональных персонажей фильма? Так или иначе, но вдруг вся свора всполошилась, и не успел я схватить каждого за ошейник, как все трое рванули вперед в направлении экрана. Причем собаки остановились перед ним, как перед неожиданным препятствием, а медвежонок набросился на белое полотно, как на невесть откуда-то появившееся привидение. Под звонкий лай барбосов в считанные секунды Маша исполосовала экран на тонкие ленты. В довершение хулиганской выходки под массой медвежонка остатки экрана рухнули с грохотом на пол, накрыв собою расходившуюся свору. Сеанс был прерван. включили свет и перед еще не пришедшими в себя зрителями предстала неприглядная картина бесчинства разбушевавшихся зверюшек: экран был безнадежно испорчен и подлежал срочной замене. Пришлось послать за новыми простынями и пока из них наскоро сшивали экран, виновников срыва показа интересной кинокартины выдворили из зала и лишили права на дальнейший просмотр фильмов.
Жили мы в таежном краю, как на острове, и единственным транспортом, который связывал «километры» со всей остальной частью страны, был мотовоз с одним или двумя пассажирскими вагонами. На нем привозили газеты, письма, телеграммы, добирались до семей и руководства стройкой в п. Канифольный, как тогда назывался будущий город Мирный. Когда более-менее привели в порядок грунтовую дорогу, раз в месяц командир полка представлял возможность офицерской молодежи под мою ответственность на автомашине высокой проходимости выезжать на станцию Плесецкая, где мы основательно мылись и парились в привокзальной бане, а после посещения закусочной, которую в связи с нашим пребыванием закрывали на санитарный час, шли на танцы в Дом культуры лесорубов. Там молодежь отводила душу. После танцев мы бродили по поселку, любуясь красотами Северного сияния или отыскивали на небе яркую точку быстро пролетавшего первого спутника. Но утром, в понедельник на разводе мои подопечные стояли все, как один, без опоздания.
Инженерный потенциал части серьезно укрепился с прибытием молодых офицеров, окончивших ВИТКУ и ЛИСИ в Ленинграде. Л. Смирнов, Л. Паршин, И. Заяц, Р. Омельяненко, Р. Лев, В. Архангельский, Н. Медведев и другие, взялись за дело с молодым задором и энергией. Жили мы в одном общежитии, дружили и вместе проводили свободное время по вечерам в просторном красном уголке, где осваивали «па» входившего в моду рок-н-ролла. Кроме увлечения настольными играми мы с удовольствием слушали записи классической и современной музыки, для чего сообща был приобретен магнитофон, что было в те времена довольно редким явлением.
В полку велась серьезная работа по технической переподготовке офицерского состава, ИТР и солдат. Строительство весьма объемных сооружений из монолитного бетона и железобетона, к которому мы должны были приступить, с применением стальных и арматурных каркасов было для многих, даже опытных инженеров, делом новым или полузабытым, поэтому дополнительные занятия по монтажу конструкций, сварке, устройству опалубки и технологии укладки бетона были, как никогда, кстати. Для этой цели использовали наглядные пособия собственного изготовления, изучали приемы работ непосредственно на площадке и на специально оборудованных полигонах. Все это завершались приемкой зачетов. Но, в целом, работы по основной площадке шли медленно, часто приостанавливались из-за отсутствия или задержки получения технической документации и дополнительных требований по маскировке и режиму строительства. Тогда этим мероприятиям придавалось первостепенное значение. Например, посадка комплекса бетонного узла изменялась дважды уже во время его строительства, так как группа цехов на покрытой мелколесьем поляне, по мнению специалистов, демаскировала площадку. Но нас длительное время о подлинной цели передислокации держали в полном неведении, что только подогревало нездоровый интерес у некоторых к вопросу о назначении строительства объекта.
С получением комплекта чертежей огромного котлована под первое сооружение с четко обозначенным газоотводным лотком, выемки под командный пункт и фундаментов на довольно объемный монтажно-испытательный корпус (МИК), стало ясно, что нам поручено строить не «Известковый завод», как открытым текстом называлась наша стройка, а стартовую позицию для межконтинентальных стратегических ракет. Так, даже офицерам батальонного звена в течение четырех месяцев морочили голову, не говоря об остальных.
До нас, конечно, не доводили, как шли испытания на экспериментальном старте. А к успеху конструкторы и испытатели двигались довольно медленно и драматично. 15 мая, сразу после ввода первого старта в эксплуатацию, на Байконуре состоялся первый пуск ракеты Р-7, которая разрушилась на 103 секунде. 9 июня старт не состоялся из-за заводского дефекта. 12 июля ракета разрушилась на активном участке полета и только 21 августа наступил праздник: преодолев 5600 км, макет головной части достиг цели на Камчатском полигоне. Мы слушали сообщение ТАСС с замиранием сердца. Это как-то всех взбодрило и придало новый импульс стройке. Теперь сомнения остались позади, нужно было набирать обороты на нашем старте. Все помыслы переключились на интенсификацию работ по основным сооружениям. На первом сооружении разработка суглинка и известняка велась в несколько ярусов, двенадцать экскаваторов и пятьдесят самосвалов работали практически круглосуточно. С заглублением в известковую породу начались буровзрывные работы. Летом на объекте побывал главный инженер проекта полковник А.А. Ниточкин и его заместитель подполковник Г.А. Сергеев. Они представляли 31 ЦПИ МО, который проектировал стартовый комплекс. Появились чертежи на первое сооружение с отметки 15.20 и выше. Теперь можно было начинать готовить арматурные каркасы и опалубку. Вскоре у нас обосновалась постоянная группа проектировщиков и вопросы по технической документации были сняты.
Наибольшие неприятности при развороте работ на объекте нам доставляли дороги, вернее отсутствие их. Известняк, из которого отсыпалось полотно дорог, особенно из верхних слоев разработки котлована, имел низкую прочность, раскисал и терял несущую способность под воздействием атмосферных осадков и нагрузок от транспорта. Проезд автомашин осуществлялся с ограничением скорости до 20 км/час, хотя и это мало помогало, поэтому на некоторых участках полотно дороги медленно, но постоянно оседало в раскисший грунт, образуя разной глубины лужи. Мы особенно этим не огорчались, привыкли к тому, что время от времени приходилось подсыпать дорогу то там, то здесь и однажды получили заслуженный нагоняй.
Глубокой осенью, в один из выходных дней, к нам в порядке знакомства приехал главный инженер главка Герой Советского Союза полковник М.Г. Григоренко. По этому случаю или в соответствии с планом командования полка, но весь личный состав был построен на площадке перед штабом. Форма одежды была повседневная, то есть шинели, брюки на выпуск, фуражки и т.п. Похоже, мы впервые за несколько месяцев сняли резиновые сапоги, в которых разве что не спали. Главный инженер приехал на мотовозе по железной дороге и направился к строю по дощатому настилу впереди сопровождавшей его небольшой группы офицеров. На нем была черная куртка без погон, фуражка и резиновые сапоги, то есть наш обычный повседневный комплект обмундирования. Полковой оркестр исполнил встречный марш, командир по форме доложил. Григоренко сухо поздоровался и без лишних церемоний предложил командованию полка и батальонов проследовать на площадку строительства первого старта, а затем осмотреть комплекс растворобетонного узла. Времени на переодевание нам не выделили, поэтому на объекте увозились по уши в грязи. На котловане под старт и по другим сооружениям первой площадки полковник сделал ряд незначительных замечаний, указав на малую концентрацию техники при производстве земляных работ, правда, у нас в резерве для ускорения темпов ничего и не было. Но особенно разнервничался главный инженер на подъездной дороге к котловану. Там местами дорожное полотно из известняка отсыпалось по бревенчатому настилу типа лежневки, но все равно оно под действием массы груженых самосвалов и вибрации погружалось под поверхность громадной лужи, осушить которую пока не представлялось возможным, поскольку отвести воду в этой сравнительно ровной болотистой местности было некуда. Автомобили проезжали местами по ось в грязи. Мы несколько раз делали новый настил, подсыпали дорогу, пытались отводить воду посредством канав в специально отрытые бульдозерами бассейны, но лужа исчезала только на короткий промежуток времени. По приказанию полковника Григоренко к утру такая работа была проделана нашим батальоном в очередной раз, и подъездной путь к котловану под первый старт принял товарный вид.
— Вот видите, можно и не по лужам ходить и ездить на объект, — сказал довольный Михаил Георгиевич, осмотрев утром свежеотсыпанное полотно дороги.
Он обладал прекрасной памятью и впоследствии не раз напоминал при разных обстоятельствах о нашем первом знакомстве, шутливо намекая, что моя репутация в его памяти вначале носила подмоченный характер. Приходилось молчаливо сносить его шутки, тем более они имели основание.
После посещения объекта главным инженером главка работа на площадке активизировалась.
Постепенно на стройку прибывали другие полки и подразделения. На совещаниях к концу 1957 года упоминались фамилии их командиров полковников Н.В. Колбасина, Л.С. Фридлянда, В.Т. Журина, Н.С. Майдана и А.Ф. Циргвавы. Видимо, ни по структуре, ни по комплектованию полки и батальоны, соответствовавшие требованиям аэродромного строительства, не отвечали характеру работ по новой программе, поэтому в начале 1958-го они были расформированы, а вместо них создали аэродромно-строительные бригады, управления начальника работ (УНР) и военно-строительные отряды (ВСО). Многие толковые офицеры и инженеры были по разным причинам уволены или переведены в другие гарнизоны, причем в этот период с нами особенно не церемонились.
В этот период необдуманного массового сокращения мне была предложена должность командира ВСО, поскольку я временно исполнял обязанности командира батальона. На замечание, что у меня специальность инженер-строитель и хотелось бы служить и работать на инженерной должности, имея высшее военное образование, председатель комиссии безапелляционно ответил, что ничего не случиться, если я годик-другой продолжу работать с личным составом отряда, что инженеров у нас хоть пруд пруди, а опытных командиров, тем более командовавших ротой, раз-два и обчелся. Я не согласился, и уже телеграммой уведомил родителей, чтобы они приготовились принять меня в связи с увольнением в запас, когда примерно через две недели приехавшие из центра кадровики и политработники стали уговаривать офицеров-строителей оставаться в армии. Мне же предложили желаемое — инженерную должность начальника специализированного участка.
Прошел год нашей работы на объекте «Ангара». Постепенно все обустроились, расселились, пообвыкли. Практически никто уже и не вспоминал начальной фазы строительства первой площадки. Бездорожья как будто и не существовало, с площадки на площадку можно было проехать даже на автомашине. Правда, еще не было сквозного проезда по бетонной дороге до станции Плесецкая, но она строилась с двух сторон ударными темпами. Регулярно курсировал мотовоз между площадками и станцией. Появились вода, тепло и электричество. Повсюду работали столовые, магазины, клубы, бани. Фильмы демонстрировались «нулевым экраном», еще до показа в столице. Так, в сжатые сроки первопроходцами космодрома Плесецк была проделана огромная работа по развороту стройки.
Продолжение строительства первой стартовой площадки поручили вновь сформированной 1-й бригаде полковника А.Ф. Циргвава, кстати, очень энергичному, опытному строителю, которому передали ИТР и личный состав нашего полка и часть других прибывших к тому времени подразделений. Меня, как имеющего опыт разворота и производства работ на первом старте, перевели во вновь сформированную 6-ю бригаду полковника Н.В. Колбасина, которой поручили строительство второй стартовой площадки, а также хранилищ ракет и головных частей к ним. После представления и беседы с командованием бригады я был назначен начальником возведения комплекса сооружений всей второй площадки. В ее состав входили сооружения боевого стартового комплекса для межконтинентальной баллистической ракеты Р-7: старт, защищенный командный пункт, хранилище топлива, окислителя, перекиси водорода, подземная дизельная электростанция на 5000 квт, скважины на воду, два резервуара по 3000 м3 с насосной системы пожаротушения, заглубленный кислородный завод, караульное помещение, ряд наземных сооружений для слива топлива и его компонентов, система ограждений и подземных проходных каналов. За пределами площадки находились монтажно-испытательный корпус (МИК), очистные сооружения и комплекс котельной. Объемы работ на площадке были впечатляющие: предстояло произвести выемку грунта для всего комплекса свыше 1,5 млн. м3, а в первое сооружение уложить 30 тыс. м3 монолитного бетона, причем в самые сжатые сроки.
В связи с тем, что геологи и топографы пока не дали координаты привязки площадки, да и разрешение на производство работ не было получено, командир бригады вернул меня на первую площадку, хорошо знакомую по службе в полку, для работы в качестве дублера начальника строительства старта капитана Н. Завалишина, чтобы не потерять ни одного дня возможности участия в строительстве этого грандиозного объекта. К сожалению, этот перспективный инженер через некоторое время погиб при ликвидации оставшихся от взрывников ВВ. На первой площадке я проработал целый месяц, где вместе с прорабами ходил в смену, участвовал в приемке и укладке бетона в несущие конструкции старта, пилоны и газоотводный лоток, присутствовал на планерках, проводимых командиром бригады.
Наконец, 14 июня 1958 года меня отозвали для приемки от изыскателей и геодезистов реперов и разбивочной сетки второй площадки. В самом начале строительства комплекса командованием 57 УИРа в лице ее нового начальника полковника Н.С. Степанченко, сменившего полковника С.В. Былеева, нашей 6-ой бригаде была поставлена задача догнать первую площадку по срокам завершения строительно-монтажных и пуско-наладочных работ, несмотря на то, что развертывание работ у нас отставало больше, чем на год. Сразу же отмечу, что это удалось сделать: первую площадку военные строители бригады полковника А.Ф. Циргвавы ввели в конце декабря 1959 года, а мы вторую — в феврале 1960-го, резко сократив сроки строительства. Нет необходимости доказывать, что напряжение в работе было на гране предельных возможностей и, практически, мы работали на износ. Но, в отличие от первой площадки, здесь было больше организованности и порядка с самого начала работ.
В первую очередь хочется отметить умелые действия командира бригады полковника Н.В. Колбасина, которого отличала исключительная работоспособность, высокий профессионализм, требовательность к подчиненным и, если хотите, педантизм. У него была прекрасная память, я ни разу не видел, чтобы он делал какие-нибудь записи, но в нужный момент цифры, даты и факты приводились им в требуемой последовательности и с необходимыми акцентами. Он был настоящий лидер среди офицерского состава в лучшем смысле этого слова: всегда подтянут, чисто выбрит, форма одежды на нем была в безукоризненном виде, в быту был очень скромен, к тому же не пил и не курил. В работе Николай Васильевич соблюдал строгий режим и порядок: в 8 утра он уже был на старте, где я его встречал, и медленно делал обход с профессорским видом, заслушивая на ходу доклады непосредственных исполнителей по итогам за ночную смену, интересовался, знают ли задачи на дневную смену, делал замечания, давал указания, следил, чтобы они записывались, и без спешки уезжал на другие площадки, где уже готовились к его приезду. Четкий ритм и размеренность были у него основным правилом. Не было ни безудержной гонки, суеты, ни разнузданных разносов. Каждый участник нашей стройки чувствовал перед ним свою ответственность лично и никогда не пытался переложить ее на других.
К 10 часам приезжал главный инженер подполковник В.В. Беляев, который проводил самую настоящую экзекуцию прорабам и мастерам. Правда, дело он знал, в технологии разбирался, потребовать мог. К 12 часам Виктор Васильевич уезжал, и можно было перевести дух, а заодно и перекусить, так как утром никто из начальников участков и прорабов не успевали позавтракать. Напряжение было такое, что при малейшей возможности каждый из нас был не прочь хоть на минуту прикрыть глаза и забыться. Однажды во время обеда произошла заминка: мы уже расправились с первым блюдом, но в ожидании второго капитана Г. Симонова разморило. Когда подошедшая официантка вкрадчиво поинтересовалась:
— А вам что принести на второе, товарищ капитан?
Он спросонок без задержки ответил:
— Два самосвала!
Мы все покатились с хохота, а виновнику пришлось объяснять, что такой заказ здесь не смогут выполнить при всем желании, и принесли ему, конечно, вместо самосвалов с искомым грузом съедобное блюдо.
Вечером наши руководители появлялись на площадке в той же последовательности. Только к полуночи мы могли спокойно обдумать ход событий, посмотреть чертежи, техдокументацию, сделать записи в журналах работ, оформить акты на скрытые работы, подписать наряды, подготовить заявки, пообщаться друг с другом и ближе к двум часам ночи завалиться спать, чтобы быть готовыми к утру включиться в водоворот стройки. Иногда, при задержке по организации работ ночной смены я укладывался спать в помещении дежурных мотористов на дизельной электростанции, расположенной недалеко от старта и обеспечивавшей электроэнергией производство строительно-монтажных работ на всей второй площадке. Когда однажды ночью на ней случился пожар, кто-то из зевак ночной смены, взиравший на суетящихся при тушении возгорания мотористов, спасавших свое добро, крикнул:
— Да там ведь капитан спит!
Разбушевавшееся пламя совместными усилиями работавших в ночную смену и мотористов удалось быстро погасить, дизельные генераторы спасти, а заодно и меня сонного вытащили из дымящегося здания станции. К утру здание восстановили, как будто ночью ничего не произошло. Командир так и не узнал о случившемся, только сделал замечание, что от меня, как от партизана, несет дымом, как будто я всю ночь просидел, греясь у костра.
Оба наших шефа были временно холостыми и, поэтому, стройке уделяли практически все время суток. Это, безусловно, был очень действенный тандем. Командира мы за глаза звали «кучерявым», поскольку у него на голове волосы вообще отсутствовали; он знал об этом, но не подавал вида. За сильный характер и твердую руку его и побаивались, и уважали. Во всяком случае, исподволь ему подражали и гордились, если он похвалит. Главный инженер также у прорабов имел безоговорочный авторитет. Под руководством таких прекрасных специалистов мы прошли за полтора года отличный курс переподготовки и стали настоящими военными инженерами-строителями, специалистами широкого профиля.
Следует отметить важную роль инженерно-технического состава при строительстве столь ответственных и уникальных сооружений, поскольку многое зависело от его внимания, усердия и добросовестности. Все мы были чрезвычайно горды тем, что работали на одном из самых важных военных объектов страны. Для многих это послужило прекрасной возможностью совершенствовать свои знания. С самого начала работ мы старались поддерживать строгий технологический порядок и четкое распределение обязанностей между начальниками участков, прорабами и командирами рот. За каждым сооружением были закреплены ответственные офицеры и личный состав, которые в полной мере отвечали за выполнение плана, порядок на объекте и чистоту. Так, старшие лейтенанты Ю. Бильтюков, В. Калюжный, В. Мельниченко, А. Иванов и капитан Г. Симонов работали на первом сооружении и командном пункте практически с начала строительства и до ввода их в эксплуатацию. Старший лейтенант В. Анисимов был закреплен за строительством подземной дизельной электростанции на 5000 кВт и после ее завершения переведен на возведение подземных хранилищ атомных боеголовок. Проходные каналы, караульное помещение, системы ограждений, сооружения для охраны и обороны, бетонные площадки, автомобильные и железные дороги строил капитан Ю.В. Субботин. Старшему лейтенанту А.И. Субетто был поручен комплекс котельной с фронтом слива мазута, железобетонными резервуарами хранения его и насосной. В его же ведении находился энергопоезд, обеспечивающий электроэнергией строящуюся площадку и жилой городок. Капитан А. Ключников отвечал за группу наземных и подземных сооружений слива и хранения керосина, а также перекиси водорода. Старшие лейтенанты Ю. Полтарыгин, В. Пачкай и В. Озмидов делали резервуары 2х3000 м3 и насосную станцию системы пожаротушения.
Возведение массивных конструкций из монолитного железобетона в тот период уже не представляло особых трудностей для военных строителей, поскольку был накоплен опыт при строительстве объемных специальных сооружений непосредственно на объекте. Главным моментом было выбрать метод подачи бетона в конструкции. Над всеми, от руководства стройкой до прорабов, довлел один вопрос еще со времен строительства бетонных аэродромных взлетно-посадочных полос — куда укладывать товарный бетон, который непрерывно выпускался автоматизированными бетонными узлами, потому что останавливать этот процесс или сдерживать его изначально считалось должностным преступлением? Конечно, у нас был всегда резервный фронт укладки бетона в строящиеся дороги и площадки, но главным направлением была приемка в конструкции стартового комплекса. Его подавали самосвалами со специальных бетоновозных эстакад, стреловыми кранами в труднодоступные места при помощи бадей, в высотные конструкции, типа пилонов, при помощи виброворонок и виброхоботов, с откосов котлована посредством вибролотков, а в некоторых случаях использовались ленточные транспортеры. Впоследствии стали применять и бетононасосы. В основном, что нас сдерживало, была установка закладных частей для пропуска инженерных и технологических коммуникаций. Это ювелирная работа не прекращалась ни на минуту и определяла готовность конструкции к бетонированию. Ошибиться ни в коем случае было нельзя, так как все технологические системы наши коллеги и боевые друзья, монтажники Минмонтажспецстроя, предварительно собирали и опробовали на специальных стендах, поэтому допуски были миллиметровые. На участке установки закладных трудилось больше десятка инженеров и мастеров, круглосуточно обеспечивая фронт работы. Но однажды закладную для пропуска трубы системы подачи жидкого азота через двухметровую железобетонную стену не успели установить. Потом оправдывались, что бетонирование шло с опережением графика.
…Уже шло бетонирование этой массивной стеновой конструкции, но что-то заставило меня еще раз заглянуть в чертежи и обнаружить оплошность прораба. Пришлось срочно поставить закладную с отклонением по горизонтали на один метр. С технологами удалось договориться и изменение трассы трубопровода ни у кого не вызвало негативной реакции. Но по строительной части помещение, где проходили коммуникации с трубопроводами другой технологической системы, отделялось от соседнего помещения вертикальной железобетонной перегородкой. Эту перегородку пришлось в верхней части сделать наклонной, что у некоторых потом вызывало вопросы. Поскольку на работу систем вынужденное изменение не влияло, все благополучно обошлось, но понервничать пришлось в полной мере.
Стройка велась в круглосуточном режиме, без выходных. На отметке — 4.60 м и 15.20 м шел монтаж арматуры и опалубки, а внизу, на дне котлована под газоотводный лоток на отметке 33.00 м продолжалась выемка породы. Одновременно работали экскаваторы, бурильные пневматические станки, компрессоры, гусеничные или автомобильные краны, сновали автосамосвалы. Чем глубже опускалось дно котлована, тем плотнее становилась порода, тем больше мы расходовали взрывчатки (ВВ) для рыхления известняка. Но иногда случалось, что ВВ было заложено недостаточно и получался камуфлет, что приводило к недостаточному рыхлению породы и замедляло процесс выемки ее, а у экскаваторов не успевали менять порванные тросы. Комбриг в этих случаях, как опытный сапер, неодобрительно отзывался о наших профессиональных навыках. После его нескольких упреков взрывники, не без моего участия, перестарались с подбором массы зарядов и ранним утром громыхнуло так, что в поселке Горный, где жил в основном офицерский состав бригады с семьями в нескольких километрах от места работ, все переполошились и прибыли на объект раньше времени, полагая, что уже испытывают ракету, но до этого еще было далеко.
На нулевой отметке первого сооружения были задействованы два самоподъемных монтажных крана УБК-5-49 треста «Спецстальконструкция», которые до нашей стройки использовались при возведении высотных зданий Москвы, и десятки других строительных машин и механизмов. Монтажниками ССК с их помощью велась укрупненная сборка и монтаж арматурных каркасов пилонов и газоотводного лотка, сборка и клепка мостового строения, которое по готовности пилонов накатывалось на них, как готовый пролет мостового строения, бетонировалось и служило базой для опорных конструкций старта.
На всем комплексе второй площадки работали: личный состав четырех ВСО, автомобильный и механизированный батальоны — всего около четырех с половиной тысяч человек. Из ИТР, кроме меня, как начальника площадки, были заняты шесть начальников участков, пять прорабов, двадцать четыре мастера, геодезисты, нормировщицы и технические работники других специальностей. В основном это была молодежь, которая впервые участвовала в строительстве подобных сооружений, поэтому безмерно гордилась, что ей доверили такое серьезное дело. Каждый понимал, что своим трудом он вносит личный вклад в укрепление военной мощи Родины, поэтому не было никакого нытья, несмотря на суровые условия работы и временное заточение за колючую изгородь.
Об отпуске в 1958 году речи не было, да я и не просился, так как считалось, что неприлично размениваться по пустякам, работая на очень важной и самой секретной стройке страны, к тому же мы передохнули в период переформирования. Но когда перед ноябрьскими праздниками пришлось две недели не вылезать с объекта, готовясь к большому бетону, ночуя прямо на площадке, даже у обычно сурового и бескомпромиссного комбрига появилось ко мне некоторое сочувствие. Помню, улегся я только к утру, уложив ночью первый бетон в пилоны, убедившись, что процесс уже не остановишь. Вдруг меня растормошил посыльный и передал, что срочно вызывают в штаб. Первое, что пришло в голову: что-то неладное случилось на площадке. Наскоро одевшись, предстал перед начальником штаба бригады подполковником В.К. Аринченковым небритым, в забрызганном бетоном комбинезоне. Он, улыбаясь, вручил мне отпускное предписание на 10 суток и проездные документы до Москвы, где жили мои родители.
— Только что звонил комбриг с объекта. Он считает, что ты очень результативно поработал и заслужил краткосрочный отпуск, поэтому предоставил возможность отдохнуть с недельку, отоспаться и с новыми силами взяться за работу. Сейчас отправляется гусеничный транспортер по делам, он тебя и доставит на станцию…
Убедившись, что в Москве жизнь идет своим чередом, пообщавшись с друзьями и знакомыми, побывав в театре и на концерте, через неделю я с новыми силами приступил к работе, а к командиру бригады стал относиться, как к отцу родному. Он очевидно знал, откуда я черпаю дополнительные жизненные силы и энергию, и умело использовал это.
В порядке контроля за ходом строительства к нам постоянно приезжали различные комиссии, причем не всегда предупреждали, кто, с кем и зачем едет. Так, однажды в августе 1958 года на двух гусеничных транспортерах подъехала группа офицеров в черных куртках без погон. Приведя себя в порядок, поспешил к ним навстречу. Приложил руку к козырьку, а кому докладывать не могу разобраться, никто из них особенно не выделялся. Ближайший ко мне офицер сопровождения подсказал жестом к кому обращаться и шепнул: «Маршал…» Не долго думая, я выпалил:
— Товарищ Маршал Советского Союза, на второй площадке ведутся строительно-монтажные работы согласно графику. Начальник строительства площадки капитан Питалев.
Маршал подошел поближе, пожал мне руку и сказал во всеуслышание:
— Здравствуйте, полковник!
Я тоже был в куртке без погон и хотел его вежливо поправить:
— Товарищ Маршал, я не полковник, а капитан.
А он мне ответил:
— А я, видишь ли, не Маршал Советского Союза.
Все дружно засмеялись. Оказывается, это был главный маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, главком Ракетных войск. После рассмотрения ряда вопросов на месте, он тепло попрощался и комиссия уехала. Но ко мне это «досрочное звание» прилипло надолго. Пока в 1960 году я не получил очередное воинское звание майор, ко мне обращались только как к «полковнику». Причем даже на танцах девушки намекали, что с «полковником» танцевать предпочтительней, чем с другими офицерами.
Не забываемы были и встречи с первым начальником космодрома Плесецк полковником Михаилом Григорьевичем Григорьевым. Его внимание и уважение к строителям и монтажникам было безграничным, да и они отвечали ему тем же. Казалось, он хотел помочь стройке не только всеми силами, но и сердцем. Вместе с нами он радовался первым успехам и переживал неприятности, мог запросто отведать обед из солдатского котла, попить чай с прорабами и мастерами, получая информацию непосредственно от исполнителей. У меня отложилось в памяти впечатление, что на каком-то этапе возведения первых боевых стартов он был больше строителем, чем ракетчиком. Со своих подчиненных он спрашивал по всей строгости, если речь шла о задержке техдокументации или поставках оборудования. На объекте рядом с нами был всегда руководитель, который мог принять решительные меры без промежуточных звеньев, а значит и без проволочек.
…Сегодня многие пытаются задним числом продемонстрировать доброе отношение к строителям, этим изгоям создания оборонного комплекса, но дальше скромных упоминаний в одной-двух строках на страницах исторических очерков и в мемуарах о труде первопроходцев ничего не говорится. Видимо, и в те годы они нас не особо жаловали… Генерал-полковник М.Г. Григорьев, в отличие от многих других, сохранил теплые дружеские отношения и признательность строителям навсегда, где бы я впоследствии его не встречал. В должности начальника Северного полигона его сменил Герой Советского Союза генерал С.Ф. Штанько, с которым, к сожалению, мне довелось поработать непродолжительное время.
Объекту «Ангара», как единственному в тот период советскому боевому ракетному комплексу МБР, в тот период придавалось особое значение. В 1960 году на нем побывали: заместитель Председателя Совета Министров СССР Д.Ф. Устинов, министр обороны Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский, его заместитель по строительству генерал-полковник А.И. Шебунин, главнокомандующий РВСН Маршал Советского Союза А.С. Москаленко и другие. Нас такое внимание только мобилизовало и настраивало на еще более ответственное отношение к порученному заданию. Строительные площадки всегда находились в образцовом состоянии с точки зрения и инженерного порядка, и технологии строительства. Этому немало способствовали регулярные приезды на объект генерала М.Г. Григоренко и его первого заместителя, генерала А.С. Савельева, которые не давали нам никакого послабления и всячески поддерживали и поощряли наше стремление быть лучше других. Мы понимали, что наш труд крайне необходим и старались из последних сил. Кстати, их всегда сопровождали офицеры ГУССа, которые при необходимости могли помочь советом. В этой связи запомнился такой пример.
Для устройства площадки монтажа пролетного строения необходимо было отрыть котлован, объемом около 100 000 м3 в тяжелом суглинистом грунте. Свободных экскаваторов для этой цели не было, поэтому решили применить скреперы, в использовании которых имелся богатый опыт аэродромного строительства. К сожалению, у наших механизаторов ничего не получалось, и грунт в ковш скрепера не набирался. Генерал Григоренко поручил сопровождавшему его полковнику П.А. Боровикову разобраться и оказать конкретную помощь. Благодаря его вмешательству, с той же техникой, которая у нас скользила по грунту, как по маслу, за короткий срок задание было выполнено. В моей памяти Павел Акимович остался навсегда, как высокопрофессиональный офицер ГУСС МО, готовый в нужный момент применить свои знания и помочь словом и делом непосредственным исполнителям. Сейчас ему уже за 90 лет, но на встречах ветеранов он по-прежнему бодр и со свойственным ему тактом вспоминает давно пережитое, особенно дорогую для нас обоих вторую площадку.
Строительная часть старта второй площадки выполнялась с учетом ряда практических улучшений по сравнению с первым. Так, на нулевой отметке сделали более надежную металлическую гидроизоляцию вместо многослойной, из рулонных материалов. В некоторых помещениях по моему предложению в качестве несъемной опалубки для монолитного бетона применялись железобетонные плитки разных размеров, что позволяло улучшить и качество работ, и обеспечить своевременную готовность помещений под монтаж оборудования. Интересным и очень эффективным было мое предложение о замене обсыпной конструкции дренажа по проекту из песка и щебня на блочную из пористого бетона. Впоследствии я применял его, где только было возможно. Правую транспортную аппарель для проезда на нижние отметки котлована во время его разработки вообще не делали, так как она доставила много хлопот по технике безопасности на первой площадке и однажды привела к групповой гибели людей в насосной станции нейтрализации на дне котлована. Для подачи грузов на нижние отметки мной была спроектирована и выполнена автодорога в стороне от старта у резервуаров системы пожаротушения вдоль правого склона оврага, причем с меньшим уклоном, а значит менее опасной для наших молодых, малоопытных водителей автотранспорта.
Несмотря на принимаемые меры по устройству качественной многослойной гидроизоляции, при большой протяженности системы проходных каналов и массе вводов в них различных инженерных и технологических коммуникаций, нам не удалось достичь полной водонепроницаемости. По дну уже обвалованных потерн протекал ручеек. Поэтому пришлось выполнить дополнительные мероприятия по удалению проникающей в них воды посредством отвода ее в несколько поглощающих железобетонных колодцев, заглубленных в трещиноватый известняк.
С устройством одного из них в моей памяти связано не очень приятное воспоминание. Шли затяжные осенние дожди, проходные каналы готовили к сдаче под монтаж, а последний дренажный колодец семиметровой глубины из сборных ж/б элементов проходных каналов никак не могли завершить. Котлован был практически отрыт, необходимо было зачистить дно и установить хотя бы два-три нижних блока, чтобы обеспечить безопасное производство последующих работ. Время шло, потоки дождевой воды размывали откосы глубокой ямы, а нижние кольца после зачистки дна солдаты не успевали установить, как следовал очередной обвал породы с откосов, причем людей едва успевали вытаскивать оттуда на небольшой решетчатой металлической платформе, подцепленной на тросах к крюку автокрана. Прораб и отделение солдат уже выбились из сил, но поделать ничего не могли. После его очередного доклада я приехал посмотреть на этот бесконечный процесс и убедиться на месте, что это занятие нужно немедленно прекратить, пока дело не привело к трагическим последствиям. Солдаты не скрывали своего опасения за исход этой работы и наперебой стращали меня последствиями обвалов. Посмотрел я на этих промокших и замызганных военных строителей, на измученного и напуганного возможными последствиями обвала грунта с откосов совсем юного прораба, на злополучный колодец и сообразил, что тут дело только в расторопности. Спустившись на дно не на платформе, а прямо на блоке, я оставил его приподнятым примерно на метр ото дна, спрыгнул и, используя как защитный экран на всякий случай, быстро расчистил площадку, раскидав в стороны грунтовую массу из смеси суглинка с известняком и установил нижнее звено. Поднявшись на крюке наверх за вторым блоком, я без промедления прицепил его к стропам, но прораб попросил предоставить возможность ему спуститься и установить второй блок. Я не возражал. Бригада наверху, вместе со мной молча и с опаской наблюдала за его действиями. Как только прораба подняли на крюке наверх, последовал очередной обвал размытой дождем породы с откосов, которая с грохотом заполнила пазухи между установленными блоками и стенками котлована. Все вздохнули с облегчением, теперь завершению работ по устройству колодца ничто не препятствовало — его смонтировали в тот же день. Конечно, риск был велик, но кто-то должен был сообразить, как выполнить работу, тем более что сроки подпирали. Но хотелось проверить себя на ловкость и сообразительность, а солдатам и прорабу показать даже на этом довольно незначительном примере, что всегда есть выход из любого положения, нужно только очень хотеть выполнить задание, какое бы малое по значимости оно ни было. Прораб этот впоследствии стал крупным организатором строительного производства, полковником, но при встречах, всегда вспоминает почему-то столь незначительное событие, как колодец, хотя были более серьезные передряги, которые нам вместе пришлось пережить. Комбриг через кого-то узнал об этом случае и мне высказал, не без назидания, свое мнение, что, вообще-то, следует избегать подобных выкрутасов, так как каждый должен действовать в пределах своих обязанностей. И вообще, участие в опасных для жизни цирковых аттракционах он не одобряет.
В создании комплексов других площадок принимали участие В. Акентьев, А. Добромыслов, В. Кораблев, А. Лядман и А. Щурий. Работники производственного отдела подполковник А.С. Ярмолинский, майор Я.З. Рейнгольд и начальник строительной лаборатории майор А.В. Екатериненский помогали нам всеми силами. Монтажниками Спецстальконструкции руководил В.К. Воробьев, с которым мы подружились и впоследствии встречались довольно часто. Монтажников СПМУ-9 возглавлял А.Н. Викторов. Кроме этого, на площадке вели работы специалисты от Спецэлектромонтажа, Союзкислородмонтажа, Союзхимзащиты, Взрывпрома, Промбурвода и других организаций. От ЦПИ-31 у нас работали Е. Крючников, Ю. Бабинцев, В. Королев. Иногда наезжал и сам ГИП, главный инженер проекта, полковник А.А. Ниточкин и его заместитель подполковник Г.А. Сергеев, которые вносили полную ясность в проектных вопросах.
В целом личный состав на площадке трудился хорошо, но лучшими были строительные ВСО подполковников М.К. Сенчакова, М.И. Воробья, Н.Я. Полякова, автомобильный батальон капитана С.А. Дунямалова и механизированный батальон подполковника В.П. Гончара.
Принимали работы представители ОКСа полигона майор В.Ф. Мазуров, старшие лейтенанты В. Голубчиков, Е. Коренев, В. Цветненко и А. Краев. Нас с ними связывали настоящие дружеские отношения. На работе они проводили довольно жесткую линию по достоверной оценке количества и качества работ, так как ни смет, ни объемных ведомостей не было, иногда перегибая палку, поэтому беспристрастный майор Мазуров был вынужден примирять нас, когда мы не в меру распалялись. Но дальше взаимных упреков в несправедливости и колкостей дело не доходило. После работы мы жили единой, дружной офицерской семьей, а в свободное время вместе проводили редкие дни отдыха на природе, играли в футбол и волейбол, ходили в клуб в кино и на танцы, отмечали праздники и отмечали дни рождения. По поводу одного из них сохранилось в памяти, как Алику Краеву, впоследствии полковнику, который был особенно въедлив при подписании актов принятых работ, подарили кроме хороших наручных часов, книгу «Бесчеловечность как система» с надписью «От благодарных прорабов». Вообще-то в книге подробно излагались методы истязания, которые применяли для покорения и подавления воли народов многих стран различные завоеватели. Подарком этой книги мы недвусмысленно намекали, что он использовал далеко не весь арсенал, который известен в истории, вытягивая жилы из меня и других начальников участков при визировании процентовок. Конечно, это было не более чем товарищеской шуткой, может быть несколько злой, но справедливой. Во всяком случае, А. Краев воспринял ее с полным пониманием, и наши отношения только улучшились.
Если на первую площадку для усиления в 1958 году были направлены опытные инженеры, прошедшие школу Байконура, С.А. Алексеенко, В.Т. Варфоломеев и другие, то на второй площадке мы справились собственными силами. Признаюсь, когда значительная часть строительно-монтажных работ на старте была завершена, и начали демонтировать уникальные башенные краны, от бесперебойной работы которых зависело все наше благополучие и, они за полтора года нас ни разу не подвели, на глазах у многих навернулись слезы. Казалось, мы расстаемся с друзьями и надолго. Краны понуро опустили стрелы и беспомощно притихли, потом с них сняли такелаж и бесцеремонно погрузили на ж/д платформы, подготовив к отправке то ли на другой объект, то ли в металлом. Точь-в-точь, как и людей, которые сделали свое дело и оказались здесь как будто больше никому не нужны. Это была одна из самых запомнившихся грустных сцен…
Во время проведения примерочных и других испытаний с ракетой на старте, а также при транспортировке ее из монтажно-испытательного корпуса, в целях соблюдения режима ракетчики выставляли оцепление вдоль ж/д полотна и весь контингент, проживавший в городке строителей непосредственно у площадки, просили не появляться на улице. Обычно в это время в клубе демонстрировали сравнительно новый фильм. Считаю, что это было не лишней мерой предосторожности.
Несколько позднее был сдан в эксплуатацию заглубленный кислородный завод, исключительно сложное и по строительной, и по технологической части сооружение, которым на этапе подготовки к сдаче под монтаж и весь период монтажа спецтехнического и технологического оборудования я занимался персонально. Помогали мне Ю.Ф. Абрамов и В.Ф. Орехов, вместо начальника участка капитана Г.Н. Кузьмина, не по делу затянувшего его строительство. От монтажников треста Союзкислородмонтаж на этом сложнейшем сооружении трудился сначала мастером, а потом прорабом А.И. Михальченко. Как непосредственные руководители работ и ответственные за их ход мы с ним сдружились и принимали самые решительные меры, чтобы сдать объект в срок. Александр Иванович отличался не только высоким ростом и интеллигентностью. Это был высочайшего класса специалист и умелый организатор, с которым работалось споро и результативно. Уже в то время, он не ограничивался организацией монтажных работ с высоким качеством работ. Часто использовались его предложения по ускорению монтажа и улучшению качества. Приведу только один пример его сообразительности и изобретательности. Нам совместно нужно было испытать металлический кожух, который изолировал от окружающей среды шесть емкостей для кислорода в подземной части сооружения. Моей задачей было обеспечить избыточное давление воздуха в кожухе, чтобы выявить дефектные места сварных швов. По инструкции они определялись путем обмыливания и последовательного тщательного осмотра сварных швов. Времени нам отпускалось около двух месяцев. Когда мы приступили к этой работе, выяснилось, что этому процессу не будет ни конца, ни края. Главной причиной был большой объем укрываемого пространства. Давление от компрессоров было низким, а повысить его до требуемого не представлялось возможным. А.И. Михальченко предложил более эффективный способ и попросил у меня дымовую шашку. Все дефекты сварки выявились сразу, как только мы ее зажгли внутри кожуха. За короткий срок герметичность кожуха была обеспечена и выполненные работы сданы военной приемке. Будучи очень коммуникабельным, он после работы, обычно в полночь, заходил ко мне в прорабку, где мы с ним вели беседы не только на служебные темы.
Впоследствии Александр Иванович стал руководителем треста Союзкислородмонтаж и с успехом руководил монтажными работами на многих оборонных объектах, в том числе и на космодроме Байконур. Став министром, он всюду обеспечивал четкое взаимодействие всех монтажных организаций и выполнение задач в установленные сроки с высоким качеством. Свои добрые отношения мы сохранили на долгие годы, прежде всего ориентируясь на деловую основу. При очередной встрече ветеранов создания объектов наземной инфраструктуры и стартов на космодроме Плесецк в августе 2003 года председатель коллегии корпорации Монтажспецстроя А.И. Михальченко вручил мне знак «Почетный монтажник» за долголетнюю плодотворную работу и содружество с монтажными организациями системы Минмонтажспецстроя. Я горжусь тем, что в свое время работал рядом с такими талантливыми организаторами монтажных и специальных строительных работ министрами Ф.Б. Якубовским, Б.В. Бакиным, А.И. Михальченко и их заместителями Н.В. Голдиным, В.И. Ярмушем, В.А. Миненковым, а также руководителями Главспецмонтажа М.П. Ножкиным, И.М. Гулевским и другими. С такими сподвижниками под силу было строительство объектов любой сложности.
Принимал вторую боевую площадку командир ракетного полка полковник Н.В. Тарасов, который постоянно находился рядом с нами и способствовал быстрому освоению комплекса боевыми расчетами. За качество работ по большинству сооружений и систем мы получили оценку хорошо, а за дизельную и ряд других сооружений — отлично. В целом нам повезло, что командиром оказался именно он, знающий и любящий свое дело офицер, как и строители, вкусивший горький хлебушек комплектования и необустроенности части, строительства и эксплуатации первых боевых стартов. Работалось с ним и его офицерами мало сказать хорошо, а просто приятно, причем он явно симпатизировал строителям и монтажникам. К сожалению, судьба распорядилась так, что в дальнейшем мы не встретились ни разу.
После ввода первой и второй площадок в эксплуатацию пошли разговоры о представлении участвовавших в строительстве к правительственным наградам. Все были под впечатлением массы орденов и медалей, которые вручали на Байконуре после ввода Гагаринского старта и впоследствии за другие объекты. А тут, шутка ли, введены первые два боевых комплекса межконтинентальных баллистических ракет (МБР). В штабе бригады засуетились, составляли наградные листы, причем, как всегда сверху спустили перечень чем, кого и за что можно наградить. По секрету, намекали, что к высокой награде представляли и меня. Командир бригады по этому поводу выехал в Москву. Но, кроме часов с названием «Старт» от имени командования бригады, никаких поощрений не последовало, как и соседям по первой площадке.
Когда командир бригады, полковник Н.В. Колбасин уезжал от нас в связи с переходом на другую работу, он сказал, прощаясь со мной:
— Прости, Герман, я не мог добиться, чтобы по-настоящему оценили твой подвиг. С такими как ты можно строить объекты любой сложности. Я никогда не забуду ни твоего самоотверженного труда, ни усердия. А, главное, ты своим примером звал за собой остальных.
Впоследствии мы несколько раз встречались у него на квартире в подмосковном Одинцово, вспоминали однополчан и их дела. Я сохранил в памяти навсегда образ этого прекрасного командира и инженера, отличного организатора и воспитателя, каким остался для нас Николай Васильевич.
Никто и никогда у нашего поколения военных строителей, военных инженеров — созидателей стратегических объектов специального назначения, не отнимет высокого чувства гордости за то, что мы были в числе первопроходцев, первых участников создания нового вида Вооруженных сил страны — Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), и могучего ракетно-ядерного щита. В дальнейшем мне пришлось осваивать секреты возведения других ракетных комплексов в Сибири, в Подмосковье и Поволжье, но эти первые старты остались на всю жизнь самыми дорогими и самыми запомнившимися.
Значительно позднее стало известно, что ракеты Р-7 могли «дотянуться» не до всех самых важных стратегических объектов США, так как дальность их полета была 8000 км, а чтобы достать любую точку территории противника требовалось как минимум 12 000 км. Конструкторы вынуждены были сделать доработки стартового комплекса, чтобы использовать его и для ракеты Р-7А, с дальностью стрельбы 9500 км. В июле 1961 года заступили на боевое дежурство третья и четвертая площадки, которые строила бригада полковника Циргвава. Таким образом, в 1961-м все пять стартов для ракеты Р-7А были приняты на вооружение, причем четыре из них на Плесецком полигоне и одна, 31-я площадка, на Байконуре, которая иногда, как резервная, использовалась и для вывода на околоземные орбиты космонавтов.
Сама ракета была весьма внушительных размеров: ее длина достигала 33 м, стартовая масса около 280 т, мощность ядерного заряда 3 Мт. По тем временам это было грозное оружие. Недостатком ее было участие в подготовке к пуску стартовой команды до 250 человек и затрачивалось время для этого около 12 часов. Впоследствии время на подготовку к пуску и число участвующих было значительно сокращено. Интересна дальнейшая судьба этих стартовых комплексов. К 1968 году все пусковые установки были сняты с боевого дежурства, а несколько ранее, в марте 1966-го, после доработок, начались пуски космических аппаратов серии «Космос», а затем «Молния» и других, которые продолжаются и в настоящее время. Всего с 1957 по 1999 гг. произведено свыше 1650 успешных пусков этой ракеты. Можно только удивляться надежности наземной части и инфраструктуры стартового комплекса Р-7, Р-7А да и всей ракетной системы Р-7 в целом, которая до сих пор исправно служит космосу.
Кстати, летом 1999 года в числе приглашенных первопроходцев и ветеранов создания космодрома Плесецк на праздновании его 40-летнего юбилея, мы с полковником Ю.В. Субботиным с разрешения начальника космодрома Плесецк генерала Ю.М. Журавлева и начальника 57-го строительного управления полковника В.Н. Науменко побывали на наших площадках, причем первая уже использовалась как учебная, а остальные функционировали в боевом режиме в составе Ракетно-космических сил, а ведь прошло свыше сорока лет. Радовало и то, что содержались площадки в идеальном состоянии, с точки зрения благоустройства прилегающей территории и внешнего вида агрегатов и конструкций. Мы были растроганы приемом дежурной смены и одновременно горды, что наше детище находится до сих пор в строю, в надежных руках высококлассных и добросовестных военных специалистов.
Вскоре вместо убывшего к новому месту службы полковника Н.В. Колбасина командиром бригады был назначен полковник Н.П. Бабенко, в 1958 году служивший у нас начальником производственного отдела. Он два года трудился на строительстве жилья в 105 УНР у полковника В.Г. Журина в поселке Канифольный. Приняв дела, он сразу ходатайствовал о назначении меня на должность начальника производственно- технического отдела (ПТО) бригады, а через некоторое время мне присвоили и очередное воинское звание «инженер-майор». Круг решаемых вопросов заметно расширился, работа стала более разнообразной, интересной, правда, пришлось работать еще интенсивнее. Практически мне тут же было поручено под личную ответственность строительство первой боевой наземной стартовой позиции для ракет новой серии Р-16 конструкции М.К. Янгеля. Кроме этого, пришлось контролировать строительство подземных хранилищ для ракет и головных частей, а также точек системы ПВО, развернутой на значительном удалении от полигона. Такая большая нагрузка выпала потому, что командиру чем-то не подошел новый, хорошо подготовленный профессионально главный инженер подполковник Н.Ф. Половко, который был вынужден перейти от нас на другую работу, а его обязанности переложили на меня. Приходилось почти все время проводить на строящихся площадках.
В связи с этим запомнился неприятный случай. Мы возвратились с недельного объезда строящихся точек ПВО. Объекты были на значительном удалении от гарнизона, но главное, что объезд совершался в зимнюю пору, по зимнику, поскольку в другое время года добраться туда представляло большие трудности. Перед воротами въезда в гарнизон наш гусеничный транспортер (ГТС) вдруг вспыхнул как свечка, причем не все успели выгрузить свои инструменты и вещи. Меня этот случай навел на грустные размышления. А что, если бы возгорание произошло вдалеке от гарнизона, в безлюдной тайге, мы бы просто замерзли посреди трассы, так как никто не брал с собой теплых вещей, да и не было никакого запаса пищи и воды. Впоследствии после этого случая мы направляли в экспедицию не менее двух транспортных средств и брали с собой теплые вещи, палатку, неприкосновенный запас пищи и оружие.
Уже в процессе создания ракетной системы Р-7, Р-7А и строительства пусковых устройств для нее стало ясно, что решить проблемы вооружения Ракетных войск подобными ракетами не представляется возможным, поэтому параллельно, начиная с декабря 1956 года, началась разработка новой боевой двухступенчатой ракетной системы на высококипящих компонентах топлива. К тому времени одноступенчатая баллистическая ракета средней дальности Р-12, разработанная в ОКБ-586 под руководством Генерального конструктора М.К. Янгеля, в 1957—1958 гг. прошла испытания и в марте 1959-го была принята на вооружение. Ее максимальная дальность стрельбы составляла 2100 км, стартовая масса — 42 т, мощность ядерного боезаряда 2,3 Мт. В дальнейшем она модернизировалась и совершенствовалась, получая соответственные индексы Р-12У, Р-14, Р-14У. Дальность ее полета увеличилась до 4500 км.
Межконтинентальная ракета Р-16 представляла собой качественно новый скачек в ракетной гонке. Это была межконтинентальная баллистическая ракета в полном смысле этого слова, поскольку дальность стрельбы достигала уже 13000 км. Длина ее была около 34 м, стартовая масса 140 т. Ракета имела гарантированный срок хранения в заправленном состоянии 30 суток. Летно-конструкторские испытания проводились на Байконуре. К сожалению, первый пуск 24 октября 1960 года привел к катастрофе, когда погибло 84 испытателя и военных. В дальнейшем пуски были успешными, и ракетный комплекс приняли на вооружение.
Пятая боевая площадка, головная в этой серии, со стартами пятым и шестым, нами возводилась с августа 1960 года, когда еще не были завершены испытания ракеты на Байконуре. Она была проще и по строительной, и по технологической части, чем старты для ракет Р-7. Многие, даже котлованные сооружения, были решены очень удачно с конструктивной точки зрения, в сборно-монолитном варианте, что упрощало и ускоряло их монтаж. Мы, работая в прежнем режиме, ввели ее в эксплуатацию коллективом строителей и монтажников шестой бригады в установленные сроки, практически за год. Наземный комплекс, который назывался «Шексна-Н», представлял собой два старта с командным пунктом посредине, хранилищами топлива и окислителя, а также ремонтно-технической базой (РТБ). После успешных пусков на Байконуре нашу пятую площадку 27 октября 1961 года со стартами 5 и 6 принял 1-й дивизион ракетной части полковника Д.Т. Гущи. Таким образом, к началу 1962 года на боевом дежурстве в Плесецке стояли шесть стартов МБР, из которых мне довелось участвовать в строительстве четырех (частично первого старта и полностью второго, пятого и шестого).
Командир бригады полковник Н.П. Бабенко за ввод пятой площадки и других объектов получил орден Ленина. Остальные офицеры и служащие бригады к наградам им не представлялись и были поощрены ручными часами «Спутник».
Вскоре Николай Павлович получил назначение в Забайкалье на должность начальника УИРа, куда пригласил и меня на серьезное повышение в качестве своего заместителя, главного инженера. Было весьма соблазнительно, перепрыгнув ступени начальника УНРа и начальника ПТО управления, оказаться одним из руководителей крупного строительства, но я этот стремительный, но сомнительный взлет отверг, поскольку хорошо представлял все трудности стройки и огромный объем работ, который пришлось бы выполнять, будучи дублером Николая Павловича, и вежливо отказался, сказав, что еще не готов к такой нагрузке. Впоследствии мы встречались с Н.П. Бабенко, как товарищи по совместной работе, когда он после отставки поселился в Киеве, а я работал в то время на Украине, вспоминая добрым словом своих сослуживцев и строительство самых первых стартов в стране.
Самые теплые воспоминания сохранились у меня о работе с начальником 57 УИРа полковником Н.С. Степанченко, ставшим впоследствии генералом. Его отличало высокое чувство долга и ответственности за порученное дело, которые он ненавязчиво прививал нам, молодым тогда военным инженерам. Каждый раз, когда он у нас бывал, встречи и беседы не проходили бесследно, причем это касалось методов производства работ, сроков их окончания и качества. Например, при подготовке к вводу подземной дизельной электростанции на второй площадке, он подсказал, чтобы получить отличную оценку за работу, всегда нужна изюминка, и в этом конкретном случае, по его мнению, нужно сделать мозаику из керамических плиток на полах такими, чтобы ракетчики ахнули. Мы постарались, выполнив белорусский национальный орнамент, и добились этой высокой оценки. Чащ он приезжал на площадки вместе с начальником полигона полковником М.Г. Григорьевым, с которым его связывала по-настоящему деловая дружба. Они рассматривали ход выполнения графиков, подсказывали пути ускорения некоторых видов работ, строго спрашивали с нерадивых при отставании от плана. Происходило все это непринужденно, без суеты, а иногда и с юмором. Так, однажды, я был свидетелем, когда генерал Григорьев в шутку спросил начальника строительства:
— Николай Сергеевич, как ты с такими орлами (имея ввиду нас, молодых инженеров), умудряешься выполнять план только по сбору металлолома?
Дело в том, что незадолго перед этим наш начальник в приказе Министра обороны действительно получил благодарность и грамоту за сдачу металлолома. Степанченко на это невозмутимо ответил:
— Они у меня уже с этого привыкают выполнять план, а потом добиваются успеха и по другим показателям.
Что касается лично меня, то он вообще подходил по-отечески. Во время строительства пятой площадки, зная, что наш комбриг ей внимания особо не уделял, он практически через день по телефону интересовался, чем помочь, что сдерживает ход монтажа и мешает подготовке к сдаче, какие имеются просьбы и пожелания? В тех не простых условиях, каждое доброе слово было на вес золота, тем более от опытного инженера, старшего по возрасту, по положению и воинскому званию.
В наших отношениях имелся еще один случай, вообще удивительный. В ноябре 1961 года я купил автомашину, простояв шесть лет в очереди в Москве, и перевез ее на полигон, так как в столице родители отказались за ней присматривать. Однажды, после решения производственных вопросов на одной из строящихся площадок, Николай Сергеевич спросил:
— Говорят, ты «Волгу» купил, а почему не ездишь?
Я сначала оторопел от неожиданного вопроса, а потом ответил, что негде приобрести бензин, так как бензозаправочных колонок нет, а, мягко говоря, тайком брать я не привык. Он тут же написал записку начальнику автослужбы, чтобы мне выделили лимит в 200 литров на месяц для заправки из его фонда, взяв с меня слово, что машина иногда будет использоваться в интересах общего дела. Кроме того, чтобы обеспечить лучшую сохранность «Волги», поскольку она некоторое время стояла на улице, он разрешил построить гараж у общежития, в котором я постоянно проживал, соответственно с оплатой его стоимости. В те времена это было очень смелое решение. В прокуратуру меня уже вызывали и по вопросу, откуда взялись средства на приобретение машины, и как я ее перевез из столицы, не давал ли взятку за получение железнодорожной платформы, а тут еще — и гараж. Но машина потом пригодилась, когда часть передислоцировалась в г. Омск, и мне пришлось неоднократно выезжать со второй площадки в г. Мирный с балансом и актами передачи хозяйства бригады.
В Плесецке я проработал пять лет, получив огромный и неоценимый опыт организации работ на основных стартовых сооружениях для ракетных комплексов Р-7, Р-7А и Р-16, гигантских подземных хранилищах ракет и боеголовок, причем в труднейших природно-климатических условиях, последовательно пройдя ступени служебной лестницы от командира строительной роты, заместителя командира строительного батальона, начальника специализированного участка до начальника производственно-технического отдела бригады. Большую роль сыграло и то, что мы трудились рядом с умелыми организаторами строительного производства, требовавшими полной самоотдачи, целеустремленности и результативности в работе, не допускавшими никакой самоуспокоенности и снисходительности. За этот период были освоены виды и методы работ, с которыми ранее не только не встречался, но и не помышлял, что до этого дойдет дело. Впечатляющим был и широкий спектр сооружений различного назначения и коммуникаций к ним, которые мне поручались руководством. Генерал М.Г. Григоренко, внимательно следивший за работой каждого из молодых, перспективных инженеров, при очередном посещении стройки сказал:
— Будем считать, что курс становления инженера ты прошел по полной программе сначала на аэродромах, а теперь и на стартах. Набрался опыта в строительстве и организации работ, проявил упорство, решимость и ответственность в серьезном деле. Командование отзывается о тебе, так скажем, весьма положительно. Ну что же, пора выводить на оперативный простор и приобщить к более значительным объемам работ.
Он и генерал А.С. Савельев, его первый заместитель, с большой симпатией относились к молодым инженерам и офицерам, прошедшим обкатку на первых стартовых комплексах и заслуживших своим трудом уважение сослуживцев и руководства. Через некоторое время многие из них получили повышение в должности и стали крупными организаторами военного строительства, а некоторые были направлены в науку, в кузницы кадров. Я имею в виду, генерал-майора В.Н. Плиско, полковников Г.В. Максимовича, Ю.В. Субботина, Л.Н. Смирнова, Л.В. Паршина и других. А.И. Суббетто стал полковником, академиком, одним из крупнейших ученых в Санкт-Петербурге, а Г.П. Симонов — полковником, преподавателем в Симферопольском военном училище.
Впоследствии генерал М.Г. Григоренко часто напоминал, что мне очень повезло, когда на втором этапе работы в ГУСС МО, после аэродромов, я оказался в самом пекле строительства первых боевых ракетных стартов, что способствовало приобретению необходимых организационных и технических навыков в нашем не простом деле. Особенно ему нравилось все сделанное на второй площадке. Он вспоминал ее почти при каждой встрече, как пример образцовой организации труда ИТР, личного состава и высокого качества строительно-монтажных работ. По существу она стала для меня второй дипломной работой, экзаменом на инженерную зрелость. Такая оценка и похвала с его стороны была самой высокой наградой.
Когда впоследствии наступали тяжелые времена и трудности казались непреодолимыми, я всегда вспоминал этот искрящийся снег первого морозного утра приезда на будущий космодром Плесецк, вековые сосны и ели тайги, непролазную грязь первой весны и непрерывный, все сметающий поток бетона на старты первой, второй и других площадок. Как много нужно иметь сил и здоровья, чтобы трудности преодолеть, все, что задумано, сделать. Жизненная необходимость выбрала нас и поставила впереди всех. Мы справились с заданием Родины и сделали все, чтобы стояло на боевом дежурстве новое оружие, способное охладить пыл любого агрессора.
Впереди были новые задания, нас ждали другие суровые испытания, но закалка и стойкость, полученные в горниле возведения стартовых комплексов космодрома Плесецк, оказались самой высокой пробы, самого высшего качества и помогали нам во всем, всегда и везде. Прошло много лет, что-то утратило смысл, часть событий из сознания выветрилась, но Плесецк остался в памяти одним из самых значительных периодов моей жизни, ярким и неповторимым, бурным, стремительным и заполненным многочисленными встречами и знакомством с замечательными людьми, четким выполнением воинского долга и своим самоотверженным трудом прославившими наши Вооруженные силы и Отчизну.
Г.М. ПИТАЛЕВ