* * *
После моего ареста в квартире стало, как после похорон. Жена, уткнувшись в подушку, глухо рыдала. Двухлетний сын Владилен не отходил от матери, заливаясь слезами. Мать жены, сжав виски, тяжело вздыхала и что-то про себя бормотала. С утра следующего дня начались отзвуки свалившейся беды. Явился начхоз дома офицеров и предложил срочно освободить квартиру, негоже семье «врага народа» проживать на площади военного учреждения.
Чтобы раздобыть денег на переезд, жена пошла на рынок продавать велосипед. У выхода из здания встретила «бдительного» Накожного, который предупредил, что за продажу вещей «врага народа» она может понести уголовное наказание, так как такие вещи подлежат конфискации.
Железная дорога не приняла домашний груз к отправлению, зато повезло в речном порту. На Оке прекрасно знали старейшего речника Усова, отца жены, прошедшего путь от матроса до капитана и умершего на работе. К жене отнеслись внимательно, сочувственно и помогли перевезти семью и доставить вещи в Горький. Сборам к отъезду сопутствовала еще одна неприятность. Жена работала техником у главного архитектора города, а как комсомолка состояла на учете в комсомольской организации горсовета. Через день комсомольская организация за близорукость и неспособность разоблачить «врага народа» исключила жену из комсомола. Собрание полагало, что совместная жизнь на протяжении ряда лет давала возможность бдительной комсомолке распознать подлинное лицо своего мужа.
Приезд в Горький принес новые беды и треволнения. Братья и ближайшие родственники (все коммунисты и комсомольцы) в обстановке того времени оказались в весьма затруднительном положении. Огорчало положение сестры и одновременно возникало беспокойство за свою судьбу. Возникла сложная ситуация – жить сестре с ребенком, кроме как у матери, негде, а проживать там невозможно, ибо это может их скомпрометировать. Ясность внесла милиция, жене отказали в прописке и предложили немедленно оставить город.
Что же делать? Единственным, казалось, выходом – переждать житейскую драму в деревне Сокол, недалеко от Дзержинска, у деда, ветерана-речника. Но беда, как говорят, одна не ходит. Деда она застала в гробу. На похороны съехалась многочисленная родня, в том числе сыновья – инженеры, агрономы, экономисты, научные работники. После печальной церемонии собрался семейный совет. Обсуждалось и положение внучки умершего. Без разногласий договорились, что проживать ей в доме, куда они съезжались каждое лето на отдых, неудобно. Такова суровая действительность
Единственное место, где жена могла устроиться на местожительство, был город Дзержинск. Приходилось уповать на его гостеприимство. Город строился, рос, строители были крайне нужны. Семья рабочего предоставила угол, а исполком работу по специальности, такую же, как и в Рязани. Правда, необходимо развестись с «врагом народа». Что же делать? Не уйти от очередной травмы, и жена вновь становится Усовой. Но и это не помогло. Кто-то, где-то сказал, что у главного архитектора города работает жена «врага народа». Всполошился архитектор, очень чуткий и отзывчивый человек, и, преодолевая неловкость и смущение, просит жену уволиться «по собственному желанию». На защиту стал прокурор города Малиновский. Он позвонил в исполком и попросил жену не увольнять, а в случае чего обращаться к нему. И позже Малиновский и его жена не раз выручали техника Усову. В середине 60-х гг. супруги Малиновские были пенсионерами и проживали в Горьком.
Малышка-сын рос у бабушки. Разлука тяготила мать, взять же сына к себе в Дзержинск не позволяли условия. Поэтому года через полтора она под фамилией Усова попыталась прописаться в Горьком. Когда же все наладилось с пропиской, на улице днем неизвестный вор вырвал у нее из рук сумку с паспортом и документами о прописке. Все это вместе с вором бесследно исчезло, как и возможность перебраться к сыну в Горький.
Следует сказать, что мои усилия довести до семьи весть о себе не пропали даром. Дважды необычные, очень странные, измятые и трудные для чтения «треугольники» получала жена. Одно из писем пронес через тюремные ворота Ф.А. Залюм, другое – один из периферийных партработников при конвоировании в район на следствие. Кроме этого дошло и письмо, опущенное в Москве секретарем трибунала. В письмах шел разговор об одном: я делаю все, чтобы доказать свою невиновность, и в это верю. Этому верила и жена. Верила и ждала.
После освобождения в Рязани я задержался ненадолго, а затем выехал в Москву, где по поводу восстановления в рядах армии посетил Главное политуправление Красной Армии. Здесь я смог оказать помощь некоторым моим товарищам по прежней работе, подобно мне только что освобожденным из-под стражи. Им требовалось подтвердить кое-какие обстоятельства, что мог сделать я, как их бывший начальник. Самому же мне стало необходимым по поводу восстановления в партийных и служебных правах, иметь дело с Московским военным округом и даже съездить в Рязань на заседание партийной комиссии.
Следует отметить, что события 1937 года в условиях культа личности еще долго давали о себе знать, начиная с того, что в использовании политработников имелись существенные ограничения – не допускалось назначение реабилитированных на те должности, исполнение которых было связано с подписью и выдачей партбилетов. Иными словами, должности в политорганах были для них закрыты. Так у меня возникла необходимость уйти с политработы. Кроме того, работники отделов кадров умудрились не отменить незаконный приказ о моем увольнении из армии, а призвать меня из запаса. В результате подобной «неточности» у меня из стажа службы в армии выпало время сидки, около 2,5 лет, что создало позже ряд неприятных последствий. Лишь с ликвидацией культа личности эта ошибка была исправлена. Маршал Н.А. Булганин, в то время военный министр, к которому я обращался по этому поводу, в удовлетворении этой законной просьбы мне отказал.
Но все это мелочи. Главное, я уцелел и получил возможность вернуться к жизни, к службе в армии. Ведь очень многим из моих товарищей не посчастливилось остаться в живых. Полагаю, что мне повезло. Следователям не удалось включить меня в групповое дело. Фактически я проходил по делу одиночкой. И Вырлан, и Степанчонок проявили не мало стараний, чтобы включить меня в какое-либо большое дело. Выжидая результата других иногородних дел, не сумев сколотить группу в Рязани, они упустили время. А время работало на партию. Конечно, известную роль сыграло и мое упорство, мне удалось выстоять, и я не пошел на поводу у своих следователей.
Зная по собственному опыту и наблюдению, как создаются дела, естественно, я стал сомневаться в правильности осуждения ряда крупных деятелей партии и государства, в том числе, военных. Однако только сомневаться, ибо в голове не умещалось представление о масштабах трагедии, о том, что трагическая эпопея 1937 года – с начала до конца продукт невиданного преступления. Встречи со случайно уцелевшими товарищами ясность не вносили и не устраняли, а скорее укрепляли сомнения.
Как-то во время войны, когда наша армия отступала с Северного Кавказа, я встретил одного из виднейших политработников армии Герасима Ястребова. Произошло это в Армавире, где я очутился по служебным делам. Ястребов – член партии большевиков с 1905 года, участник Февральской и Октябрьской революций, в Гражданскую войну – комиссар дивизии, а затем комиссар у легендарного Г.И. Котовского и член военного совета ряда округов. Он работал с такими видными военными деятелями как Якир, Дыбенко, Каширин. С возникновением дела Тухачевского, Якира и других его понизили до должности комиссара штаба округа, а затем арестовали. Содержался он под стражей в Бутырской тюрьме, где сидел в 1905 году. Ему предъявили обвинение как соучастнику руководства военного заговора. Пережив все формы и виды давления, Ястребов устоял и был судим Военной коллегией Верховного суда СССР тогда, когда основная горячка и спешка прошли. Коллегия с формулировкой «за недоказанностью состава преступления» Ястребова оправдала.
Попутно хочется сказать, что такой подход не освободил его от подозрений и ограничений в работе. В момент нашей встречи он заведовал пошивочными мастерскими армавирского военторга. Во время войны он, желая отдать свой опыт и знания Родине, обратился к заместителю наркома обороны Хрулеву, который с давних времен его хорошо знал, с просьбой использовать его хотя бы в окружном звене военторга, но не удостоился даже ответа.
Естественно, я поинтересовался у Ястребова, можно ли по данным следствия, которые ему были известны, полагать, что командующие, с которыми он работал, стали на путь вражеской работы. О других, с кем по работе не соприкасался, отвечал он, судить не представляется возможным. Но что касается Якира, Блюхера, Дыбенко и Каширина, с которыми он в течение многих лет возглавлял различные военные округа и был в самых близких отношениях, нет сомнений, что они стали жертвами роковых ошибок.
Годом позже в Баку я встретил Марка Березина, также одного из виднейших политработников. Его я знал по Гражданской войне и многолетней работе в Украинском военном округе. До ареста он недолго командовал военно-воздушными силами Северокавказского военного округа, а до того длительное время занимал должность помощника начальника управления по авиации у Гамарника и одновременно замполита командующего военно-воздушными силами у Алкниса. Ему также посчастливилось быть оправданным.
В беседе со мной Березин выразил абсолютную уверенность в невиновности Гамарника и Алкниса. Конечно, такого рода мнения и выводы были личного характера. Они не базировались на данных, которые также имели архивы. Только с ликвидацией культа личности, этой величайшей, действительно стратегической победой стало возможным реабилитировать множество партийных, государственных и военных деятелей, ставших жертвой сталинского произвола.
Гурковский Владлен Анатольевич.
Родился 9 мая 1935 г. С ноября 1944 г. по август 1953 г. – воспитанник Горьковского суворовского военного училища. С сентября 1953 по сентябрь 1956 г. – курсант Московского Краснознаменного военного училища им. Верховного Совета РСФСР. С 1956 по 1992 г. проходил службу в Московском военного округе. Полковник в отставке. Кандидат исторических наук.
В настоящее время референт Фонда содействия кадетским корпусам им. А. Йордана.
Автор многих трудов по истории кадетских корпусов России