«Русских щадить нечего…». Дулаг 126 Смоленск — Лагерь для советских военнопленных

Аннотация. В статье, на основании рассекреченных архивных документов, рассказывается о лагере военнопленных № 126, который находился в Смоленске в период с 1941 по 1943 год.

Summary. The paper relies on declassified archival documents to speak of POW concentration camp 126, which functioned in Smolensk between 1941 and 1943.

АВРАМЕНКО Сергей Михайлович — майор внутренней службы в отставке, командир поискового отряда «Серп и Молот»

(г. Сафоново Смоленской обл. E-mail: monster.81@mail.ru).

«РУССКИХ ЩАДИТЬ НЕЧЕГО…»

Дулаг 126 Смоленск — Лагерь для советских военнопленных

20 июля 1941 года на окраине Смоленска по улице Краснинское шоссе в бывших военных складах № 105 немецким командованием был открыт лагерь военнопленных № 126, или так называемый большой лагерь. По соседству на территории Нарвских казарм, в районе Большой Чернушевской улицы, размещался его филиал — «малый лагерь». При данных лагерях находился госпиталь для военнопленных по Киевскому шоссе, в бывшем здании фельдшерской школы. Смоленский лагерь № 126 вошёл в историю как одно из мест жесточайших злодеяний немецкого фашизма по истреблению советских граждан.

В обоих лагерях помещениями для военнопленных были деревянные, холодные, без печей, полов и потолков сараи, внутрь которых проникали вода, снег и холодный зимний ветер. Люди располагались кое-как, постельные принадлежности отсутствовали. Вместо проектной вместимости лагеря 3000—4000 человек фашистское командование загоняло туда по 30 тыс. Вследствие указанных причин соблюдение самых элементарных санитарных правил было совершенно невозможно.

В подтверждение этому обратимся к показаниям военнопленных. Так, например, бывший военнопленный Итунин Григорий Моисеевич свидетельствовал: «Прибыв в город Смоленск, я попал в дулаг 126, что значит пересыльный лагерь. Как только военнопленные вступали на территорию лагеря, прямо у ворот производился обыск, при котором изымались часы, бритвы, ножики, плащ-палатки, одеяла, вся хорошая обувь. После этого пленные без всякого учёта загонялись в холодные, раскрытые бараки, совершенно не приспособленные для жилья, без всяких отопительных приборов, без деревянного пола. Бараки настолько плотно набивались военнопленными, что выйти из барака тому, кто вошёл первым, из-за тесноты не было никакой возможности. Земляной пол настолько был размешан, что ноги утопали в грязи до голенищ. Военнопленные спали друг на друге в три яруса. Когда начались морозы, то спавшие внизу военнопленные замерзали в грязи, а одежда постоянно примерзала к земле. Освещения в бараках никакого не было. Естественные надобности военнопленные справляли здесь же, в бараке. Ночью в бараках стоял смрад, стоны больных и раненых, которых было много среди военнопленных. Никакой медицинской помощи не оказывалось в течение октября—декабря 1941 года. Больные тифом, дизентерией, раненые находились вместе со здоровыми людьми, последние заражались, и зимой 1941 года сыпной тиф имел очень большое распространение в лагере 126. Вшивость в лагере достигла неимоверных размеров. Вши кишели по поверхности одежды»1.

Из показаний бывшего военнопленного Ерпилова Петра Петровича: «Я находился в Смоленском лагере № 126 и около одного месяца в южном “малом лагере”. Два раза в день выдавалась пища, так называемая “баланда”, состоящая из жидкой похлёбки: вода с затхлой ржаной мукой, совершенно не солёная. Когда “баланда” в ваннах начинала заметно убавляться, её иногда разбавляли подогретой, а чаще обыкновенной холодной сырой водой, и раздача “пищи” продолжалась снова. Очень часто вместо мучной давали картофельную “баланду”, она состояла из промёрзшей, не очищенной и даже не мытой картошки, нередко уже разложившейся, сваренной в воде также без соли. Раздавали эту картошку также черпаками вместе с водой, причём попадало в черпак не более 4—5 небольших раскисших картофелин или незначительное количество разваренной картофельной, грязной массы с плавающими в ней навозом и щепками. Вследствие этого в громадном количестве появлялись ещё более истощающие поносы и голодные отёки, и как результат этого — большая смертность. Умирало в день до 300 человек. Каждое утро из всех бараков умерших, раздетых догола вытаскивали во двор, где они валялись до тех пор, пока их не увозили специальные команды могильщиков (из 50 человек). Хоронили тут же, за лагерем, в бесконечно длинной, напоминающей ров могиле, которую по мере заполнения трупами удлиняли ещё больше, так что в конце концов она протянулась вдоль ограды лагеря длинной лентой»2.

В лагере существовал полицейский режим. Все бараки были изолированы друг от друга колючей проволокой. В каждом из них — команда полицейских во главе со старшиной. Эти команды являлись полными хозяевами в бараках. Запрещалось вести любые разговоры между военнопленными, в противном случае полицейские разгоняли их и избивали палками. Всё было пронизано шпионством и доносами. В задачу полицейских, кроме прочего, входило выявлять политсостав Красной армии и евреев, а также работников НКВД.

Из показаний военнопленного Итунина Григория Моисеевича: «Все полицейские по баракам были подчинены русскому коменданту лагеря, которым с начала существования лагеря до августа месяца 1942 года являлся Кастромин, бывший капитан воинской кавалерийской части, попавший в плен под городом Волковыском. Костромин как комендант лагеря ревностно исполнял свои обязанности и приводил в жизнь внутренний распорядок лагеря. Его заместителем являлся Зелинский, бывший старший лейтенант войск связи. Зелинский отличался свирепостью по отношению к военнопленным. Ежедневно он ходил с резиновой плёткой и каждый раз избивал военнопленных при разбивке на рабочие команды. У Кастромина и Зелинского был также переводчик Маслов Михаил Дмитриевич. После Кастромина комендантом лагеря был назначен Романенко Анатолий, власовец, за “заслуги” по лагерю 126 получил от немецкого командования железный крест 2-й степени. Романенко отличался большой жестокостью, поддерживал тесную связь с руководителем гестапо при лагере Гиссом. Кроме комендантского управления, была ещё лагерная полиция. С начала существования лагеря начальником полиции был Григоренко, бывший старший лейтенант, который занимался избиением военнопленных, отбирал у последних ценные вещи. Весной 1942 года в связи с перемещением Григоренко на должность коменданта в другой лагерь начальником полиции был назначен Долганов Тимофей Азарович, бывший председатель райсовета ОСО Износовского района Смоленской области. Начальника полиции Долганова знал весь лагерь как крайне свирепого и кровожадного человека. У него была специальная резиновая плётка с железным наконечником, которую он называл “советская премия”. После Долганова на должность начальника полиции был назначен Тупицын Павел, власовец, который за “усердную” работу в лагере был награждён железным крестом 2-й степени, являлся агентом гестапо, любимцем Гисса, отличался большим зверством по отношению к военнопленным. Вся система полицейского режима в лагере 126 возглавлялась руководителем гестапо зондерфюрером Гиссом Эдькой. Свою карьеру Гисс начал с рядового солдата в этом же лагере, последнее время он был в чине лейтенанта. Гисс был обеспечен большими правами в лагере: он самостоятельно решал вопросы о физическом уничтожении политсостава Красной армии, работников НКВД и евреев. Прежде чем попасть в этот бункер-карцер, военнопленные избивались гестаповцами до потери сознания, а затем бросались в это тёмное сырое подземелье»3.

Госпиталь для военнопленных при лагере № 126 представлял собой 4-этажное кирпичное здание по Киевскому шоссе ёмкостью 1000 человек больных. Здание ранее имело паровое отопление, но немцами оно было выведено из строя. Большинство окон не имели стёкол. Необходимых коек для больных, постельных принадлежностей и другого инвентаря не имелось. Не проводя абсолютно никакой работы по подготовке помещения, немецкое командование расположило в этом здании больных и раненых военнопленных, отказав в каком бы то ни было материальном обеспечении. Медицинский персонал для госпиталя был подобран из врачей-военнопленных. Главными врачами лагеря были немцы: Заксе, а затем Гивак.

Вследствие массовых заболеваний сыпным тифом в лагерях, истощения от голода в госпитале вместо нормального количества больных постоянно имелось до 4500 человек, поэтому больные размещались в коридорах и в подвальных помещениях на голых полах.

Все больные госпиталя получали полуголодный рацион, состоявший из 200 г хлеба, смешанного с древесными опилками, каши или супа из зерна ржи, овощных очисток или гнилого картофеля. Для поддержания тяжелобольных однажды была отпущена партия гнилого сыра, а также кровяные консервы, срок годности которых истёк ещё год тому назад.

Хирургическое отделение необходимыми инструментами обеспечено не было, операции проводились в антисанитарных условиях.

Врач-хирург Чижов показывал: «Я лично был свидетелем, когда немецкий хирург, производя ампутацию конечностей больным, вытирал окровавленную пилу грязной тряпкой. Матерчатые бинты госпиталь вообще не получал, а для перевязок выдавались бумажные бинты. Медикаментами госпиталь не снабжался»4.

Софья Анваер вспоминала: «Потом всех медиков перевели в смоленский лазарет военнопленных. Он располагался в большом больничном городке на окраине города. Рядом широкое, уходящее под гору шоссе, вдоль него длинное одноэтажное здание, перпендикулярно несколько каменных трехэтажных корпусов. Летом 1990 года я побывала в Смоленске и нашла очень похожее место на улице Гагарина. Там областная больница. Она сильно пострадала во время боев за Смоленск, все перестроено, я ничего, кроме расположения, не смогла узнать». Эти показания сходятся с воспоминаниями М.Ф. Лукина (советского военачальника): «Здание бывшего медицинского техникума на юго-восточной окраине города». «Я работала в сыпнотифозном корпусе, — продолжает С.И. Анваер. — Условия здесь были чуть получше, чем в Вязьме. У медперсонала были халаты, оставшиеся от родильного отделения, с разрезами на груди для кормления новорождённых. Разрезы мы, конечно, зашивали. Работающим выдавали к баланде по небольшому куску почти настоящего хлеба, во всяком случае, таким он казался после вяземских буханочек. Была камфара, легче было с перевязочным материалом. А он был очень нужен, ведь среди больных у многих были незаживающие раны. Ещё оставались наши перевязочные пакеты (их расходовали в крайнем случае). Главное же — была возможность стирать бинты (заодно и халаты). Одному из врачей удалось сварить мыло из минеральной олифы, оно было тёмное и вонючее, какое-то желеобразное, но стирало хорошо даже в холодной воде. В корпусе была перевязочная, там с начала существования лазарета работали несколько медсестёр. Они собирали голубоватые, с печатным текстом хлопчатобумажные чехлы перевязочных пакетов. Из этих небольших, размером в две детские ладони клочков ткани они шили себе сначала лифчики и носовые платки, потом другое белье, наволочки, мне пришлось видеть даже простыни. Клеёнчатые чехлы они собирали тоже, но я не помню, на что они их употребляли. В ход шли и солдатские обмотки. Их распускали на нитки, делали из них носки и чулки, видела я и сшитые из обмоток свитера»5.

В госпиталь ежедневно поступала масса военнопленных из лагеря № 126, больных сыпным тифом, дизентерией, с отёками от белкового истощения, обмороженные, раненые и избитые, завшивевшие.

Вследствие того, что больные и раненые военнопленные в госпитале не получали нужной медицинской помощи, ухода и питания, находились в антисанитарных условиях, в зимнее время — в неотапливаемых помещениях, смертность среди больных достигала 200 человек в день и за время существования госпиталя с 20 июля 1941 по 25 сентября 1943 года составила более 25 тыс. человек6.

Из показаний бывшего военнопленного Тютюника Василия Александровича: «В марте месяце 1943 года я видел, когда главный врач лагеря № 126, он же и главный врач госпиталя, отобрал истории болезней военнопленных, прошедших лечение, от 4 до 15 дней после выздоровления, после чего по составленному списку всех вызвал и лично сам брал кровь от 150 до 300 г у каждого. Кровь была взята у военнопленных И.К. Щитова, Т. Белина и других. Кровь немцам была нужна для выработки противотифозной сыворотки для производства прививок немецким солдатам и офицерам во избежание заражения тифом. Отдельные военнопленные оказывали сопротивление и не отдавали немцам свою кровь, тогда немцы силой брали кровь. Военнопленные, у которых была взята кровь, и без того были истощены. У санитаров Щипова и Белина было взято по 250 г крови, после чего они снова болели. Кровь брал обер-штабс-арти Гивак»7.

Вместо оказания необходимой медицинской помощи больным и раненым военнопленным немецкое командование через своих главных врачей Закса и Гивака прибегало к варварским способам спасения своих раненых солдат и офицеров — за счёт сознательного умерщвления советских солдат.

Чтобы скрыть от мировой общественности истинные причины громадной смертности в госпитале, немецкое командование в лице главного врача Закса запретило указывать в истории болезни причину смерти от истощения, а ссылаться на туберкулёз как болезнь, приобретённую до войны и распространённую на территории СССР вследствие скудных жизненных условий.

Так же, как и в лагере № 126, в госпитале свирепствовал фашистский террор, организаторами которого были начальник отделения гестапо Гисс и главные врачи лагеря Заксе и Гивак, а также врач лагеря по расовым вопросам, фамилия которого не установлена.

Так,только за национальную принадлежность к евреям были расстреляны: профессор Свердловского университета Виткин, зубные врачи Лилькина Татьяна и вторая по имени Роза, два санитара, пять человек из военнопленных, в т.ч. инструктор политотдела Московской Баумановской дивизии Чудновский. В двух случаях фашистами для умерщвления военнопленных применялась автомашина-«душегубка»8.

В начале 1942 года в «большом лагере» произошла вспышка сыпного тифа. Для изоляции больных в Нарвских казармах, в районе Большой Чернушевской улицы (окраина города), был организован второй лагерь под названием «южный», или «малый лагерь». Сюда направлялись все больные тифом из «большого лагеря».

Жизнь военнопленных в «малом лагере» по условиям и питанию ничем не отличалась от жизни в «большом лагере». Напротив, там было тяжелее. Очень часто по утрам больных обнаруживали замёрзшими. Смертность зимой 1941/42 года достигла колоссальных размеров.

Как обращались с советскими военнопленными, рассказал Эрих Мюллер, ефрейтор 3-й роты 335-го охранного батальона: «В Смоленском концлагере № 126 с советскими военнопленными немецкие солдаты обращались очень жестоко. Считалось, что русский — получеловек, дикарь, и поэтому всякая жестокость по отношению к русским не только оправдывалась, но и поощрялась. Их избивали, гоняли на самые тяжёлые работы, а при малейшем признаке неповиновения расстреливали. Командир 335-го батальона подполковник Ширштедт инструктировал: “Русских щадить нечего, нужно, чтобы советские военнопленные постоянно чувствовали мощь германского оружия”. Мы добросовестно выполняли эти указания. Лично я убил в Дулаге 126 не менее 30 советских военнопленных. Между солдатами возникло соревнование — кто больше убьёт. Поэтому в русских стреляли по всякому малейшему поводу. Главным образом, когда они подходили к проволочному заграждению. За два месяца моей службы в лагере, т.е. за декабрь 1941 и январь 1942 года, погибло не менее 4000 человек. Командование батальона всячески поощряло солдат, наиболее активно участвующих в истреблении русских. Например, командир батальона подполковник Ширштедт неоднократно выносил благодарность “за образцовую службу” командиру отделения унтер-офицеру Вайсу, а также мне»9.

С октября 1941 по май 1942 года при охране советских военнопленных, работавших на очистке железнодорожного полотна на Восточном вокзале Смоленска, ефрейтор Вилли Краузе лично застрелил 20 военнопленных, которые по причине истощения не могли выполнять физическую работу, и около 30 человек забил до смерти10.

Из показаний лекарского помощника 551-го германского военного госпиталя старшего ефрейтора Рудольфа Модиша: «Всего в лазарете находилось 1200 человек, русских военнопленных постоянно находилось 180—200 человек, они помещались сюда не на предмет излечения. Они использовались как живой материал для производства над ними различных экспериментов. Немецкий медицинский персонал открыто называл русских военнопленных “подопытными кроликами”. Никто из пленных не подозревал, что они используются немецкими врачами как материал для опытов. Русским военнопленным прививали сыпной тиф для испробования на них противотифозной сыворотки. Других военнопленных подвергали общему заражению крови (сепсису). Нередко в госпиталь поступали немецкие военнослужащие с повреждениями позвоночника. Немецкими врачами производилась пункция жидкости спинного мозга у русских пленных с последующим вводом её раненым немцам. Обычно после этой операции у истощённых русских пленных наступал паралич нижних конечностей. В Смоленск неоднократно приезжал немецкий профессор для производства опытов по новому виду перевязки ампутированных конечностей с целью более быстрого зарубцовывания раны. Для опыта были взяты, как обычно, русские пленные. В госпиталь также часто приезжали практиканты-медики из Германии, которые учились производить операции на русских пленных как на живом материале.

В 551-м госпитале требовалось много крови для переливания раненым немецким военнослужащим. Оккупационные власти Смоленска для забора крови привлекали главным образом молодёжь школьного возраста и детей 6—8 лет, т.к. считалось, что у них наиболее здоровый состав крови. При этом за один раз брали 600—800 кубических сантиметров, тогда как у взрослого человека, при соответствующем врачебном наблюдении и усиленном питании, разрешалось за один раз брать не более 350—400 кубических сантиметров крови. Дети были обречены на смерть. Но это считалось нормальным, ибо смерть русских детей спасала жизнь немцев. Осенью 1942 года советская авиация произвела сильный налёт на железнодорожную станцию Смоленска. В результате взрыва эшелона с боеприпасами в лазарет поступило большое количество раненых немецких военнослужащих. В хирургическое отделение приняли тяжелораненого обер-лейтенанта, потерявшего много крови. Я быстро отправился в лабораторию, куда только что был доставлен девятилетний мальчик. При моём участии у него было взято более 800 кубических сантиметров крови. Ребёнок потерял сознание, и когда я вторично пришёл в лабораторию, мне сказали, что мальчик не выдержал и скончался.

В госпитале работали врачи преимущественно высокой квалификации. Их имена были широко известны в Германии: профессор Шем, Гетте, Мюллер, оберартц Отт и другие. После того как подопытные военнопленные переставали интересовать этих врачей-экспериментаторов, последние давали прямые указания уничтожать их. Таким пленным давали большую дозу повышающих сердечную деятельность средств, например строфантин, чего их истощённый организм выдержать не мог, и они умирали.

Особой ненавистью к русским отличались профессор Шем, оберартц Вагнер и оберартц Альянс. Однажды мне пришлось помогать Штефану при операции русского, который поступил с раздробленной рукой. Я спросил у Штефана, не нужен ли местный наркоз. Штефан ответил: “Ничего, эта скотина всё выдержит. Пусть покричит, немцу русские вопли лучше театрального представления. Держите его крепче, ведь это только русские”. Мы все искренне смеялись над его остротой. Однажды оберартц Вагнер предложил мне умертвить раненого в голову советского пленного только потому, что он, по мнению Вагнера, не подходил для экспериментальной работы. Я впрыснул этому раненому мышьяк, и раненый умер.

В 1942 году одному русскому пленному немецкие медицинские работники произвели искусственное заражение крови. После чего было введено противодействующее средство для наблюдения за действиями этого препарата. После окончания этого эксперимента данный пленный был мной умерщвлён. Умерщвление военнопленных производилось санитарами и лекарскими помощниками из числа старослужащих»11.

Чрезвычайная государственная комиссия на основании заявлений советских граждан, показаний свидетелей, актов и специальных расследований различных структур и ведомств установила, что немецко-фашистские захватчики в Смоленске и его окрестностях истязали и истребляли мирных советских граждан и военнопленных, а также выявила круг некоторых лиц, причастных к этим злодеяниям.

Справка заместителя начальника управления НКВД Смоленской области полковника Милниина от 11 октября 1943 года на лиц Смоленского лагеря военнопленных № 126 и госпиталя этого лагеря, учинявших зверства и истребление военнопленных

1. Гисс Эдька — зондерфюрер, лейтенант, руководитель гестапо при лагере, немец из Восточной Пруссии. Учинял погромы и расправы над военнопленными, сам лично расстреливал и учинял расправы над военнопленными. По его приказанию был оборудован подземный каменный каземат, называемый в лагере бункером, в котором он содержал отобранный политический состав Красной армии, работников НКВД и евреев. Гисс — один из вдохновителей нечеловеческого режима в лагере, повлёкшего за собой гибель 60 тыс. военнопленных.

2. Радтке Рудольф — немецкий солдат, родом из Берлина. В лагере заведовал кузницей. Из стальной проволоки изготавливал плётки, которыми систематически избивал военнопленных на площадке перед бункером, куда доставлял свои жертвы зондерфюрер Гисс. Были случаи, когда Радтке стальной плёткой засекал военнопленных до смерти.

3. Гатлих — унтер-офицер лагеря (шеф кухни «Б»), выделялся особыми зверствами по отношению к военнопленным как палач. Без всякой причины ежедневно выходил на площадку, где раздавалась пища военнопленным, он выбирал свою жертву и избивал её до полусмерти. В последнее время при появлении Гатлиха на площадке военнопленные разбегались. Палач ополчил против себя весь лагерь, что послужило немецкому командованию поводом к переводу его в другой лагерь.

4. Унгер Иван Максимелиянович — примерно 40 лет, семья проживает в Москве, а мать в Гамбурге. У немцев Унгер служил переводчиком, был активным участником зверских расправ над военнопленными. Лично всевозможными методами провокации вербовал людей для РОА и полиции. За хорошую работу от администрации лагеря получал отпуска в Германию к матери.

5. Шидинг Эдкарт — агент гестапо. Отличался исключительными зверствами в отношении политсостава и евреев в госпитале для военнопленных по Киевскому шоссе. Лично расстрелял зубного врача Новикову Татьяну Петровну из Одессы.

6. Рыбиш — обер-ефрейтор, агент гестапо. Обслуживал госпиталь при лагере № 126, выявлял нач. политсостав Красной армии и расстреливал самовластно.

7. Эпингер — бывший капельмейстер духового оркестра одной из воинских частей Красной армии, по национальности немец из Украины. Был переводчиком у главного немецкого врача лагеря по расовым вопросам. Занимался выявлением нач. политсостава и евреев, лично принимал участие в расстрелах, за что администрацией лагеря получал вознаграждения: вино, жиры и т.п.

8. Заксе — оберштабсартц, майор. Был главным врачом лагеря № 126, где создал такой режим для больных, который способствовал не излечению, а гибели большинства военнопленных, попавших в этот госпиталь. Заксе систематически не выдавал госпиталю даже примитивных лекарств и препаратов, или выдавал препараты, явно не годные для лечения. Кроме того, допускал брать кровь у истощённых военнопленных, перенёсших тиф, и вливал эту кровь немецким солдатам и офицерам в виде противотифозной сыворотки. Как госпиталь, так и лагерь снабжал негодными продуктами питания, не разрешал производить самозаготовки и принимать пожертвования в виде продуктов от местного населения, создал в лагере и госпитале режим смерти.

9. Гивак — аберштабсартц. Был главным врачом лагеря после Заксе. Проводил ту же линию по созданию невозможных, нечеловечьих условий, истощению и гибели военнопленных. Констатацию причин смерти Гивак рекомендовал фиксировать не от белкового истощения, а от туберкулёза.

10. Кастромин — комендант лагеря № 126 (русский комендант). Бывший капитан одной из кавалерийских частей, организатор палачно-фашистского режима в лагере. Лично говорил, что в лагере голодом, болезнями, убийством и повешиванием русских евреев и партизан уничтожено около 60 тыс.

11. Зелинский — заместитель коменданта лагеря № 126 Кастромина, бывший старший лейтенант войск связи, украинец, избивал военнопленных резиновыми плётками.

12. Романенко Анатолий — с августа 1942 года комендант лагеря — власовец. Ничем не отличался от бывшего коменданта лагеря Кастромина. За создание палочного режима в лагере и зверские расправы с военнопленными награждён немецким командованием железным крестом 2-й степени. Романенко поддерживал тесную связь с начальником отделения гестапо Гиссом.

13. Григоренко — начальник лагерной полиции с июля 1941 по апрель 1942 года, украинец, старший лейтенант. Отличался тем, что избивал военнопленных, отбирал у них личные вещи, продавал на базаре, пьянствовал.

14. Долганов Тимофей Азарович — 33 года, русский, до войны был председателем райсовета ОСО Износовского района Смоленской области, где проживает его семья. Был начальником лагерной полиции после Григоренко. У него же подручным полицейским работал его шурин по имени Алексей из Износовского района. До войны работал зав. производством одной из промартелей. Долганов отличался особой жестокостью, избивал военнопленных до смерти резиновой плёткой с железным оконечником, которую он назвал «советская премия». В лагере его знали как палача-садиста. Долганов сам лично разыскивал и расстреливал начальствующий и политический состав Красной армии, а также евреев.

15. Тупицын Павел — русский. Работал начальником лагерной полиции после Долганова. Агент гестапо, отличался жестокостью и истязаниями пленных, за что от немецкого командования получил железный крест 2-й степени.

16. Рябченко Александр — 25 лет, старшина охраны. По профессии педагог. За зверские расправы с военнопленными немецким командованием награждён железным крестом 2-й степени и во время отпуска ездил в Берлин.

17. Аверин Николай — из охраны лагеря, за то же награждён железным крестом 2-й степени.

18. Маслов Михаил Дмитриевич — ранее проживал в республике немцев Поволжья, где в настоящее время находится его семья. В лагере работал переводчиком у русского коменданта Кастромина. Выявлял и выдавал коменданту евреев и коммунистов, за что был освобождён из лагеря и работал инспектором паспортного стола городской управы.

19. Шепетков — русский врач в госпитале при лагере военнопленных. Обнаружил у одного тяжело больного лейтенанта Красной армии револьвер и донёс в гестапо. По приказанию главного врача лагеря Заксе этот больной был расстрелян, а врач Шепетков отпущен на свободу и работал на Смоленском пивзаводе12.

Акт судебно-медицинской экспертизы

Согласно указанию Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого им ущерба гражданам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР от 28 сентября 1943 года Судебно-медицинская экспертная комиссия в составе:

члена Чрезвычайной государственной комиссии академика Н.Н. Бурденко; главного судебно-медицинского эксперта Наркомздрава СССР доктора В.И. Прозоровского; профессора кафедры судебной медицины 2-го Московского медицинского института доктора медицинских наук В.М. Смольянинова; старшего научного сотрудника танатологического отделения Государственного научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР доктора П.С. Семеновского; старшего научного сотрудника судебно-химического отделения Государственного научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР доцента М.Д. Швайковой

в период с 1 по 16 октября 1943 года провели эксгумацию и судебно-медицинское исследование трупов в Смоленске и его окрестностях для:

1) установления личности покойных;

2) диагностики причин смерти;

3) определения количества погребённых и срока давности погребения.

Заключение

Судебно-медицинская комиссия, основываясь на результатах судебно-медицинских, судебно-химических и спектроскопических исследований, а также на изучении следственных документов, приходит к заключению:

Материалы следствия, количественная характеристика трупов в раскрытых ямах-могилах и изучение участков территории массовых погребений делают возможным вывод, что в обследованных пунктах Смоленска и его окрестностей количество трупов советских граждан, умерщвлённых и погибших в период временной оккупации немцами, превышает 135 тыс., распределяясь следующим образом:

1. На территории бывшей Смоленской радиостанции у селения Гедеоновка — до 5000 трупов.

2. Селения Магаленщина-Вязовенька — 3500.

3. Плодово-овощного хозяйства у селения Реадовка — 3000.

4. Пионерского (соснового) сада — 500.

5. Дома Красной армии — 1500.

6. Большого концентрационного лагеря № 126 — 45 тыс.

7. Малого концентрационного лагеря № 126 — 15 тыс.

8. Медгородка Западной железной дороги — 1500.

9. Деревни Ясенная — 1000.

10. Бывшего немецкого госпиталя для военнопленных и общежития студентов Мединститута по Рославльскому шоссе — 30 тыс.

11. Лесопильного и ликёроводочного заводов — 500.

12. Концентрационного лагеря у деревни Печерской — 16 тыс.

13. Селения Ракитня — 2500.

14. Авиазавода № 35 в районе станции Красный Бор, совхоза Пасово, деревни Александровское, ГЭС, посёлков Серебрянка и Дубровенка — 12 тыс.

В указанных пунктах было раскрыто 87 мест захоронений (ям и могил), эксгумировано и исследовано 1173 трупа, из которых было 1033 трупа мужчин, 122 женщины и 18 детей и подростков.

При исследовании трупов было констатировано наличие: 18 детей и подростков в возрасте до 16 лет; 835 мужчин в возрасте от 20 до 40 лет; 103 женщин в возрасте от 20 до 40 лет; 217 мужчин и женщин в возрасте свыше 40 лет.

В процессе раскрытия могил-ям установлено, что в них не производилось погребение трупов в обычном смысле слова, а имело место хаотичное сбрасывание и закапывание трупов мужчин, женщин и детей, в некоторых случаях вместе с частями трупов животных (собак, лошадей), при этом закапывание трупов совершалось на различных глубинах — от 0,3 до 3 метров. Трупы в ямах большей частью были или вовсе без одежды, или в поношенном нижнем белье, в меньшей же части трупы обнаружены в одежде или воинском обмундировании. На нижнем белье некоторой части трупов, эксгумированных из могил на территории Большого и Малого концентрационных лагерей, отмечается множество мёртвых вшей.

Вместе с трупами в ямах или карманах одежды находились различные предметы бытового обихода: плетёные или клеёнчатые сумки с картофелем или кусками хлеба, эмалированные кружки и фляги, бритвы и перочинные ножи, почтовые карточки, карандаши, зеркальца, мундштуки, мелкие деньги и пр. Документы, удостоверяющие личность, были найдены лишь в 16 случаях (три паспорта, одна красноармейская книжка и 12 воинских медальонов). В некоторых случаях в качестве материала для опознания личности покойного могли быть использованы только частично сохранившиеся предметы одежды и татуировки.

Давность погребения эксгумированных трупов, судя по результатам судебно-медицинской экспертизы, должна быть отнесена преимущественно ко второй половине 1941 года, 1942 году и только в четырёх местах захоронения — к 1943 году.

При судебно-медицинском исследовании в отношении 567 трупов получены данные, свидетельствующие о том, что причиной смерти были огнестрельные ранения головы и грудной клетки — 538 случаев, множественные переломы костей черепа от удара тупым, твёрдым предметом — 29 случаев.

Огнестрельные ранения были констатированы у 431 мужчины, 100 женщин и 7 детей и подростков. Входные отверстия ранений, как правило, располагались в затылочной области головы или на задней поверхности шеи, в некоторых отдельных случаях в теменных, височных и лобных областях, а также на передней поверхности грудной клетки и спине. Повреждения головы тупым, твёрдым, тяжёлым предметом были у 24 мужчин, 4 женщин и одного подростка.

При исследовании 606 трупов не обнаружено причин смерти травматического характера, при этом в одной части случаев причиной смерти послужили голодание или старые инфекционные болезни.

Эксгумация и исследование трупов показали, что в могилах на территории бывшей Смоленской радиостанции, Пионерского сада, Железнодорожной больницы, деревни Ясенной и Дома Красной армии находятся лишь трупы, имеющие огнестрельные ранения с ясно выраженными их признаками. В могилах на территории у селения Магаленщина-Вязовенька и плодово-овощного хозяйства у деревни Реадовка обнаружены трупы, имеющие огнестрельные ранения, повреждения тупыми, твёрдыми, тяжёлыми предметами, а также трупы без следов механической травмы. В отношении этой части трупов, принимая во внимание показания ряда свидетелей и другие данные, можно утверждать, что причиной смерти могло быть отравление окисью углерода в специальных автомашинах.

Исследование трупов, извлечённых из могил на территории Большого и Малого концентрационных лагерей, завода № 35, бывшего немецкого госпиталя для военнопленных, лесопильного завода, концентрационного лагеря у деревни Печерская и деревни Ракитня, показало, что в подавляющем большинстве случаев в качестве причины смерти, при учёте следственных данных, могут быть признаны голодание или острые инфекционные болезни. Объективным доказательством является помимо установленного при исследовании трупов полного отсутствия подкожно-жировой клетчатки обнаружение в ряде случаев в полости желудка травяных масс, кусков грубых листьев и стеблей растений13.

Множество «белых пятен» в нашей военной истории порождает домыслы, слухи, а то и прямые спекуляции. До сих пор высказываются различные мнения о цене победы в Великой Отечественной войне. В государственные архивы Российской Федерации обращаются зарубежные и отечественные исследователи в поисках фактов «гуманности» немецких оккупационных властей. Поэтому так важно на современном этапе отойти от одностороннего, упрощённого изображения войны и рассказать о рассекреченных документах периода оккупации. Почти полвека на многих документах оккупационного периода стоял гриф «секретно». Но в настоящее время этот гриф убирается. В связи с этим объективно оценить этот трагический период в истории не только Смоленской области теперь смогут многие исследователи14.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ) Ф. 7021. Оп. 44. Д. 1090. Л. 2.

2 Там же. Л. 3.

3 Там же. Л. 6—7.

4 Там же. Л. 16.

5 Анваер С.И. Кровоточит моя память: из записок студентки-медички. М.: Росспэн, 2005. С. 35—38.

6 ГА РФ. Ф. 7021. Оп. 44. Д. 1090. Л. 18.

7 Там же. Л. 17.

8 Там же. Л. 18.

9 Великая Отечественная война. 1941 год: исследования, документы, комментарии. М., 2011. С. 326.

10 Там же. С. 326, 327.

11 ГА РФ. Ф. 7021. Оп. 44. Д. 1090. Л. 21—22.

12 Там же.

13 Документы обвиняют: сборник документов о чудовищных преступлениях немецко-фашистских захватчиков на советской территории. Вып. II. ОГИЗ, 1945. С. 184—189.

14 См., например: Кикнадзе В.Г. Без срока давности: преступления нацистской германии, её союзников и пособников против гражданского населения и военнопленных на оккупированной территории СССР// Вопросы истории. 2020. № 5 С. 16—41; Красноженова Е.Е., Колотушкин В.Г. Преступления нацизма как фактор партизанского движения в Ленинградской области // Вопросы истории. 2021. № 4-1. С. 214—226; Корсак А.И., Красноженова Е.Е. Карательные операции и их жертвы: 1941—1944 гг. (на материалах Беларуси и северо-запада России) // Вопросы истории. 2021. № 3. С. 32—46.