МНОГОНАЦИОНАЛЬНЫЙ СОСТАВ УРАЛЬСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА В XVIII—XIX ВВ

Ногайские мурзы в своих жалобах называли донимавших их набегами казаков «русскими людьми» не случайно: русская компонента их этнического состава была доминирующей. Тем не менее, старинные предания часто отмечают полиэтничность первой яицкой казачьей общины. Об одном из них было записано яицкими казаками в своем наказе Уложенной комиссии в 1767 году[1]. Подобные предания были зафиксированы А.И. Левшиным и повторены А.С. Пушкиным. В частности, сообщалось о том, что в отряде Василия Гугни из 30 человек поначалу был лишь один татарин. Позже число его соплеменников якобы неуклонно увеличивалось. Согласно преданию, как отмечал А.С. Пушкин, «бабушка Гугниха» рассказывала, что «с казаками, ее пленившими, при ней соединялось много татар»[2]. Конечно же, такого рода предания – не самый надежный источник, тем не менее, рациональное зерно в них присутствует.

Полиэтничность была характерной чертой не только яицкой казачьей общины, но и казачьих общин других регионов в период их зарождения и становления. Так, среди терских казаков, первоначально исключительно русских, появился «с течением времени и инородческий элемент», хотя это происходило уже в XVIII веке[3]. В.Ф. Мамонов считал, что у терцев изначально «был весьма силен тюркский элемент»[4]. Позволим себе поспорить с этим утверждением, поскольку в качестве доказательства были приведены лишь представители кавказской знати – Куденек Камбулатов и Сунчалей Янглычев, которым доводилось возглавлять казачьи отряды в борьбе с Шамхалом Тарковским. О наличии представителей кавказских народов в среде простых казаков убедительных доказательст нет. Названия же некоторых терских казачьих слобод – «Черкасская», «Татарская», «Новокрещенская»[5] — это уже продукт более позднего времени. Среди казачьих атаманов Дона, на которых нередко жаловались ногайские мурзы, к примеру, мурза Юсуф, фигурирует имя некоего Сары-Азмана. Здесь было бы резонно согласиться с А.В. Венковым, переведшим имя указанного атамана как «рыжий турок», поскольку данный перевод, пожалуй, наиболее удачно передает смысл перевода буквального («желтый осман»). Но переоценивать степень полиэтничности первых казаков не следует. В списках, где поименно указано около тысячи яицких казаков, выступивших в 1632 году к Москве для участия в Смоленской войне, практически полностью отсутствуют нерусские имена или прозвища[6].

А.Б. Карпов полагал, что первыми яицкими казаками были русские новгородские ушкуйники, к которым позже стали примыкать выходцы из других русских земель. При этом Василия Гугню он считал не донским казаком, а предводителем ватаги новгородских ушкуйников. В самом деле прозвища многих казаков указывают на их северное происхождение – Каргополец, Поморенин, Белозерец, Псковитин и т.д. Но они отнюдь не доминируют. В прозвищах присутствовала вся тогдашняя Россия – Брянченин, Нижегородец, Казанец, Ливенец, Пермитин, Арзамасец, Темниковец, Алатырец, Кашинец, Самарец, Саратовец, Чебоксаренин, Москвитин, Дорогобуженин, Путивлец, Курмышенин, Касимовец, Терской, Гребенской и т.д. Об участии ушкуйников в процессе формирования казачеств в других регионах, в частности, на Дону и Тереке, писали И.Д. Попко[7], В.Ф. Мамонов[8] и другие. Точку зрения А.Б. Карпова относительно происхождения и этнического состава первых яицких казаков разделял и Л.Л. Масянов, утверждавший, что уральцы изначально были «великороссами».

Во второй половине XVII века этнический состав яицкого казачества продолжал оставаться практически однородным. В его ряды влилось немало новых выходцев из Центральной России. Среди них были участники всевозможных бунтов (соляного, медного, стрелецких и прочих), беглецы-старообрядцы, нашедшие на Яике себе довольно надежное пристанище.

Переписи, проведенные комиссиями поручика Е.И. Кроткова и полковника И.И. Захарова (1718—1724 гг.) показали, что подавляющее большинство яицкого казачества, как и прежде, составляли русские. Нерусское происхождение имели примерно 6 проц. казаков, подавляющее большинство из них – татары, башкиры и калмыки[9]. В XVIII веке ввиду предпринимаемых правительством мер, направленных на прекращение миграций крестьян на окраины, пополнение казачьих рядов шло преимущественно за счет приема в войско «инородцев». Так, если к 1723 году в нем насчитывалось 43 калмыка, то уже к 1725-му ряды войска пополнились еще 110 калмыками[10]. О значительном наплыве в Яицкое войско калмыков в первой половине XVIII века свидетельствует и указ коллегии иностранных дел от 1753 года, требующий выслать с Нижнеяицкой линии всех калмыков, пришедших туда после 1736 года[11]. В эти годы из-за осложнений с приемом беглых крестьян в казачьи ряды пополнение их за счет казаков-калмыков имело место не только на Яике, но и в других казачьих землях, например, на Тереке или Дону. В 1770-х годах на Тереке был сформирован Горско-Моздокский полк, ядром которого стали крещеные калмыки, численностью около двухсот «кибиток»[12]. Во второй трети XVIII века начался наплыв в юго-восточные пределы России переселенцев из Средней Азии, обусловленный, по-видимому, вторжением персов Надиршаха. В то время яицкие казаки, усердно выполняя свой долг по охране российских рубежей, были вынуждены вступить в столкновение с каракалпаками. В итоге у казаков оказались богатые трофеи, включая пленников, которыми они имели полное право распоряжаться по своему усмотрению, в соответствии с законами тех лет. Однако российская царица Анна Иоанновна, прочитав прошение каракалпаков о принятии их в российское подданство, заставила яицких казаков освободить пленных каракалпаков и вернуть им отобранное у них имущество[13]. Этот указ императрицы от 10 июня 1734 года фактически положил начало переходу части туркменов и каракалпаков в русское подданство. Часть переселенцев не пожелала вернуться на родину, оставшись на Яике и влившись в местное казачество. Свидетельством этому могут служить строки из книги П.С. Палласа, посетившего Яицкий городок в 1769 году и отметившего, что среди казаков немало «некрещеных татар и кизельбашей (туркмены и каракалпаки)»[14]. С 1754 года в соответствии с проектом И.И. Неплюева о реформировании Яицкого войска было постановлено, что стать казаками могут только «сущие тутошних казаков дети, а не пришлые»[15]. Такое решение не вызвало массового недовольства в казачьей среде, поскольку во второй половине XVIII века отношение казаков к новопришлым стало меняться. Окончательный переход казаков к оседлой жизни, высокая рождаемость и ограниченность жизнеобеспечивающих ресурсов, — все это заставило их ограничить прием новых членов в свою общину. К концу века прирост казачьего населения за счет миграции прекратился окончательно[16]. Поскольку Уральское войско являлось самой многочисленной в стране общиной, стать казаком вопреки воле этой общины было невозможно. Что же касается казачьих войск, формировавшихся тогда на востоке страны или на Северном Кавказе, например, на берегах Иртыша или Терека, то они укомплектовывались выходцами из разных регионов и социальных групп на основании решений военного руководства страны при полной безучастности остального казачества.

В XIX — начале XX веков структура этнического состава Уральского войска не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Прием в казаки иногородних жителей, либо «инородцев» был минимален. В то же время, различные этносы, традиционно присутствовавшие в войске, имели определенные особенности культурного, бытового и религиозного характера.

Казаки-калмыки, в отличие от других своих соплеменников, перестали быть кочевниками: зимой они жили в избах, а летом, кроме того, разбивали «кибитки» (юрты) в своих дворах[17]. Избы в калмыцких поселках были более ветхими, чем в русских[18]. Некоторые из калмыков принимали христианство[19]. Например, если в 1898 году поселок Кисык-камыш, населенный казаками-калмыками, возглавлял урядник Угир Батан Кинзекенев, то следующий атаман поселка – урядник Семен Чиданов – носил уже христианское имя[20]. Другой пример описал А.Б. Карпов в очерке «Мантык – истребитель тигров». Герой очерка, служивший в Средней Азии уральский казак-калмык, был осужден своим родственником за то, что «прошлым годом вера наша менял, крест положил» ибо, по их убеждению, «кто в русский вера пойдет, тому на тот свет… горячий огонь».

Белоэмигрант Л.Л. Масянов, вспоминая о калмыках и татарах, писал: «Были также полноправными казаками татары, калмыки, и были они великолепными казаками. Из татар было даже офицерство». Впрочем, представителей офицерства из татар было сравнительно немного. Например, в 1813 году из 7 полковников и подполковников не было ни одного татарина. Из 7 войсковых старшин татарином был один – Узбек Тюняев[21]. Не было татар ни среди есаулов, ни среди казаков, имевших «регулярные» чины – поручиков и майоров. Среди 104 сотников и хорунжих татарами оказались 3 человека – Шамай Тангаев, Абыш Ураев и Искендер Тангатаров[22]. Даже среди урядников татар было немного – 5 человек из 128: Ахмет Хаметьев, Искендер Чубеков, Утяп Юсупов, Апкеш Утяпов и Ариста Наиптиев[23]. Среди выпускников Неплюевского кадетского корпуса 1867 года было 4 уральца. В числе счастливых обладателей первого офицерского казачьего чина (хорунжего) был один уральский казак из татар – Ахмедфазыл Акиров[24].

Среди фамилий командиров шести льготных уральских казачьих полков, участвовавших в 1891 году в параде по случаю 300-летия служения России уральского казачества и приезда наследника престола в Уральск, нет ни одной нерусской. Среди 32-х фамилий сотников тех же полков таких фамилий оказалось лишь две — Искаков и Нуралин. Оба офицера, соответственно – командиры пятой сотни пятого полка и третьей сотни шестого полка[25]. Эти же две фамилии постоянно фигурируют в тех документах конца XIX — начала XX века, где речь идет о казаках-дворянах из татар, занимавших те или иные чиновничьи посты. Например, подъесаул Мурза-Ахмет Искакович Искаков примерно в те же годы возглавлял казачью степную команду в Уильском укреплении[26].

До 1865 года в состав Уральского войска входил башкирский отдел (или 9-й башкирский кантон), но культурных и бытовых контактов между казаками-башкирами и остальными казаками Уральского войска практически не было. После отделения от войска башкирского кантона лишь в Илецкой станице осталось небольшое количество башкир, проживавших там и до присоединения к войску башкирского отдела[27].

В перечне всех войсковых чиновников за 1765 год — от войсковых старшин до канцелярских писарей и от войсковых есаулов до городничих — был только один татарин — 67-летний Мавлекей Ицмагулов[28]. Рассмотрев состав гарнизонов городков и линейных укреплений, казаков-инородцев — татар и калмыков — можно обнаружить гораздо больше. При Яицком городке числились 32 казачьи сотни. Татарином был 1 из 32 сотенных командиров – 53-летний Сапар Альметьев[29]. Впрочем, вся его 3-я сотня 1-й тысячи была укомплектована таким образом, что татарами были все ее казаки[30]. Смешанным этническим составом отличалась и последняя, 32-я сотня Василия Пузаткина[31], состоявшая из 8 десятков. Два ее десятка – 7-й и 8-й также были татарскими. В них состояли Амин Караганов, Абдулла Мемеков, Камбар Асанов, Кунмурза Асанов, Халил Асанов, Сатбай Асанов, Абдулла Асанов и другие[32]. Имелась при Яицком городке и отдельная калмыцкая сотня[33]. Среди казаков, командируемых для несения линейной службы, доля инородцев была больше, чем среди тех, кто находился «при городе». Правда, в отличие от татар, почти все линейные калмыки вскоре присоединились к известному «бегству в Зюнгорию». По спискам же 1765 года, в Сахарной крепости из 145 казаков (служилых, отставных, малолетков и детей-мальчиков) было 7 калмыков и 6 татар[34]. В Коловертном форпосте из 35 душ мужского пола калмыков было 12[35]. В Котельном — среди 33 душ мужского пола было 2 татарина и 8 калмыков[36]. В Калмыковской крепости проживали 24 татарина и 14 калмыков из 146 душ мужского пола[37]. В Красноярском форпосте из 33 казаков 6 были калмыками, в Харкином — из 36 — 5[38]. В Индерской крепости, среди 130 казаков всех возрастов, татар было 24, калмыков — 22[39]. Среди служивших здесь татар (Аптакарим Тангаев, Асан Муханаев, Курган Ильбибаев, Муртаза Татарин и прочие) были и лица, особо «отличившиеся» в будущей «пугачевщине».

Доля калмыков до 70-х годов XVIII века в Яицком войске была соизмерима с долей татар. Обратимся к документам тех лет. В Гребенщиковом форпосте из 32 казаков калмыками были 11[40]. В Кулагинской крепости из 141 казака 35 были калмыками, 4 — татарами[41]. Из 49 казаков Зеленого форпоста калмыками были 7[42]. В Тополиной крепости 1 из 112 казаков был татарин, 12 — калмыки[43]. В Баксаевской крепости таковыми являлись соответственно — 2 и 21 из 108[44]. В Сарайчиковской — 2 и 4 из128[45]. В Гурьеве-городке — 45 и 5 из 139[46]. Таким образом, до 1770 года доли калмыков и татар в общей массе яицкого казачества были примерно равными. После массового бегства калмыков, их численность в среде казачества значительно уменьшилась. В XIX – начале XX века в Уральском войске их насчитывалось в 5—6 раз меньше, чем казаков из татар. Возвращаясь же к 1765 году, заметим, что, несмотря на обилие в линейных гарнизонах казаков из татар и калмыков, среди лиц командного состава они не были представлены. Максимум, чего они могли достигнуть – получить при крепостном начальстве должность толмача. Такие должности имелись тогда лишь в 3 крепостях – Сахарной, Тополиной, Сарайчиковской, а также при Гурьеве-городке. Но и эти должности не всегда занимали татары. В частности, толмачами в Тополиной и Сарайчиковской крепостях были Михайла Абушин и Иван Ларшин[47]. Татары присутствовали и среди казаков двух имевшихся тогда в войске станиц Илецкой и Сакмарской. В Илецкой станице насчитывалось 898 жителей мужского пола. В их числе 1 атаман, 1 писарь, 1 есаул, 3 сотника, 10 канониров, 385 рядовых и 117 отставных. «Малолетков» было примерно столько же, сколько и служащих: 294 сына служащих, 69 сыновей отставных, 44 мальчика-сироты[48]. Служащих татар и их сыновей насчитывалось 58 человек[49], отставных татар и их сыновей – 20 и 7 человек соответственно[50]. Итак, татары составляли около 10 проц. станичников. Примерно такой же оказалась и ситуация в Сакмарской станице. Казаков в станице было 617 душ: атаман, писарь, есаул, 3 сотника, 2 канонира, 228 служащих, 97 отставных, 193 сына служащих и 69 сыновей отставников, 22 сироты[51], татар — 52 человека[52].

В Уральске, Илецке и станице Сламихинской мусульманские объединения возглавлялись ахунами. К 1900 году ими соответственно были Абдулсалих Ишкулов, Абдулгаллям Давлетшин и Губайдулла Галькиев[53]. В ряде казачьих станиц – Уральской, Илецкой, Мустаевской, Студеновской и некоторых других работали мусульманские мечети. Киргизы традиционно неприязненно относились к казакам, а потому их поначалу почти не было. Отношение же к ним основной массы казачества было не лучше.

В войске имелись полностью как татарские, так и калмыцкие селения. Полиэтничность различных станиц и поселков Уральского войска можно наглядно проследить не только по данным переписей, но и по другим документам, например, связанным с призывом на военную службу, переводом из одних разрядов в другие, увольнением в отставку[54]. Судить об этническом составе можно и по данным о количестве детей, родившихся за тот или иной период. Более того, сведения такого рода позволяют сравнить демографические показатели у различных этнических групп войскового населения. В 1860 году в семьях казаков-калмыков родились 58 детей, а в семьях казаков-мусульман – 171 человек[55] (не считая казаков-башкир). Казаки-калмыки составляли значительную часть населения в Кулагинском, Пятимарском и некоторых других поселках[56]. Казаки, исповедовавшие мусульманство, составляли сравнительно значимую часть населения Илецкой станицы, и Чижинской дистанции. Всего в шести форпостах, десяти хуторах и одном городке Илецкой станицы в том же 1860 году «в магометанстве» родилось 18 проц. новорожденных. Особенно много казаков-мусульман было в Мустаевском поселке. В восьми сравнительно небольших селениях Чижинской дистанции рожденные «в магометанстве» составили 23 проц.[57] Незначительное количество «казаков-магометан» также проживало в третьем уральском округе и на средней дистанции, где «рожденные в магометанстве» составляли соответственно 2,5 проц. и 0,5 проц.[58] Здесь они проживали преимущественно в Янайском, Кушумском и некоторых других поселках[59]. В семьях русских казаков тогда родились 3002 ребенка (93,6 проц. новорожденных). В семьях казаков-магометан – 147(4,6 проц.), а в семьях ламаистов – 58 детей (1,8 проц.). Уровень рождаемости был примерно одинаковым у представителей всех основных этнических групп, так как приведенное процентное соотношение примерно соответствует долям представителей указанных народов в составе Уральского казачьего войска, как будет показано ниже. Вообще, чтобы получить картину, демонстрирующую специфику расселения уральских «инородцев» по регионам войска, можно обратиться к данным Н.А. Бородина на 1885 год[60]. Тогда в Уральске проживали 279 татар войскового сословия, а 1600 татар были представителями невойсковых сословий. В Гурьеве соответственно – 38 и 372 человека, в Илецке – 42 и 818. Может показаться, что абсолютное большинство уральских татар к войсковому сословию не принадлежало, однако это не так. Из 10 079 живших в войске татар казаками были 5378 (53,4 проц.), иногородними – 4701 (46,6 проц.). Просто среди городских татар казаками была сравнительно небольшая их часть, в станицах же картина существенно отличалась. Так, в станицах Уральского отдела проживало около 3 тысяч татар казачьего сословия и примерно 1,2 тысячи – иногороднего сословия. В Калмыковском отделе в казачью общину входили около 2 тысяч татар и не входили 471 человек. Только в Гурьевском отделе казаков и неказаков среди татар было 83 и 141 соответственно.

Ситуация с калмыками было несколько иной. В городах их практически не было, лишь в Уральске проживали 3 человека (1 представитель мужского пола и 2 — женского). Более 3/4 всех калмыков проживало в Калмыковском отделе (710 человек), в Уральском и Гурьевском отделах их «душ» насчитывалось 128 и 93 соответственно. Всего же в Уральском войске в 1885 году проживали представители 9 национальностей. Любопытно, что среди башкир (88 человек) и киргизов (3989 человек) казаков не было вообще. Не говоря уже о немцах (31 человек), евреях (60 человек) и бухарцах (6 человек). По всей видимости, продолжал действовать стереотип, что «киргиз» и «казак» — понятия несовместимые и взаимоисключающие. Поэтому, если кому-то из киргизов казачья община и делала милость, принимая его в свои ряды, то его, наверняка, либо ждала христианизация и русификация, либо переход в категорию «татар». Из 17 поляков к казачьему сословию принадлежал только 1. Из 121 717 русских жителей края не входили в казачью общину 28 059 (23 проц.). Калмыки же входили в нее абсолютно все (934 человека)[61].

В целом, доля казаков-инородцев в течение XIX – начала ХХ века существенных изменений не претерпела. В 1862 году из 81 998 казаков было: русских – 70 331 (86 проц.), башкир – 6095 (7 проц.), татар — 4168 (5 проц.), калмыков – 1184 (1,4 проц.), все остальные (преимущественно, каракалпаки) составляли очень незначительную часть[62]. Вскоре башкиры были выведены из состава войска. Без учета башкир доля русских вырастет до 92,5 проц., татар – до 5,5 проц., калмыков – до 1,5 проц. За полтора десятилетия лет это соотношение совершенно не изменилось, о чем свидетельствуют данные за 1876 год. Доля русских тогда составила 93 проц., татар – 5,5 проц., калмыков — 1,5 проц.[63] Увеличение доли русских с 92,5 до 93 проц. объясняется тем, что каракалпаки, по выражению Н.А. Бородина, «выродились и обрусели окончательно»[64]. В 1885 году в Уральском войске насчитывалось: русских – 93 658 (93,7 проц.), татар – 5378 (5,4 проц.), калмыков – 934 (0,9 проц.)[65]. Налицо снижение и без того незначительной доли калмыков. По-видимому, калмыков в будущем ожидало то же, что и каракалпаков. Еще через 12 лет их доля снизилась уже до 0,8 проц., хотя общая численность и выросла на 29 человек. В соответствии с результатами первой общероссийской переписи населения, в 1897 году в Уральском войске всего насчитывалось 114 166 казаков. Среди них русских – 106 688 (93,5 проц.), татар – 6304 (5,5 проц.), калмыков – 963 (0,8 проц.)[66]. Все же остальные, вместе взятые, насчитывали 211 человек, что составляло менее 0,2 проц.[67] Всего же среди казаков Уральского войска были указаны представители 10 национальностей, хотя ранее Н.А. Бородин констатировал наличие лишь трех. Объясняется это тем, что уральский автор основывался на опросе населения станиц, а в анкетах всероссийской переписи указывался родной язык. Те немногие казаки, что считали таковым, например, киргизский или украинский языки, были причислены Н.А. Бородиным, соответственно, к татарам или русским. Впрочем, так считал не только он. Все христианское население Уральского войска считалось русским. Древняя история войска и отсутствие естественного прироста войскового населения способствовали ассимиляции этнических меньшинств большинством, начиная с самых ранних этапов истории войска.

Не только казачье, но и иногороднее население, как уже отмечалось выше, отличалось полиэтничностью. Описывая ситуацию, Н.А. Бородин отметил: «Войскового населения Уральского войска к 1 января 1900 года числилось 123 677 душ обоего пола, кроме того, на землях Уральского войска проживают 42 683 души невойскового населения, или иногородних, а всего 166 360 душ обоего пола, в том числе 146 146 христиан, 19 евреев, 19 231 магометан (татары), 964 язычника (калмыки)»[68].

Уральское войско в определенной степени можно считать наиболее полиэтничным среди казачьих войск России. Однако если в качестве показателя степени полиэтничности использовать долю русского казачьего населения, то лидерство в этой области придется уступить забайкальскому казачеству. Последнее отличалось высоким процентом бурятов и тунгусов в среде казачества, составлявшими к 1893 году 14 проц. казачьего населения.

Противостояний или конфликтов, основанных на межэтнических или на межрелигиозных противоречиях, Уральское войско не знало. Русские, татары и калмыки являлись отдельными замкнутыми социальными группами, дифференцированными по принципу проживания в разных регионах, разных населенных пунктах или разных районах одного населенного пункта. Несмотря на культурную изоляцию и редкость смешанных браков, татары уважительно относились к русским, а общая военная повинность накладывала отпечаток. Казаки-мусульмане участвовали в войнах с мусульманами и в подавлении их волнений наравне с русским казачеством. Шамай Тангаев с 1808 по 1811 год «противу турок в неоднократных сражениях был»[69]. Ахмет Хаметьев в 1804 году служил «в киргизской степи», а в 1811 – «противу турок»[70]. «В сражениях противу турок» был и Апкеш Утяпов[71]. Искендер Чубеков, Утяп Юсупов и Ариста Наиптиев «были в азиатской степе», «были в резервных командах за Уралом», «за Уралом при учреждении пикетов неоднократно находились»[72]. Не изменилась ситуация и во второй половине XIX века. В сражении под Иканом 4—6 декабря 1864 года уральцы проявили несравненный пример героизма, отражая в течение 3 дней атаки 10 тысяч кокандцев силами одной сотни. Многие умерли от ран, среди них – Насыр Фаткуллин. Выжили немногие, например, казак Шаргай Токмаев[73]. Казаки-мусульмане продолжали верно служить Отечеству и в последующих кампаниях, например, среди уральских казаков, награжденных «за дело с бухарцами 5 апреля 1866 года» были сотник Курбан Баукаев и урядник Бухар Хусаинов[74].

___________________

ПРИМЕЧАНИЯ