Дезертирство в полках Нижегородского ополчения (октябрь 1812 — май 1813 г.)

Аннотация. В статье анализируется проблема дезертирства в полках нижегородского ополчения 1812 года. Согласно рапортам командиров полков и делопроизводственной документации прочих учреждений приведены обобщённые сведения о дезертирстве в каждом из полков. Рассмотрен процесс поиска дезертиров и определения им меры наказания.

Результатами исследования следует считать определение основных причин дезертирств, произошедших в полках ополчения, а именно: беспокойство за судьбы оставленных на родине семей, боязнь наказания за совершённые на службе проступки, пьянство, религиозные убеждения, непривычные условия жизни и быта ратников, неумение справляться со спецификой физических и психологических перегрузок, жёсткость военного обучения и проч.

Выявлены и такие сопутствующие факторы дезертирства, как, например, помощь либо отказ в ней со стороны родственников и односельчан, совершение преступлений сбежавшими лицами. Уделено внимание формализованному процессу расследования дезертирства и определения меры наказания за его совершение. Сделан также вывод о том, что дезертирство не носило массового характера и не повлияло на выполнение основных боевых задач ополчения.

Summary. The paper analyzes the issue of desertion in the regiments of 1812 Nizhny Novgorod militia. Stemming from reports by regimental commanders and documents of other institutions, the paper cites generalized data about desertion in each of the regiments. It examines the process of search for deserters and meting out punishment to them.

The research yielded a list of the main reasons for desertion occurring in militia regiments, namely, anxiety for the lot of families left at home, fear of punishment for misdemeanors committed in service, drinking, religious beliefs, unaccustomed living conditions of fighters, inability to cope with the physical and psychological strain, hardships of military training, etc.

The author also discovered such concomitant factors of desertion as, e.g., assistance or denial of same on the part of relations and fellow villagers, or crimes committed by the escapees. It focuses attention on the formalized process of investigating desertion and meting out the punishment. It also concludes that desertion was not very common, and did not affect the accomplishment of major combat assignments by the militia.

ИЗ ФОНДОВ ВОЕННЫХ АРХИВОВ

НИКОЛАЕВ Дмитрий Андреевич — доцент кафедры Новой и Новейшей истории Нижегородского государственного университета имени Н.И. Лобачевского, кандидат исторических наук

(г. Нижний Новгород. E-mail: dmnikolaeff@mail.ru).

«СДЕЛАЛ ОТЛУЧКУ НЕ ДЛЯ УКЛОНЕНИЯ ОТ СЛУЖБЫ, НО РАДИ УСТРОЙСТВА СВОЕГО СЕМЕЙСТВА…»

Дезертирство в полках нижегородского ополчения (октябрь 1812 — май 1813 г.)

Война 1812 года продолжает оставаться одним из востребованных объектов изучения в отечественной исторической науке, но, несмотря на значительное количество исследований, посвящённых её различным аспектам, долгое время вне поля зрения учёных остаются, например, вопросы, связанные с девиантным поведением воинов как русской армии, так и губернских ополчений. Между тем актуальность темы вполне обусловлена историческими факторами комплексного познания научного явления как такового, а также социоисторическими причинами изучения феномена homo belli  — «человека войны» в истории вообще и истории повседневности в частности. Новизна данного исследования состоит в том, что впервые в отечественной исторической науке изучены различные аспекты девиантного поведения ратников отдельно взятого воинского формирования 1812 года (шести полков нижегородского ополчения), находившегося в боевом походе и представлявшего собой весьма специфический коллектив. Учитывая тот факт, что губернские ополчения собирались по единым правилам и в схожей социально-экономической среде (хотя и в различных губерниях), вполне уместно предположить, что как девиантная ситуация в целом, так и отдельные её аспекты (дезертирство) были весьма похожими и типичными в ополченской среде различных губерний страны.

С позиций обыденного сознания вполне объясним тот факт, что в огромном комплексе отечественных трудов по событиям 1812 года доминируют либо героико-патриотические, либо «нейтрально-объективистские» темы военно-политического характера, либо так или иначе связанные с ними прочие сюжеты. По большому счёту многое из того, что относится к 1812 году, так и не стало в массовом сознании собственно историей, а продолжает существовать исключительно в политико-пропагандистской патриотической или псевдопатриотической реальности и сотворенной ею мифологии, базирующейся не одно столетие лишь на пафосном воспевании народного подвига. Порой это вело к уничтожению «ненужных элементов» исторической памяти1, по сути — к искажению истории. Из неё вычёркивались все «неудобные» и «порочащие» сведения.

Предпринятые в конце XX — начале XXI века попытки исправить историографическую ситуацию привели к возникновению противоположных ипостасей. Как считал В.Н. Земцов, с одной стороны, появились представители «мощной волны спекулятивной литературы» (Е.Н. Понасенков, А.М. Буровский и др.), с другой — плеяда действительно авторитетных исследователей (А.И. Попов, А.А. Смирнов, А.А.Васильев, В.М. Безотосный и др.). Последние не признавали «казённо-авторитетных», псевдопатриотических схем2.

Сбор и перемещение на огромные расстояния доселе ещё не виданного количества войсковых соединений, как в 1812 году, не могли, естественно, не повлечь за собой определённых нарушений дисциплины. В частности, совершения дезертирства, что было предопределено априори не только чрезвычайной несхожестью и разнообразием «человеческого фактора», но и экстремальными условиями жизни и быта, в которых оказались сотни тысяч людей в военных мундирах. Так или иначе, тема девиантного поведения воинов русской армии (и ополчений) только начинает рассматриваться (в контексте иных проблем) в отдельных работах отечественных (В.С. Пруцакова3, А.В. Гладышев4) и зарубежных (Ж. Брейяр5, Ж. Антрэ6) авторов.

Тем не менее факты собственно дезертирства (впервые «открытые» для исторической науки в мемуарах А.М. Барановича7) как одного из девиантных аспектов поведения упоминаются и в трудах исследователей региональных ополчений России (С.В. Шведов8, И.Ю. Лапина9, С.В. Белоусов10, Л.М. Спиридонова11, И.Г. Бурцев12, М.Ю. Иванов13 и др.), и в специальных научных (Е.А. Назарян14, В.С. Пруцакова15, А.Ю. Скрипник16), и в «околонаучных» (А.М. Буровский)17 работах.

Однако проблема носит более широкий характер. Не претендуя на полное раскрытие, попытаемся частично осветить её некоторые характерные составляющие на примере формирования и походного марша полков нижегородского ополчения.

1 сентября 1812 года в связи с известными событиями Отечественной войны начался сбор нижегородского ополчения. По утверждённой разнарядке всего в Нижегородской губернии надлежало собрать 12 928 ратников (12 275 пеших и 653 конных) для пяти пехотных18 и одного конного полков19. Обмундирование, снаряжение и даже вооружение20 ополчений той поры возлагалось на отдатчиков ратников, т.е. помещиков либо мещанских сообществ. Нижегородское ополчение входило в состав так называемого III ополченского округа (вместе с ополчениями казанским, вятским, симбирским, пензенским и костромским) под предводительством генерал-лейтенанта П.А. Толстого; начальником нижегородского ополчения являлся князь Г.А. Грузинский, нижегородским губернатором — А.М. Руновский.

Командиры пехотных полков нижегородского ополчения: 1-го — полковник Я.И. Каратаев, 2-го — полковник М.К. Агалин (позднее — подполковник А.П. Ровинский), 3-го — полковник князь Ф.И. Звенигородский (позднее — подполковник А.И. Воинов), 4-го — полковник Ф.Ф. Ралль, 5-го — полковник А.К. Шебуев. Командиром конного полка стал действительный статский советник П.Ф. Козлов. Полки ополчения формировались в период с сентября по декабрь 1812 года; в конце декабря они выступили в поход и завершили его первый этап к марту—апрелю 1813 года, достигнув малороссийских губерний (Киевской, Волынской, Житомирской).

Побеги из нижегородского ополчения стали заметным явлением с начала октября 1812-го, когда командиры всех полков (либо их заместители) начали регулярно информировать об этом вышестоящее командование. Обобщённые сведения по дезертирству из полков с октября 1812 по май 1813 года выглядят следующим образом.

По 1-му полку из рапортов полковника Каратаева и отношений уездных нижних земских судов «о пойманных воинах» известно о 19 дезертирах.

2 ноября 1812 года «…Балахнинской округи… воин Иван Карпов Макин неизвестно куда отлучился… о чем предписано от меня было… батальонному командиру майору Дмитриеву сделать исследование о причинах отлучки… который донес мне, что он отпущен был пятидесятным Назанским в Нижний Новгород для своих нужд, и неизвестно куда отлучился, и причина побега его неизвестна, поелику все товарищи его показали, что ему притеснения никакого не было; вещи с собою снес полушубок, шапку, брюки, платок, рубашку, порты, сапоги и онучи»21.

17 ноября бежал О.Ф. Протопопов. Он был пойман и на допросе в макарьевском уездном нижнем земском суде дал следующие показания: «…со сносом казенных вещей и кражей у воина Михайлы Алексеева с квартиры денег тридцать пять рублей… в чем он сознался и притом объявил, что из числа краденых денег, шедши дорогою… повстречался с соцким, как же его зовут, не знает, только приметил, что был кривой, который, остановя его, спросил, кто он таков, куда идет… и есть ли письменной вид, но как оного у его не было, то он, признав его беглым, хотел сковать бывшими при нем железами, [но] с тем [условием], если даст ему денег, то отпустит, чего он испугавшись, дал ему двадцать рублей и притом оной отрезал у себя значик с одного еще променялся кафтаном и, отойдя от него, Протопопова, четверть версты, возвратился опять к нему, взял свой кафтан, а взамен отдал обратно ему. Остальные же из числа краденых денег 15 рублей издержал во время оной отлучки на пропитание».

21 ноября бежал И.И. Дубровин, ратник «Балахнинской округи вотчины княгини Волконской… и снес с собою казенные вещи». Будучи пойман, на допросе, проведенном командиром полка, «показал: что он поступил в военное ополчение, оставил пятерых малолетних детей в совершенной нищете и бедности, а потому, заботясь об их состоянии, сделал таковую отлучку с тем, чтобы устроить семейственное право побывать в доме»22.

По той же причине бежал и Л.О. Чибышев, который «…показал, что сделал таковую отлучку ни от чего другого, как единственно… отцу сострадание, повидаться с малолетними детьми и устроить семейственные права». 25 ноября «неизвестно куда отлучился» ратник «Макарьевской округи… Спиридон Антонов».

20 декабря произошёл нетипичный случай: бежал не рядовой воин, а «урядник Алексей Никитин Никифоров, выбранный в вагенмейстеры… неизвестно куда самовольно отлучился… снес с собою взятые у двух воинов жалованные деньги два рубля и всю принадлежащую ему амуницию»23.

Из числа воинов 1-го полка, прикомандированных к артиллерийской лаборатории для изготовления патронов, в декабре 1812 года бежали двое ратников, «притеснений же им ни от кого не было»24.

20 декабря «самовольно отлучились» И.А. Сидоров и Ф.Я. Дьяков, «…к помянутой же отлучке… побудительных причин не оказалось, кроме [того], что воин Сидоров нередко находился в пьяном образе, а Дьяков придерживался расколу столь много, что с воинами, стоящими с ним на квартире, вместе не пил и не ел»25.

В конце декабря 1812 года непосредственно перед походом полка «отлучился» Г.В. Щукин26, а в январе 1813-го уже на марше полка «неизвестно куда отлучились Федор Николаев Шишурин… Лаврентий Осипов Чистяков (который был пойман… «с фальшивым билетом», а на допросе признался, что связался с изготовителями фальшивых документов, которые ему и сделали за 50 копеек, но, очевидно, некачественно) и ещё шесть человек27.

По 2-му полку известно о 13 сбежавших. В начале октября 1812 года расположение полка самовольно оставил С.М. Шерыбанов, который позднее «…допросом показал, что он бежал по глупости своей с квартиры… из команды капитана Саламыкова… в преступлениях же никаких не виним»28.

31 октября «отлучился… с квартиры» С.В. Медведев29 — «…воин Горбатовского уезда, помещика Бестужева-Рюмина деревни Зименок… кроме побегу, ни в каковых преступлениях не виним… отлучившийся от команды для свидания с родственниками… на воровствах и тому подобных преступлениях не бывал»30.

С 8 по 20 ноября бежали три воина31.

30 ноября был зафиксирован побег, как выяснилось позднее, на очень дальнее расстояние (до Вологодской губернии) воина А. Короткова, совершившего к тому же «кражу со взломом» у своего непосредственного начальника, сотенного Кузнецова: «…воспользовался его отлучкою в город Нижний для дежурства при караулах и разломал сундук его, украл лежащие там деньги — шестьдесят пять рублей, отобранные у некоторых воинов, и бежал»32.

10 декабря полковник Ровинский сообщил, что бежал ратник Л.Я. Морозов, находившийся в командировке от полка при провиантском чиновнике Сколкове: «…Морозов… взяв с собою всю имевшуюся на нем казенную амуницию, соболезнуя о жене и о шестерых детях, решился для свидания с ними, а не меньше этого и по глупости, отлучиться… шатался по разным местам… кормясь мирским подаянием, затем, раскаявшись о своей погрешности… явился»33. Но, «по удостоверению господина Сколкова, оной воин бежал, боясь наказания за всегдашнее обращение его в пьянстве»34.

18 декабря «отлучились без ведома начальства» С. Тюханов и С.Г. Гладкой. Эти ратники «…никакого противного закону поступка не учинили и поведения были порядочного… а последний из них… увезен был отцом своим, который был в то время, как он отлучился, в его квартире и привез ему партикулярный кафтан и шляпу»35.

Известно также о следующих ратниках, сбежавших в разное время из 2-го полка: С. Абросимове («…при допросе показал, что он… бежал, единственно убоясь взыскания за утрату кафтана и брюк, которые он, будто бы возвращаясь с базару в сотню, положил на крестьянской воз, но его потом не отыскал, но притеснений ни от кого из начальства не имел»); С.Д. Щуплыгине («…пойманный… Щуплыгин… показал, что он, оставя на квартире все казенные вещи, исключая полушубка, пошел не сказавшись… в прежнее свое жительство… но не доходя до оной несколько верст, увидевшими его одновотчинными крестьянами был пойман»; И.Н. Дикареве («ночью… бежал… шатался полями, где день, где ночь… пришел в деревню Тимонино повидаться со своими детьми… увидав его, дочь родная Февронья побежала и объявила вотчинному начальнику, который с крестьяны пришел, его и взяли»)36 и Е.С. Сорокине («…бежал… а как проник в дом свой, то сноха его Екатерина Михайлова пошла для объявления в вотчинном правлении [о его побеге]»)37.

Относительно побегов ратников из 3-го полка (15 случаев) имеются далеко не полные сведения. Так, 18 ноября 1812 года «…воин Лазарь Максимов Спиридонов… Ардатовского округа вотчины господина Кашкарова села Федотова крестьянин, украв у дворового человека гвардии прапорщика Кашкарова Егора Васильева часы, шапку, крестьянские рукавицы и денег тридцать копеек (и) неизвестно куда скрылся». 12 декабря «неизвестно куда отлучился… Иван Васильев Малыгин Ардатовской округи… декабря 12 дня… а после 18-го [декабря] сам собою явился… на другой день 19-го [декабря] неизвестно куда сделал побег»38. Имеются сведения о бежавших из полка Н.М. Косове («…объявил, что он отлучился в свое жительство по глупости, опасаясь взысканий за то, что не поспел на перекличку») и Л. Зотове, объяснившего, «…что причиною отлучки была болезнь, по которой не в состоянии… будучи следовать за батальоном, отстал от оного и встретил попутчиков… довезен ими был до жительства своего»39.

По пути следования полка из Глухова в Киев в феврале 1813-го в местечке Носовке и селе Казары «отлучились» ратники Г.М. Ласин40 и А.И. Таланов. Согласно протоколу допроса последнего (предъявил командир нижегородского внутреннего гарнизонного батальона Шиллер) «…Александр Таланов… почувствовал крайнюю слабость здоровья, так что идти в поход далее не мог… с двумя таковыми же воинами в том селе… и оставлен, где он с ними на одной квартире [жил] две недели, но пользованы никем не были, пропитание же имели оного дому от хозяина крестьянина… напоследок же, получа они в той болезни облегчение, из товарищей его один начал проговаривать, чтоб из оного села сделать побег, на что он, Таланов, и третий воин, согласясь и не сказавшись хозяину, из дому, оставя казенную фуражку, а взяв хозяйскую шапку, бежали, и шед они большим трактом на Нижегородскую губернию чрез города Калуга, Тула, Рязань, где на заставах спрашиваемы никем не были, и, дойдя до села Павлова [были пойманы]»41. В Киевской же и Житомирской губерниях покинули полк ещё пять человек. Известно также довольно странное дело о розыске бежавшего из полка М. Никитина42 (ранее поступил из костромского ополчения), подделавшего документы и «пустившегося в бега» из расположения полка в Житомирской губернии. Затем его задержали в Ярославской губернии, но он вновь сбежал43.

В период с декабря 1812 по май 1813 год сбежали трое ратников44.

По 4-му полку имеются сведения о 19 совершённых и 16 предотвращённых побегов: 9 ноября 1812 года «отлучился воин Лукояновской округи господина Дебособра дворовой человек Андрей Матвеев»; 13 ноября бежал А.И. Кожевников «из крестьян Макарьевского уезда графа Румянцева деревни Чечериной… снес с собою амуницию»45.

1 декабря командир полка узнал о подготовке массового побега с возможным использованием заранее подготовленных фальшивых документов и планировавшейся кражей лошадей, что являлось отягчающими обстоятельствами. Так, «правящий должность батальонного командира 1-го батальона сотенный начальник Аверкиев донес… рапортом, что пятидесятный начальник Тито, бывший ноября 28-го дежурным, обходил с патрульей всю сотню и услышал нечаянно в доме близ собора, в овраге состоящем разговор квартермистрского писаря Демида Александрова, относящийся до намерения с другими воинами 1-го батальона 1-й сотни сделать побег и свесть из некоторых домов лошадей. Узнав о сем, господин Аверкиев в тот же вечер взял сего писаря под арест и по обыску нашел при нем восемь плакатных пачпортов. Быв, таким образом, уличенным, он открыл, что соучастниками с ним были 1-го бат. 1-й сотни воины Федот Никитин, Никита Алексеев, Лаврентий Федоров, Егор Григорьев, Федор Семенов, Иван Лудышев и Иван Гурьянов. Пачпорты же брал из Макарьевского казначейства господина Собакина беглый крестьянин по фальшиво написанным Демидом Александровым отпускам; крестьянин сей с подворья ушел, оставя там некоторые вещи и свою лошадь»46.

20—22 декабря в полку случился относительно массовый побег, когда сбежали восемь человек47, из которых двое были ранее уже наказаны за подготовку к побегу48.

26 декабря бежал М. Садышев49, а 31-го был предотвращён очередной массовый побег50 восьми «заговорщиков», из которых четверо позднее, после полученных наказаний, всё-таки сбежали51. 31 декабря сбежали А.Ф. Тунаков и П. Матвеев52.

Массовые побеги, видимо, становились уже некоей отличительной особенностью службы в 4-м полку, поскольку, по докладу полковника Ралля, 9 января 1813 года также «…по неизвестным причинам отлучились 4 воина»53.

По 5-му полку дезертировали 24 человека и один — подозревался в намерении побега. Так, 2 октября 1812 года бежал С. Родионов54; 8-го — Д. Андреянов55; 17-го — А. Кузьмин56. Относительно последнего выяснилось, что он только подозревался в побеге, «но которой находился не в бегах, взят был под караул в гобвахту57 по причине его малоумия»58.

В декабре 1812 года сбежали: находившийся в карауле Я.С. Санагин («был в карауле, в ночи бежал, искан был, но нигде не найден… причем преступления никакого не учинил»)59; четыре ратника «Сергачской округи»60, которые при совершении побега «…снесли всю форменную амуницию и по отыскании причин господами командующими сотнями их побега открылось, что между всеми бежавшими замечено дружеское сношение с Цыгановым, о котором объявили одновотчинные с ним [что он] всегда был дурного поведения, за что и судим был в Сергачском уездном суде и содержался в тюрьме, откуда и поступил в ополчение»61; два ратника, отпущенных на время «в село Лысково для своих надобностей»62, а также Н. Афанасьев. В последних числах месяца покинули «безвестно» расположение полка «прикомандированный фурлейт» М. Трофимов и И. Егоров63.

В начале января 1813 года дезертировали четыре ратника64, а 19 января бежали ещё пять человек65. В феврале совершили побег три ратника66.

Что касается конного полка, известно лишь об одном случае дезертирства, причём с трагическим исходом, произошедшем не в период формирования или марша полка и не собственно в полку, а в оставшейся от него в губернии «заресформной команде» (16 человек под предводительством сотенного Приклонского)67, «успешно» прожившей на собственном хуторе Приклонского в Нижегородской губернии вплоть до роспуска ополчения68.

Среди этих недисциплинированных воинов был и Матвей Лазарев: «Обращаясь всегда(!) в пьянстве, наконец, ночью… из квартиры хутора… отлучился» (в марте 1813 г.), и найден был в мае 1813 года утонувшим в речке Озёрке (также по причине пьянства), на берегах которой оказался «под видом отпуска… на побывке у отца»69. Однако по результатам расследования данного происшествия70 ничего криминального не нашли71.

Кроме указанных дезертиров, «привязанных» к конкретным воинским подразделениям, необходимо указать ещё ряд лиц (известных по отношениям нижних земских судов), совершивших самовольные отлучки в период с октября 1812 по май 1813 года, чью полковую принадлежность трудно идентифицировать, а именно: Н. Ефимов (сбежал для получения за некую оказанную им услугу 50 руб., обещанных старостой его деревни); С.М. Степанов и Е.С. Сидоров, указавших при допросе, что решили «…отлучиться… не вроде побега, а единственно для свидания с своими родственниками, с тем чтобы возвратиться обратно в полк»; И. Агафонов; И.А. Маслов; Е.И. Юлов («…вознамерился он от команды своей по единственной глупости бежать… для свидания с своими ближайшими родственниками»)72; И.С. Семенов73; Г.А. Ковалёв (также «по единственной своей глупости»); Н. Максимов, «учинивший» два побега74; С.М. Касаткин75, также подозревавшийся в «рецидиве»76; О. Миронов; Е.М. Алексашкин («заявил, что… отпущен был урядником… преступления же никакова не признал»)77; И. Григорьев78; Д. Вавилов; Г.Л. Терентьев; М. Савельев; И.С. Лосев; Г. Фёдоров79. Известно также, что до декабря 1813 года помимо пойманных ратников «вернулись самими собою из бегов» 34 человека80; итоговые же цифры общего количества дезертиров всех полков за всё время похода окончательно не выяснены.

Многие причины побегов из ополчения были вполне понятны и объяснимы для характеристики поведения людей, ещё вчера являвшихся «мирными поселянами»: желание «устроить семейственные дела», долечиться (или умереть) на родине; тоска по родным и близким, оставшимся в бедственном материальном положении. Кроме того, присутствовали такие мотивы, как боязнь наказания за проступки по службе, а именно: утеря военного снаряжения, «не поспел на перекличку» и проч. Обращает на себя внимание фактор довольно частого «обращения в пьянстве», что также служило объяснением побега «по глупости своей». Выявлен единичный случай побега, причиной которого явились религиозные убеждения (раскольничество). Непривычные условия жизни, быта, неумение порой справляться со спецификой физических и психологических перегрузок, что было неизбежно в военной службе, также определяли, помимо страха быть убитым на войне, побудительные мотивы к совершению дезертирства. Немаловажной причиной «ухода» ратников являлась и жёсткость (жестокость) их военного обучения, чему также имелись убедительные свидетельства. К примеру, «…воин Иван Михайлов, в пьяном виде явясь ко мне [Грузинскому], приносил словесную жалобу на господина Ружевского в том, что будто он его бил палкою по руке, отчего действительно она была распухши. Сомневаясь верить жалобе воина Михайлова по нетрезвости его [требую], чтобы таковые неумеренные наказания от господ сотенных начальников… на будущее время прекратить, а воин Михайлов за отлучку от своего места и за принесение жалобы, минуя свое начальство, в пример другим наказан палками»81.

Побеги совершались как индивидуально (обдуманно либо, очевидно, в состоянии аффекта), так и коллективно, по предварительному сговору; иногда с присутствием «в деле» родственников, которые как помогали бежать, так и выдавали беглецов начальству. Кроме родственной «помощи» в выдаче беглых ратников, этому содействовали и «одновотчинные» (с бежавшим) крестьяне, не горевшие желанием отдавать в ратники взамен сбежавшего ещё кого-либо из своих земляков. При побеге почти всегда «сносили» (в основном из носимых на себе вещей) ту или иную амуницию; иногда совершались преступления, как правило, в виде кражи денег или чужого имущества, а также использовались либо подготавливались к использованию поддельные документы.

Жизнь беглецов была достаточно тяжёлой при недостатке средств к существованию — в основном на «мирские подаяния». Известны три случая «путешествий» на очень дальние расстояния, связанные с ратниками И. Малыгиным, А. Талановым и А. Коротковым: первый — из Нижегородской губернии до Санкт-Петербурга и обратно(!)82; второй — из Киевской губернии до родного села в губернии Нижегородской83; третий — из Нижегородской губернии до Вологодской.

При обнаружении факта побега о нём следовал доклад, как правило, со стороны непосредственного начальника (пятидесятного, сотенного) батальонному командиру, который докладывал об этом командиру полка, а тот по инстанции — командиру (руководителю) ополчения, который извещал об этом как губернатора, так и нижний земский суд конкретного уезда, откуда был призван ратник. При этом всегда требовали формулярный список ратника. Он включал следующие пункты: «какой вотчины» («чьих владельцев»), «имя, отчество и прозвание», «сколько от роду лет», «какие имеются приметы», «из какого состояния поступил в ополчение», «время поступления в ополчение: год, месяц, число», «рост», «российской грамотой читать и писать умеет или нет», «холост или женат и имеет ли детей», «не имеется ли какого мастерства», «не был ли в штрафах и под судом»)84. Согласно списку во многом и давалась «ориентировка» на розыск. Затем уже суды извещали губернатора и командира ополчения о результатах поиска беглецов, большинство из которых, правда, являлись «из бегов» самостоятельно.

После каждого случая побега проводилось «исследование» (расследование) его причин и возможных преступных последствий, в ходе которого выяснялись непосредственные причины, побудившие ратника к совершению дезертирства, а также его поведение и образ жизни до и во время самовольной отлучки. Особое внимание уделялось фактору возможных «притеснений» в ополченской среде («притеснений же ни от кого не было») и возможной причастности к совершению преступлений во время «бродячей жизни», когда сбежавший «шатался по разным местам» и мог иметь контакты с представителями преступного мира. В многочисленных протоколах допросов (проводившихся, как правило, «при увещании священническом») было обязательным фиксирование того факта, что ратник «во время побега… ничего противного закону не делал» («ни в каковых преступлениях не виним», «на воровствах и тому подобных преступлениях не бывал» и т.п.).

Необходимо также отметить, что дезертиров не всегда ждало (заслуженное или нет) палочное наказание, опять же весьма «сложно квалифицированное» («наказать шпицрутенами», «наказать розгами», «наказать умеренно розгами»85). Известно довольно много случаев, когда причины, побудившие ратника к преступной «самоволке», принимались «во уважение» военным начальством, и раскаявшийся «самовольщик» получал лишь словесное внушение. Например, в отношении «…явившегося добровольно из бегов Ивана Иванова Дубровина [было принято решение] причислить [его] на службу в полку, внушив ему, что за сделанную им… самовольную отлучку подвергался [бы] он суду и наказанию, но, по уважению добровольной его явки… и что он сделал отлучку не для уклонения от службы, но ради устройства своего семейства из пятерых малолетних детей, в совершенной нужде и бедности состоящих, освобождается от наказания»86.

Но это уже не относилось к тем, кто решился на рецидив, и провинившиеся лица получали за свои проступки сполна. Ратника Шерыбанова было решено «…наказать пред батальоном… [за вторичный побег], как не восчувствовавшего учиненного ему в первый раз наказания пред полком палками, и потом выбрить на голове до половины, а на бороде все волосы; сей штраф записать в формулярный список и определить в 3-й пехотный полк и в ту же команду [из которой бежал], а дабы на будущее время не могли сделать таковых же преступлений, отдать в артель под надзор исправных и хороших 3-х человек воинов, которые бы сверх урядников тщательно за поведением каждого имели смотрение и без позволения от них воспретить даже из квартир выходить»87.

Любопытно, что многие беглецы, не пойманные и не явившиеся добровольно (в период созыва и действия ополчений), сначала причислялись (по документам) к резервному ополчению, собиравшемуся также в 1812 году. Затем фактически они амнистировались после роспуска ополчений, т.к. не могли быть судимы по военным законам (поскольку не являлись рекрутами, а «самая служба ополчения есть временная»), но с условием, что наказание им определят их владельцы и «вотчинноначальники», что могло на практике означать отсутствие наказания вообще.

В заключение отметим, что дезертирство в рядах нижегородского ополчения 1812 года — весьма заметный аспект девиантного поведения личного состава — вызвало серьёзное беспокойство и у военных, и у гражданских административных чинов. Дезертирство было обусловлено как объективно-субъективными качествами человеческого характера, так и комплексом причин, порождённых своеобразием военно-феодальной эпохи и особенностями общественных и экономических отношений. Тем не менее, несмотря на имевшиеся в этом отношении проблемы, дезертирство не носило массового характера и в целом не воспрепятствовало выполнению основных боевых задач, возложенных на ополченские подразделения.

ПРИМЕЧАНИЯ

1Земцов В.Н. Память, убивающая прошлое (о праздновании юбилеев Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов русской армии 1813—1814 гг.) // Вопросы всеобщей истории. 2014. № 16. С. 167; он же. «Патриотический проект» российского руководства и 200-летний юбилей Отечественной войны 1812 года // Там же. 2018. № 20. С. 83.

2 Он же. «Патриотический проект»… С. 83.

3 Пруцакова В.С. Русский оккупационный корпус во Франции 1815—1818 гг.: агрессоры или жертвы обстоятельств? // Вопросы всеобщей истории. 2014. № 16. С. 225—234; она же. Русские во Франции 1814—1818 гг.: стереотипы и факты (историографические заметки) // Французский ежегодник. 2015. С. 431—438; она же. Способы разрешения конфликтов между французами и военнослужащими русского оккупационного корпуса 1815—1818 гг. // Там же. 2018. С. 205—217.

4 Гладышев А.В. Первая встреча населения Франции с «варварами Севера» // Французский ежегодник. 2018. С. 182—204.

5 Брейяр Ж. М.С. Воронцов в Мобеже. К истории русского оккупационного корпуса во Франции.1816—1818 гг. // Воронцовы — два века в истории России. Труды Воронцовского общества. Вып. 6. СПб., 2000. С. 127—151.

6 Антрэ Ж. Использование образа казака и русских во Франции во время Первой реставрации // Уральский исторический вестник. 2014. № 4(45). С. 25—31.

7 Приводимые цифры в 40 тыс. русских дезертиров, якобы бежавших из армейских рядов во Франции, взяты, по признанию самого автора, из непроверенных слухов и не заслуживают доверия, но широко используются в спекулятивной «псевдоревизионистской» литературе и пропаганде. См.:  Баранович А.М. Русские солдаты во Франции в 1813—1814 гг.: Из записок артиллерийского офицера А.М. Барановича / Публ. К. Сивкова // Голос минувшего. 1916. № 5—6. С.153, 154.

8 Шведов С.В. К вопросу о назначении и реальном использовании ополчений 1812 года в России // Известия Саратовского университета. Т. 7. Вып. 2. 2007. С. 39—44.

9 Лапина И.Ю. Земское ополчение Санкт-Петербургской губернии в 1812 году // Вопросы истории. 2007. № 5. С. 118—123.

10 См.: Белоусов С.В. Провинциальное общество и Отечественная война 1812 года (по материалам Среднего Поволжья). Пенза, 2007.

11 Спиридонова Л.М. Пензенское ополчение в 1812—1815 гг. Автореф. дис. … канд. ист. наук. Белгород, 2013.

12 Бурцев И.Г. Тульское военное ополчение в кампаниях 1812—1814 гг. // Отечественная война 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы: Материалы Международной научной конференции, 2—4 сентября 2013 г. Можайск, 2014. С. 476—489.

13 Иванов М.Ю. Симбирское ополчение в Отечественной войне 1812 г. и Заграничном походе 1813—1814 гг. Дис. … канд. ист. наук. Самара, 2002.

14 Назарян Е.А. Дезертирство в русской армии: мотивы и обстоятельства // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы: материалы XVII Международной научной конференции (Бородино, 5—7 сентября 2011 г.). Можайск, 2012. С. 302—309.

15 Пруцакова В.С. Дезертирство из русского оккупационного корпуса во Франции 1815—1818 гг. // Известия Уральского федерального университета. Сер. 2. Гуманитарные науки. 2017. Т.19. №1(160). С. 177—185.

16 Скрипник А.Ю. Репрессивные меры российских органов власти в отношении солдат-дезертиров и населения Правобережной Украины в первой половине XIX ст. // Учёные записки УО ВГУ им. П.А. Машерова. Т. 18. Сборник научных трудов. Витебск, 2014. С. 82—91.

17 Буровский А. Наполеон — спаситель России. М., 2009.

18 Хвостова И.А., Николаев Д.А. Формирование и походный марш 5-го полка нижегородского ополчения (сентябрь 1812 — апрель 1813 гг.) // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2019. № 3(106). С. 98.

19 Они же. Формирование и походный марш конного полка нижегородского ополчения (сентябрь 1812 — февраль 1813 гг.) // Там же. 2018. № 2(99). С. 115.

20 Николаев Д.А. Как и чем вооружалось нижегородское ополчение в 1812 году // Военно-исторический журнал. 2019. № 2. С. 75—79.

21 Центральный архив Нижегородской области (ЦА НО). Ф. 1822. Оп. 1. Д. 44. Л. 4.

22 Там же. Д. 70. Л. 12, 30, 17.

23 Там же. Д. 44. Л. 38, 32, 61.

24 С. Васильев и Е. Петухов.(Там же. Л. 63).

25 Там же. Л. 66.

26 Там же. Л. 80.

27 Там же. Д. 70. Л. 47, 9; Д. 44. Л. 51, 135, 138, 140.

28 Там же. Д. 70. Л. 10.

29 Там же. Л. 20.

30 Там же. Д. 44. Л. 5.

31 А.Ф. Бакалдин, И.Ф. Сорокин и Т. Тимофеев. (Там же. Л. 35).

32 Там же. Л. 173, 56.

33 Там же. Д. 70. Л. 22.

34 Там же. Д. 44. Л. 59.

35 Там же. Л. 65. Известно, что в январе 1813 г. бежали также П. Чеботарёв, М. Бумагин, Ф.Д. Сорокин, К.Е. Соколов и И.Г. Карташов. (Там же. Л. 111, 157, 154).

36 Там же. Д. 70. Л. 4, 11, 1.

37 Там же. Л. 2. Известно и о совершивших побег (по не выясненным до конца причинам) ратниках 2-го полка: И. Пахомове, С. Тиханове, К. Емельянове, Ф. и В. Фёдоровых, Т. Васильеве. (Там же. Л. 33, 36, 46).

38 Там же. Д. 44. Л. 31, 112.

39 Там же. Д. 70. Л. 7, 8.

40 Там же. Д. 44. Л. 176.

41 Там же. Д. 70. Л. 68.

42 Г.Л. Панов, В.А. Радаев, И.А. Вяхирев А.Е. Пеняков и М. Родионов. (Там же. Д. 44. Л. 178, 199—202.).

43 Там же. Ф. 5. Оп. 42 (1813 г.). Д. 189. Л. 1—2.

44 Ф. Маслов, С. Марзаев, М. Воронин. (Там же. Ф. 1822. Оп. 1. Д. 70. Л. 72, 154).

45 Там же. Д. 44. Л. 8, 12.

46 Там же. Д. 50. Л. 48.

47 С. Косковцев, И. Маслов, И. Лудышев, Н. Алексеев, С. Чечурин, Ф. Пузырёв, Д. Петров и Е. Романов. (Там же. Д. 44. Л. 84—85).

48 И. Лудышев и Н. Алексеев. (Там же. Л. 84).

49 Там же. Л. 87.

50 Там же. Д. 50. Л. 48.

51 Там же. Д. 44. Л. 115. Троих (Ф. Ветрова, Д. Александрова и Ф. Никитина) быстро поймали, а Л. Федотов находился «в бегах» несколько долее. (Там же. Л. 115).

52 Там же. Л. 118.

53 А именно: С. Данилов, Г. Митясов, М. Аверьянов, С. Маркелов. (Там же. Л. 158).

54 «…Сего октября 2-го числа квартирующий Макарьевской округи в деревне Белозериха сего полка господин сотенный начальник Чичерин рапортом донес мне, что… воин… Родионов, поступивший в ополчение Васильской округи господина Нертовского из села Долгого Поля… в ночи неизвестно куда бежал». (Там же. Л. 1).

55 «…Октября 11-го числа квартирующий Макарьевской округи в селе Бармине батальонный командир Патрикеев… донес мне, что воин Д. Андреянов, поступивший в ополчение из Лукояновской округи села Васильевки господина Ровинского… 8 числа неизвестно куда бежал… и снес с собой амуниции полушубок, брюки, шейный платок, портов двое, рубах двое, портянки, онучи, сапоги, рукавицы с варежками, топор». (Там же. Л. 2).

56 Там же. Л. 3.

57 Правильно: гауптвахту.

58 ЦА НО. Ф. 1822. Оп. 1. Д. 70. Л. 6.

59 Там же. Д. 44. Л. 58.

60 Е. Ильин, Я.В. Кавырин, Н. Прохоров, С.С. Цыганов. (Там же. Л. 60).

61 Там же.

62 Н.М. Козлов и И.Ф. Шарыпин. (Там же).

63 Там же. Л. 83, 87.

64 «…Остафий Миронов… Захар Иванов… Иван Васильев… Николай Михайлов». (Там же. Л. 116).

65 И. Фадеев, П. Михайлов, И. Осипов, А. Никитин и Л. Васильев. (Там же. Л. 160).

66 П. Фадеев, А. Иванов, Я. Капаров. (Там же. Л. 175).

67 Там же. Л. 179.

68 Там же. Д. 63. Л. 6.

69 Там же. Д. 44. Л. 179.

70 Сотенный начальник конного полка Приклонский доложил командиру резервного ополчения Григорьеву: «…с уведомления нижегородского земского суда о найденном здешней округи в речке Озерке мертвом теле, оказавшемся, по произведенному следствию, отданного с вотчины госпожи Верховской из села Берсеменева воина Матвея Лазарева… имею честь донести, что оной воин точно из числа оставшихся от выступившего в поход конного полка в числе 14-ти воинов, которой обращаясь всегда в пьянстве, и, наконец, ночью на 24 число марта в казенной одежде неизвестно куда из квартиры хутора Корчмы без позволения отлучился и по многим моим поискам нигде не найден, о чем минувшего марта 26-го, а равно и по разведанию моему, что он, Лазарев, оказался найден крестьянами села Маликова утопшим в речке Озерке. По произведенному нижегородского земского суда заседателем Бессоновым следствию, никаких боевых на теле сего утопшего воина знаков [т.е. следов побоев] не оказалось, кроме того, что он под видом отпуска был в доме у отца своего… крестьянина Лазаря Григорьева и во время нахождения его в доме обращался всегда в пьянстве, а накануне Лазарева воскресенья, то есть на вербной неделе… пошел он пешком в село Константиново, где каждонедельно по субботам бывает базар, и оттудова уже не возвращался». (Там же. Д. 160. Л. 478).

71 Там же. Д. 44. Л. 179.

72 Там же. Д. 70. Л. 24, 25, 27, 30, 32.

73 «…Иван Семенов… показал… находился он в селе Бору для делания патронов… он с таковыми же воинами… Васильем Матвеевым и Матвеем Сидоровым [были] отпущены на прежние их жилища для свидания с родственниками… в чем и дан им билет… а как наступил срок, то товарищи его ушли к своим, а он сделался болен, в преступлениях никаких не винился». (Там же. Л. 34).

74 Там же. Л. 43, 45.

75 Заложил при побеге свой полушубок за 40 коп. (Там же. Л. 50).

76 С.М. Касаткин заявил, что был отпущен для свидания с родственниками, перед этим один раз бежал. (Там же. Л. 54).

77 Там же. Л. 53, 55.

78 «…Отданной в ополчение дворовой человек Иван Григорьев [отлучился] под видом домового отпуску, но без всякого письменного вида, [который]… нечаянным образом потерял». (Там же. Л. 56).

79 Там же. Л. 57, 70, 73, 74, 77.

80 Там же. Д. 199. Л. 14.

81 Там же. Д. 83. Л. 337.

82 Грузинский — Воинову: «Пойманного из бегов… воина вотчины графа Салтыкова Ардатовской округи села Хозина Ивана Малыгина, которой, как в учиненном ему допросе показал, отлучку из полку сделал не для убегания от службы, но ради испрошения у помещика своего перемены другим [ратникам], для чего и был в Санкт-Петербурге у господина, которой, сказав ему, что пришлет в вотчину ревизора, отпустил его, а по явке в село Хозино взят и представлен в Ардатовский нижний земский суд». (Там же. Оп. 3. Д. 15. Л. 216).

83 Там же. Оп. 1. Д. 44. Л. 177.

84 Там же. Л. 11.

85 Там же. Д. 83. Л. 643.

86 Там же. Л. 571.

87 Там же. Д. 160. Л. 149.

Иллюстрации из источника: Русская армия 1812 года: открытки / Художник О.К. Пархаев. Вып. 3. М.: Изобразительное искусство, 1989