ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ МОСКОВСКИЕ И ПРАЗДНИК ПРЕОБРАЖЕНИЯ ГОСПОДНЯ

Памяти Владимира Александровича Плугина[1]

Преображение Господне — один из самых значительных праздников православной церкви, издревле празднуемый 6 августа (19 августа — по новому стилю). Согласно христианскому вероучению, незадолго до того как претерпеть страдания на Голгофе, Иисус Христос поднялся с тремя своими учениками на гору Фавор: “…Взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних и преобразился пред ними: и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет” (Мф. 17, 1-2; ср.: Лк. 9, 28-29; Мк. 9, 2-8). В память этого события и был установлен праздник. Выдающиеся богословы восточно-христианской церкви, такие, как Иоанн Златоуст († 407 г.) и Григорий Палама († 1359 г.), отмечали, что на Фаворе Христос впервые приоткрыл людям Свою божественную сущность (как пишет Гриорий Палама, ученики были сделаны из слепых зрячими, восприняв с помощью Бога то, что раньше были не в состоянии воспринять)[2]. Именно в день Преображения ученики осознали, что Христос — не просто долгожданный пророк, мессия, но более того — всемогущий Господь. В широком смысле Преображение Господне — призыв ко всякому христианину изменить себя в лучшую сторону и приблизиться к Богу. Неслучайно само православие называют религией Преображения. В данной статье будет рассмотрена одна из форм почитания Преображения в Древней Руси. По мнению автора, в годы правления Ивана III (1462—1505) преображенский культ был тесно связан с его военной деятельностью.

В средневековом обществе решающее значение в регулировании социальных отношений имел обычай. Неформальное, свободное от условностей и не скованное предписаниями поведение не было характерным для той эпохи. Социальное положение человека предусматривало полный “сценарий” его поступков, оставляя мало места для инициативы и индивидуализма. Отсюда — высокая знаковость поведения членов феодального общества: каждому поступку приписывалось глубокое символическое значение, и он должен был свершаться в однажды установленной норме, следуя общепринятому штампу[3].

Символика событий зачастую определяла поведение людей средневековья. А поскольку жизнь человека во всех отношениях была проникнута религиозными представлениями, с особенным вниманием было принято относиться к тому, что освящалось авторитетом церкви. Символический способ мышления определял то, что любая ассоциация на основе какого бы то ни было сходства зачастую обращалась в представление о сущностной, мистической связи предметов или событий[4]. Происходило вполне определенное переплетение символического и мистического. Так, святые, на день памяти которых приходилось рождение человека, часто становились его покровителями, успехи или неудачи, случившиеся в тот или иной церковный праздник, непосредственно связывались с этим праздником. Чтобы умилостивить высшие силы, отметить особенный смысл происходящего, также выбирались символы, призванные на понятном языке выделить мистическое значение события.

На Руси существовали как общие представления о священном значении тех или иных церковных праздников и культов (повсеместно считалось, что Пресвятая Богородица является защитницей городов и в целом покровительницей Руси[5]), так и местные (например, в Великом Новгороде с XIV в. бытовало особенное почитание праздника Знамения Богородицы[6]). Был и отдельный воинский культ. Особенно почитались архангел Михаил — предводитель небесного воинства, святые воины-мученики Димитрий Солунский, Георгий Победоносец и др. В частности, Иван III очень чтил “Егория Храброго” (Георгия Победоносца), призывая его помощником “во бранех”. Например, так было при походе на Новгород. После успеха Шелонской битвы под Новгородом в июле 1471 г. великий князь незамедлительно отблагодарил великомученика: “Того же лета во граде Юрьеве в Полском бывала церковь камена святыи Георгии, а придел святая Троица, а резаны на камени вси, и розвалилися вси до земли; повелением князя великого Василеи Дмитриев те церкви собрал вси изнова и поставил, как и прежде”[7].

Особенное почитание воинами средневековья угодников Божиих, прославившихся на воинском поприще, вполне закономерно. Образ мысли того времени предполагал считать, что, удостоившись святости и перейдя в разряд заступников за ныне живущих, святые воины в первую очередь должны были стать помощниками “собратьев по цеху”. Представляется, что и еще один церковный праздник, непосредственно не связанный с ратной деятельностью, в определенный период времени также тесно связывался с военными начинаниями. Речь идет о празднике Преображения Господня.

В 1991 г. В.А. Плугиным была опубликована статья, в которой автор предположил, что почитание этого праздника имело особое место в годы правления великого князя Московского Василия Васильевича Темного (1425—1462). Почитание началось в 1425 г. (или несколько раньше — еще при крещении Василия Васильевича) и нашло отражение в строительстве каменной Спасо-Преображенской церкви Симонова монастыря в Москве, льготах, данных великим князем обители, и, возможно, заказе иконы “Преображение” Андрею Рублеву[8].

Однако наблюдения В.А. Плугина требуют уточнения. К периоду правления Василия Васильевича Темного следует относить не начало, а очередной всплеск, усиление почитания праздника представителями московского великокняжеского дома. О внимании уже первых Даниловичей[9] к Преображению говорит то обстоятельство, что московский храм, вокруг которого сложился придворный монастырь великокняжеской семьи, был посвящен именно Преображению Господню (храм Спаса Преображния на Бору в кремле). Особую любовь к Спасо-Преображенскому монастырю, согласно летописным свидетельствам, имел Иван Данилович Калита (1325—1340). Он “возлюбил его паче инехъ манастыреи и часто приходя в онь молитвы ради и многу милостыню даяше мнихомъ ту сущимъ…”[10].

В историографии высказывалось предположение, что идея посвящения придворного великокняжеского монастыря в Москве имела владимирское происхождение  — прослеживается аналогия с основанием Спасского монастыря во Владимире на месте княжеского дворца[11]. Отметим еще две детали, также свидетельствующие о возможных владимирских корнях культа Спаса Преображения.

Во-первых, Владимир Мономах, основавший или возобновивший город Владимир (на Клязьме) в 1108 г.[12], отстраивает в нем именно Спасскую церковь, которая стала первым каменным сооружением в тех местах: “Того же лета свершен бысть град Владимер Залешьский Володимером Мономахом, и созда в нем церковь камену святаго Спаса”[13]. Во-вторых, несколько позднее, в 1164 г., и Андрей Боголюбский, первый князь Владимирский, отстраивает во Владимире белокаменную Спасо-Преображенскую церковь на Мономаховом дворе[14].

О том, что Преображение Господне особо почиталось московским княжеским родом еще до рождения Василия Темного, также свидетельствует эпизод из “Жития” Михаила Клопского. Согласно Житию, сын Дмитрия Донского князь Константин Дмитриевич приурочил первую из своих паломнических поездок в Клопский монастырь именно к Преображению: “И по том времени приехал князь Константин и з женою причащатися и манастырь кормити на Преображение Господне”[15]. По всей вероятности, эта поездка имела место в 1413 г.[16]

Благоговейное отношение московского великокняжеского дома к празднику Преображения не ослабевает и во второй половине XV в. Очевидно, преемник Василия Васильевича Темного, его сын Иван III Васильевич (1462—1505), воспримет почитание Преображения от отца. При этом новый всплеск особого почитания придется на период с 60-х годов XV столетия и будет связан с военной деятельностью великого князя. Чем же это было вызвано?

Возможно, традиция преображенского культа была почерпнута из легендарных времен равноапостольного князя Владимира Святославича (980—1015). Под 996 г. летописи сохранили известие о битве между ратью Владимира и печенегами в предместье Киева — Василеве[17]. Силы князя были невелики, он предпочел спастись бегством, но дал обет отстроить храм, если печенеги уйдут: “…Тогда обещася Володимеръ поставити церковь в Василеве святаго Преображениа, бе бо в тои день Преображение Господне”. Опасность миновала (“избыв же Володимеръ сего”), и киевский князь сдержал слово[18]. Примечательно, что Василевский Преображенский храм стал одним из первых православных храмов, выстроенных в Киевской Руси. Средневековый образ мысли, структура логических связей того времени предполагали связать воедино помощь высших сил в праздник Преображения с теми событиями, которые в этот день произошли, а также перенести их на подобные случаи в дальнейшем. Т.е. благополучный исход противостояния в день Преображения давал потомкам повод надеяться, что праздник станет особенным днем для успеха военных кампаний. Выступить в поход или принять бой в этот “удачный” день  — означало заручиться “поддержкой” самого Господа.

В том, что усиление почитания Преображения в годы правления Ивана III могло быть вызвано обращением к временам Киевской Руси, нет ничего удивительного. Официальная московская идеология, как раз к концу 60-х — началу 70-х гг. XV века, активно разрабатывала доктрину единства Русских земель, находя ее истоки, в первую очередь, в эпохе Киевской Руси. Иван III был первым великим князем Московским, который опирался не только на московскую традицию. В обращении к новгородским послам в ноябре 1470 г., в послании в Новгород во время кризиса осени-зимы 1470—1471 гг. он впервые апеллировал к именам Рюрика, Владимира Святого, Всеволода Большое Гнездо, определив их как последовательных носителей идеи единства Руси. Обращение к Рюрику и Владимиру, т.е. возвращение в мир Киевской Руси, напоминали о том, когда над русскими землями не было никакой иноплеменной власти[19].

Примечательно, что поиск аналогий в древности не ограничивался одной лишь политической сферой. Деятельность идеологов на рубеже 60-х — 70-х гг. XV века активизировалась и в области церковной политики. Воскресенская летопись, свод середины XVI в., отражающая официальную государственную точку зрения (в ее основу был положен московский великокняжеский свод 1479 г.), как раз под 1471 г. помещает отрывок о “святом и великом князе” Владимире, крестившем “все земли наши”[20]. Вероятно, проснувшееся внимание к Преображению надо рассматривать в контексте церковно-исторических изысканий московских идеологов, нашедших в древних летописях следы культа Преображения еще в годы Владимира Святославича.

(Впоследствии Владимира Святославича — в крещении Василия — будет считать своим небесным покровителем великий князь Василий III Иванович (1505—1533 гг.), сын и преемник Ивана III. В 1514 г. перед началом похода на Смоленск и в преддверие 500-летия со дня смерти Владимира (1515 г.) он заложит каменную церковь Владимира Святого “в Садах”[21], которая станет всего лишь вторым Владимирским храмом во всей Северо-Всточной Руси[22]. К авторитету Владимира взывает и старец Филофей в послании, адресованном Василию III, что, очевидно, должно было повлиять на великого князя[23]. Вероятно, такой взгляд Василия Ивановича на равноапостольного Владимира возник не на пустом месте и был следствием представлений, сложившихся еще в эпоху его отца Ивана III).

Между тем не только идеология обусловила развитие преображенского культа. Ростки особого отношения Ивана III к Преображению восходят к детству и юности великого князя. По всей видимости, уже тогда его военная деятельности до некоторой степени связывалась с Преображением. Как свидетельствует “Сказание о начале Каменскаго монастыря” Паисия Ярославова, в 1446/47 г. Иван вместе с отцом посетил Преображенский Спасо-Каменный монастырь[24] (эта обитель станет одной из наиболее любимых Василием Васильевичем Темным в последние годы его жизни), а в 1452 г., возвращаясь после удачного карательного похода против сторонников Дмитрия Шемяки[25], Иван именно сюда заехал отблагодарить Бога за успех “и литургии слушал у Спаса, и хлеба ел”[26].

Ко всему прочему, для связи Преображения с военной деятельностью были и богословские основания. Так, согласно видению большинства представителей восточно-христианской богословской традиции, Преображение неразрывно связано с предначертанием будущей надежды[27]. Иными словами, Преображение есть символ надежды на лучший исход в любых обстоятельствах. В конкретных исторических условиях русского средневековья такие надежды могли быть связаны, не в последнюю очередь, с успехом военных походов. На Руси совершался глубинный религиозный процесс, протекавший по определенным законам религиозной психологии. В милитаризованном обществе Древней Руси, окруженном, с его точки зрения, враждебным миром, зачастую нехристианским, для самозащиты требовалось привлечение всех возможных средств, тем более исконно православных[28].

Первое свидетельство времен самостоятельного правления Ивана III, которое можно соотнести с военным культом Преображения, относится к 1463 г. Московские войска, пришедшие на помощь Пскову в псковско-ливонской войне 1463 г., были размещены псковичами на постой в двух местных монастырях. Одним из них являлся Спасо-Преображенский Мирожский монастырь: “…Псковичи даша им подворие оу Спаса в монастыри оу Мирожи…”[29]. О том, что размещение московских ратей именно в этом монастыре было не случайным, свидетельствует и псковская летописная запись 1471 г. Тогда великокняжеская рать под командованием Василия Зиновьева по прозвищу Дятел перед совместным московско-псковским выступлением на Новгород также была помещена “у Святого Спаса в монастыри за рекою”[30], т.е. в Мирожской обители. Стоит полагать, псковичи знали об особом отношении великого князя московского к Преображению и символически отметили приход московских войск размещением в монастыре, посвященной этому празднику.

В первые годы правления Ивана III главнейшей внешнеполитической задачей являлась борьба с Казанским ханством. Под 1469 г. официальное летописание, подробно освещающее поход московского войска на Казань, особо заостряет внимание на обстоятельствах одной из остановок, предпринятых ратью по пути к Казани: “…Сташа подъ Николою на Бечеве и, вышедъ изъ судовъ, идоша въ городъ къ старой церкви Преображениа Господня и повелеша ту сущимъ священникомъ молебнаа совершати за великого князя и за воя его…”[31]. Показательно, что именно Преображенский храм был выбран в качестве места служения молебна о даровании победы великокняжескому войску. Учитывая это, представляется неслучайным, что одним из монастырей, получивших жалованные грамоты от Ивана III перед первым казанским походом (1467 г.), был Ярославский Спасо-Преображенский монастырь[32]. Иван выдал грамоту 30 января 1467 г[33].

Отметим также, что первым и единственным монастырем, основанном в XVI в. в сердце Казани, в кремле, уже вскоре после взятия города московскими войсками (1552 г.), становится как раз Спасо-Преображенский монастырь. Основание его непосредственно связано с именем Ивана Грозного (“Повелением и устроением… самодержавного царя и государя и великого князя Ивана Васильевича… в общий монастырь написан Типик сей, сиречь Устав”, — сообщается в приписке к уставу монастыря, составленному в 1554—1556 гг. основателем обители Варсонофием Песношским), а сам монастырь становится архимандритией[34]  — первой в Казани. Иван Грозный и в дальнейшем жаловал монастырь, что отразилось, например, в царском распоряжении 1562 г. об увеличении территории новой обители[35]. Архимандрит Варсонофий, в последствии епископ Тверской, был причислен к лику святых и почитался наравне со св. Гурием, первым казанским архиереем[36].

Не менее примечательная картина складывается в результате наблюдений за событиями подчинения Новгорода в 70-е гг. XV в. Согласно Никоновской летописи, Иван III после победы на реке Шелони летом 1471 г.[37] выступил в обратный путь из усмиренного Новгорода 13 августа[38], а ведь как раз в этот день церковь отмечает Отдание праздника Преображения Господня. Очевидно, дата выбиралась неслучайно. Преображение должно было символизировать новое — “преображенное” — состояние великого князя, фактического хозяина Новгорода Великого. С удачным Новгородским походом можно связывать и пожалования Ивана III Суздальскому Спасо-Преображенскому Евфимиеву монастырю[39]. 17 октября 1472 г. Иван III выдал обители жалованную льготную грамоту на Медвежий Угол, а 20 декабря передал село Федоровское[40]. Если великий князь раздавал милостыню “по манастырем” до похода, как сообщает об этом официальное московское летописание, то тем более следовало ожидать богатых подарков после успешного завершения кампании.

И во время второго Новгородского похода 1477—1478 гг. Иван III не упускает возможности связать одно из событий кампании с Преображением Господним. Так, 8 ноября 1477 г. в Спасо-Преображенском храме валдайского села Еглина он принимает послов новгородского архиепископа, которых “пожаловал, опас дал и опасную свою грамоту”[41]. Не только храм, но и день, когда “князь велики велел быти у себе” новгородским послам, также подбирались целенаправленно. 8 ноября церковь чтит Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных[42]. На величании утрени в этот праздник звучат такие слова: “Величаем вас, архангели и ангели, и вся воинства (выделено мной. — А.Т.), херувими и серафими, славящия Господа”. Новгородцам давалось почувствовать, что предводитель небесного воинства архангел Михаил стоит на стороне воинства московского. И на этот раз монастырь, посвященный Преображению, так же был облагодетельствован через некоторое время после похода. В феврале 1479 г. Иван III выдал жалованную грамоту Соловецкому Спасо-Преображенскому монастырю[43]. Эта грамота стала первым пожалованием со стороны великокняжеской власти в Соловецкую обитель[44].

Мистический символизм Преображения, наблюдающийся в описании Новгородских походов, явно просматривается и в 1485 г., сразу после присоединения Твери. 15 сентября 1485 г. в четверг Иван III присутствует на литургии в Тверском Преображенском соборе[45]. Это была первая служба в кафедральном храме поверженного города, бывшей столицы независимого великого княжества, ставшей очередным уделом Москвы. Интересно, что в 1482—1484 гг. XV в. сын Ивана III Иван Иванович Молодой, в 1485 г. поставленный отцом на княжение в Твери, выдал две жалованных грамоты Суздальскому Спасо-Преображенскому монастырю[46]. Не были ли связаны эти пожалования с надеждами на удачный исход грядущего присоединения Твери?

В 1489 г. во время похода на Вятку местом сбора многочисленной рати, в состав которой входили полки не только московские и северных городов (что было традиционно для великокняжеских военных походов на север), а также владимирские, тверские, и даже татарская конница, был выбран Котельнич. Несмотря на то, что войско, начавшее собираться в 20-х числах июля, окончательно подтянулось под Котельнич[47] уже ко 2 августа, рать выступила в поход только на Преображение[48], 6 августа. Вряд ли эта задержка была случайной. Очевидно, великокняжеские воеводы специально приурочили начало похода к знаменательной дате: пестрое войско, собранное со всех концов государства, должно было объединить общее сознание, причастность к совместному делу. Хорошим поводом для этого могли служить коллективная молитва и общее выступление в день Преображения.

Русско-шведская война 1495—1496 гг. также началась 6 августа. В этот день (1495 г.) “послал князь великий Иван Васильевич воевод своих князя Данила Васильевича Щеня да Якова Захарьича со многими людьми на свеиского короля неметцкого”[49]. Вероятно, выбор даты начала кампании был глубоко символичен. Ивану III предстояло открыть новую страницу в истории военного дела Москвы. В отличие от постоянных столкновений и, как следствие, изменения границ на других направлениях внешнеполитической деятельности, русско-шведская граница оставалась неизменной с 1323 года (тогда был заключен Ореховский (Нотебургский) мирный договор между Новгородом и Швецией)[50]. Начало нового важного дела, согласно представлениям того времени, хорошо было соотнести с соответствующей датой. Средневековое мышление предполагало неразрывную связь между каким-либо событием и днем, в который оно происходит. Наиболее важные дела стремились начинать в “удачные” дни, веря в то, что это скажется на успехе предприятия. Очевидно, именно представления о значении Преображения для военной деятельности определили выбор числа начала войны со Швецией.

Обратим внимание еще на один пример. 6 августа 1500 г. во время русско-литовской войны 1500—1503 гг. войсками воеводы Якова Захарьича был взят Путивль[51]. Трудно утверждать, что взятие Путивля было намеренно приурочено к празднику Преображения Господня, источники хранят молчание об этом. Однако для летописцев было важно отметить день, в который произошло столь знаменательное событие. Показательно, что присоединение других городов в течение кампании 1500 г. — Брянска[52] и Дорогобужа[53] — не только не отмечено в летописях точными датами, но даже не зафиксировано месяцев их взятия. Летописцы сочли нужным указать только число падения Путивля. Таким образом, с достаточной долей уверенности в захвате Путивля можно видеть глубокий символический смысл.

Как видно из приведенных случаев, во времена Ивана III почитание праздника Преображения непосредственно связывалось с военной деятельностью великого князя. Стоит отметить, что преображенский культ был свойствен не только великому князю Ивану III Васильевичу, но и другим представителям Московского княжеского дома. Около 1487 г. Андрей Васильевич Угличский[54] отстраивает в Угличе кафедральный собор в честь Спаса Преображения, ставший средоточием духовной жизни города. Не исключено, что к росписи собора был привлечен самый знаменитый живописец конца XV века Дионисий[55]. Согласно “Сказанию о начале Каменскаго монастыря” Андрей Васильевич Вологодский[56] в 1481 г. “воздвиже церковь каменую чюдну на езере Кубенском в монастыри у всемилосивого Спаса на Каменом”. Главный собор Преображенского Спасо-Каменного монастыря был первым каменным сооружением “в той земли от начала миру”, так как “ничто же бывало каменного от храмовъ, понеже земля удалела”[57]. (Действительно, до 1481 г. на огромной территории к северу от Ярославля не существовало ни одной каменной постройки). Не позже середины 80-х гг. XV в. в удельном центре князя Михаила Андреевича Верейско-Белозерского[58] городе Ярославце[59] уже существовал деревянный Спасо-Преображенский храм (хотя о времени его строительства трудно сказать что-либо определенное)[60].

Почитание Преображения передалось от великокняжеской семьи не только братьям, но и сподвижникам. Возможно, не случайно выдающийся полководец и представитель великокняжеской администрации времен Василия Васильевича Темного и Ивана III Васильевича Иван Стрига Оболенский завещал похоронить себя в Суздальском Спасо-Преображенском Евфимиевом монастыре[61]. А в 1478 г. после удачного похода в “каянскую землю” (древнерусское название области, прилегающей к северной части Ботнического Залива) воеводы великого князя Московского преподнесли Соловецкому Спасо-Пробажнскому монастырю колокол немецкого литья — трофей, захваченный в период военной кампании[62].

На фоне особого отношения великих князей Московских к празднику Преображения кажется странным перенесение в 1489 г. Кремлевского Спасо-Преображенского “на Бору” монастыря по воле Ивана III из центра столицы на новое место — Крутицы, бывшие тогда окраиной Москвы (монастырь впоследствии получил название Новоспасского). Однако стоит учесть, что охлаждение великого князя к обители, во многом утратившей свои придворные качества, не отразилось на отношении государя к самому празднику Преображения. Так, проявлением почтения Ивана III к этому празднику становится возведение им в Новоспасском монастыре каменного Преображенского храма и освящение его митрополитом “всея Руси” Зосимой[63] 18 сентября 1496 г.[64] О продолжавшемся почитании Преображения свидетельствует также факт выдачи жалованной обельно-несудимой грамоты Валаамскому Спасо-Преображенскому монастырю[65] от имени Ивана III и его сына-соправителя Василия в 1504 г. Данная грамота является самой ранней из известных жалованных грамот Валаамской обители со стороны великих князей Московских[66].

В годы правления Василия III Ивановича почитание Преображения сохранится в великокняжеской среде, но примет другую форму. Теперь оно, по всей видимости, больше не связывалось с военной деятельностью московского государя, однако нашло отражение в развернувшемся каменном строительстве Преображенских храмов во многих землях единого Русского государства. К числу построенных в первой трети XVI в. относятся Спасо-Преображенский собор в Ржеве, храм Суздальского Спасо-Преображенского Евфимьева монастыря (1507—1511), собор Спасо-Преображенского Варлаамо-Хутынского монастыря (1515), собор Ярославского Спасо-Преображенского монастыря (1526). Кроме строительства храмов, Василий III давал пожертвования монастырям, посвященным Преображению Господню. Так, 24 июня 1509 г. он пожертвовал игумену Феофану Кучаинского Спасо-Преображенского Сисоева монастыря (Сербия) сорок соболей и пятьсот (по другим источникам — триста) белок[67].

Еще более красноречиво о почитании Преображения свидетельствует постройка Василием III “на своемъ дворе” каменного Преображенского собора с приделами в 1527 году (как отмечает А.Л. Беляев, это была “полная перестройка” прежнего, еще XIV в., каменного храма бывшего Спасского монастыря, не сохранившая никаких остатков древнего храма за исключением вторично использованных деталей)[68]. Указание летописи о построении храма в московской резиденции Василия III — “на своемъ дворе” — позволяет сделать вывод о том, что новый Преображенский храм становится домовым храмом великокняжеской семьи.

Возврат к преображенскому культу в связи с военной деятельностью государей, по всей видимости, наметился в эпоху Ивана Грозного. Основание Спасо-Преображенского монастыря в Казани можно рассматривать через эту призму. Традиция почитания Преображения Господня продолжала жить в великокняжеской семье и в XVI столетии[69]. Однако такого расцвета, который пережил культ Преображения в эпоху Ивана III, Русь уже не знала.

В заключение хотелось бы отметить, что культ Преображения — это часть культа Иисуса Христа в целом. В домоногольский период большинство храмов на Руси, в особенности монастырских, было выстроено как раз в честь Иисуса Христа[70], а также — Пресвятой Богородицы (богородичный культ являлся не менее популярным). В XIII в. был настоящий всплеск строительства Спасских монастырей в Ростово-Суздальской земле (новые обители появляются в Ростове, Ярославле, Нижнем Новгороде). Возможно, это стало откликом на события, происходившие на Святой Земле, начиная с конца XI века. Успех крестовых походов приводит к тому, что в начале XII столетия Фаворская гора попадает в руки католического духовенства. Об этом на Руси хорошо знали. В частности игумен Даниил, автор одного из самых значительных древнерусских памятников паломнического жанра, посетивший Святую Землю не позже 1115 г. писал, что “место же то святого Преображениа… ныне же есть монастырь латыньский”[71]. Однако захват священных мест “латинянам” представлял еще полбеды. В конце XII — начале XIII в. над Фавором восстанавливается владычество мусульман, не только вытеснивших крестоносцев, но и учинивших разгром фаворским храмам и жившим там христианам. В 1187 г. Саладин разрушил многочисленные монастыри, существовавшие на Фаворе, а в 1212 г. его брат воздвиг на вершине горы исламскую крепость[72].

Говоря о культе Иисуса Христа, его воинской составляющей, следует отметить, что с конца XIV в. на русских стягах принимаются вышивать образ “Спаса Нерукотворного”[73]. Причем к такому стягу начинает употребляться понятие “знамя”, а знамена без изображения Спасителя по-прежнему называются “стягами”. Во время Куликовской битвы “знамя” было и у войск Дмитрия Донского: “Святый же Иисус воображен на хрестьянских замениих, аки сонце светяшеся”[74]. Иван Грозный подражал своему предку. Известно, что его знамя во время взятия Казания также представляло собой “образ Господа нашего Иисуса Христа Нерукотворенный, и на верх водружен животворящий крест, иже бе у прародителя его государя нашего достохвалнаго великаго князя Дмитриа на Дону”[75]. Вплоть до начала XVII в. изображение Христа на знамени в основном представляло собой тип “Спаса Нерукотворного”. Очевидно, в символической парадигме того времени само полотнище знамени воспринималось как плат, на котором изображен лик “Спаса Нерукотворного”[76].

___________________

ПРИМЕЧАНИЯ