ПЕРВЫЕ СОВЕТСКИЕ РАКЕТЧИКИ

До вручения лейтенантских погон осталось всего ничего, но мы, выпускники первого факультета Ленинградского высшего артиллерийского инженерного училища 1958 года, все еще не знали своего назначения ни по конкретным должностям, ни по местам будущей офицерской службы.

И вот однажды, когда мы с моим однокурсником Толей Травушкиным, сидя за столом в светлом и уютном учебном классе, рассуждали об этом, дверь внезапно открылась и к нам вошел многозвездный московский генерал в сопровождении начальника нашего факультета полковника Помогаева.

— Куда предназначаются эти молодые люди? — спросил генерал.

— На артиллерийские базы и арсеналы на должности начальников участков по ремонту вооружения и помощников начальников отделов хранения, — ответил Помогаев.

Из этого нечаянного разговора мы наконец-то прояснили в общих чертах предстоящее распределение, а вслед за этим пошли между выпускниками пересуды: «Ракеты… Ракетчики… Ракетные войска…» и — предупреждения: «Т-с-ссс!». Ведь слово «ракета» секретное, в разговоре нужно употреблять иное — «изделие».

Примерно так и получилось: большинство из нас, выпускников ЛВАИУ с дипломом «инженер-механик артиллерийского вооружения», направлялись в ракетные войска оперативно-тактического назначения с предварительным переучиванием.

Переучиваться так переучиваться, и наша группа в составе сорока человек сразу же после получения дипломов выехала в Пензу на Центральные артиллерийские курсы. С нашего факультета в эту группу попали лейтенанты Габуния, Плаксин, Власов, Гойко, Плотников, Сержант, Травушкин, Комолов, Петров, Фаустов, Кызродеев и другие, в том числе и я. По каким критериям осуществлялся отбор в ракетчики, нам было не ведомо, но как бы там ни было, а в конце февраля 1958 года мы уже находились в месте назначения.

Провинциальная Пенза встретила нас метелями, сугробами и морозами. Разместились мы в общежитии. Начальником курсов был генерал-полковник Иван Иванович Волкотрубенко. Находясь всю войну на должности заместителя начальника Главного артиллерийского управления, он не раз встречался со Сталиным, а после окончания боевых действий был репрессирован. Из заключения вышел с покалеченной ногой и теперь ходит с палочкой.

Занятия начались сразу, но нам не привыкать к ним. И, хотя каждый из нас имеет новенький диплом с приложением к нему выписки из зачетной ведомости по тридцати одному предмету, всего этого оказалось мало. Нужно еще освоить гидродинамику, аэродинамику, газодинамику и другое, а также глубже вникнуть в сущность реактивного движения.

Известно, что реактивное движение — это движение, возникающее при отделении от тела некоторой его части с определенной скоростью. Легче всего это можно понять на примере из школьного учебника: мальчик сидит в лодке, нагруженной камнями, и бросает камешки за корму, а лодка от этого движется вперед с определенной скоростью. Если школьный пример видоизменить и вместо лодки представить себе ракету, а вместо мальчика, бросающего камешки, — струи газов, вытекающие с огромной скоростью из сопла двигателя, получится картина реактивного движения — основа основ ракетного дела.

Конечно, мы оперировали не камешками, а сложными формулами с применением аппарата высшей математики. Параллельно с теорией шли и практические занятия по изучению конкретных образцов ракет — «Коршун», «Тюльпан», «Марс».

Занятия чередуются с отдыхом и спортивными мероприятиями. Особенно по душе нам лыжные прогулки. Зима выдалась особенно снежная, а таких метелей ни до этого, ни после я больше не видел.

По истечении двух месяцев преподаватели все чаще стали поговаривать о сдаче предстоящих экзаменов. И вот, когда уже были заготовлены экзаменационные билеты, а мы настроились на испытания, поступила команда: экзамены отменить, всех переподготовщиков срочно отправить в отпуск. Мы даже не стали выяснять причину такого поворота: еще чего доброго передумают да и заставят нас экзаменоваться. Тем более, что на руках отпускные билеты, в которых значится: «По окончании отпуска прибыть в отдел кадров Сухопутных войск, г. Москва, 5 мая 1958 года».

Вместе с тем время не для отпускного блаженства: за окном начало апреля; холодно, слякотно… Ну, кто, скажите, стремится в эту пору в отпуск?

Но делать нечего, поеду в Ленинград «к теще на блины» и буду коротать отпускные дни дома: моя жена Светлана еще учится в институте.

Вот и Питер, как называли мы между собой северную столицу. Свободное время вынуждает то и дело поглядывать на календарь, а еще чаще задумываться над тем, что же ждет нас дальше.

Но вот и заветная дата — 5 мая 1958 года! Вот и Москва. Здесь, собравшись по указанному адресу, мы получили новые командировочные документы и, как говорится, не отходя от кассы — усиленное денежное содержание.

Читаю в предписании, дескать, «инженер-лейтенанту Павлову Александру Петровичу для дальнейшего прохождения службы прибыть в войсковую часть 11702, город Клинцы», и не верю своим глазам: ведь в Клинцах я закончил среднюю школу, там у меня родственники, там прошла моя юность… Я оглянулся. Большинству моих товарищей тоже предстоит следовать в ту же войсковую часть. Это здорово — служить будем вместе.

В Москве делать больше нечего, и мы в тот же день сели в поезд и отправились по назначению. На другой день мы уже подъезжали к Клинцам.

Вон сосновый бор, вон стадион, а вот и уютный одноэтажный вокзал.

Поезд остановился, и мы выгрузились из вагонов. Стоит чудесный весенний день, ярко светит солнце, зеленеет молодая травка, воздух напоен ароматом хвои… Мы расположились со своими вещами на травке и закурили. Никто нас не встречал. До города здесь около километра, дорога идет живописным сосновым бором, а город открывается потом весь сразу внизу.

— Ну, что будем делать? — спросил меня Травушкин, когда окончательно стало ясно, что до части, видно, придется добираться пешим порядком.

Травушкин постарше нас, он был бессменным командиром 133-го учебного отделения, и мы, по старой привычке, подчиняемся ему.

— Тут недалеко, — ответил я, — быстро доберемся сами.

— А где находится войсковая часть 11702? Ты знаешь?

— Примерно знаю…

О воинской части, стоящей в Клинцах, я знал от своих школьных товарищей — детей военнослужащих. Помнил, что в городе стояла артиллерийская бригада, расквартированная на краю города, ближе к вокзалу.

— Хорошо, пошли пешком.

Мы взяли свои пожитки и пошагали в город по песчаной дорожке, вьющейся среди живописного соснового бора.

Одеты мы в простую, но нарядную форму: защитный закрытый китель со стоячим воротником и золотыми погонами, синие галифе в сапоги, на голове повседневная фуражка с черным бархатным околышем. В чемодане еще две фуражки — полевая и парадная и, соответственно, полевая и парадная форма (двубортный мундир мышиного цвета и синие брюки к нему навыпуск), шапка-ушанка, ботинки, белые рубашки, белье. Через плечо на ремешке — плащ-накидка в скатке, на левой руке шинель, в правой — чемодан. Вот и вся экипировка.

Через некоторое время мы подошли к контрольно-пропускному пункту воинской части.

— Нам в вэчэ 11702, — объяснили мы дежурному.

Ознакомившись с нашими документами, он поручил своему помощнику проводить нас к небольшому одноэтажному зданию. Там нам разъяснили, что искомая войсковая часть только формируется и пока что существует лишь в бумагах в виде номера. Нам же, ее первым «ласточкам», надлежит немедленно убыть в Ростов-на-Дону на высшие курсы по очередной переподготовке на ракетную технику сроком на полгода. Вместе с тем нас ознакомили с приказом о назначении на первичные офицерские должности. В моем новом предписании, к примеру, значилось: «Инженер-лейтенанта Павлова А.П. назначить на должность заместителя командира первой стартовой батареи по технической части».

Первая офицерская должность… Мне, технарю, выпало на долю занять место в боевом строю на самом острие военно-технической революции!

Много разных должностей мне придется потом пройти за свою долголетнюю службу, но о той, самой первой своей должности, я вспоминаю с особым восторгом.

На такие же должности были назначены Петров, Травушкин, Власов, Гашунин, Гойко и другие бывшие сокурсники.

В тот же день мы уехали из Клинцов.

Южный город Ростов-на-Дону встретил нас непривычным теплом, и мы, пока добрались до места, прямо-таки упарились.

Новенькое Ростовское высшее артиллерийское инженерное училище, где нам предстояло проходить переподготовку, располагало комплексом современных лабораторий, учебных классов, зданий, чем резко отличалось от нашего родного ввуза, ютящегося в древних стенах бывшего патронного завода.

Нас разместили в училищном общежитии, и мы сразу же привычно включились в учебный процесс. Опять — газодинамика, гидродинамика, аэродинамика и электротехника с пристрастием. Но мало знать общую теорию, нужно еще проникнуться и сущностью сложного вооружения.

Практические занятия начались с изучения ракеты 8Ж38. Когда я впервые увидел эту ракету, то был поражен ее размерами, новизной для меня конструктивных решений, сложностью, наукоемкостью всех элементов изделия. Изучение ракетного комплекса происходило сразу по нескольким направлениям: устройство и свойства самой ракеты, особенности наземного оборудования, боевая работа на стартовой позиции.

Львиная доля учебного времени отводилась первому направлению, включая изучение двигательной установки, системы управления, приборов и многого другого.

— Ракета 8Ж38 — это классическая ракета, — говорили нам преподаватели. — Если вы ее хорошо изучите, то легко сможете освоить и другие типы ракет.

Она — жидкостная: горючее — спирт, окислитель — кислород; двигатель имеет две ступени работы — предварительную и главную. На предварительной ракета с работающим двигателем остается на пусковом столе, что называется «прожигом», и используется в учебных целях для подготовки ракетчиков, как говорится, в условиях, приближенных к боевым.

Интересен сам процесс запуска двигателя: в камеру сгорания вводится деревянный крест с магниевой лентой, которая поджигается с одновременным проливом спирта и кислорода.

Ракета имеет автономную систему управления и сама идет к цели, что абсолютно ново для нас.

— Основу системы управления составляют гироскопические приборы, — объясняет нам преподаватель. — Это гирогоризонт и гировертикант.

В училище прекрасно оборудованный учебный класс по системе управления с громадной на всю стену так называемой пятой схемой. И что особо интересно, так это то, что на всех типах ракет эта схема имеет один и тот же номер. Она — чисто электрическая, логики, можно сказать, в ней нет никакой, и в этом вся трудность ее изучения. Нужно просто-напросто запоминать замыкание (размыкание) многочисленных контактов и составление соответствующих цепей при включении тумблера, а точнее — примитивно зазубривать. Иначе — не сдать экзамены.

Наземное оборудование ракеты 8Ж38 на стартовой позиции гораздо проще и состоит из пускового стола и машины пуска. Пусковой стол устанавливается на грунт сам по себе и перевозится на специальной транспортной машине. Машина пуска — небольшой броневичок с аппаратурой пуска внутри. Боевая служба на стартовой позиции четко расписана в «Наставлении» и я, прежде всего, осваиваю свои обязанности.

Наконец, учебная программа по изучению 8Ж38 подошла к концу, и мы перешли к изучению другой ракеты — оперативно-тактической 8А61, состоявшей на вооружении Сухопутных войск, на которой, как нас уведомили, нам, по всей видимости, придется служить. По сравнению с 8Ж38, хотя ее конструктивные решения почти такие же, она просто малютка. К примеру, если там в разрезной двигатель я входил в полный рост, то здесь двигатель размером не больше молочного бидона. Топливо — керосин Т-1, окислитель — азотная кислота. Стенки камеры сгорания «малютки» охлаждаются за счет притока керосина по зарубашечному пространству; горючее и окислитель в камере сгорания смешиваются шнековыми форсунками.

А вот наземное оборудование на этой ракете многочисленное и абсолютно нам незнакомое. Во-первых, стартовый агрегат 8У218 здесь объединен с пусковым столом в одно целое на базе гусеничного шасси из-под самоходки САУ-152. Стартовый агрегат, с выступающей вперед носовой частью, имеет устрашающий внешний вид, но скомплектован рационально, позволяет и транспортировать ракету, и проводить предпусковые проверки, и пуск ракеты, одновременно обеспечивая и мобильность, и защиту нежной аппаратуры, и высокую проходимость.

Но, прежде чем попасть на стартовую позицию, ракета должна еще пройти предварительную подготовку и проверку на технической позиции. Там ее подвергают «горизонтальным проверкам», производят ее заправку и стыковку с боевой частью. Для выполнения всех этих операций предназначено специальное наземное оборудование — это машина горизонтальных испытаний, машина автономных проверок, грунтовая тележка 2ТЗ, компрессор ВГЗЗ, подогреватель воздуха 8Г27У, обмывочно-нейтрализационная машина 8Т311, заправщик горючего 9Г27, заправщик окислителя 8Г17 и другое.

Так что лишь одно простое перечисление наземного оборудования занимает немало места, и на бумаге, и в голове, а ведь это предстоит эксплуатировать, изучить «характер» каждого образца, познать слабые места и все нюансы грозного оружия.

Основу технической позиции составляет замечательная просторная палатка 8Ю11, куда заходит тележка с  ракетой, подключаются кабеля к машинам горизонтальных испытаний 9В11 и автономных проверок 9В41, подаются в палатку тепло (в холодное время года), напряжение и закручивается колесо проверки на шесть часов непрерывной работы. Главное действующее лицо здесь — оператор, т.е. специально подготовленный офицер.

Когда время нашего обучения подходило к концу, нас уведомили о том, что предстоит освоить еще ракету 8К11. К счастью, она мало чем отличалась от 8А61, разве что некоторыми параметрами и конструктивными особенностями; наземное оборудование к ней — все то же самое.

Окончилось жаркое, измучившее нас, южное лето; затем промелькнул сентябрь, принеся за собой выпускные экзамены. Все-таки какой урожайный на экзамены 1958 год!

Конечно, на второй год здесь не оставят, но будет просто неудобно провалиться, поэтому старательно готовимся. К чести наших ребят, экзамены все мы сдали успешно.

Вслед за этим собираем пожитки, получаем проездные документы и едем обратно в Клинцы, в войсковую часть 11702.

На этот раз выезжаем не всем табором, а группами по два—три человека.

В Клинцах, переступив порог знакомого КПП, убедились, что призрачная ранее в/ч 11702 приобрела более реальные очертания с вывешенными на дверях штаба и штабных кабинетов соответствующие таблички.

В отделе кадров увидели за столом майора и капитана.

— Майор Зуйков, капитан Кротов, — назвали они себя, после нашего представления им, и предупредили, что на 18.00 назначено совещание, где мы сможем предстать перед командиром.

Хотя на совещание мы с Травушкиным явились с большим запасом времени, в коридоре уже толкалось много народу. Среди них — лейтенанты со значками об окончании средних технических училищ. Это — операторы и начальники расчетов. Было и несколько капитанов — командиров батарей. Один из них, среднего роста, со смуглым правильным лицом, сухощавый, подтянутый, — капитан Андриенко, командир первой стартовой батареи, т.е. мой комбат. Познакомившись с ним поближе, я узнал, что Сергей Петрович, окончив Сумское артиллерийское училище, служил в наземной артиллерии, а после переподготовки переведен в ракетные войска.

Командир части, полковник Оганесян, небольшого роста, полноватый, с округлыми чертами лица и пышными, черными, вьющимися волосами, не только ввел нас в курс дела; но и сразу же поставил задачу:

— Вы прибыли для прохождения дальнейшей службы в ракетную бригаду оперативно-тактического назначения, — говорил он. — В настоящее время бригада находится в стадии формирования и укомплектована только офицерским составом. Командный и инженерный состав прошел переподготовку на специальных курсах, технический состав будем переучивать сами, поэтому вашей неотложной задачей является создание учебной базы и учебных пособий. Размещаться будете в офицерских домиках в дальнем городке. Прошу строго соблюдать распорядок дня и не нарушать дисциплину. Желаю вам успехов в службе!

Дальний городок — это жилой военный городок на другом конце города, где раньше жили семьи клинцовской ракетной бригады, которая, как русская матрешка, «исторгает из себя», формируя, все новые и новые ракетные бригады, которые убывают в разные стороны. Вот совсем недавно отсюда отбыла в Германию вновь сформированная бригада, и мы поселились в освободившиеся 4-квартирные финские домики, где осталась вся мебель, домашняя утварь и даже радиола с набором пластинок.

Петров, Гашунин, Травушкин и я, поселившись вместе, на другой день встали пораньше, чтобы тщательнее подготовиться к первому построению.

Строй нашей бригады являл собой экзотическое зрелище: плечом к плечу — моряки, летчики, связисты, артиллеристы. Все — лейтенанты, с небольшой «прослойкой» капитанов. Вон, на правом фланге, вижу своего комбата и рядом с ним пять незнакомых мне лейтенантов — это начальники отделений системы управления, двигательной установки, вспомогательного оборудования, топогеодезического отделения и оператор. И все они — техники, т.е. те, кого предстоит переучивать на ракетное вооружение согласно полученному нами приказу командира бригады.

После построения мы получили в секретной части единственный экземпляр руководства на ракету 8А61 и приступили к черчению схем и плакатов. Клинцовская ракетная бригада вооружена ракетами 8Ж38, поэтому в ее классы мы не имеем доступа.

Для работы нам отвели просторную комнату, где, вооружившись листами ватмана, рейсшинами, линейками, разными красками и тушью, кто-то из нас чертил пятую схему, кто-то рисовал плакаты приборов, кто-то воспроизводил наглядно двигательную установку.

Наряду с работой над учебной базой мы, лейтенанты, как водится, несли внутреннюю службу и ходили патрулировать по городу.

Время, как водится, бежит быстро. Вот на дворе декабрь, и пора подумать о более основательном устройстве на новом месте службы вместе с семьей. Но только я написал жене о своих планах, только подыскал подходящую квартиру, и только обзавелся собственной мебелью (круглый стол и четыре стула), как нас срочно созвали на внеочередное совещание.

— Поступила директива из центра, — сообщил нам полковник Оганесян. — Наша ракетная бригада передислоцируется на новое место.

Сегодня нам зачитали приказ на совершение марша по железной дороге, а к вечеру следующего дня после окончания погрузки эшелона на платформах громоздились тяжелые артиллерийские тягачи АТТ, товарные вагоны с имуществом были закрыты и опломбированы, семьи заняли спальные вагоны,  вдоль эшелона прохаживался дежурный с повязкой.

— Едем куда-то в Среднюю Азию, — сообщил мне Травушкин.

Эта новость в ту минуту не произвела на меня особого впечатления, и вскоре утомленный хлопотами прошедшего дня, я завалился на полку и крепко уснул.

Дорога выдалась очень длинной: мы действительно двигались в сторону Средней Азии. В вечерних сумерках промелькнули золотые огни Саратова, потом потянулась пустота степей. А вот и Аральское море. На маленькой станции часовая стоянка, и народ высыпал из вагонов подышать свежим воздухом и немного размяться. Местные жители тут и там торгуют рыбой. Рыбы много, и какая рыба! И свежая, и вяленая, и вареная, и копченая, и все это по смешным ценам!.. Мы, как говорится, скупили почти весь базар.

Ташкент удивил теплом — декабрь, а женщины ходят в одних платьях. Мы тоже наслаждались теплом, перенесясь из заснеженной зимы почти-что в лето.

Прошла еще одна ночь в пути, и на следующий день дежурный оповестил, что скоро прибудем на конечную станцию нашего маршрута.

Действительно — конечная: дальше железнодорожных путей нет. На небольшом одноэтажном домике красуется вывеска: «Станция Ходжейли»; вокруг бродят беспризорные ишаки; вытянулись несколько грузовых машин и автобус — ожидают нас.

— Бригада выполнила поставленную задачу, совершив марш по железной дороге и прибыв в пункт постоянной дислокации — город Тахиа-Таш, — объявил нам полковник Оганесян.

Как оказалось, «пункт постоянной дислокации» находился километрах в десяти от станции, а наш военный городок располагался еще дальше.

Началась погрузка в ожидающий нас транспорт: женщины — в автобус, вещи — в грузовики, а мы по кабинам и в крытую машину. Вот и Тахиа-Таш (в переводе с каракалпакского на русский — «драгоценный камень»): ровная планировка улиц, обсаженных тополями и окаймленных арыками, ряды одноэтажных домиков вдоль улиц; мосточки, перекинутые через арыки на перекрестках; экзотический вид местных жителей, одетых в национальные костюмы, и кругом непролазная грязь.

Впрочем, мы едем по бетонке, идущей через весь город вплоть до самых ворот нашего городка: огромного прямоугольника, где-то метров шестьсот на восемьсот, огороженного полуразвалившимся глинобитным дувалом. Прямо перед воротами длинное одноэтажное здание солдатской столовой, здесь же небольшой магазинчик; за столовой — солдатская казарма; дальше по этому ряду парк для техники. Справа еще два одноэтажных здания — штаб и офицерское общежитие. В глубине территории — жилая зона: дюжина финских домиков и каких-то строений, приспособленных под жилье.

Стали расселяться. Больше всего командует и суетится начальник оперативного отдела бригады майор Дереновский. Командный состав и семейные офицеры расселились в жилом городке в финских домиках и бараках. Мне тоже досталось здесь жилье в каком-то строении неопределенного типа, с отдельным входом и исправной утепленной дверью. Замка на двери нет, поэтому, свободно войдя во внутрь, я очутился в мрачной девяти метровке с одним небольшим зарешеченным окошком и огромной, до самого потолка, круглой печкой, обшитой черной листовой жестью.

— Не горюй, жить можно, — подбодрил меня Травушкин, — пойдем посмотрим, как устроились остальные.

Мы зашли в соседний барак коридорного типа, где расселились наши лейтенанты. Заглянули в одну комнату: окна наполовину без стекол; стены обшарпаны, на полу отвалившаяся штукатурка и разный мусор; через оторванные доски потолка виднеются крупные звезды на южном вечернем небосклоне…

Лейтенант стоит посреди комнаты и обозревает свое жилище — лейтенантша тихонько плачет в уголке…

Лучше всего устроились беззаботные холостяки: в офицерском общежитии казарменного типа: каждому досталась солдатская кровать, тумбочка и табурет. Я, в ожидании жены, тоже поселился в этом общежитии, и наши кровати с Травушкиным опять рядом.

Быстрее всего жизнь закипела в штабе бригады, а вскоре на новом месте возобновились и работа над созданием учебной базы, вошло в норму несение внутренней и караульной службы. При этом пока у нас не было никакого оружия и нам, вооруженцам, привыкшим к постоянному общению с ним, было странно стоять в карауле с дубиной.

После проводов старого 1958 года, в бригаду стал прибывать личный состав и начала поступать техника. Поскольку комплектовали сперва третий дивизион, то мы завидовали Борису Гойко, который только один из нашего выпуска попал в этот дивизион и таким образом занимался настоящим интересным делом.

Через некоторое время приехала ко мне и моя Светлана с сыном, и я зажил полноценной семейной жизнью.

Цены на продукты питания в Тахиа-Таше таковы, что лейтенантской получки (1400 рублей) вполне хватает. К примеру, за картошкой иду на базар, покупаю целый мешок прямо с доставкой — на ишаке продавца.

В конце марта наступило тепло, появилась первая зелень, почва подсохла и кое-где выступила соль, а в апреле началась настоящая жара

— Это еще не жара, — говорили старожилы. — Вот наступит июль, тогда узнаете, что такое настоящая жара.

Но изведать настоящей жары «Драгоценного камня» нам так и не довелось из-за очередной передислокации. Поначалу о ней пошли слухи, дескать бригаду отсюда переводят, чему мы поначалу даже не поверили, но когда группа наших квартирьеров собралась в командировку к предстоящему новому месту службы, сомнения отпали.

Наконец, пришел день погрузки в эшелон. Мой сосед, пехотный майор, приехал на станцию Ходжейли проводить нас.

— Вот вы и уезжаете, а нам… — он только огорчительно махнул рукой.

Можно только посочувствовать офицерам, всю жизнь прослужившим в Туркестанском военном округе без замены и без надежды когда-нибудь вырваться оттуда. Но и наши не все уезжали. В Тахиа-Таше оставался 3-й дивизион, а вместе с ним и Борис Гойко.

Вечером эшелон покинул станцию Ходжейли, и хотя мы не знаем, куда едем, настроение радостное. После Ташкента повернули по знакомой уже дороге на север. Жара. Чем выше поднимается солнце, тем нестерпимее духота в раскаленных вагонах. Проводник каракалпак сочувственно предлагает:

— Выпейте зеленого чая. Помогает.

Беру широкую пиалу с темно-зеленым чаем. Какая вкуснота! Как утоляет жажду! А мы-то, выходит, как следует ни готовить, ни использовать чай не умеем.

Вдруг впереди, по ходу поезда, среди раскаленной желтой пустыни появилась синь воды.

— Наверное, это мираж, — предположил кто-то.

Однако, водная гладь все больше приближалась к нам, и вскоре железнодорожные рельсы пошли прямо у самой ее кромки. Поезд замедлил ход, и эшелон остановился. Подарок судьбы!

Женщины с визгом попрыгали в воду из раскаленных вагонов прямо в платьях, мы — за ними, тоже в одежде. Какая благодать! Но долго наслаждаться прохладой не приходится: паровоз дает гудок, и эшелон трогается.

Вечером мне заступать в наряд помощником дежурного по эшелону. Дежурный, капитан Ткачук, — решительный, словоохотливый, подвижный офицер и дежурить с ним одно удовольствие. Завтра, часов в двенадцать, ожидается большая станция Арысь, и нам нужно идти с докладом к коменданту станции, по слухам, свирепому майору. Но он по прибытии эшелона вышел нас встречать лично сам.

Мы еще издали увидели его высокую фигуру в красной фуражке. На наше счастье он не стал с нами долго заниматься, я лишь выдал свечи и необходимые документы, после чего мы двинулись дальше.

Вот и Аральское море. Мы уже знали здешнее рыбное богатство и заранее приготовились к посещению местного базарчика. Наши ожидания оправдались: такого богатства и разнообразия вкусной и дешевой рыбы я потом не встречал нигде.

Через некоторое время в вечерних сумерках показались золотые, как в песне, огни Саратова. На них мы смотрели с жадностью после длительного путешествия по однообразной пустынной местности Заволжья. Огни просто завораживают…

Дальше эшелон покатил по России. Мучившая нас все это время жара отступила, и мы вздохнули, наконец, с облегчением.

— В Орле длительная остановка, — объявил дежурный. — Обедать будем в ресторане вокзала.

Не знаю, кто позаботился и заказал для нас обед, но как я благодарен землякам за гостеприимство!

После Орла эшелон свернул резко на юг и, по слухам, скоро будет наша конечная станция. Однако прошла еще одна ночь, а мы все едем, правда, теперь повернули на запад. И, вот уже под вечер эшелон остановился на большой станции.

— Кировоград, конечная станция! — объявил дежурный. — Выходи…

Высыпав из вагонов, мы очутились под куполом ласкового южного неба, высокие стройные тополя пушились в вечернем сумраке, теплый ветерок овевал нас.

— Хороший город, — сразу определил кто-то из нас.

Зайдя в станционный буфет, я увидел витрину, плотно набитую колбасами, сырами, копченостями — жить можно!

Тем временем мы погрузили свой нехитрый скарб в ожидавшие нас машины и поехали в часть.

К удивлению, ехать пришлось совсем недалеко: величественные «красные казармы» еще имперской постройки находились прямо в центре города.

На ночь все разместились общим табором в одной из казарм, устроившись на полу по разным углам и отгородившись друг от друга шкафами, стульями и простынями. Хотелось поскорее осмотреться на новом месте, поэтому, кое-как устроившись с ночлегом, мы побежали в город. Прекрасный город!

Прямо напротив проходной — городской парк, за углом — центральная улица, рядом театр… А вот и центральная площадь, памятник Кирову, подсвеченный огнями, на стене углового дома висит экран и идет какой-то кинофильм. Нарядная публика заполнила широкие улицы, по которым автотранспорту ездить запрещено.

Растворившись среди гуляющей публики, мы вдыхали весенний воздух прекрасного города и в казарму вернулись далеко за полночь.

Утром проснулись от страшного грохота — это Травушкин, пробираясь в наш угол казармы, зацепился за металлическое корыто, опрокинул пустое ведро.

— Мещане! — возмутился он. — Набрали разного барахла. Вставайте!

Хорошо Травушкину, он — холостяк. Уже нашел себе угол, купил мотоцикл и теперь наслаждается жизнью, а мне нужно идти искать жилье для семейства. Это непросто, поскольку дело поиска квартир было пущено на самотек, и толпы офицеров с самого раннего утра разбрелись по улицам Кировограда в поисках чего-нибудь подходящего. К исходу дня мне все же удалось снять на Ново-Николаевке, напротив летного училища, небольшую комнатку с кухней в частном доме.

Когда неделя, отведенная на обустройство на новом месте, истекла, командир бригады собрал нас на совещание.

— Мы прибыли в состав войск Киевского военного округа, — сказал он. — Ближайшими задачами является развертывание первого ракетного дивизиона и обустройство офицерского состава. Строить все необходимое будем своими силами с участием самих офицеров.

Вскоре развернулось на уже знакомой мне Ново-Николаевке строительство жилого городка, а к осени шесть двухэтажных кирпичных восьмиквартирных домов были готовы к вселению. Мне досталась однокомнатная квартира на первом этаже в крайнем доме: комната метров восемнадцать, кухня, коридорчик с кладовой, печное отопление. Вода — в колонке под окном, удобства — во дворе за сараями.

К этому времени в первую стартовую батарею поступили полностью личный состав и частично техника — легковушка ГАЗ-69 комбата, топопривязчик ТМГ и обмывочно-нейтрализационная машина 8ТЗ11. Нужно признаться, что я, как зампотех, имел нулевой практический опыт: не знал, что ломается чаще всего, в чем дефицит запасных частей, не имел надежного под крепким замком «загашника» с краской, инструментом и прочим скарбом, без чего — какой же ты зампотех?

В повседневной службе незаметно подошел новый 1960-й год, который сулил нам интересную работу по освоению ракетной техники и боевому сколачиванию стартовой батареи.

— Вас вызывает в штаб главный инженер бригады! — передал мне как-то прибежавший в батарею посыльный.

Речь шла о подполковнике Петре Ивановиче Буксееве, прибывшем к нам недавно, но слывшем опытным ракетчиком, единственным  во всей бригаде, имеющим на личном счету боевые пуски. Среднего роста, лет сорока, подвижный, слегка полноватый, с венчиком светлых волос на лысеющей голове, он повел беседу со мной довольно необычно. Рассказав после беглого знакомства ходовой, но мудрый анекдот, вдруг спросил:

— Что это такое? — и указал на висевший на стене углекислотный огнетушитель.

— ОУ-2, — кратко ответствовал я, не скрывая недоумения.

— Вы знаете его устройство?

Это удивило меня еще больше: огнетушитель, чай, не ракета: — А что тут знать? Баллон с раструбом, запорный вентиль…

Эх, самонадеянная молодость? Тогда я еще не ощутил, что в ракетных войсках огнетушитель — вещь первостепенной важности и без него не обходятся ни одно комплексное занятие, ни одна тренировка, не говоря уже о боевых пусках. Из дальнейшего экзамена по огнетушителю выяснилось, что я не умею читать заводскую маркировку, выбитую на баллоне, не знаю сроков испытания баллонов на прочность, порядок испытания, степень давления, срок контрольного взвешивания огнетушителей, вес углекислоты в баллоне, где брать эту углекислоту, порядок зарядки и как правильно опломбировать вентиль…

По мере все большего количества «пропущенных голов», мое лицо краснело и к концу беседы, наверное, сравнялось со цветом огнетушителя.

— А знаете, что такое амперметр, вольтметр, частотометр и манометр? — продолжал задавать вопросы главный инженер.

Сбитый с толку огнетушителем, я благоразумно промолчал и правильно сделал, потому что все равно бы не ответил, что такое класс точности приборов, допустимые погрешности, периодичность поверки (именно поверки, а не проверки) приборов в зависимости от класса точности, что такое образцовые приборы и т.д. и т.п.

Всем этим предварительным разговором Буксеев подводил меня к простому выводу, что в ракетной бригаде для надзора за многочисленными электроизмерительными приборами, манометрами и огнетушителями необходим специалист, который бы занимался только этим вопросом.

—Я предлагаю вам должность «инженера-госповерителя» бригады, — сказал в заключение Петр Иванович. — Со временем мы получим на вооружение специальную поверочную лабораторию, предназначенную для ракетных войск, пока же вам необходимо окончить специальные курсы и получить свидетельство на право обязательной поверки приборов.

Не ожидая такого крутого поворота, я вышел из кабинета главного инженера в некоторой растерянности и решил посоветоваться со «стариками».

— Должность «инженер-госповеритель» — чисто техническая, — разъяснил мне старший лейтенант Кузьмин. — Участок работы самостоятельный, интересный, подчиняться будешь только главному инженеру. Но продвижение по службе с этой должности — проблематично, так что решай сам…

Решение непростое: в должности заместителя командира стартовой батареи я уже год, нашел общий язык с личным составом батареи, служба в строю нравится мне, в скором времени укомплектуемся техникой и начнется интересная боевая работа… Я колебался. Однако подполковник Буксеев проявил настойчивость, и вскоре состоялся приказ о моем назначении на должность инженера-госповерителя, и я перебрался из батареи в штаб бригады.

Офицеры службы главного инженера занимали в штабе три комнаты: кабинет Буксеева (он сидит в кабинете вместе со своим заместителем инженер-подполковником Лейбниченко); комната старших офицеров, которую занимают старшие лейтенанты Кузьмин и Саркисов, здесь же и мой стол; в третьей комнате, что рядом с отделом кадров, сидят капитан Олейник, ведающий стрелковым оружием, и писарь, рядовой Рябошапка. Служба же здесь без привычки по сравнению с размеренным ритмом жизни в батарее показалась какой-то нервной и непредсказуемой. С утра начиналась беготня в секретку и обратно то за одним, то за другим документом, по которым подполковник Буксеев больше всего терзал старшего лейтенанта Кузьмина, и тот крутился, как белка в колосе, и, наверное, уже знал наизусть, где что подшито, но Петр Иванович был ненасытен и требовал все новые документы или директивы. Тогда Кузьмин пошел на хитрость: с утра брал в секретке все дела, а также чемодан с документацией и «выдавал на гора» требуемое. Разумеется, каждый раз с некоторой задержкой, намекая на «длительный поиск». Впрочем, едва мы успевали удовлетворить «буйного» Петра Ивановича, как в нашу комнату заходил подполковник Лейбниченко и извиняющимся голосом просил какое-либо руководство службы или инструкцию. Между собой мы зовем его «дедом», поскольку в нем мало что от военного человека: мягкий, покладистый, обходительный.

К этому времени в бригаду стало интенсивно поступать наземное оборудование, и мне приходилось проверять каждый образец в качестве неизменного члена приемной комиссии. Особенно тщательно следовало сверять наличие многочисленного зипа по пухлым комплектовочным ведомостям — ведь каждую детальку нужно извлечь из упаковочной бумаги и убедиться, что сборка, указанная на ней, соответствует номенклатуре. Поступающую технику не в силах вместить два небольших парка с примитивными навесами, и большинство машин стоят в грязи под открытым небом вкривь и вкось. Исправлять положение принялись окружные начальники — вооруженцы инженер-капитаны Ренке и Папиренко, офицеры 2-го отдела службы ракетно-артиллерийского вооружения Киевского военного округа. Выпускники Московской артиллерийской академии, они были старше и затмевали нас своей эрудицией. Особенно блистал Папиренко: «Капитан должен все знать и уметь, — поучал он шутливо молодых лейтенантов. — Майор — во всем разбираться. Подполковник — уметь доложить. Полковник — показать, где расписаться. Генерал должен уметь расписываться».

Своими грозными вопросами он другой раз ставил меня прямо-таки в тупик: почему не выполнена директива округа номер такой-то или такой-то?

Я молча таращил глаза, так как ничего не знал об этих директивах. «Вот это да, — думал я себе, — капитан Папиренко знает все директивы наизусть, нужно держать с ним ухо востро». Откуда мне было знать, что эти директивы сам же Папиренко и писал.

Капитан Ренке, ростом на целую голову выше своего товарища, спокойный и рассудительный, директивами не досаждал, но ругался по поводу беспорядка.

— Неужели трудно, — говорил он, — выровнять машины в парке, подсыпать стоянки щебнем и песком, убрать мусор?..

Однажды, когда вопрос с парком в бригаде был решен капитальным образом, вызвал меня к себе подполковник Буксеев. В кабинете кроме него находился еще и какой-то гражданский мужчина лет пятидесяти.

— Вот этот молодой человек, — указал ему на меня Буксеев, — поступает в ваше распоряжение.

Мы вышли из кабинета, сели в стоявший у штаба пикапчик и поехали в Лелековку.

Оказалось, что этот мужчина — инженер военпроекта из округа и специально приехал к нам для разбивки на местности площадки под новый парк. В течение дня мы с ним при помощи мерной ленты разметили в чистом поле недалеко от Лелековки солидный прямоугольник и обозначили его многочисленными колышками.

А вскоре там началось интенсивное строительство современного красавца-парка, благо в бригаде имелась вооруженная до зубов всякой дефицитной техникой инженерно-саперная рота полного состава.

Удивительное дело: в ракетной бригаде саперы гордятся своим родом войск больше чем ракетчики. Строем они ходят лучше всех, песни поют громче всех, дисциплину нарушают меньше всех и это при том, что туда сплавляют «неугодных» со всех батарей.

— Нет плохих солдат, есть плохие командиры, — говорит начинж бригады майор Волков. — Не умеете воспитывать трудных солдат и сплавляете их саперам. Но, будьте уверены, мы из них сделаем отличников боевой и политической подготовки.

Небольшого роста, прокопченный солнцем и ветром, с пятью боевыми орденами на груди, Иван Петрович гордится профессией сапера и прививает эту гордость своим солдатам. Да он и сам солдат, в самом высоком смысле этого слова. Командиру саперной роты капитану Струкачеву с таким начальником служить, конечно, легко.

Где-то в середине февраля подполковник Буксеев поставил мне еще одну «боевую» задачу:

— Поедете на центральный арсенал получать ракеты.

Едва я рассчитался с ракетами и появился в штабе, как наш писарь рядовой Рябошапка «по секрету» сообщил, что видел бумагу об откомандировании меня на курсы в Ленинград. Читаю и… действительно — «инженер-лейтенанту Павлову прибыть на курсы госповерителей при Всесоюзном научно-исследовательском институте метрологии им. Менделеева».

Послушать метрологов, то получается, что наша жизнь — это сплошная метрология, так как в повседневном обиходе мы постоянно что-то измеряем, что-то взвешиваем. Короче говоря, все время сравниваем что-либо с единицами измерения, а это и есть метрология. Единицами измерения в СССР принят один килограмм и один метр, первичные эталоны которых хранятся здесь, в подвалах института. Хранятся они тщательнее атомной бомбы, так как, по словам метрологов, утрата первичных эталонов грозит всеобщим хаосом в народном хозяйстве и даже… развалом самого государства. Чтобы попасть в хранилище, к примеру, с эталонным метром, нужно собраться вместе семи разным светилам метрологии, каждому со своим ключом и, только открыв семь замков на двери, они могут попасть внутрь. Из-за этой сложности нам не показали ни эталонный метр, ни эталонный килограмм, хотя и обещали.

Среди полусотни слушателей курсов — большинство работники окружных поверочных лабораторий, давно освоивших профессию госповерителей, мне же пришлось начинать с нуля, и, как механику, непросто давалась работа с радиоизмерительными приборами, осциллографами и генераторами стандартной частоты.

— Что ты переживаешь, — говорили мне сокурсники. — В бригаде у тебя не будет радиоизмерительных приборов. Нажимай лучше на манометры и электроизмерительные приборы.

Совет дельный. Действительно, в ракетной бригаде 90 проц. — электроизмерительные приборы, 10 — манометры, еще пара осциллографов и… ни одного генератора стандартных сигналов.

Возвратившись в Кировоград со свидетельством в кармане, я застал бригаду в летних лагерях в Подлесном, где шла напряженная боевая учеба с первым дивизионом — предстояли большие учения с боевыми пусками ракет. Бригадой командовал теперь полковник Устинов, высокий, стройный, красивый мужчина с отличной выправкой.

Вскоре он вызвал меня к себе.

— Ставлю вам задачу, — сказал он, — изготовить табло с наглядным отображением наличия ракет в бригаде по подразделениям и по степеням готовности. Свои соображения доложите мне завтра

Когда командир бригады отдает тебе приказ персонально, то не до шуток.

Что за табло? Как потом выяснилось, идею этого табло комбриг получил в готовом виде из Киева от начальника ракетных войск и артиллерии округа. Но почему он поставил задачу прямо мне, минуя моего прямого начальника? Делать нечего, нужно доложить Буксееву о полученной задаче. По пути размышляю над этим табло, о том, как лучше отразить на нем необходимые и количественные и качественные данные. В первом приближении оно видится в виде панели, размером где-то метр на метр, с боевым порядком ракетной бригады на ней. Количество ракет можно показать горящими электролампочками, мощность боевого заряда на стартовой позиции — в окошечке путем вращения диска с надписью, к примеру: 10, 40, 150 килотонн…

— Как вы мыслите выполнить приказ командира? — спросил меня главный инженер.

Я доложил свои соображения и попросил помочь материалами.

— Хорошо, я освобождаю вас от всех других дел. Занимайтесь этим табло. И напишите, что вам нужно для этого.

На другой день с листом ватмана под мышкой я прибыл к командиру бригады на доклад. Полковник Устинов утвердил мой замысел без изменений, видно он не имел на этот счет своего мнения и полностью доверился мне.

Не откладывая дела в долгий ящик, я сразу принялся за работу. Но какая работа в полевых условиях? К счастью, вскоре бригада вернулась на зимние квартиры, и мне отвели под временную мастерскую небольшое помещение на хозяйственном дворе, где работать было гораздо удобнее.

Как-то ко мне в эту мастерскую заглянул незнакомый офицер в летной форме.

— Капитан Бирин Николай Иванович, — представился он.

Наверное, само провидение послало мне этого человека, так как Николай Иванович оказался мастеровым-любителем с золотыми руками. Он добровольно подключился к моей работе и дело пошло веселее.

— А почему бы нам не использовать для лампочек такие колпачки? — показал он мне однажды металлический колпачок со шторками, поворачивая которые можно увеличить яркость и менять окраску.

— Отличная штука, — сказал я, повертев колпачок в руках. — При его помощи можно показывать на стартовой позиции степени готовности ракет. К примеру, при полностью открытых шторках и ярком свечении красной лампочки — готовность № 1, при призакрытых — № 2, зеленый цвет укажет готовность № 3. Но где взять такие колпачки?

— У летчиков…

— Как это у летчиков? Вы знаете, как это сделать?

— Конечно, знаю. Нужно написать письмо, и вам отдадут на разборку целый самолет.

— Неужели целый самолет?

— Да, самолет…

В то время Советская армия переживала черные дни: сокращение — на миллион двести тысяч человек, на слом шли корабли, уничтожалась авиация. Зато ракетчики процветали, поскольку всю оборону страны Хрущев решил держать одними ракетами. Мы были на гребне военно-технической революции и ни в чем нам не было отказа. Поэтому через самое короткое время бригаде был выделен один самолет на слом — фронтовой бомбардировщик, и мы немедленно принялись за разборку самолета, откручивая, прежде всего, дефицитные колпачки.

Через несколько дней, когда мы с Бириным заканчивали монтаж этих колпачков и электросхемы, в мастерскую вдруг вошел начальник ракетных войск и артиллерии округа генерал-лейтенант Соловьев в сопровождении комбрига.

— Ну, орлы, покажите, что вы тут натворили? — поинтересовался он.

Я коротко доложил о табло, которое наглядно отражает наличие ракет в бригаде по степеням их готовности. Генерал Соловьев, стройный, красивый, с интеллигентным лицом, лет пятидесяти, с внимательными голубыми глазами и седыми, почти белыми, гладко зачесанными волосами, внимательно выслушал и спросил:

— Кто же будет управлять этим табло во время учений?

— Специально подготовленный оператор, — ответил комбриг.

Тут-то и зарыта собака, поскольку этим «подготовленным оператором» оказался я сам и теперь на всех командно-штабных учениях должен был неотлучно находиться в штабной машине в ходе управления огнем.

Я с удивлением обнаружил, что техническая сторона дела командиров не интересует, а их волнуют только временные характеристики. Так, посредник, находившийся в штабной машине, стараясь «загнать в угол» проверяемых, создавал критические ситуации, когда нужно делать пуски при… неподготовленных ракетах. Майор Дереновский, изворачиваясь, делал пуск дважды одной и той же ракетой, отчего возникали недоразумения, но шишки, естественно, валились на мое табло и тогда мне приходилось вести учет ракет и на бумаге. Между тем учения уже идут больше недели, марши осуществляются и днем и ночью. А это значит, что на марше я, как старший штабной машины, должен сидеть рядом с водителем и не дремать, а на остановке во время штабной тренировки — стоять возле табло и выдавать оперативную информацию о наличии, движении и готовности ракет к пуску.

По молодости двое суток без сна я выдерживаю свободно, а вот на третьи… На третьи сутки усталость берет свое, особенно непреодолимо клонит в сон с четырех до шести утра, когда не помогают ни щипки, ни открытое стекло кабины, ни громкое пение, ни разговор с водителем, ни другие ухищрения. Однажды на марше, в это «глухое время» я отключился. Уснул и водитель, а машина продолжала ехать прямо, тогда как дорога делала поворот. Очнулись мы одновременно от своевременного стука по кабине и крика, что и спасло нас.

Вслед за этими учениями последовали другие, более крупные — с боевыми пусками ракет. При подготовке к ним увеличилась интенсивность комплексных занятий, а также была создана контрольная группа в виде офицерского расчета. Мне в ней досталась роль оператора. Сначала составом этой контрольной группы были проведены комплексные занятия без временных нормативов, в ходе которых мы добивались лишь грамотного выполнения операций и без ошибок. Когда же попробовали сработать на время, то с удивлением обнаружили, что не укладываемся в норматив, хотя и стараемся. Особенно затягивает время установки на ракету 8А61 ампульной батареи и закрытие на высоте лючка со множеством винтов. А ведь скоро выезд на государственный полигон Капустин Яр. Вот почему занятия с расчетами стартовых батарей идут с утра до вечера.

Кто хотя бы раз бывал на полигоне Капустин Яр, не забудет и эту ровную, как стол, степь, и этих змей, и эту дикую жару, и эту постоянную жажду, и бесконечные комплексные занятия под наблюдением полигонной контрольной группы. Впрочем, глаз у полигонщиков наметан, и они сразу видят, кто чего стоит. Но на то и полигон, чтобы здесь учиться ракетному ремеслу настоящим образом — сиди здесь и учись хоть полгода, пока не созреешь и не получишь допуск к боевым стрельбам. Мы же при всем при том попали в самую гущу стратегических учений «Дон», которыми руководил Н.С. Хрущев.

Наконец очередные столь серьезные испытания тоже закончились, и наша бригада разместилась на 74-й площадке полигона. Сюда стекаются аналогичные бригады со всего Советского Союза и даже из групп советских войск за границей. Некоторые приезжают сюда уже не первый раз, чувствуют себя уверенно, быстро «отстреливаются» и убывают восвояси. Нам до них далеко. Ведь мы новички и делаем только первые шаги.

Начались интенсивные комплексные занятия, я же приступил к исполнению своих прямых обязанностей: поверке приборов наведения 8Ш18, а также просроченных электроизмерительных приборов и манометров. Особенно досаждает манометр гидросистемы, стоящий в шкафу управления подъемом стрелы стартового агрегата 8У218. Как только номер расчета начинал вращать штурвал подъема стрелы, раздавался вой и писк гидросистемы, стрелка манометра начинала дергаться, как бешенная, зашкаливая или отлетая вовсе. Я, предвидя это, стою наготове с запасным манометром.

Неисправные приборы ремонтируются на второй площадке, куда я наведываюсь почти ежедневно. Здесь царство инженеров-госповерителей и им можно только позавидовать: их лаборатории оснащены первоклассным поверочным оборудованием и образцовыми приборами, они сами работают в белых халатах. Но самое главное — рационально решен непреложный закон метрологов о разделении ремонта и поверки. К примеру, в Кировограде поверка проводится в областной лаборатории, а ремонт на весоремонтном заводе в другом конце города. Здесь же под одной крышей, но в разных концах здания, естественно, при соответствующем контроле, идут ремонт и поверка.

Полигон живет напряженной интенсивной жизнью: пуски ракет, испытание новых образцов, обучение ракетчиков… Вон там, рядом с нашей площадкой, испытывают крылатые ракеты.

— А главный конструктор крылатых ракет сын Хрущева — Сергей, — делятся с нами «секретной» информацией местные старожилы.

Наконец и наша бригада после многочисленных комплексных занятий и сдачи зачетных экзаменов,получила допуск к боевым стрельбам.

— Завтра поедете получать пусковое горючее, — поставил мне задачу подполковник Буксеев. — Возьмите бачки под пусковое и хорошенько промойте их спиртом.

Пусковое горючее выдается накануне пуска ракет. Значит — завтра! Завтра у нас праздник. Завтра первый пуск ракеты нашей бригадой. Потом будет еще много пусков, но этот, первый не забыть никогда.

С раннего утра я на специально выделенной машине поехал за пусковым горючим. Ух и запах у него — врагу не пожелаешь. Но делать нечего, придется нюхать, все равно где-то просачивается, и пока доехали до стартовой позиции, вдоволь надышались парами.

Проверенная и заправленная ракета 8A61 уже стоит на пусковом столе в вертикальном положении, до пуска остаются считанные часы и всю  публику, непричастную непосредственно к пуску, просят удалиться в укрытие — это почти на километр от старта. Но что оттуда увидишь? А так хочется поближе посмотреть пуск ракеты, поэтому, отойдя в сторонку, я подобрался к стартовой позиции метров на 70, откуда и стал наблюдать за всем происходящим на позиции. Вот удачно прошла заправка пусковым горючим. Вот пошли заключительные операции. Вот вывернуты ветровые болты. Вот начальник огневого отделения захлопнул рубку, а остальные номера покинули стартовую позицию. Вот остались считанные секунды… Странно наблюдать как бы замершую, безлюдную стартовую позицию после обычной суеты и беготни. Затаив дыхание, я не свожу глаз с темного корпуса ракеты. Вдруг яркое пламя блеснуло над пусковым столом, ракета окуталась облаком пыли, раздался рев двигателя. Ракета оторвалась от пускового стола, на мгновение как бы зависла, но тут же взмыла вверх и легла на заданный курс, отрабатывая программу.

Рев ракетного двигателя отозвался в моей душе восторгом и ликованием. Спросите любого бывалого ракетчика, и он вам скажет, что к пуску ракеты привыкнуть невозможно. Неизменно будешь волноваться и переживать, участвуя в пусках хотя бы в сотый раз.

Со всех сторон к стартовому агрегату сбегается народ. Пусковой стол еще дымится, рубки открываются и оттуда  показывается начальник огневого отделения в шлемофоне на голове.

— Не страшно было? — спрашиваем его.

— Немножко страшновато, когда остались одни в рубке…

В качестве трофея нам достался комплект обгоревших дефицитных кабелей. Правда, по совету старожилов их так завели между конструкциями стола, что они почти не обгорели и теперь еще послужат нам на комплексных занятиях. У всех праздничное настроение: позади экзамены на зрелость, позади недели и месяцы учебы ракетному ремеслу и напряженных занятий. Впереди же — погрузка в эшелон и отбытие домой.

Кировоград встретил прибывший эшелон с полигона оркестром. Приятно все-таки, черт возьми!

Пока мы были на полигоне, в бригаде произошли перемены: упразднили должность заместителя командира стартовой батареи по технической части, Травушкин назначен заместителем командира второго дивизиона по инженерно-ракетной службе, Боря Гашунин уехал на окружную базу в Нежин.

В 1961 году предстоит держать экзамен второму дивизиону, поэтому учеба возобновилась с прежней интенсивностью с выездом в Черниговские лагеря. Выезд спланирован на фоне оперативно-тактического учения, поэтому колесная техника идет своим ходом. В моде разные командные пункты: передовой, основной, запасный… Один такой командный пункт возглавляет начальник штаба бригады полковник Кияшко, куда попал и я. Вот этот самый пункт из семи человек на пикапчике следует в общей колонне.

Прибыв в Черниговские лагеря, бригада приступила к интенсивной боевой подготовке, которая продолжалась до середины апреля. Вернувшись в Кировоград, без передышки отправились в летние лагеря в Подлесное.

Так незаметно подошел и 1962-й, который обещал быть не менее напряженным, чем предыдущий год.

— Завтра вылетаем в Белую Церковь, — объявил как-то комбриг Виктор Иванович Устинов, к тому времени уже генерал-майор. — Посмотрим там учебно-материальную базу.

Давно пора, между прочим. Но не просто любоваться чужой, а создавать свою собственную, поскольку все время учиться на боевой технике — варварство. Белоцерковская же бригада эту истину постигла. Впрочем, она старше нашей.

Мы, находясь у соседей, ходим по учебным классам, все записываем, все зарисовываем. В этом деле, решаем между собой не без подсказок более опытных коллег, нужно поднапрячься с активизацией рационализаторской работы. И вскоре у нас с учетом увиденного и услышанного развернулась бурная деятельность по созданию учебно-материальной базы и оборудованию учебных классов. Нашелся даже доморощенный художник, старшина сверхсрочной службы Потапенко, который изобразил большое пейзажное пространство, на фоне которого отчетливо обозначилась траектория полета ракеты со всеми элементами. Рационализаторы изготовили макет пускового стола с ракетой (на высоту стабилизаторов) для тренировки затягивавших частенько время на стартовой позиции наводчиков. Кое-что из пультового оборудования прислал округ, несколько схем и плакатов изготовили сами. Как бы там ни было, но вскоре в бригаде была создана собственная учебно-материальная база.

Где-то в конце мая главный инженер поставил мне новую задачу:

— Поедете на окружную выставку рационализаторов и изобретателей, будете там представлять бригаду. Так что готовьте экспонаты…

Выставка была развернута в окружном учебном центре «Десна», в огромном спортзале, куда собрались рационализаторы со всего округа. Исходя из секретности ракетной техники, нам отвели укромный уголок в самом конце зала. Моими соседями оказались химики. Козырной экспонат у них — действующий стенд, отображающий разными лампочками ядерный взрыв. Последний же начинается с подрыва взрывпакета, устанавливаемого в центре стенда — это изюминка.

Когда в назначенный день на выставке появился командующий округом генерал армии П.К. Кошевой в сопровождении свиты генералов и офицеров, химики сразу же оказались в центре внимания. Они и начали со своей изюминки — с ядерного взрыва. Взрывпакет в тишине спортзала рванул с оглушительным грохотом. От неожиданности командующий даже вздрогнул и не стал больше задерживаться возле химиков.

Находясь под впечатлением «ядерного взрыва», бегло выслушал и мой доклад.

Вернувшись в Кировоград и доложив о выполнении задачи, я узнал, что бригада в этом году подвергается всесторонней инспекторской проверке.

— Нужно вам подтянуть свой участок, — сказал мне главный инженер. — Проверьте огнетушители, пополните запасы углекислоты, отремонтируйте приборы, уточните, что просрочено…

Я уже два года пребывал в должности инженера-госповерителя, успев разочароваться в ней. Да и как могло быть иначе, если обещанная лаборатория так и не устроилась, а моя роль сводилась к хождению с приборами то в областную лабораторию, то на весоремонтный завод. К тому же из-за отсутствия подменного фонда приборов нарушалась боеготовность техники, из-за чего приходилось выслушивать необоснованные, можно сказать, нарекания, когда на время поверки пульты зияли пустыми глазницами вопреки моим стараниям. Наконец, надоело быть на разных побегушках…

— У кого есть заявления? — спросил проверяющий на инспекторской проверке.

— У меня есть заявление, — ответил я. — Прошу решить вопрос с поверочной лабораторией.

Мое заявление повлекло за собой неожиданные последствия. Где-то уже глубокой осенью 1962 года меня пригласил к себе начальник отдела кадров бригады майор Зуйков.

— Ваша кандидатура утверждена на должность заместителя командира вновь формируемого третьего дивизиона по инженерно-ракетной службе, — сообщали он. — В связи с этим вам необходимо пройти переподготовку на новую технику в Артиллерийской академии. Начало занятий с первого декабря.

И вот, после пятилетней разлуки, я снова в знакомых стенах родной альма матер. Как быстро прошло время и сколько здесь изменений! Теперь наше бывшее училище потеряло самостоятельность и влилось в состав Артиллерийской академии на правах инженерного факультета. Поменялся и профиль — теперь здесь господствуют ракеты, а старые добрые пушки и гаубицы отошли на второй план.

Мне предстояло освоить новую ракету 8К14, в которую я сразу влюбился. Она в два раза мощнее ракеты 8К11, но по компоновке и конструкции гораздо совершеннее, не говоря уже об удобстве и простоте в эксплуатации.

Я с жадностью набросился на освоение нового комплекса. Вокруг меня, уже «бывалого» собралась группа «новичков», и в часы самоподготовки я прорабатывал с ними материал до тех пор, пока, как говорится, становилось ясно даже мне самому. Часами я сидел в рубке стартового агрегата, осваивая работу оператора и других номеров расчета. Правда, узким местом у меня оставалась наводка ракеты, которую я обходил стороной, предоставляя это дело командирам.

Мое старание в учебе дало свои плоды. Я с отличием окончил курсы и за усердие получил благодарность от начальника академии.

Вернувшись в мае 1963 года в Кировоград, я обнаружил в бригаде много изменений: развернут третий дивизион; назначено новое руководство: командир бригады — полковник Никитенко, начальник политотдела — полковник Коломийцев, главный инженер — полковник Золотницкий.

Комбриг сразу же вызвал меня к себе на беседу. В кабинете кроме него был еще незнакомый мне майор с Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди — среднего роста, плотный, с небольшой плешью в светлых волосах.

— Знакомьтесь, — сказал комбриг. — Командир третьего дивизиона майор Остащенко.

В ходе обстоятельной беседы комбриг исподволь прощупывал мою подготовку и, видно, сделав положительный вывод, обратился к майору Остащенко с каким-то отцовским по отношению ко мне предупреждением:

— Надеюсь, что вы найдете со своим заместителем по инженерно-ракетной службе общий язык…

Забегая вперед, хочу сказать, что мы служили с майором Остащенко душа в душу. Он никогда не вмешивался в мои дела, полностью доверяя мне, но и я ни разу не подвел своего командира…

3-му дивизиону отвели второй городок, обнесенный капитальной кирпичной стеной с одной величественной «Красной казармой» старой постройки и несколькими небольшими подсобными зданиями. Неудобство этого городка состояло в том, что солдатам в столовую нужно было ходить с «песнями» в первый городок.

Штаб же дивизиона занимал правую половину первого этажа казармы. Первый мой день по появлению там ушел на знакомство со «штабниками», хотя многих я знал и раньше: начальник штаба — майор Самарцев, замполит — капитан Невмовенко, помощник по тылу — капитан Крячко, помощник по автослужбе — капитан Бережной, командир 8-й батареи — майор Батин, командир 9-й — капитан Гергель, командир взвода ракетно-технического обеспечения (ВРТО) — лейтенант Чекмачев, комбат-7 — капитан Валуйский.

— Сейчас главная и первостепенная задача, — сказал мне майор Остащенко, — сдать старый ракетный комплекс в Прикарпатский военный округ. Приемщики уже здесь.

На другой день, нагладившись и начистившись, я прибыл на построение дивизиона, где майор Остащенко представил меня личному составу, и мы выехали в Лелековку в парк бригады. Там я встретил однокашника Травушкина, который ввел меня в непростую обстановку.

— Дело швах, — прокомментировал он мне ее. — Приемщики попались — хуже некуда. Измотали всю душу. Ведь техника у нас хотя и потрепанная, но исправная, они же придираются до каждой мелочи. Представляешь, требуют стопроцентную комплектовку запасными частями. Я давно занимаюсь сдачей и уже кое-что сделал. Но тебе все же придется начинать почти с нуля.

Делать нечего, нужно засучив рукава, приниматься за работу. Проверив комплектовку стартовых агрегатов 8У218, я с ужасом увидел, что некомплект запасных частей и инструмента составляет процентов сорок. Этот некомплект возник не сегодня и не вчера, а накапливался годами из-за бесконтрольности и безнаказанности. Если постоянно вести ведомости некомплекта, своевременно пополнять утраченное, и не оставлять безнаказанным ни одного случая поломок и утерь, такого некомплекта не случилось бы. Но что теперь толковать об этом. Нужно принимать меры.

К счастью, половина некомплекта пришлась на отвертки, ключи, плоскогубцы и прочее, что можно закупить в магазинах, однако оставалось еще процентов десять некомплекта, неподдающегося разрешению. К примеру, где взять три метра серебряной проволочки для предохранителей?

Наконец, началась приемка стартовых агрегатов.

— Поднимите стрелу, — командует приемщик.

— На правом гидроцилиндре царапины, — заключает он, — гидроцилиндр нужно заменить.

— Царапины незначительные и не влияют на работу, — возражаю я.

— Гидроцилиндр нужно заменить…

Что ты будешь делать? К счастью на складе бригады оказался запасной гидроцилиндр в сборе, который мы и поставили взамен забракованного.

Наконец сдача закончилась, подписаны акты приема-передачи, техника загружена на платформы, и теперь можно заняться своими делами. Прежде всего, нужно разобраться с вооружением дивизиона…

— На следующей неделе дивизион выходит в летние лагеря в Подлесное, — сообщил командир дивизиона на совещании.

Вот это то, что нужно! Лето в самом разгаре, тепло, хорошо… В Подлесном я с головой ушел в боевую подготовку, занимаясь с раннего утра и до позднего вечера, пропуская на комплексных занятиях по очереди все батареи. Сначала отрабатываем только правильные действия без фиксации времени. К примеру, магнитные уровни к ракете нужно присоединить без стука, иначе — ошибка. Но магнит очень сильный и бесшумность номеру расчета никак не поддается. Вроде бы мелочь, но стук неправильно поставленного магнитного уровня, мгновенно засекается контрольной группой и пишется ошибка, а шесть подобных ошибок — это чистая двойка. Так что занимаюсь настойчиво с каждым номером расчета и не отхожу от очередного неудачника, подсказывая и показывая, пока тот не добивается желаемого.

У ракетчиков бывают ошибки элементарные, которые допускать ни в коем случае нельзя: например, отстыковывать разъем, ухватившись за кабель (нужно браться за тело разъема). Подобных примеров великое множество; безошибочная же работа — это культура ракетчиков.

— Наденьте крышку разъема. Наденьте заглушку! — то и дело приходится напоминать.

Обучение дается не всем одинаково, многое еще зависит от характера и темперамента каждого.Взять механика-водителя пусковой установки — ведь от него, помимо прочего, зависит быстрая и точная установка стартового агрегата над точкой пуска. Лучше всего с этой задачей справляется механик-водитель 8-й батареи старшина сверхсрочной службы Мурашов. Спокойный, обстоятельный, знающий, он четко понимает команды начальника огневого отделения старшего лейтенанта Константинова и ставит агрегат над точкой пуска с одного заезда. Немного хуже, но тоже успешно с этим справляется механик-водитель 9-й батареи старшина сверхсрочной службы Череватенко. А вот механику-водителю 7-й батареи старшине сверхсрочной службы Хлыстуну это дается с трудом. Сам Хлыстун моложе других механиков-водителей. В движениях порывистый, команды выполняет неточно.

Если стартовые батареи чередуются, то взвод ракетно-технического обеспечения занимается с утра до вечера, обслуживая каждую батарею. Правда, больше всего задействованы крановщики, такелажники и водитель грунтовой тележки 2ТЗ. Взвод комплектовался за счет 1-го и 2-го дивизионов, и мои коллеги Кутузов и Травушкин «спихнули» сюда всех своих неблагополучных солдат (а кто отдает лучших?).

Крановщик неплохо владеет краном 8Т22, но какой-то нервный и требует к себе особого подхода. Зато водитель грунтовой тележки 2ТЗ рядовой Возный — просто «ас» своего дела. Он мягко и точно подает ракету под кран, и я всегда спокоен при виде его медно-рыжей головы, торчащей из кабины. Взводом руководит лейтенант Чекмачев, спокойный, рассудительный, старательно постигающий ремесло ракетчика и командира. В этом ему помогает начальник компрессорной станции старшина сверхсрочной службы Мадлицкий, он же старшина подразделения.

Вот и закончилось лето, и хотя в Подлесном часто бывали и комбриг, и начальник штаба, и главный инженер, все видевшие своими глазами, нужен был специально для них какой-то итоговый доклад.

Вернувшись на зимние квартиры, я, помимо прочего, занялся сочинительством.

Обилие разнообразной документации — еще одна особенность ракетчиков. Это инструкции, формуляры, руководства, описания, паспорта, описи и т.д. Каждая проверка вышестоящего начальства начинается именно с бумажных дел, и, как правило, сопровождается неприятными вопросами по поводу отсутствия записей в формулярах или нестыковки в почасовой наработке агрегатов и пультов. В каждой машине имеется пухлая брезентовая сумка, плотно набитая документацией. Чтобы избежать замечаний со стороны проверяющих и наученный горьким опытом, я применил уловку: в лагере вел черновой учет комплексных занятий с каждой батареей и одновременно делал хронометраж работы всех приборов, агрегатов и пультов при проведении одного комплексного занятия. Теперь оставалось умножить этот хронометраж на количество комплексных занятий с каждой батареей и аккуратно разнести эти данные по многочисленным разделам паспортов и формуляров. Работа нудная, и ракетчики ее не любят. Полистайте для любопытства любой формуляр: записи ужасным почерком вкривь и вкось, помарки, подчистки, исправления — тошно смотреть. И под этой мазней автограф автора с указанием должности, звания и фамилии. Называется, увековечил себя!

Взяв в расчет все эти соображения, в один прекрасный день я собрал у себя начальников огневых отделений с бумагами, и мы занялись исключительно заполнением формуляров и паспортов.

— Пишите красиво и аккуратно, — внушал я им. — Думайте о том, что нас здесь не будет, а документация останется!

Выслушав мой призыв, начальники огневых отделений более-менее прилично заполнили многочисленные разделы формуляров, зато потом по этой проблеме мы не имели замечаний.

Много внимания я уделял взводу ракетно-технического обеспечения, каждое утро перед общим построением направляясь туда.

Между тем приближался 1964 год. Будет уже семь лет, как я служу в ракетной бригаде. Ветеран! Прошел за это время путь от зампотеха стартовой батареи до заместителя командира дивизиона, стал капитаном, на груди у меня значок классного специалиста.

Командир дивизиона подвел итоги за год и сориентировал на будущее: в январе — дивизионные учения, в феврале — выезд в зимние лагеря в Подлесное, а в марте — на государственный полигон Капустин Яр.

Зима выдалась снежная. Сугробы — по пояс, а колея нашего неуклюжего крана 8Т22 шире, чем у остальных машин, и он втискивается во все узкости сдвоенными шинами колес.

— Что будем делать? — спрашивает командир взвода ракетно-технического обеспечения лейтенант Чекмачев. — Кран задерживает движение всей колонны.

Колонна взвода самая большая в дивизионе: бортовая машина с подогревателем воздуха, компрессор с бензоагрегатом на прицепе, зарядная машина, грунтовая тележка, три тягача без трейлеров, кран.

— Снимите с крана внешние колеса, — советую.

Кстати, демонтаж внешних колес предусмотрен при перевозке крана, не вписывающегося в железнодорожный габарит, по железной дороге. На учении совершенствуется прежде всего маршевая подготовка — умение быстро и скрытно сосредоточиваться в нужное время и в нужном месте. Мы не размышляли над тем, в какую армию или в какой фронт входим, не ведали ничего о противнике, а просто маршировали днем и ночью, купаясь в снегах. Мы с Чекмачевым, помимо прочего, отрабатывали тактику развертывания ракетно-технического взвода сходу на неподготовленной позиции и на незнакомой местности. Кажется, что тут сложного: развернул кран, подогнал тележку с ракетой, перегрузил ракету на стартовый агрегат… Но не тут то было! Если не имеешь опыта в этом деле, то окажется, что тележка не может развернуться, агрегату не подойти и, вообще, все нужно переставлять по-новому… А вот мы и заблудились. Теперь нужно разворачиваться. Но как развернешься в снежном тоннеле?

— Разворачивай сначала КрАЗы, — говорю я Чекмачеву.

Водители КрАЗов у нас опытные, они участвовали в ликвидации последствий землетрясения в Скопле (Югославия). Но первая же машина, сунувшаяся на обочину, завязла в снегу, как говорится, по самые уши. Делать нечего, нужно браться за лопаты

Проковырявшись всю ночь, развернули кран, потом тележку, ну а с остальной техникой было уже легче. В целом учение пошло на пользу, притом что обошлось без поломок.

— Время поджимает, — объяснил как-то на совещании майор Остащенко. — Скоро ехать на полигон. Нужно заниматься, не теряя времени.

Хотя занимаемся с утра до вечера, но за день успеваем осилить не больше трех комплексных занятий. Если расчеты батарей сменяют друг друга, то я на позиции вместе с нашей контрольной группой — бессменно, так что насквозь прокоптился выхлопными газами от непрерывно работающих дизельных двигателей. Командир дивизиона контролирует работу комбата (решение задачи), топогеодезистов и наводчиков. Тренировки дают ощутимые результаты: все меньше грубых ошибок, все чаще укладываемся в норматив «удовлетворительно», а то и «хорошо». Время летит незаметно. Вот уже март, и весеннее солнышко пригревает все сильнее — пора возвращаться на зимние квартиры.

А вскоре наступили сроки выезда на государственный полигон Капустин Яр.

— Вы назначаетесь начальником эшелона, — уведомил меня командир дивизиона. — Нужно заявить платформы, подготовить крепеж, маскировку и все необходимое.

Кто грузился в эшелон, тот знает эту круговерть с подачей платформ, установкой на них техники, правильным креплением, маскировкой (стартовых агрегатов), организацией связи, охраны, дежурства и прочее. Но вот все хлопоты позади, наш эшелон двинулся в путь.

Март —- не самое лучшее время на полигоне: холодно, грязно, неуютно. Тем не менее, времени на раскачку нет, и мы сразу же приступили к занятиям. По установившейся традиции контрольная группа полигона прибыла к нам, чтобы предварительно оценить новичков и посмотреть, на что они способны. Ведь на полигоне, о чем уже шла речь, можно сидеть и месяц, и два, и три… Длительность этого сидения зависит от нашей подготовки и от первого впечатления, которое мы произведем на контрольную группу полигона. Та же, пропустив все три батареи нашего дивизиона, вынесла свой вердикт: «Пожалуй, через месяц можно допустить к стрельбам при условии интенсивных занятий».

Для нас это высокая предварительная оценка, но расслабляться нельзя, ибо быстрота и безошибочность действий ракетчиков напрямую зависит от количества проведенных комплексных занятий. Но как увеличить количество комплексных занятий? Ведь в сутках двадцать четыре часа и их никак не растянешь.

Известно, что комплексные занятия дают наибольший эффект, когда работает контрольная группа, когда фиксируется каждая ошибка (и каждый номер расчета знает, что его ошибка будет замечена!), когда оценивается работа каждого занятия. Все это у нас было, но мне этого показалось мало, и я решил изображать каждый комплекс еще и графически. На большом листе ватмана по оси абсцисс отложил время (сорок минут), по оси ординат — этапы на старте от момента «к бою» до момента «пуск». Это позволило наглядно показать картину работы практически всех номеров расчета. Внизу под графиком — перечень допущенных грубых ошибок с указанием авторов.

Наглядностью занимается мой писарь рядовой Горобченко. После каждого занятия он забирает у меня хронометраж с перечнем ошибок и бежит чертить график. Вечером — подведение итогов за день. В столовой собирается весь дивизион, я вывешиваю четыре варианта графика (по количеству проведенных комплексов), беру указку и провожу сравнительный анализ занятий. Тут не увернешься: сразу видно, кто затягивает время, кто допускает ошибки, с кем нужно заниматься отдельно. Чем лучше работает батарея, тем круче получается график. Отличный результат мы изображаем красным цветом, и «отличники» на совещании чувствуют себя именинниками. Чаще всего отличного результата добивается 8-я батарея.

Командиру бригады методика подведения итогов дня понравилась.

— Доложу в округ об этих графиках, — сказал он.

Между тем приближалось время экзаменов. Много их разных мне приходилось сдавать, но методика сдачи полигонных отличается глубиной проверки по всему материалу. К примеру, по системе управления следует вопрос: «Чем отличается гирогоризонт от гировертиканта?». Если не знаешь досконально и тот и другой прибор, на вопрос не ответишь. И так по всему материалу. Билетов здесь нет — проверяющий листает руководство и задает короткие, но емкие вопросы. Причем испытаниям подвергаются и солдаты, и офицеры. Все без исключения.

Но вот экзамены позади и теперь нужно сдать зачетные комплексные занятия на предмет допуска дивизиона к боевым стрельбам. Контрольная группа полигона провела с нами уже не одно занятие, и ей хорошо известно, чего стоит каждая наша батарея. Вот пошла на зачет 7-я. Ей подана команда «к бою», вслед за чем стартовый агрегат стал над точкой пуска (научился таки Хлыстун). Слетел чехол общего покрытия, состыкованы кабели, начинается подъем стрелы… Но что это? Не верю собственным глазам: отрывной штепсельный разъем Ш39 не зафиксирован, и его цепочка, поблескивая звеньями, медленно уползает вверх. Это же чистая двойка! Раздумывать некогда, бросаюсь к пусковой установке и, обдирая перчатки, успеваю зафиксировать разъем на последнем звене цепочки. В контрольной группе это заметили, но ошибкой не посчитали: 7-я батарея отчиталась на «хорошо», а меня даже похвалили за «героизм». 8-я же батарея сдала зачетный комплекс на «отлично» и теперь ей предстоит делать боевой пуск. Перед пуском образовались небольшая пауза и некоторое затишье.

Конец апреля. Тепло, хорошо! Степь неузнаваемо преобразилась, покрывшись зеленым ковром молодой травки и красными тюльпанами. Кто хотя бы раз побывал на полигоне в это время года, никогда не забудет это море тюльпанов, волнующихся под ветром на безбрежной глади степи…

Однажды возле нас остановился необычного вида стартовый агрегат на колесном ходу, и я стал с любопытством его рассматривать.

— Это новый стартовый агрегат 9П117 на колесной базе, — объясняет мне инженер-испытатель. — Мы его сейчас испытываем. Посмотрите свежим глазом, может, что-нибудь дельное подскажите.

Новая машина мне сразу понравилась: раздельные кабины водителя и командира, ракета умещается на пусковой во всю длину, пульты и пусковое оборудование — то же самое. А вот шкаф для подстыковки кабелей расположен высоковато.

— Смотрите, — говорю я, — как неудобно подстыковывать кабель. Смотрите, как расположен шкаф на стартовом агрегате.

— Действительно. Это мы переделаем, — соглашается инженер, делая пометки в своем блокноте.

— Хотите прокатиться на нем?

— Конечно, хочу.

Забираюсь в командирскую кабину. Агрегат мягко трогается с места и, набирая скорость, мчится в степь. Какая мощь! Какая плавность хода! Никогда мне не забыть этой чудесной поездки по зеленому ковру степи среди моря красных тюльпанов…

— Председатель комиссии у нас, — говорит испытатель, — генерал Чапаев.

— Какой Чапаев?

— Сын знаменитого Чапаева, Василия Ивановича.

— Неужели?

— Да — это так. Сейчас вы его увидите.

В это время к агрегату на легковушке подъехал среднего роста сухощавый генерал.

«Чапаев! Как похож на отца!» — пронеслось у меня в голове, до неприличия впиваясь в него глазами.

— Пуск ракеты назначен на четвертое мая, — сообщил мне командир дивизиона. — Вам нужно прибыть в штаб к начальнику старта майору Кобзеву и получить у него соответствующие указания.

Майору Кобзеву как настоящему ракетчику, овеянному романтикой полигона, можно только позавидовать. Красивый мужчина в синих галифе и элегантной кожаной ракетной куртке на меху, он смотрит на меня теперь свысока, хотя мы учились с ним в одно и то же время, на одном и том же факультете.

— Ракету получите на четвертой площадке, — инструктирует он меня. — Примите ее согласно инструкции. Одновременно получите пусковое горючее. Графитовые же рули к ракете хранятся здесь в штабе, и я выдам их накануне пуска.

Все ясно, понятно… Процедура приема ракеты идет мне в зачет, поэтому стараюсь не пропустить ни одной царапины, ни одной вмятины или скола на штепсельном разъеме.

Ракета 8К14 проверена, заправлена горючим и окислителем и теперь под ее тяжестью тележка просела. Грузовые канаты при перегрузке поскрипывают, что нервирует моих монтажников, привыкших иметь дело с легкой учебно-тренировочной ракетой. Казалось бы, мелочь, но монтажникам, видимо, нужна тренировка с полновесным грузовым макетом.

Получив ракету, пусковое горючее и графитовые рули, мы организовали охрану и стали ждать.

С утра 4 мая небо затянуло тучами, и пошел дождь.

— Пуск ракеты по метеоусловиям сегодня отменяется, — сообщили нам из штаба.

Хуже нет, как ждать и догонять.

Утро 5 мая тоже не обещало ничего хорошего — тучи, накрапывает дождик, ветер, но из штаба предупредили о готовности к старту. Сидим и ждем. Смотрим на небо: тучи разошлись, светит солнце, но там, на горизонте, опять нависла черная масса. Успеть бы! Последние минуты перед пуском тянутся особенно медленно.

Но вот прошли заключительные операции, закрылась рубка, и через несколько минут ракета взмыла в небо.

Бежим к пусковой установке, но радоваться еще рано: что-то скажут нам телеметристы? Ведь оценка определяется точностью попадания ракеты в цель. Ожидания и труды оправдались — оценка «отлично»! Эта оценка идет в зачет всему дивизиону.

Стою в сторонке и тоже радуюсь — ведь в этой оценке есть частица и моего труда.

— Погрузка эшелона назначена на седьмое мая. Вам же с командиром нужно сдать еще экзамены, — известил меня майор Самарцев.

— Какие экзамены? — удивился я.

— Не знаю, уточните в штабе, там скажут.

«Может быть, какая-нибудь ошибка вкралась?» — думаю, направляюсь в штаб.

— Вы не сдали экзамен по наведению, а командир дивизиона — по системе управления ракеты. Без сдачи этих экзаменов эшелон не начнет погрузку.

Вот так новость! Но делать нечего, идем с командиром сдавать экзамены, иначе не дадут платформы для погрузки эшелона.

Наведением ракеты в цель занимались командиры, я же не особенно вникал в это дело и теперь попался. После получасовой непростой беседы еле вырвался от экзаменатора. Из противоположной двери в это же время выскочил и мой командир, по лицу которого понял, что и ему пришлось несладко.

В Кировоград мы вернулись без всяких происшествий, встречали нас с цветами и с оркестром. Теперь, после интенсивной боевой учебы, нужно заняться обслуживанием и ремонтом техники. В ракетных войсках заместитель по вооружению решает двуединую задачу: занимается боевой подготовкой и содержанием техники в постоянной боевой готовности. Отдыхать ему некогда, смена характера работы — это и есть отдых.

Первой в мастерскую пошла обмывочно-нейтрализационная машина 8Т311 7-й батареи. На этой машине из-за подсоса воздуха не дает нужного разряжения вакуумный насос, и мы постоянно мучались с ней. Лишь только мы разобрали насос и углубились в дефектовку, отыскивая неисправность, как в мастерскую прибежал запыхавшийся дежурный по парку.

— Вас срочно вызывают в штаб, — сообщил он мне.

«Что могло случиться?» — размышлял я по дороге из Лелековки в штаб бригады.

А там меня уже ждал незнакомый мне подполковник, затеявший беседу на общие темы: что сейчас читаю, часто ли бываю в театрах и музеях, хорошая ли у меня память, то да се…

Наконец прояснил, зачем ему понадобилось все это знать:

— Мы рассматриваем вас в качестве кандидата для поступления в Дипломатическую академию. Выпускники этой академии проходят службу в разведорганах и в аппарате атташе за рубежом. Если вы согласны, то будем оформлять на вас документы. Посоветуйтесь с женой и завтра дайте ответ. Имейте в виду, что служба в разведке трудная, но почетная и интересная.

Я был ошеломлен таким поворотом событий и целую ночь не мог уснуть. Моя Светлана была не против учебы в академии, и на другой день я дал согласие.

— Ждите теперь из Киева вызов. Нужно, правда, еще пройти медкомиссию, — сказал на прощанье подполковник.

В скором времени пришел обещанный вызов, вслед за чем я уехал в Киев, навсегда расставшись с ракетной бригадой, в которой прошли моя лейтенантская молодость и офицерское становление.

С некоторыми сослуживцами приходилось потом встречаться в разных местах. С генералом Устиновым — в Одессе, где он был заместителем начальника ракетных войск и артиллерии округа; с генералом Никитенко — в Вюнсдорфе, куда он приезжал в штаб Группы советских войск в Германии на совещание; с полковником Невмовенко — в Афганистане, где он был советником; с полковником Чекмачевым, заместителем начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения округа, — в Забайкалье; с подполковником Константиновым — в Ленинграде, где он преподавал тактику в Артиллерийской академии; со старшинами сверхсрочной службы Мурашовым, Хлыстуном и Череватенко — в Киеве, куда они приезжали на парад и завалились ко мне на квартиру; с капитаном Кречко, начальником тыла мотострелкового полка — тоже в Германии, в Ордруфе; с полковником Стариковым — в Крыму, где он участвовал в армейских учениях со своей ракетной бригадой.

Я не делал никаких записей и пишу по памяти. «Память — это почти все, — говорил Паустовский, — она не только хранит накопленный материал. Она задерживает, как волшебное сито, все самое ценное. Пыль и труха просыпаются и уносятся ветром, а на поверхности остается золотой песок».

И все же память — несовершенна, многое мною упущено, и я надеюсь, что мои бывшие сослуживцы-ракетчики дополнят меня.