Начало германской колониальной политики

«Военно-исторический журнал»- №1 1939 г. Колониальный вопрос играл и играет огромную роль в политике-империалистических стран. Одной из основных причин первой мировой империалистической войны 1914—1918 гг. была борьба за колониальное могущество.

Объектом   колониальной   борьбы   империалистических   держав Европы   во   второй   половине   XIX   века   сделался   африканский   материк… Здесь сталкивались интересы трех крупнейших держав:   Англии,   Франции и Германии.

В свете изучения причин, приведших к первой мировой войне и с суровой  неизбежностью толкающих капиталистический мир ко  второй, большой  интерес  представляет   период   начала  колониальной  политики Германии.

Германии,  выступившей на  колониальное  поприще,  и  в  частности на африканскую арену, в 70-х годах прошлого века, предстояло сыграть, центральную   роль   в  империалистической  борьбе   держав   и   наложить особую печать на весь ход европейской и мировой истории.

Уже в 1866 г. идея колониальных захватов нашла свое отражение в конституции Северогерманского союза. Затем она перешла в конституцию империи в виде статьи, предусматривавшей приобретение государством колоний. Вёрманы и Людерицы, купцы, основавшие свои фактории в Африке, забрасывали Бисмарка требованиями объявить, колониями те или иные заокеанские территории, в которых они были заинтересованы и на которые распространялась их «просвещенная деятельность» в виде заключения договоров с туземными вождями и основания факторий. Каких только колоний они не требовали! Биафрский залив, юго-западная Африка, Занзибар, Самоа, Мадагаскар, Делагосская бухта, о. Фернандо По, Каролинские острова, Марокко и многие другие выдвигались перед правительством как отличные места для колонизации или эксплоатации и для присоединения к империи. Но Бисмарк, упорно отказывался. «По его мнению, — докладывал английский посол Одо Рассл1  — колонии были бы лишь источником слабости, потому что они могли бы охраняться лишь сильным флотом, между тем как географическое положение Германии вовсе не требует, чтобы она стала первоклассной морской державой. Ему было уже предложено немало колоний, но он отверг все и только хотел иметь угольные станции по соглашению с другими державами». В 1871 г., во время переговоров с Францией, был поставлен вопрос об уплате французами контрибуции колониями (Пондишери или Кохинхиной), но Бисмарк заявил, что ему колонии не нужны. «Мы вовсе не нуждаемся в них, — заявил он, — они лишь хороши для того, чтобы снабжать чиновников постами. Для нас, в Германии, колониальные предприятия были бы роскошью, как шелковые собольи шубы в аристократических польских семействах, у которых даже нет рубах»2.

Но не устояв против напора своего так называемого «общественного мнения» и пустившись в колониальные авантюры, Бисмарк едва не сорвался, несмотря на все свое престидижитаторское искусство и свой огромный авторитет; он должен был использовать все средства, чтобы выкарабкаться из трясины, в которую он попал. Бисмарк сам под конец признавался: «Я принципиально — человек не колониальный; у меня были основательные сомнения насчет колониальной политики, и лишь давление общественного мнения, давление большинства, заставило меня капитулировать и подчиниться. Я был против основания колоний, и лишь покорился большинству моих соотечественников, большинству в рейхстаге»3.

Ссылку на  общественное  мнение и рейхстаг  нужно  принимать  со щепоткой  соли.  В   1880  г.   обанкротилась  фирма  Годфруа,  обосновавшаяся еще в   1859 г. на о.  Самоа,  и образовавшееся специально  для эксплоатации тихоокеанских островов «Общество торговли на Южном море» готово было принять ее дела при условии предоставления правительственной   гарантии процентов  на  инвестированные   капиталовложения. Бисмарк внес соответствующее предложение в рейхстаг, но последний большинством голосов против консерваторов и национал-либералов провалил его. Подобная участь постигла в  1881  г. попытку добиться у рейхстага субсидии пароходным линиям, совершающим рейсы в Азию и Австралию. Таково было отношение к колониальным делам большинства рейхстага.  Что же касается  «общественного  мнения»,  то оно   воплощалось в   банкирах   Ганземане   из Дисконто   Гезельшафт и в Блейхредере — старых друзьях Бисмарка, которые стояли за упомянутым торговым обществом (как и за некоторыми другими). Еще одним представителем «общественного мнения» был его близкий друг Ад. Вёрман. Наконец, одним из рупоров «общественного мнения» было образованное в 1882 г. «Германское колониальное общество», которое развернуло большую пропаганду и завербовало много членов, между прочим, и среди упомянутых двух партий и отчасти также центра. Во главе его стоял один из князей Гогенлоэ, а среди членов-учредителей значились такие имена, как герцог Ратиборский, граф Штольбер-Вернигероде, ряд выдающихся рейнских промышленников, писателей и ученых, как Густав Фрейтаг, Кирхгоф, Ратцель, Рольфс,  Шиман, Шмоллер  и др.  Вот это и было то «общественное мнение», на которое ссылался Бисмарк. Перед ним и капитулировал этот «железный» канцлер, заставлявший дрожать перед собой Европу, но считавший нужным угодить крупному капиталу, своим личным друзьям — аферистам и партиям рейхстага, при помощи которых он «парламентски» управлял страной.

Нужно, однако, признать, делал он это без особого удовольствия:  он сам не видел, что, собственно, государство выиграет от этих колониальных приобретений, и не без опасения думал о своих отношениях с Англией. «Неизбежность того, — объяснял он кронпринцу Фридриху в сентябре 1882 г. в связи с позицией, которую он занял по египетскому вопросу,— что Германия при первом же случае будет иметь против себя Францию, и вероятность того, что она будет иметь против себя также Россию, заставляет нас, независимо от того, какое правительство находится у власти в Англии, и независимо от его иногда удивительной политики, избегать с английским народом и английским общественным мнением каких-либо столкновений, которые могут настроить против нас английское национальное чувство, если на карте не стоят важные германские интересы»4). Осторожность — вот что рекомендовал Бисмарк в отношениях Германии с Англией. Соответственно этому он в феврале 1883 г., когда зашла речь о первых колониальных приобретениях, поручил своему сыну Герберту5, служившему тогда в германском посольстве в Лондоне, передать лорду Гранвилю6, министру иностранных дел, что «мы, как и всегда, далеки от всяких колониальных завоеваний и особенно от всякого вмешательства в существующие британские интересы. Мы охотно согласились бы, чтобы Англия взяла на себя защиту немецких колонистов, но мы, конечно, сохраняем за собой право, со своей стороны, оказывать это покровительство в тех случаях, когда соответствующие колонии будут лежать вне сферы английского влияния или влияния другой дружественной державы»7.

Это звучало очень невинно и убедительно: немецкие купцы в далеких и диких странах приобретали земли, основывали фактории, заключали с туземцами торговые, транспортные и другие сделки; кто их защитит, если туземцы или, быть может, какие-нибудь злостные конкуренты будут их обижать? Если Англия может оказать им эту помощь, тем лучше; если нет, то, конечно, это придется делать германскому правительству самому. Вопрос, таким образом, сводился к простой защите германских граждан в «диких» странах. Правда, и такая практика была для германского правительства совершенно новой, ибо до сих пор немецкие купцы, пускавшиеся в далекие авантюры, делали это по собственному почину, за свой страх и риск. Она вводилась сейчас потому, что за этими авантюрами стояли теперь некоторые крупные банкиры, кое-кто из крупных рейнских промышленников, кое-кто из аристократии и, наконец, находящаяся на их содержании или под их финансовым и общественным воздействием часть прессы. Но Бисмарк, несомненно, искренне держался этой сравнительно скромной концепции защиты «торгующих» граждан (концепции, так сказать, доимпериалистической) и старался внушить ее и англичанам. Когда министр Гранвиль высказал по этому поводу некоторое сомнение, он даже сделал на докладе своего посла сердитую пометку: «Что такое колониальная политика? Мы должны охранять наших соотечественников!»8. В другой раз министр, лорд Гартингтон (будущий герцог Девонширский), спросил Герберта Бисмарка: «Как вы себе мыслите развитие ваших колоний? Наверное, там создадутся поселения, и ваше правительство будет вынуждено дать им управление и содержать там войска?». В ответ Герберт Бисмарк сказал: «Об этом мой отец уже говорил однажды в рейхстаге: эти поселения нисколько не требуют гарнизонов; если на них нападут туземцы, то германские суда окажут им достаточную защиту; сомнительно вообще, чтобы там могли развиться подчиненные государственные образования — для этого климат мало подходящий, да и цели, которые преследовали наши поселенцы до сих пор, лишь торговые;  а  то  малое  в смысле управления, какое  им  нужно, они  смогут сами себе создавать»9.

Примечания:

  1. Фицморис  Life  of Earl  Granville,  Лондон,   1905  г . т.  II,  стр.  337 [↩]
  2. Вурм.  Die Finanzgechicht des  Deutschen  Reiches,  Гамбург,   1910 г.,   стр. 50. [↩]
  3. Бисмарк. Reden  (речи).  Изд. Kohl, т. XII,  стр. 576. [↩]
  4. «Grosse   Politik»,   IV,   №  727.   (В дальнейших  сносках   обозначается  «GP» [↩]
  5. Бисмарк Герберт, граф (1849—1904 гг.), был статс-секретарем иностранных дел в  1886—1890 гг. Заносчивость  его снискала  ему всеобщую ненависть. [↩]
  6. Гранвиль, лорд (1815—1891 гг.), был членом палаты общин, потом палаты лордов, либерал, состоял членом многочисленных кабинетов, был министром иностранных дел в  1851—1852,  1870,  1874,  1885 и  1886 гг. [↩]
  7. Цит. Дармштеттером «История раздела Африки», стр. 68 из германской «Белой  книги». [↩]
  8. «GP», IV, №744. [↩]
  9. «GP»,   IV,   №  754. [↩]

Можно было бы предположить, что Бисмарк только лукавил с англичанами, чтобы не дать им заподозрить в немцах новых колониальных конкурентов наряду с французами и другими; но и секретная инструкция, данная вновь назначенному генеральному консулу Нахтигалю, посланному в мае 1884 г. для принятия во владение Камеруна, Того и других земель в Африке, гласила при установлении защиты германских купцов на данных территориях, что «не имеется в виду создание правительственного аппарата, который вызвал бы необходимость отправки туда большого числа германских чиновников, содержанке там постоянных гарнизонов из германских войск; не имеется также в виду принятие империей на себя обязательства, в случае войны с какой-нибудь крупной морской державой, предоставить защиту проживающим в тех местах немцам, их факториям и предприятиям»1.

Таковы были скромные желания Бисмарка, на которые, он был уверен, пойдет и Англия, которая была ему столь многим обязана в египетском вопросе: разве не благодаря молчаливой поддержке Бисмарка Англия могла безнаказанно присвоить себе оспариваемый французами мандат на бомбардировку Александрии, на военное подавление национально-освободительного движения в Египте, на восстановление власти хедива и на захват фактической власти в стране, входящей в состав Оттоманской империи и поэтому огражденной в своей неприкосновенности международными договорами и торжественными декларациями самой Англии? Кроме того, в Англии находилось тогда у власти либеральное правительство Гладстона — противника, несмотря на захват Египта, новых колониальных приобретений, который имел своими коллегами влиятельнейших Джозефа Чемберлена, вождя радикалов, и лорда Гартингтона, в то время бывших еще сторонниками колониального самоограничения.

Тем не менее  Бисмарк действовал осторожно. Людериц «приобрел» у одного готтентотского князька за  1 600 бумажных марок и 200 старых винтовок целую бухту, тогда называвшуюся Ангра Пекена, а впоследствии переименованную в честь бравого бременского купца в бухту Людериц. на западном берегу Африки, к северу от р. Оранжевой, с прилегающим хинтерландом — всего около 900 кв. км. Приобретение было не из важных.  Сам Людериц в докладной  записке писал: «Страна не кажется   привлекательной,   редко   попадаются  деревья   или   зелень:   но дремлющие в этих горах и песках богатства сделают ее с божьей помощью областью, на которую ее прекрасная германская метрополия сможет смотреть с гордостью»2. Как удалось Людерицу высмотреть в горах и песках дремлющие там богатства, неизвестно; но «общественное мнение» живо откликнулось на его призыв, и от Бисмарка стали требовать принятия этой не очень «привлекательной» страны под защиту империи. Между прочим, в этих областях давно орудовали германские протестантские  миссии, которые  завязали близкие  отношения и  с  бурами. Уже тогда в агитационных писаниях восторженных колонизаторов, предшественников  позднейших пангерманцев и  нынешних  расистов-фашистов, буры фигурировали на ролях «нижне-рейнских братьев»3. Мечта о  «воссоединении» их с германским племенем, т. е. о поглощении их «прекрасной германской метрополией», несомненно, играла роль в популяризации предприятия Людерица, и Бисмарк, уступая «общественному мнению», вынужден был начать политику защиты германских граждан именно с Людерица и его компаньонов. В согласии со своей февральской декларацией он в ноябре того же 1883 г. поручает4 своему послу в Лондоне графу Мюнстеру запросить английское правительство, имеет ли оно какие-либо притязания на Ангра Пекену, и если имеет, то каковы юридические основы («титулы») этих притязаний. Гранвиль на этот вопрос ответить не мог: он должен был передать запрос своему коллеге, министру колоний, лорду Дарби (Derby), который, однако, также стал в тупик. Никаких «титулов» Англия на эти земли не имела, но ему очень хорошо было известно, что английский элемент в Капской колонии с губернаторами во главе считал всю южную половину Африки, по крайней мере до р. Замбези и португальской колонии Анголы, своей вотчиной, поскольку там жили только негры — готтентоты и зулусы и буры — народы, с точки зрения империалистической буржуазии, имеющие лишь «условное» право на самостоятельное существование. Уже в 1877 г. губернатор сэр Бертлет Фрер, с неудовольствием взиравший на деятельность германских миссионеров, предлагал объявить все земли, лежащие за р. Оранжевой, британскими владениями, но Лондон отклонил это предложение, и лишь над Китовой бухтой, лучшей на этой части атлантического побережья, был поднят британский флаг. Сейчас опасения Фрера как будто оправдались, и Дарби знал, что консерваторы биконсфильдской школы, узнав о колониальных аппетитах Германии в Южной Африке, поднимут такой шум, что правительству .нелегко будет разделаться с ними. Примерно в то же время основалась и Лига имперской федерации, которая вела сильную агитацию за сохранение и консолидацию колоний, и было ясно, что и она встанет на защиту неписанных прав капских колонистов.

В последний день 1883 г. Бисмарк повторил запрос5: есть ли у Англии «титул» на эти места и, если есть, то имеет ли она возможности оградить торговые и прочие интересы немецких купцов? На это опять не последовало ответа: Дарби сговаривался с Капской колонией относительно того, чтобы она присоединила владения Людерица и тем оформила свои права на них, а затем уже взяла на себя защиту интересов местных немецких колонистов6. Это была на первый взгляд несколько странная процедура, но она, строго говоря, вытекала из февральской декларации Бисмарка и его дальнейших запросов, которые формально вовсе не указывали на то, что он сам непременно хочет присоединить эти области и взять защиту немцев на себя. На деле, конечно, как Бисмарк впоследствии сам признал, его запросы были лишь актом вежливости7, и поэтому, напрасно прождав ответа в течение нескольких месяцев, он 24 апреля 1884 г. поручил8германскому консулу в Каптауне заявить местному правительству, что имперское правительство берет на себя защиту германских граждан и их предприятий на людерицских территориях. Этот акт и эта дата считаются немецкими историками началом колониальной экспансии Германии.

Но Лондон не понял этого, и все еще продолжал считать, что защита граждан — это одно, а присоединение территории в виде колонии— это другое. 19 мая, после приема прибывшей из Капской колонии депутации, лорд Дарби сделал даже заявление в палате лордов о том, что хотя Англия формально и не притязает на Ангра Пекену, но имеея право исключать из этих территорий других!9. Это заявление вызвало целую бурю в Германии, где патриотическая пресса уже и до того возмущалась оскорбительным молчанием английского кабинета и долготерпением Бисмарка и раздувала другие проявления колониальной «наглости» англичан. Особенно горячо обсуждались прессой притеснения германских купцов на островах Фиджи10 и односторонне заключенный англичанами с португальцами договор, признававший за последними «исторические» права на устья р. Конго, основанные на «титуле» первоначального открытия. Вследствие этого договора бассейн р. Конго, на котором расположена была колония короля Леопольда, оказался запертым со всех сторон, доступным лишь для португальской, т. е. английской, торговли11.

Бисмарк резко реагировал на эти акты. Он поддержал протест Леопольда, к которому присоединилась и Франция. Английское правительство должно было отказаться от португальского договора и согласиться на предложение Бисмарка созвать международную конференцию в Берлине для обсуждения всего комплекса вопросов, связанных с Конго. В отношении Фиджи он с самого начала взял резкий тон. В начале апреля по его поручению статс-секретарь Гацфельдт заявил английскому лорду Амтхилу12: «Если английское правительство будет продолжать игнорировать благоприобретенные права германских граждан на островах Фиджи и отклонять даже беспристрастное обсуждение их, то мы, быть может, вынуждены будем пересмотреть поведение Англии в других областях политики». Это была новая, угрожающая нотка в беседах с Англией, и лорд Амтхил, несомненно, понял, о чем идет речь в заключительных словах. Речь шла о «поведении» Англии в Египте.

Примечания:

  1. Цит.  Дармштеттером, «История  раздела  Африки»,   стр.  82. [↩]
  2. Дармштеттер.  «История  раздела   Африки»,  стр.  75,   прим. [↩]
  3. Там  же,  стр.  59,  67. [↩]
  4. «GP»,  IV, №  745,   прим. [↩]
  5. «GP»,   II,   №  745,   прим. [↩]
  6. «GP»,  IV, № 744; Дармштеттер,  «История раздела  Африки»,  стр.  73 [↩]
  7. «GP»,   IV,  №  749. [↩]
  8. Цит. Дармштеттером, «История раздела Африки», стр. 73; Вурм, назв. соч.,  стр.  51. [↩]
  9. «GP»,  IV, № 741, прим. [↩]
  10. На островах Фиджи (числом свыше 200) гамбургские купцы приобрели земли под сахарные плантации еще в начале 70-х годов, но в 1874 г. острова были формально присоединены к Англии, опасавшейся водворения там американцев. Новые владельцы отказались признать приобретенные там немцами у туземного «короля» права, а впоследствии, под давлением Австралии, будто бы ее желавшей  иметь  по  соседству  иностранцев, стали  их вообще выживать. [↩]
  11. Дармштеттер,   «История   раздела   Африки»,   стр.   46—49. [↩]
  12. «GP»,  IV,  № 736, [↩]

Все это должно было оказать на английского министра сильное впечатление. Как раз в этот момент он хотел созвать конференцию держав, чтобы добиться у них согласия на снижение процента по египетским купонам и предоставление египетской казне нового займа в Лондоне. Франция на такое финансовое облегчение английской администрации в Египте не шла, и многое зависело от позиции, которую займет Германия. Бисмарк дал свое согласие участвовать в такой конференции, и Гранвиль, напуганный угрозами и тронутый этим согласием, рассыпался в уверениях перед Мюнстером, что он всегда готов итти рука об руку с Германией не только по общеполитическим, но и по колониальным вопросам1.

Бисмарка это удовлетворило, и, пользуясь таким доброжелательством, он решил поднять один вопрос, который давно уже волновал военные круги, а именно вопрос о передаче Германии острова Гельголанда, лежащего против устьев р. Эльбы, который некогда принадлежал Дании и был в 1807 г. захвачен англичанами, превращен ими в контрабандную базу во время континентальной блокады и с тех пор оставался в их владении. К чему он им? — спрашивал Бисмарк в письме к Мюнстеру2: в. мирное время он бесполезен, а в случае войны его польза также сомнительна. Если англичане передадут Германии безвозмездно этот остров, то «это окажет благотворное действие на германское общественное мнение, которое ныне, а именно после франко-прусской войны, не столь благоприятно относится к Англии, как раньше, и в будущем значительно облегчит нам задачу дружественного благоприятствования английской политике». Бисмарк перечисляет, как много Германия может помочь Англии не только в египетском вопросе, но и вообще в соперничестве Англии с Францией и Россией, и указывает, что дружелюбное отношение Германии для Англии гораздо более важно, чем Гельголанд и «все торговые. соперничества английских и германских фирм на отдаленных морях» и «всякие там Фиджи и Литтл Попо». Мюнстер живо откликнулся на эту мысль. В длинном письме3 он излагает свои соображения о военной полезности острова в связи с сооружением канала между Балтийским и Северным морями и о том, как приобретение его будет популярно во всей стране и в особенности в «ганзейских кругах». При этом, не будучи восторженным сторонником колониальных авантюр, он считает, что оно сыграет роль отвлекающего пластыря для колониальных увлечений: «это поможет переключению общественного мнения с заокеанских вопросов на более правильные концепции, чем те, которые теперь господствуют в Германии, включая сюда весьма благонамеренные, но, по моему скромному разумению, совершенно непрактичные и незрелые колонизационные устремления, которые привели к основанию различных обществ».

Все это происходило в апреле и начале мая (1884 г.); затем появилось заявление лорда Дарби в палате лордов. В колониальных кругах Германии вспыхнуло большое возбуждение, а у Бисмарка — возмущение лицемерными заверениями Гранвиля. Он считал, что этими заверениями вопрос об Ангра Пекене исчерпан; теперь ему казалось, что английское правительство играет с ним нечестную игру, распределив роли между Гранвилем и Дарби таким образом, что один успокаивал, а другой чинил гадости. Мысль просить Англию уступить Гельголанд была оставлена, так что Мюнстеру даже не пришлось излагать ее Гранвилю4; вместо этого в западную, Африку был послан Нахтигаль с поручением поднять флаг над Камеруном, Того и другими пунктами, где имелись немецкие фактории5. Напрасно Гранвиль уверял6, что ни у него, ни у его коллег нет ни малейшего желания чинить препятствия германским колониальным стремлениям и что недоразумение получилось оттого, что ни из бесед Бисмарка с Амтхилом, ни из его собственных бесед с послом он не вынес впечатления, что германское правительство впрямь занимается колониальной политикой. Именно к этой фразе Бисмарк сделал приведенную уже выше пометку: «Что такое колониальная политика? Мы должны охранять наших соотечественников». Мюнстер же ответил Гранвилю сухо и коротко: «От позиции английского правительства в этих заокеанских вопросах зависит, как в дальнейшем Германия поведет свою политику по отношению к Англии»7.

В таком же духе давал Гацфельдт разъяснения кронпринцу Фридриху, сильно обеспокоенному этими дрязгами с Англией: «Мы в последнее время по некоторым колониальным и торговым вопросам потребовали, наконец,, взаимности за услуги, до сих пор нами оказывавшиеся Англии. В то время как англичане при каждом случае находили лишь слова благодарности за помощь, которую мы им оказывали в последние два года по египетскому вопросу, германские интересы, где бы они ни встречались, на островах Фиджи, Ангра Пекена, Конго, и вообще по всем колониальным вопросам игнорируются, и германские подданные подвергаются дурному обращению. Ввиду этого мы в последнее время высказали мысль, что мы определенно ожидаем, что Англия на деле докажет свою благодарность, и это заявление, вероятно, вызвало опасение, что наше отношение может измениться, если наши ожидания не оправдаются»8. К этому времени Бисмарк настолько уже был вовлечен в борьбу за колонии, что он в пометке к докладу Гацфельдта об этой беседе замечает: «Если мы в заокеанских делах не добьемся у Англии своих прав, то нам придется искать сближения с другими морскими державами, включая Францию, — общественное мнение в Германии долго не потерпит английского чванства и узурпаторства».

Если вспомнить о песках Ангра Пекены, где нет ни зелени, ни лесов, и о далеких и диких островах Тихого океана, — о ничтожной ставке,  из-за которой  Бисмарк  готов  был  порвать  с  Англией  и  покупать    французскую дружбу, то мы получим некоторое представление о силе «общественного  мнения» в лице Ганземанов,   Блейхредеров   и   других тузов капитала. Все же худшее еще было впереди:  22 июня Гранвиль сообщил Мюнстеру о постановлении кабинета признать Ангра  Пекену за Германией9 и Бисмарк считал, что с этим, наконец, покончено. Но 16 июля капский парламент, по соглашению с Дарби, принял резолюцию, о желательности аннексии всего побережья к северу и югу от Ангра Пекены, с явным намерением не допустить по крайней мере дальнейшей экспансии немцев на этом берегу10. Бисмарк немедленно послал в Лондон ноту протеста и одновременно дал директиву германским представителям на Лондонской конференции по египетским финансам не поддерживать английских предложений11. Он  считал, что  если английское правительство не примет его протеста, то полный разрыв с Англией станет неизбежным. «Это, — говорил он, — не означало бы еще войны, так как объект был бы слишком незначительным», но «нашей задачей будет чинить Англии дипломатические трудности по всей линии»12. Правда, он не хочет ускорять этого разрыва, и поэтому, поручая Нахтигалю (в связи с этим поручением он и излагает приводимые мысли) распространить германский суверенитет также на «области у Китовой бухты, приобретенные   компанией   Ганземана — Блейхредера — Диеса»,   он   запрещает производить эту операцию в местностях, где уже развевается  английский флаг. Но если, прибавляет он, разрыв произойдет, то нужно будет примириться с этим и искать сближения с Францией, памятуя, однако, что она может потребовать компенсации в Лотарингии, что опять-таки требует выжидания,  действительно  ли  Англия  пойдет  на полный  разрыв. Как оказалось, капское правительство не успело привести в исполнение резолюцию парламента, и Нахтигалю удалось поднять германский флаг над целым рядом пунктов не только на  побережье  Гвинейского залива и Невольничьего берега, включая Того и Камерун; где подвизалась фирма Вёрман, но и на юго-западном побережье между р. Оранжевой и границей португальской Анголы, где, кроме указанного угля, не было никаких  германских  факторий  или  других  приобретений.   Благодаря этому широкому «охвату» Германии при последующем разграничении с англичанами и португальцами досталась огромная область, площадью  превосходившая  Германскую  империю  в  полтора  раза,  названная «Германской Юго-западной Африкой».

Примечания:

  1. Там  же,  №  737,  прим. [↩]
  2. Там же, № 738. [↩]
  3. «GP»,  IV, № 739, прим. [↩]
  4. Т а м   ж е, № 741. [↩]
  5. Там же, № 750. [↩]
  6. Там же, № 744. [↩]
  7. Там же, № 744. [↩]
  8. Там же, № 742. [↩]
  9. «GP», IV,  № 747. [↩]
  10. Там  же,  №  749. [↩]
  11. Там же, № 749. [↩]
  12. Там же, № 750. [↩]

Одновременно и поведение германских делегатов на Лондонской конференции возымело свое действие: против английских предложений образовалось франко-австро-русско-германское большинство, и конференция в августе разошлась ни с чем. Англичане были сильно разочарованы этим исходом, а колониальные круги были сильно раздражены процедурами Нахтигаля, но до разрыва не дошло. Гранвиль написал жалобу1 Герберту Бисмарку и, перечислив уступки, сделанные им по разным вопросам, заботливо спросил, чем же вызвана такая перемена в германской политике в отношении Англии. Герберт, посоветовавшись, конечно, с отцом, ответил2, пустив в ход все свое красноречие, что общественное мнение в Германии за последние несколько лет стало сильно интересоваться колониальными и заокеанскими вопросами, и само правительство вынуждено считаться с этим. Оно думало, что ввиду дружественных отношений между обеими странами эти стремления не встретят сопротивления со стороны Англии, в особенности если принять во внимание их малые размеры по сравнению с колониальными владениями Англии. Между тем, на запрос германского правительства английский кабинет не отвечал чуть ли не шесть месяцев; в то же время капский парламент принимает известную резолюцию. Германия хочет «добрых» отношений с Англией, и нет ни малейшего сомнения, что старые отношения будут восстановлены, как только станет ясно, что Англия так же дружественно относится к колониальным предприятиям Германии, как последняя до сих пор относилась к Англии во всех политических вопросах. В результате всех этих перипетий английское правительство известило Берлин нотой от 22 сентября , 1884 г., что «оно приветствует Германию в тех частях побережья, которые еще не включены в границы Капской колонии и вообще еще не   находятся  в  британском   владении».

Мы несколько подробно изложили эту историю приобретения Германией первой колонии главным образом потому, что возникшее в этой связи первое столкновение с Англией явилось прообразом всех дальнейших конфликтов между обеими державами на колониальной почве. Эти конфликты, расширяясь и обостряясь по мере роста удельного веса колониальных вопросов во внешней политике обеих держав с приближением и наступлением эпохи империализма в собственном, ленинском значении этого слова, постепенно, через двадцать лет, привели к полному разрыву между ними. Жернова истории мелют медленно, но верно, и авантюра с людерицкой концессией была первым зернышком, которое в них попало.

Фактически не успело оно перемолоться, как уже попало в жернова второе, третье, четвертое зерно, и прежняя возня возобновилась с новой силой. Тот же Людериц, любитель бухт, в ноябре 1884 г. приобрел через агента у короля зулусов Динизулу бухту Санта Лючию на юго-восточном берегу Африки. Губернатор Наталя, как только узнал об этом, поспешил поднять над бухтой английский флаг, ссылаясь на какой-то договор 1843 г., заключенный Наталем с туземными вождями. Берлин опять засыпал Лондон протестами, и переговоры длились несколько месяцев, закончившись отказом Германии от своих новых притязаний в обмен за уступки, которые Англия ей сделала в Камеруне3.

Одновременно вспыхнули трения из-за Новой Гвинеи, отделенной от Австралии лишь Торресовым проливом, для эксплоатации мифических богатств которой в 1884 г. была основана Германская новогвинейская компания. До сих пор некоторые исторические права на остров имела Голландия, открывшая его, и ее флаг развевался (или должен был развеваться) на северо-западной оконечности острова. Но сейчас вмешалась Англия и объявили всю южную часть острова принадлежащей Австралии, предоставив немцам поднять флаг над северо-восточной частью. Но в начале 1885 г. англичане раздували и подняли флаг также на северном берегу и прилегающих островах. Бисмарк яростно протестовал, и они вынуждены были убрать свой флаг.

Около того же времени возник спорный вопрос о Самоанских островах, где орудовали немецкие фирмы, пользуясь теми же торговыми и консульскими привилегиями, что и их американские и английские конкуренты. В 1884 г. на главном острове архипелага, Апии, немецкий негоциант Брандейс добился у самоанского князька учреждения административного совета из четырех членов, двух туземцев и двух немцев, с участием германского консула, который, не долго думая, в следующем году поднял над островом германский флаг. На этот раз протесты посыпались со стороны Англии и Америки, и разгоревшаяся борьба затянулась на ряд лет.

Наконец, на восточном берегу Африки, где до сих пор не было ни одного немецкого купца, ни одной немецкой фактории, «путешественник» д-р Петерс решил основать германскую «Индию» и, сколотив Германскую восточноафриканскую компанию, тайком пробрался через о. Занзибар на материк и там при помощи «договоров» с местными князьками и вождями «приобрел» территорию в 140 тыс. кв. км с намерением расширить ее на север и на юг, а также на запад, с тем чтобы создать огромную колониальную территорию, «достойную» Германской империи. Захваченные врасплох англичане ничего другого не могли придумать, как образовать такую же компанию, захватить полосу земли от Момбаза на берегу Индийского океана до оз. Виктория, отрезав тем самым германские владения от султаната Биту, вассального владения султана занзибарского, с которым немцы еще раньше заключили договор о протекторате. После этого между обеими компаниями началась гонка по всем направлениям, чтобы захватить побольше земли в ущерб конкуренту и дорваться до берега, который состоял во владении занзибарского султана. Последний, по наущению, несомненно, англичан, пробовал оказать сопротивление немцам, но оно было сломлено демонстрацией германской эскадры и высадкой под ее защитой на острове претендента на престол в лице брата султана. В конце концов обе стороны пошли на мировую и поделили между собой все спорные территории, оставив султану лишь остров и небольшую полосу земли на берегу4.

Все эти захваты и споры сопровождались взаимными протестами, бесчисленными нотами, угрозами, интригами, шантажем и даже физическим насилием. Немцы жаловались на то, что англичане, обладая такими огромными колониями, находят возможным чинить им препятствия в незначительной колониальной экспансии, несмотря на столь дружественное отношение их к Англии по всем вопросам европейской политики5. Англичане в свою очередь жаловались, что немцы только й делают, что вторгаются в круг их давнишних интересов и ищут колоний там, где их приобретение задевает интересы Англии. Зачем, например, им захотелось бухту Санта Лючия, несмотря на то, что они этим заведомо дают выход к морю бурам? Не думали ли они этим помогать бурам в борьбе с англичанами за преобладание в Южной Африке? Не явилось ли это ответом на интриги президента Крюгера6, который на обратном пути из Лондона, где он заключил с либеральным правительством новый договор, был принят германским императором в Потсдаме и на парадном обеде заявил: «Наша республика подвергается величайшим  опасностям:  благодарение богу,  что  мы  можем  взирать  на ваше величество и вашу империю взорами любви и надежды»7. И зачем немцам понадобилось проникновение в Новую Гвинею, являющуюся фактически частью австралийской территории, не занятой лишь по той же причине, по какой еще не занята центральная часть самого материка? Какие права немцы имели на о-ва Самоа, с которыми и у англичан и у американцев имеются старые договоры и стратегическое значение которых определяется для них их положением на перекрестке путей из Австралии в Америку и Китай? Что же касается Занзибара и его материковых владений на восточноафриканском берегу, то немцы ведь знали о существовании давнишнего английского протектората над султанатом, о старых английских спорах по поводу этой территории с Францией. Все это тем более странно, что у немцев нет каких-либо коммерческих интересов и прав в этой части Африки.

Примечания:

  1. Там   же,   №   751. [↩]
  2. «GP»,  IV, №  752. [↩]
  3. Дармштеттер.  «История   раздела  Африки»,   стр.   85. [↩]
  4. Дармштеттер. «История раздела Африки», стр. 87 и след.; Ронэ, La Question  d’Afrique,  стр.  177—179 и 199—203. [↩]
  5. Бисмарк писал в инструкции послу в Лондоне: «Англия обладает такими гигантскими колониальными владениями, что трудно понять, как она может оказывать недоверие и недоброжелательство сравнительно скромным колониальным начинаниям родственного ей германского народа и пользоваться своим традиционным влиянием в заокеанских странах для того, чтобы срывать наши предприятия там» («GP», IV, №790). Этот аргумент о скромности германских пожеланий и огромных колониальных владениях Англии будет еще много раз повторяться — вплоть  до  мировой войны. [↩]
  6. Крюгер, Пауль (1825—1904), крупный политический деятель и президент, возглавлявший борьбу  буров за  независимость. [↩]
  7. Ронэ. Назв.  соч.,  стр.  176. [↩]

Так или приблизительно так аргументировали англичане, но для Бисмарка, подталкиваемого колониальными кругами и представляющими их в рейхстаге партиями, эти доводы имели лишь слабое значение. Он согласился уступить Санта Лючию, но не забывал при этом обид ни в этом пункте, ни в Новой Гвинее, ни в других местах. Продолжая чинить обструкцию по египетским делам — это было тогда его главным козырем, — Бисмарк на жалобы Гранвиля повторял1, что эта «антианглийская политика является лишь следствием антигерманской колониальной политики Англии в Новой Гвинее, в Гвинее и в Южной Африке». А Мюнстеру он признавался, что Египет сам по себе для Германии вещь безразличная и является лишь средством преодолеть сопротивление Англии германским колониальным стремлениям: «Самый маленький кусочек в Новой Гвинее или в западной Африке, хотя бы объективно, он ничего не стоил, в настоящее время для нашей политики важнее,   чем весь   Египет   и   его   будущность»2. Мы увидим, что очень скоро Бисмарк стал говорить несколько иначе, но интересно, что в данный момент соображения «политики», т. е. внутренней политики, занимали первое место в его колониальных требованиях, даже если они вели к разрыву старой англо-германской дружбы. Напрасно мы стали бы искать в дипломатических актах конкретных указаний на эти соображения: совершенно ненадежно и невероятно свидетельство Бюлова3, со слов будто бы Герберта Бисмарка, что в последнем счете колониальная   политика   Бисмарка   имела   своим   мотивом   желание   создать искусственные трения между Германией и Англией, дабы излечить кронпринца Фридриха и его сына Вильгельма, будущего кайзера, от их англофильских симпатий. Не только Вильгельм в этот период не был англофилом, но и Бисмарк, как мы сейчас увидим, мало жаждал «искусственных» трений с Англией. Дело обстояло, конечно, проще: ему не только нужно была угодить дружественным банкирам; ему нужно была в то же время заручиться поддержкой известных партий в рейхстаге, от которых зависела судьба его проектов по усилению армии, его законов против социалистов, законов по социальному страхованию, при помощи которых он рассчитывал конкурировать с социалистической агитацией за расположение рабочего класса. Руководящие элементы этих партий (национал-либералы, центр и др.)   стояли за колониальные приобретения, сильно завидовали англичанам, мечтая о таких же источниках сверхприбылей, какие те находили в разных частях света, и держали на откупе прессу и другие средства воздействия на общественное мнение.

В начале июня 1885 г. ненавистный Бисмарку гладстоновский кабинет в Англии ушел в отставку, и новое, консервативное, министерство возглавил старый друг Бисмарка, вполне любезный его сердцу, лорд Солсбери. Они тотчас же обменялись дружественнейшими письмами, в которых Солсбери впоследствии усмотрел даже нечто похожее на соглашение. Но кабинет Солсбери просуществовал лишь до февраля 1886 г., после чего прежние колониальные споры возобновились. Споры теперь шли главным образом вокруг Занзибара и Восточной Африки.

В конце июля того же 1886 г. гладстоновское министерство опять уступило место кабинету Солсбери, но колониальные споры продолжались.

Следовали один за другим колониальные конфликты, которые являлись тяжелым испытанием для традиционной англо-германской дружбы. Медленно, с трудом они разрешались в нудных и затяжных переговорах, дававших в конце концов удовлетворение германским амбициям, но оставлявших у англичан чувство досады и раздражения. Собственно говоря, с материальной стороны и последним не на что было жаловаться: то, что немцы получали в виде колоний, в большинстве случаев ее стоило даже чернил, которыми писались разграничительные англо-германские соглашения. Экономическая ценность заморских земель Германии была незначительна. Правда, эти земли имели немалое стратегическое значение для обеспечения борьбы германского империализма за Африку, но германский капитал, нашумев на весь мир, в конце концов шел туда в незначительных размерах и преимущественно со спекулятивными целями. Торговля с колониями до самого конца империи оставалась ничтожной по сравнению с общей цифрой германской торговли4. Администрация и военные расходы, сопряженные с многочисленными восстаниями, малыми и большими, почтовое и телеграфное, а также пароходно-пассажирское и грузовое обслуживание требовали крупных ежегодных субсидий из имперской казны. Кроме того, англичане, пользуясь своим большим опытом, сумели в ряде случаев искусственно обесценить германские владения: предоставив немцам, например, Юго-западную Африку; они заставили последних принять такую границу на востоке, которая отрезала их от р. Замбези, самой важной реки Южной Африки, а когда впоследствии они им дали доступ к ней в виде узкого коридора (так называемый «хвостик Каприви»), то он оказался в месте, лежащем выше порогов, что в конце концов закрыло колонии выход в Индийский океан. В Того они так сумели провести пограничную линию, что единственная судоходная река Вольта осталась в английском владении и была отделена от немецкой части так называемой нейтральной зоной.

И в политическом отношении англичане сумели обезвредить германские приобретения. Мы видели, как они вытеснили их из бухты Санта Лючия, чтобы не создать для буров через нее выхода к морю; для того же, чтобы отрезать немцев от буров с запада, они в 1885 г. присоединили все земли (так называемый Бечуаналенд), лежащие между германскими владениями и бурскими республиками: Трансваалем и Свободным Оранжевым государством. Впоследствии, чтобы не дать немцам войти в какую-либо сделку с португальцами на восточном берегу, в колонии Мозамбик, они не только захватили остатки территории зулусов на побережье, но угрозой войны вынудили португальцев в 1891 г. отказаться от их притязаний на земли между Анголой на западе и Мозамбиком на востоке и предоставить Англии преимущественное право покупки этих двух колоний в случае решения продать их. Таким образом, немцы были основательно стеснены в своих колониях этими мероприятиями англичан.

Продолжавшееся, несмотря на это, раздражение англичан объяснялось не только недоброжелательством влиятельных колониальных кругов, для которых этот новый конкурент был крайне неприятен, но и той бесцеремонностью, с какой немцы шантажировали их своими угрозами в момент больших внешнеполитических осложнений: с Турцией, требовавшей при поддержке Франции и России эвакуации Египта; с Россией из-за Афганистана, к границам которого русские войска все ближе подступали; с Францией, бесчисленные экспедиции которой наступали одновременно по р. Нигеру, вокруг оз. Чад и в бассейне верховьев Нила; наконец, с суданскими повстанцами, захватывавшими провинцию за провинцией. Все эти осложнения вместе с внутренними неурядицами в виде раскола в либеральной партии, сильными волнениями в рабочем классе ,и революционными выступлениями его в самой столице в связи с безработицей и аграрным террором в Ирландии сильно озабочивали английское правительство и общественное мнение и создавали одновременно угрозу внешней и гражданской войны. При таких обстоятельствах поведение немцев вызывало острую неприязнь и надолго оставило свой след в памяти англичан.

Примечания:

  1. «GP»,  IV, № 757, [↩]
  2. Там же, № 758: «Я повторяю,— писал еще Бисмарк,— все египетские дела имеют для нас лишь косвенный интерес, но колониальный вопрос является для нас, уже из соображений внутренней политики, вопросом жизненным. Я надеюсь, что мои последние сообщения и недавние прения в рейхстаге в достаточной мере помогли вам понять значение колониального вопроса для нашей внутренней политики. Общественное мнение в настоящее время придает столько-значения  колониальной политике, что   положение  правительства  внутри    страны существенно зависит от его успеха». [↩]
  3. Бюлов.  Denkwurdigkeiten, т.  I, стр. 429. [↩]
  4. Достаточно  привести   несколько  цифр,   относящихся  к .1908  г.  Весь  вывоз Германии составил тогда 3 200 млн.  зол. руб.,  из  них в колонии  вывезено  было на  17,5 млн. Весь  ввоз Германии составил 3 882  млн. зол.  руб.,  а ввоз  из колонии—11,5 млн.  руб.   (Вурм.  Назв. соч.,  стр.  56). [↩]

Несомненно, Бисмарк, вовлеченный под влиянием финансовой клики в колониальные споры с Англией, забыл то благоразумие и ту осторожность, которые он всегда рекомендовал. Но уже со второй половины 1885 г. конъюнктура стала ему изменять. В сентябре опасность русско-английского столкновения из-за Афганистана была ликвидирована соглашением, в немалой степени благодаря самому Бисмарку. По просьбе русского правительства, сославшегося на статью трехимператорского пакта относительно проливов, Бисмарк совместно с мобилизованными им Австрией и Италией сделал представление Порте, указывая ей на необходимость под страхом репрессий со стороны всех трех держав соблюдать предписание Берлинского трактата о закрытии проливов. Этим он сорвал английский план военных действий против России через Батум или Одессу совместно с Турцией. Это был отменно «рыцарский» акт по отношению к России, но он вместе с тем предупредил серьезное осложнение для Англии, которая в случае войны с Россией вынуждена была бы покупать за высокую цену нейтралитет Франции и Германии. Почти одновременно Англия пришла к соглашению с Турцией относительно эвакуации Египта в течение трех лет, и хотя султан по настоянию Франции впоследствии отверг его, положение на время все же смягчилось. В Судане англичане сами приостановили борьбу с целью отвоевать страну, отложив дальнейшие попытки до более благоприятной обстановки.

В то же время для самой Германии возникли необычайные затруднения. Во Франции в апреле 1885 г. пало дружественное министерство Ферри и разразился очередной пароксизм шовинизма, едва ли не самый острый из всех предшествовавших и последовавших. Это были годы реваншистской агитации ставшего вскоре военным министром генерала Буланже. Она вызвала ответный взрыв шовинизма по ту сторону Вогез и взаимное сосредоточение военных сил на границе. Рейхстаг, отказавшийся вотировать военный закон, был распущен, и объявлены новые выборы под лозунгом спасения отечества, после чего Бисмарку удалось провести новую семилетку военного бюджета и удлинение срока военной службы.  Все  эти обстоятельства, а также пограничный  инцидент с французским унтер-офицером Шнебеле, провокационно завлеченным на германскую территорию и обвиненным в шпионаже и т. д., создали к 1887 г. неминуемую, казалось, угрозу франко-германской войны. Параллельно разразился кризис и в русско-германских отношениях.

При таких обстоятельствах Бисмарку стало не до колоний и не до ссор с Англией. Напротив, теперь ему очень понадобилась дружба Англии как естественной союзницы против России и Франции. Уже в начале 1886 г., объясняя свою уступчивость в вопросе о Санта Лючия, он говорил своему доверенному лицу Бушу: «Нам сейчас нужно больше держаться англичан, — между тем как до сих пор мы стояли на стороне Франции»1.

Солсбери, который тогда стоял во главе консервативного кабинета Англии, конечно, оценил эту перемену фронта со стороны Бисмарка, и отныне колониальные споры начали терять свою остроту. Обе стороны пошли на уступки, состав разграничительных комиссий изменился, новые инструкции вменяли им в обязанность искать соглашений, и мало-помалу весь комплекс вопросов был ликвидирован мирно и к взаимному удовлетворению. Даже вновь вспыхивающие вопросы, которые в других условиях привели бы к резким столкновениям, решаются отныне полюбовно: ни та, ни другая сторона не находит их уже настолько важными, чтобы из-за них ссориться.

Так, в декабре 1888 г. в Апии, на Самоанских островах, опять возникли неурядицы: вспыхнуло туземное восстание в связи с пьяным дебошем, устроенным немецкими моряками. Оно привело к низложению короля, покровительствовавшего немцам, и возведению на престол нового, которому, по-видимому, покровительствовали американцы. Немцы высадили десант; американцы сделали то же, но, разразившийся в это время тайфун, потопивший и выбросивший на берег несколько судов, предупредил столкновение. Во всякое другое время Англия выступила бы против немцев, но в данном случае Солсбери отнесся весьма доброжелательно, изъявив даже готовность отдать немцам все Самоанские острова, с тем чтобы Англия получила соседние острова Тонго, а американцы — Гавайские острова. Американцы на это не пошли, и дело окончилось созывом в июне следующего года тройственной конференции, решившей оставить острова под «покровительством» всех трех держав. Сам Бисмарк вдруг потерял вкус к Самоа. «Я лично, — сказал он, — стою за то, чтобы каким-нибудь приличным способом уйти оттуда—Самоа никогда не будут иметь для нас сколько-нибудь осязательной ценности; но зато они могут стать поводом к тому, чтобы испортить наши отношения с Америкой, позже, быть может, с Австралией, а затем и с Англией». Если вспомнить, как он в свое время хлопотал о том, чтобы субсидировать из государственных сумм колониальную эксплоатацию этих островов, то замечание его приобретает двойную ценность.

Его сын, Герберт, который в Лондоне вел переговоры относительно Самоа, не разделял мнения своего отца по данному вопросу, но он, со своей стороны, готов был подарить англичанам… Юго-западную Африку, бывшую Ангра Пекену, эту первую германскую колонию, сокровище Людерица и Блейхредера. Джозеф Чемберлен, который/ правд», тогда не находился у власти, в частном разговоре подал Герберту мысль передать эту колонию англичанам с тем, чтобы получить за нее Гельголанд. «Мне известно, — говорил он, — что у вас там теперь большие затруднения (речь шла о восстаниях туземцев), и вся эта страна не стоит для вас ломаного гроша». Герберт Бисмарк нисколько не был обижен такой низкой  оценкой  этого  замечательного  владения,  из-за  которого в свое время едва не дошло до разрыва сношений. Он пишет отцу: «Я считаю, что сделка была бы для нас блестяща и имела бы в Германии огромный успех. Наша Юго-западная Африканская компания гнила, ленива и стоит накануне банкротства. Мы там со своим комиссаром, которому пришлось бежать к англичанам в Китовую бухту, находимся, действительно, в затруднительном положении: у нас там фактически нет ни одного человека, который был бы настоящим германским подданным, и многие были бы готовы просто бросить Ангра Пекену». Куда девался прежний колониальный пафос! Герберт официально пишет в свое министерство: «Я не придаю Южной Африке большого значения ввиду слабой германской предприимчивости в отношении заокеанских вложений. Наши соотечественники предпочитают помещать свои капиталы даже в недостаточно обеспеченные иностранные государственные бумаги, чем следовать примеру англичан, которые создали свои огромные состояния в отдаленных колониях и не останавливаются перед первоначальными высокими вложениями. Если мы оставим за собой юго-западную Африку, то вынуждены будем производить большие против нынешних расходы на полицейскую охрану и управление, причем неизвестно, последует ли торговый капитал за нашим флагом. Лишь когда, после обмена, англичане и каплендеры используют местные металлические руды, пастбища и т. д. и будут делать хорошие дела, у нас начнут говорить, что мы неправильно поступили, отдав эту колонию»2.

Эти слова являются ценным признанием того, чем являлась для немцев колониальная политика того времени и чего стоили все прежние крики и ссоры с англичанами из-за тех или иных кусков африканской земли. Особенно верно и важно было заключительное замечание: в дальнейшем немцы неизменно проявляли аппетит к той или иной колонии, пока она находилась у других, и не раз отказывались брать ее, а часто даже не хотели думать о ней, когда им ее предлагали или она лежала «бесхозяйной». В данном случае до сделки не дошло, и она осуществилась лишь через год, в 1890 г., уже при преемнике Бисмарка, ген. Каприви, когда англичане получили за Гельголанд ряд других колоний, которыми немцы так же мало дорожили, как Самоа и юго-западной Африкой. Таким образом, восстановилась «дружба» с Англией. «Пребывание Солсбери у власти,— писал Герберт Бисмарк3,— для нас во сто раз важнее, чем вся Восточная Африка», а Бисмарк-отец, обращаясь к рейхстагу, выражал ту же мысль в еще более общей и категорической форме: «Я рассматриваю Англию как старую традиционную союзницу, с которой у нас нет никаких спорных вопросов. Термин «союзница» не надо понимать в дипломатическом смысле, ибо у нас нет с ней никаких договоров; но я хочу сохранить также и в колониальных вопросах тот контакт с Англией, который у нас с ней был по крайней мере, в течение полутораста лет»4.

Примечания:

  1. Буш.  Tagebuchblatter, т.  II, стр.  204. [↩]
  2. «GP», VI,   952. [↩]
  3. Там же, № 818, прим. [↩]
  4. Там же, № 945, прим. [↩]

Превращение грозного льва в воркующую голубку объясняется просто: без содействия Англии не так легко было выпутаться из положения, которое создалось для Германии в 1887 и ближайших годах от одновременной вспышки резких антигерманских настроений на востоке и на западе. Эта вспышка легко могла привести к войне на два фронта— с Россией и Францией. На этом колониальная деятельность Бисмарка кончилась. В марте 1890 г. новый кайзер Вильгельм И, тяготившийся независимым поведением «железного канцлера», уволил его в отставку. Его преемник, ген. Каприви, отличавшийся большей «лояльностью», решил покончить со всей путаницей договоров и перестраховок, ставивших Германию в двусмысленное положение как в отношении Австрии, так и Англии, и заодно ликвидировать остатки колониальных недоразумений с последней. Он отказался возобновить перестраховочный договор, срок которого истекал в 1890 г., избавившись таким образом от гарантийных обязательств в пользу России на Балканах против Австрии и в проливах против Англии.

В том же году он договорился с английским правительством об уступке Германии Гельголанда в обмен за отказ Германии в пользу Англии от прав на Биту и соседние пункты, в частности на побережье Сомали, и за передачу ей протектората над Занзибаром. В отношении колоний Каприви в записке в рейхстаг объявлял «период поднятия германского флага в бесхозяйственных заокеанских территориях и заключения договоров с туземными вождями и князьками» законченным, для того чтобы можно было переварить приобретенное. Он исчислял этот период пищеварения в полстолетия; но последующие события показали, что немцы этого срока не выдержали. Уже во второй половине девяностых годов XIX века германский империализм выступил на путь решительной борьбы за колонии, за передел мира.