ФЛОТИЛИЯ АНГЛИЙСКИХ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК НА БАЛТИКЕ В 1917 И 1918 ГОДАХ

После Февральской революции 1917 г. дивизия подводных лодок гораздо в меньшей степени, чем «тыловые» соединения Балтийского флота, потеряла свою «боевую физиономию» (выражение М.К. Бахирева). Команды лодок, спаянные со своими командирами общими опасностями и тяжелыми условиями подводной службы и укомплектованные превосходным личным составом с высоким денежным содержанием, не убивали своих офицеров во время мартовской кровавой вакханалии в Кронштадте и Гельсингфорсе. В подводной дивизии, 1-й бригаде крейсеров и части минной дивизии, зимовавших в Ревеле, вообще обошлось без кровопролития. По наблюдению С.Н. Тимирева, который в то время состоял командиром броненосного крейсера «Баян», этому немало способствовали «крайне разумные и своевременные действия» начальников базировавшихся на Ревель соединений — контр-адмиралов Д.Н. Вердеревского (подводная дивизия) и В.К. Пилкина (1-я крейсерская бригада)[1]. Однако процесс «углубления революции», на деле обернувшийся падением дисциплины и, как следствие, боеготовности флота, затронул и экипажи субмарин. Это, очевидно, стало основной причиной роста потерь подводных сил Балтфлота без соответствующих успехов: в 1917 году русские потеряли четыре субмарины — «Барс» (командир — старший лейтенант Н.Н. Ильинский), «Львица» (старший лейтенант Б.Н. Воробьев)[2], «АГ-14» (старший лейтенант А.Н. фон Эссен) и «Гепард» (старший лейтенант Н.Л. Якобсон), потопив лишь один неприятельский пароход — «Friedrich Carow» (873 брт), 8 августа торпедированный подводной лодкой «Вепрь» старшего лейтенанта В.Н. Кондрашева в Ботническом заливе. Понижение качества эксплуатации техники и элементарное разгильдяйство зачастую приводили к тому, что большая часть российских лодок простаивала в ремонте, качество и темпы которого также оставляли желать много лучшего. «Восемь из семнадцати русских подводных лодок готовы к походу, но при попытке выйти в море они обычно ломаются», — писал Ф. Кроми весной 1917 года.

Англичане, по наблюдению писателя-мариниста С.А. Колбасьева, оставались «вне времени и пространства революции», однако происходящие в России и на флоте события в известной мере сказались и на жизни британских экипажей. Ф. Кроми, бывший в дни крушения династии в Петрограде, стал невольным свидетелем митингов восставших солдат и матросов и попытки бесчинствующей толпы учинить избиение русских офицеров в отеле «Астория», где проживали и иностранные военные представители. Поспешив в Ревель, английский офицер застал экипаж «Двины» — в скором времени ей будет торжественно возвращено славное революционное название «Память Азова» — полностью поглощенным митингованием для выражения презрения к свергнутой тирании и демонстрации поддержки Временному правительству, выборами судового комитета, активным участием в рабочих манифестациях в городе и другими важными делами. Коммандеру Ф. Кроми оставалось лишь посоветовать командиру плавбазы капитану 1 ранга Д.В. Никитину не выпускать ситуацию из-под контроля и побеспокоиться о судьбе наиболее непопулярных офицеров корабля — к этому времени в Ревеле появились сначала слухи, а затем и официальные сообщения об убийствах «неугодных команде» офицеров в Кронштадте и Гельсингфорсе.

Матросы «Памяти Азова», действительно, едва не арестовали нескольких офицеров своего корабля, а лейтенанты В.С. Макаров (сын известного адмирала) и Б.Л. Миллер, состоявшие офицерами связи на британских субмаринах, были спасены от ареста и, возможно, расправы благодаря вмешательству Ф. Кроми. По М. Уилсону, «Кроми без колебаний предстал перед толпой свирепых вооруженных русских матросов и дал им ясно понять, что эти офицеры служат под его началом, и если команда имеет к ним претензии, то эти претензии должны быть изложены письменно и будут им рассмотрены»[3]. В сентябре, после провала «корниловского мятежа», Ф. Кроми избавил подчиненных ему русских офицеров от необходимости давать печально известную «подписку в полном подчинении высшим демократическим организациям»[4], ставшую причиной зверского убийства матросами четырех молодых офицеров дредноута «Петропавловск».

Вот что писал Ф. Кроми в одном из донесений контр-адмиралу Р. Филлимору: «Эти события не могут не затронуть наших экипажей… Ссора может спровоцировать международный скандал… Действия мятежников, пусть косвенно, но воздействуют на нас и ставят английских моряков в невыносимое положение. Русские отказываются помогать в снабжении и требуют упразднения некоторых наших привилегий. Если они преуспеют в понижении нашего боевого духа, я не смогу нести ответственность за столкновения между британскими и русскими командами»[5].

Положение усугублялось тем, что команда «Памяти Азова», находившаяся, вероятно, под гипнозом героической истории своего корабля, не обнаруживала стремления к соблюдению хотя бы «революционного» порядка. В апреле 1917 года из Петрограда в Ревель поступил запрос: «…английский морской агент имеет сведения, что экипажи английских лодок переживают тяжелое время: русская команда их матки не подчиняется никакому начальству, не признает комитетов, и некоторая часть старается сеять смуту и подстрекает к нарушению дисциплины английских матросов…». С подводной лодки «Е1» пришлось удалить одного из русских телеграфистов, уличенного в попытке вести революционную пропаганду. Британский морской агент кэптен Х. Гренфил неоднократно бывал в Ревеле, беседовал с английскими матросами, выступал на митингах и, как значится в постановлении Временного правительства о его награждении, «несомненно способствовал успокоению умов и установлению правильного взгляда на союзников»[6].

«Правильный взгляд», однако, не спас от перебоев в работе Ревельского порта, и экипажам пришлось фактически своими силами проводить зимний ремонт лодок. Все хуже обстояли дела и со снабжением лодок запасными частями и расходными материалами из Англии. Положение, правда, несколько облегчилось тем, что в начале года адмиралтейство предписало Ф. Кроми сдать «Е19» своему «первому лейтенанту» Джоржу Шарпу (G. Sharp) и сосредоточиться на управлении флотилией и организации взаимодействия с русским командованием. Но от компетентности и настойчивости Ф. Кроми зависело далеко не все. Предназначавшиеся балтийской подводной флотилии грузы окружным путем длиной в полторы тысячи миль поступали в Романов-на-Мурмане (Мурманск) или Архангельск, а затем начинали долгий путь до Ревеля по перегруженным железным дорогам. Более того, зачастую столь необходимые подводникам предметы надолго — до полугода — «застревали» в северных портах, поскольку чиновники английских тыловых служб ошибочно адресовывали грузы старшему британскому морскому начальнику на Севере коммодору Т.У. Кемпу. А одна из партий английских торпед, напротив, вместо Ревеля оказалась в Севастополе.

Тем не менее, Ф. Кроми и его подчиненным удалось должным образом подготовить свои корабли к новой кампании, в ходе которой англичанам зачастую приходилось брать на себя работу их русских коллег — так случилось, например, во время обороны Моонзундских островов в октябре 1917 года.

 

*    *    *

 

Из-за позднего схода льда кампания 1917 года для подводных сил Балтфлота началась только во второй половине мая. Русское командование по-прежнему опасалось — как показали дальнейшие события, опасалось вполне справедливо — новых ударов превосходящих сил германского флота в направлении Рижского залива. Поэтому, как в предыдущем году, лодки типа «Е» действовали по большей части у побережья Курляндии и на западных подходах к Ирбенскому проливу. В конце августа, когда деморализация войск Северного фронта достигла угрожающих размеров и над Ревелем нависла реальная угроза захвата с сухого пути, командование дивизии перебазировало союзные субмарины и их плавбазу на северный берег Финского залива, в Ганге. Две малые лодки типа «С» остались в Рогокюле[7].

В течение августа «С26» и «С27» совершили по одному безрезультатному походу в район мыса Домеснес. 25-го эти лодки были заменены пришедшими из Ганге «тридцать второй» и «тридцать пятой» и вернулись в Рогокюль 4 сентября. На следующий день «С26» вновь вышла на позицию у Домеснеса, а «С32» с 7 по 10 сентября патрулировала южнее острова Руно. Во второй половине дня 7-го с «тридцать второй» была усмотрена германская субмарина «UС78», однако возможности для атаки англичанам не представилось. «С27», которая в это время находилась перед устьем Западной Двины, обнаружила «UС57», погрузилась для атаки, но занять позицию залпа лейтенант Д. Сили не смог.

Имели несколько реальных возможностей нанести неприятелю новые потери и большие лодки. 7 июня перед Либавой «Е8», которой теперь командовал лейтенант Томас Керр (T. Kerr)[8], обнаружила неприятельский подводный заградитель «UС57», но выйти в атаку не сумела. Через неделю, 14 июня, «Е19», действовавшая в районе южной оконечности острова Эланд, наблюдала германский пароход, входивший в пролив Кальмарзунд в сопровождении трех вооруженных рыболовецких траулеров. Однако на этот раз лейтенант Дж. Шарп не мог атаковать из-за слишком большой дистанции. 6 августа у Либавы «девятнадцатая» атаковала двумя минами Уайтхеда выходящий из порта 3000-тонный германский транспорт, но и теперь удача отвернулась от молодого командира «Е19» — обе торпеды прошли мимо цели. Безрезультатно закончилось крейсерство «девятнадцатой» к западу от Борхольма в конце августа — начале сентября. 10—12 сентября к Либаве ходила «Е8», однако лейтенант-коммандеру А. Феннеру осталось лишь подтвердить сведения об отсутствии здесь крупных германских кораблей, добытые Дж. Шарпом в предыдущем походе.

12 сентября у померанского берега «Е9» атаковала пароход «Coburg», шедший в составе конвоя из двух германских «купцов» и шести вооруженных траулеров. Ни одна из двух торпед, выпущенных с четырех кабельтовых, цели не достигла. Корабли эскорта контратаковали субмарину глубинными бомбами, а через два часа многочисленная — 19 единиц — группа сторожевых судов начала поиск лодки в районе атаки с использованием гидрофонов, однако успеха тоже не добилась, лишь вынудив Х. Воган-Джонса «отползти» к южной оконечности Эланда. Там на следующий день «девятая» попыталась атаковать одиночную неопознанную цель (вероятно, немецкий пароход), но и на сей раз не преуспела. Возвращаясь в Ганге из следующего похода (26—29 сентября), на опушке шхер в районе Эре «Е9» коснулась грунта и получила повреждения, потребовавшие ремонта в ревельском доке.

В походе 25—27 сентября выходящая из Ганге «Е8» в течение полутора часов наблюдала русскую подводную лодку «Единорог» (старший лейтенант К.Н. фон Эльснер), терпящую бедствие, и два часа оставалась в районе катастрофы[9]. Аварии продолжали преследовать и англичан: в ночь на 26 сентября «восьмая» потеряла гребной винт и вынуждена была преждевременно вернуться в базу.

В кампании 1917 года противодействие со стороны германских противолодочных сил стало гораздо более организованным и эффективным. Теперь неприятель строил противолодочную оборону как по объектовому (непосредственное охранение конвоев и даже отдельных судов, а также отрядов боевых кораблей в море), так и по зональному (систематическое противолодочное наблюдение и патрулирование, действия корабельных групп по вызову в районах базирования и в узлах коммуникаций) принципам. К противолодочным действиям привлекались дирижабли и аэропланы, в состав поисковых групп включалось до двух десятков кораблей, вооруженных глубинными бомбами. Все шире использовались корабельные и береговые гидрофоны. Немцы добились ощутимых успехов и в организации взаимодействия разнородных сил противолодочной обороны.

Так, в районе Либавы систематически патрулировали две пары миноносцев, проводилось контрольное траление обоих выходных фарватеров. Кроме того, ежедневно утром и вечером, если позволяла погода, в воздух поднималась пара самолетов. Именно ими 1 июня западнее порта была усмотрена «Е9». Аэропланы навели на обнаруженную цель цепеллин «L30» (капитан-лейтенант Бёдекер), который несколько раз атаковывал британскую субмарину бомбами. На следующий день «девятой» пришлось уклоняться от двенадцати германских миноносцев — на этот раз поисковую группу вызвал дирижабль «LZ120» (лейтенант резерва Леман), накануне обнаруживший минное заграждение, которое, как полагали немцы, мог поставить только подводный заградитель. 5 июля противолодочные корабли, поднятые по тревоге самолетом, вновь «охотились» за подводной лодкой — на сей раз за «Е19». 4 сентября той же «Е19», действовавшей в юго-западной части моря, пришлось уклоняться срочным погружением от группы неприятельских кораблей в составе трех миноносцев и трех сторожевых катеров.

Впрочем, немало было и ложных контактов. Это, по наблюдению Э. фон Гагерна, заставляло командование германских морских сил Балтийского моря воспринимать многочисленные доклады об обнаружении подводных лодок «со сдержанностью»[10].

 

*     *    *

 

27 сентября «Е19» вышла в район Либавы с предписанием осмотреть порт и в случае скопления там большого количества германских кораблей немедленно вернуться и доложить об этом, а в противном случае оставаться перед Либавой в течение шести суток. Сильный шторм, из-за которого на лодке вышла из строя радиоантенна (англичанам удалось восстановить ее в течение суток), два дня не позволял «девятнадцатой» подойти к порту, и только 30 сентября в условиях изрядного волнения моря и плохой видимости Дж. Шарп приблизился к Либаве и обнаружил здесь крупную группировку неприятельских кораблей. Это свидетельствовало о подготовке широкомасштабной операции немецкого флота против Рижского залива, на южном побережье которого германская армия уже достигла крупных успехов — ликвидировала приморский плацдарм русских на левом берегу Западной Двины и захватила Ригу. Подобрав на пути в базу шлюпку с двумя едва живыми русскими военнопленными, бежавшими из лагеря в районе Данцига, «Е19» пошла по стопам «девятой» — на подходах к Ганге лодка Дж. Шарпа тоже села на мель и вынуждена были идти в Ревель для постановки в док.

«Е1», 6 октября вышедшая из Ганге на смену «девятнадцатой», утром 8-го обнаружила в либавском порту германский крейсер — это был «Emden» фрегаттен-капитана Э. фон Гагерна — и скопление малых кораблей — миноносцев и вооруженных траулеров. Продолжая наблюдать за неприятельской базой, за час до полудня 10 октября командир английской лодки усмотрел миноносец, который, патрулируя на подходах к порту, внезапно повернул прямо на «Е1». А. Феннер посчитал, что «гунн» обнаружил его субмарину и непременно вызовет на подмогу сторожевые суда. Однако эти опасения оказались напрасными. В половине первого пополудни из Либавы действительно вышла «сторожевая флотилия» фрегаттен-капитана фон Розенберга, однако не для «охоты» за подводной лодкой, а для перехода в район бухты Тага-Лахт по плану операции «Альбион» (захвата Моозундских островов). Пропустив над собой германское соединение, двигавшееся на северо-запад, командир «Е1» пристроился за неприятелем и, понемногу склоняясь к западу, преследовал его до наступления темноты, а на следующий день возвратился к Либаве. А. Феннер не придал большого значения выходу в море германской флотилии, хотя, как справедливо полагает немецкий исследователь, своевременное установление факта развертывания германских морских сил грозило лишить все грандиозное предприятие эффекта внезапности[11]. Увы, 11 октября «Е1» просмотрела выход в море десантного отряда и сил прикрытия. Правда, в этот день англичане заметили германский миноносец, но и этот факт не насторожил командира лодки. На следующий день «первая» возвратилась в базу.

Когда немцы приступили к реализации плана операции «Альбион», в распоряжении командующего Морскими силами Рижского залива вице-адмирала М.К. Бахирева остались лишь две английские лодки — «С27» и «С32», так как «С35» ушла в Ганге для ремонта перископа еще 11 сентября, а последняя русская субмарина из числа бывших в Моонзунде вышла из строя накануне появления неприятельского флота в виду Эзеля[12]. Еще в августе штаб М.К. Бахирева разработал план обороны Рижского залива на случай вторжения неприятельского флота, где, в частности, определялись позиции подводных лодок, которым надлежало последовательно атаковать противника по мере его продвижения от Ирбена до Кувайста. Этот план и послужил основой для развертывания британских субмарин во время событий в Моонзундcком архипелаге.

Условия, в которых подводникам предстояло решать поставленные задачи в Рижском заливе, трудно назвать благоприятными. Многочисленные минные заграждения в сочетании с «малым числом приметных мест для определения» делали плавание здесь весьма опасным. Кроме того, экипажи субмарин, базировавшихся на Рижский залив, не имели возможности элементарно отдохнуть после выхода в море и при проведении межпоходовых ремонтов лодок могли рассчитывать только на свои силы. 13 сентября вице-адмирал М.К. Бахирев ходатайствовал перед комфлотом об отправке в залив стоявшей в Ганге плавбазы «Оланд», которая была «очень нужна в техническом отношении». Через день командующий морскими силами Рижского залива обратился к начальнику подводной дивизии с просьбой «ускорить присылку базы», но все было тщетно.

12 октября, в момент получения известий о высадке немцев в бухте Тага-Лахт, в Ганге находилась «Е1», только вернувшаяся из похода и требующая ремонта двигателя; «Е9» и «С26» выполняли практические торпедные стрельбы неподалеку от базы, а остальные лодки ремонтировались в Ревеле. Тотчас «Е9» и «С26» были отозваны в Ганге и получили приказ идти на юг. «Девятой» предписывалось идти к западному побережью острова Эзель, но уже 16-го штормовая погода заставила Х. Вогана-Джонса вернуться. В среднюю Балтику направились и русские лодки — «Тигр» (старший лейтенант В.В. Соллогуб) и «Вепрь» (старший лейтенант В.Н. Кондрашев), — но к моменту их прибытия в район высадка немцев благополучно завершилась.

«С26» получила приказ спуститься Моонзундом в Рижский залив и присоединиться к двум однотипным субмаринам, состоявшим в распоряжении вице-адмирала М.К. Бахирева и действовавшим, по отзыву последнего, «всегда без отказа». 14 октября «С26» и «С27» выдвинулись на назначенные позиции в Рижском заливе, имея приказ начальника минной дивизии контр-адмирала Г.К. Старка (М.К. Бахирев в это время ушел к Церелю на крейсере «Баян») утром 17-го возвращаться в Кувайст; на случай же занятия последнего немцами командирам субмарин был указан безопасный от мин фарватер в Ирбене.

Поход «С26» под командой лейтенанта Б. Доуни (B.N. Downie) оказался, однако, недолгим. 17 октября, в день боя на рейде Кувайст и отступления русских кораблей из Моонзунда, «англичанка» наблюдала германскую корабельную группу под началом командира III эскадры Флота открытого моря вице-адмирала П. Бенке — линкоры «König» (флаг) и «Kronprinz», крейсера «Kolberg» и «Strassburg», тральщики и прорыватели минных заграждений в сопровождении двух полуфлотилий миноносцев. Вероятно, лодка также была обнаружена германцами  — по крайней мере, с русских кораблей усмотрели «усиленную стрельбу по воде с германских миноносцев». Маневрируя для выхода в позицию залпа, субмарина села на мель, но сумела сняться и 18 октября пришла в Пернов, остававшийся в руках русских войск[13].

Время было дорого — германские войска в любой момент могли продвинуться до Пернова, поэтому для оказания помощи экипажу «двадцать шестой» Ф. Кроми направил туда группу ремонтников. Первые две попытки Б. Доуни вывести лодку в море для прорыва в Ганге потерпели неудачу — новые неисправности заставляли его возвращаться. Кроме того, 6 ноября, во время второго выхода, из-за взрыва паров бензина на лодке вспыхнул пожар. Повреждения оказались настолько серьезными, что 16 ноября Доуни не смог выполнить приказ командира флотилии и занять позицию перед Аренсбургом. Только 11 декабря «С26» оставила Пернов. Лодка, наскоро отремонтированная импровизированными средствами, шла буквально «на честном слове»: топливный насос, например, приводился в действие при помощи самодельного деревянного шкива. Тем не менее субмарина благополучно форсировала Ирбенский пролив и 13-го вернулась в Ганге. Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт), опасавшийся, что возвращение английской лодки из Рижского залива может сорвать начавшиеся переговоры о перемирии с немцами, попытался было воспрепятствовать переходу «С26». Однако уверения Ф. Кроми в том, что лодка воздержится от атак германских кораблей, убедили комитет снять свои возражения.

Накануне аварии «С26», 16 октября, другая британская «малютка» — «С27» — обнаружила между Аренсбургом и Домеснесом линкоры и крейсера вице-адмирала П. Бенке, которые в этот день форсировали Ирбенский пролив и теперь в сопровождении многочисленных миноносцев и тральщиков двигались в направлении Моонзунда, где намеревались «всеми силами атаковать» корабли М.К. Бахирева.

Рассчитывая элементы маневра для занятия позиции залпа, лейтенант Д. Сили недооценил скорость германского соединения и, подняв перископ для окончательного уточнения места цели, обнаружил, что до левого борта неприятельского флагманского дредноута нет и трех сотен метров. В половине пятого пополудни с полутора кабельтовых «С27» выпустила в «König» (командир – капитан цур зее К. Венигер) две торпеды. Ни одна из них в цель не попала (по некоторым данным, одна мина прошла под германских линкором), и, что еще хуже, лодка показалась на поверхности между «König» и его задним мателотом — крейсером «Kolberg» (фрегаттен-капитан К. Франк). Последние огня не открывали, полагая, что усмотренная ими субмарина — германская. Не атаковали лодку и миноносцы охранения. Германским сигнальщикам показалось, что носовая оконечность показавшейся из воды лодки была похожа на немецкую, а здесь вполне могли оказаться «UC57» капитан-лейтенанта Висмана или «UC78» обер-лейтенанта цур зее Куката. Сомнения относительно принадлежности обнаруженной субмарины отпали после того, как с атакованного линкора были замечены ее торпеды. Однако «С27» находилась настолько близко к «König» — в «мертвой зоне» его артиллерии, — что лейтенант Сили смог беспрепятственно уйти на безопасную глубину и перезарядить оба торпедных аппарата.

Британский командир упорно искал возможность повторно атаковать германскую эскадру, и через четверть часа его настойчивость была вознаграждена. Вновь подвсплыв под перископ, Сили обнаружил крупное судно, опознанное им как войсковой транспорт. На самом деле это была плавучая база «Indianola», «матка» 3-го дивизиона тральщиков капитан-лейтенанта Вайдгена, которая замешкалась из-за подъема на борт двух поврежденных «мотор-ботов» и теперь догоняла соединение вице-адмирала Бенке. Самодвижущаяся мина, выпущенная с четырех кабельтовых, поразила цель под дымовую трубу. Из-за затопления машинного отделения и кочегарки плавбаза лишилась хода, и немцам пришлось отбуксировать поврежденное судно в Аренсбург[14]. Четыре германских эсминца упорно преследовали «С27» вплоть до наступления темноты, контратаковали лодку глубинными бомбами, но успеха не имели.

Не без оснований полагая, что выйти из Рижского залива Моонзундом удастся едва ли, командир лодки принял решение прорываться в Ганге через Ирбен. На следующий день английская субмарина благополучно миновала ирбенскую минную позицию, пристроившись за подорванной ею же плавбазой «Indianola», которую вели в Либаву четыре тральщика, попарно ошвартованные к бортам поврежденного судна. 19 октября, по пути дважды обнаружив неприятельские корабли и выдержав весьма свежую погоду (поэтому почти весь путь от Эзеля пришлось проделать под водой), благополучно возвратилась в Ганге.

Около полудня 16 октября эскадру вице-адмирала Бенке наблюдала и «С32», вышедшая в море двумя днями раньше и находившаяся в миле севернее Домеснеса. Слишком большое удаление — порядка пяти миль — не позволило лодке выйти в атаку, а вскоре из-за бомбовой атаки германского аэроплана «тридцать вторая» потеряла контакт с противником. Резонно предположив, что неприятельская эскадра движется в направлении Моонзунда, командир британской субмарины в течение ночи следовал в том же направлении, но германских кораблей более не наблюдал.

Поход «С32» оказался богат событиями: встреча с неприятельским подводным минзагом «UC57» (по некоторым сведениям, германская лодка обстреляла английскую из 88-мм орудия), неудачная попытка сблизиться с немецким крейсером (по всей вероятности, это был «Strassburg» фрегаттен-капитана Г. Квет-Фаслема).

Утром 20 октября лейтенант Сэйтоу, расположившийся южнее острова Абро у протраленного и обвехованного немцами фарватера, с дистанции три кабельтова выпустил две самодвижущихся мины в правый борт сетевого заградителя «Eskimo», возвращавшегося в Моонзунд после постановки противолодочного сетевого заграждения на входе в гавань Аренсбурга. Но командир «С32» вновь промахнулся — обе торпеды прошли за кормой цели. После залпа «тридцать вторая» ушла на 20-метровую глубину и подверглась преследованию и энергичным атакам миноносцев «S176» (брейд-вымпел командира 16-й полуфлотилии капитан-лейтенанта Штовассера) и «V186», сопровождавших заградитель. Из-за близких разрывов глубинных бомб вышел из строя компас, в кормовой части лодки погасло освещение, в рубку начала поступать вода. В 8 часов вечера «англичанка» подошла к острову Руно в центральной части Рижского залива и всплыла в надводное положение. Тщательный осмотр полученных повреждений убедил лейтенанта Сэйтоу в том, что продолжение похода невозможно, как невозможно без компаса и форсирование ирбенской минной позиции. Полагая, что весь Рижский залив и пролив Моонзунд находятся под контролем неприятеля, командир подводной лодки принял решение взорвать свой корабль вблизи материкового побережья, а самому с командой пробираться в Ревель[15]. На следующее утро в проливе Кюнозунд «С32» выскочила на мель. Здесь англичане с удивлением узнали, что Пернов остался в руках русских, однако единственный оказавшийся здесь буксир оказался слабоват, чтобы сдвинуть лодку с места. Субмарину пришлось взорвать, тем более что мористее пролива были усмотрены германские миноносцы[16]. В скором времени англичане смогли демонтировать со взорванной лодки некоторые части и использовать их для срочного ремонта «С26», также оказавшейся в Пернове.

По итогам Моонзундского сражения М.К. Бахирев назвал союзные подводные лодки «самой исправной частью» и с похвалой отозвался об их боевой работе — «все поручения исполнялись ими точно, не только безропотно, но и с полным желанием принести военную пользу»[17]. Dulce laudari a laudato viro[18], притом, что Михаил Коронатович был человеком, который, по свидетельству современника, «не любил «слов»… и признавал только дело»[19]. Действительно, настойчивые атаки английскими лодками кораблей германской эскадры в Рижском заливе держали немцев в постоянном напряжении, в некоторой степени сковали противника и вынудили вице-адмирала П. Бенке выделить часть сил для организации противолодочной обороны — в частности, после атаки заградителя «Eskimo» были организовано противолодочное патрулирование эскадренным миноносцами на южных подходах к Моонзунду.

 

*     *    *

 

После потери русскими Моонзундских островов и Рижского залива исправные «англичанки» «С35», «Е9» и «Е1» вместе с боеспособными русскими субмаринами «Леопард», «Рысь», «Вепрь» и «Гепард» патрулировали у западного побережья Эзеля и Даго. 19 октября, когда появились сведения о якобы готовившемся немцами форсировании Передовой позиции, в устье Финского залива перед фронтом центральной минно-артиллерийской позиции расположились «Е9» и «Вепрь». 13 ноября Центробалт оповестил находившегося в Ганге Ф. Кроми (около этого времени он получил чин кэптена) о том, что впредь русское командование будет воздерживаться от принятия любых решений, касающихся деятельности английских лодок. Это, впрочем, мало что меняло: командир британской флотилии и без того в течение двух последних месяцев распоряжался, по существу, самостоятельно, а после гибели контр-адмирала П.П. Владиславлева управлял не только своими, но и находившимися в Ганге русскими подводными лодками (последними – по согласованию с командованием подводной дивизии Балтфлота, которую теперь возглавлял капитан 2 ранга В.Ф. Дудкин — первый командир «Барса» и начальник 1-го дивизиона подводных лодок). В тот же день в район Стейнорта вышла «Е19» с задачей воспрепятствовать перевозке германских войск с Эзеля в Либаву и 17 ноября безуспешно атаковала двумя торпедами конвой из пяти небольших транспортных судов. «Девятнадцатая», возвратившаяся в базу 18 ноября, стала последней субмариной, выходившей в боевой поход в 1917 году (не считая «С26», которая 11—13 декабря совершила опасный переход в Ганге из Рижского залива). В конце декабря — после того, как РСФСР заключила перемирие с Германией и ее союзниками — флотилия английских подводных лодок перебазировалась в Гельсингфорс.

Приход большевиков к власти и последовавшие вскоре реформы флота и морского ведомства явно не прибавили британским подводникам оптимизма. Стало очевидным, что агонизирующий русский флот более не сможет противостоять неприятелю и борьба на Балтике проиграна. «Все это находится за пределами понимания… Я чувствую себя подавленным и предпочел бы честную игру возне в этом навозе («fighting in this musk»)…», — докладывал Ф. Кроми начальнику разведывательного отдела адмиралтейства контр-адмиралу Реджинальду Холлу.

Переговоры о перемирии, начавшиеся в Брест-Литовске в декабре 1917 года, грозили поставить британцев в безвыходное положение: прорыв в Англию через Балтийскую проливную зону был невозможен из-за угрожающего технического состояния субмарин: все лодки типа «Е» давно выходили все межремонтные сроки (особенно скверно обстояли дела на «Е1»), не отличались надежностью и изношенные механизмы лодок типа «С». Кроме того, германская делегация потребовала у русских задержать в своих портах все союзные корабли[20]. Главной задачей англичан в этих условиях становился срыв сдачи германцам кораблей русского флота — возможность такого «предательства» («treachery») вполне допускалась английским военно-морским руководством. На этот случай командир флотилии разработал план атаки выходящих из Гельсингфорса русских кораблей[21]. Существовала вполне реальная опасность репрессий и со стороны большевиков, однако Ф. Кроми смог добиться от Центробалта гарантий безопасности для бывших товарищей по оружию.

Между тем приближался конец навигации, и Ф. Кроми настойчиво просил адмиралтейство принять решение о дальнейшей судьбе Балтийской подводной флотилии, которая с появлением льда в Финском заливе лишалась возможности всякого маневра и становилась совершенно беззащитной. Контр-адмирал В. Стэнли, сменивший Р. Филлимора на посту британского представителя при российской ставке, полагал, что малые субмарины следует уничтожить, а лодкам типа «Е» стоит попытаться выйти из Балтийского моря, используя шведские терводы, а при невозможности прорыва — интернироваться в Швеции.

Адмиралтейство приняло другое решение. В январе 1918 года из Лондона поступило распоряжение об эвакуации экипажей подводных лодок в Англию, в Гельсингфорсе предписывалось оставить лишь немногочисленную команду подводников для охраны субмарин и недопущения их захвата немцами. Благополучно добравшись до Мурманска по железной дороге, подводники отбыли в Гринок на борту вспомогательного крейсера «Andes». В случае если бы весной русские обнаружили стремление продолжить борьбу с немцами, адмиралтейство предполагало вернуть экипажи на лодки.

Что же касается командира флотилии, то он, несмотря на желание вернуться в Британию и продолжить подводную службу, получил пост морского агента (атташе) в России и погрузился, по собственному выражению кэптена Ф. Кроми, в «дипломатическое болото».

3 апреля лейтенант Б. Доуни, оставшийся на «Памяти Азова» во главе небольшой группы английских моряков (три офицера и 22 матроса), узнал о высадке немецких войск в Финляндии. Той же ночью из Петрограда прибыл Ф. Кроми, и англичане начали подготовку своих кораблей к уничтожению. В лодки заложили по три подрывных заряда, каждый из которых состоял из двух торпедных боевых частей и детонатора, подрываемого в электрическую с помощью часового механизма. Портовое начальство согласилось предоставить в распоряжение британцев ледокол лишь после того, как Б. Доуни пообещал взорвать лодки и баржу с торпедами прямо у причала. 3 апреля 1918 года у Гельсингфорса, на глубоком месте в полутора милях южнее маяка Грохара, были подорваны и затоплены «Е1», «Е9» и «Е19». «Восьмую», которую взорвать в тот день не удалось из-за неисправности в электроцепи, оставили на ночь во льду. На следующее утро ледокол вывел из гавани «С26» и «С35». В тот день англичане уничтожили «Е8» и «С26», а «С35» и баржу из-за прежних проблем по электрической части оставили на завтра. Наконец, 5 апреля, когда германские войска были уже в двадцати милях от Гельсингфорса, закончили свой боевой путь «С27» и «С35″[22]. В одну из этих ночей группа из полутора десятков человек (Ф. Кроми назвал их грабителями — «looters»), приблизилась к пирсу с британскими лодками, однако угроза английского офицера застрелить всякого, кто поднимется на борт его корабля, возымела действие, и Кроми со товарищи довели свое дело до конца. «Наши дела здесь закончены… Я боюсь, что гунны захватят ценную добычу (речь, по-видимому, шла о российских кораблях. – Д.К.), но черта с два они хоть что-нибудь получат от нас», – писал британский морской агент[23].

На этом завершилась балтийская эпопея британских подводных лодок, которые, по замечанию Г.К. Графа, «стали жертвами не врага, а русской разрухи». Лейтенант Б. Доуни и его подчиненные отправились в Петроград, а затем в Мурманск, где погрузились на британский транспорт «Huntsend». Кэптен Ф. Кроми – последний из оставшихся в России английских подводников – стал, по существу, неофициальным британским «послом в Петрограде». Его главной задачей по-прежнему оставалось недопущение захвата немцами кораблей русского Балтфлота.

В апреле Ф. Кроми писал шефу британской морской разведки: «Я полагаю, что флот в Кронштадте находится отнюдь не в безопасности, но об уничтожении его не может быть и речи, если Развозов не возвратится к командованию»[24]. Видимо, Александр Владимирович казался англичанам надежным гарантом того, что германский флот не пополнится русскими дредноутами, а пока британскому морскому агенту приходилось искать другие ходы – вплоть до поиска наемных вредителей. 23 апреля Кроми докладывал Р. Холлу: «У меня есть надежда, хотя и слабая, оплатить несколько тяжелых аварий в Кронштадте». По сведениям британских исследователей К. Добсона и Дж. Миллера, на подобные расходы в распоряжение морского атташе адмиралтейство выделило полтора миллиона фунтов стерлингов, хранившихся в английском посольстве в Петрограде[25].

Выполнение своих нелегких обязанностей деятельный британский морской агент совмещал с помощью нарождающемуся Белому движению: Ф. Кроми, в частности, являлся одним из организаторов известного «заговора Локкарта» и принимал самое активное участие в снабжении деньгами и отправке на Север русских офицеров, изъявивших желание бороться с большевиками с оружием в руках. Английский атташе поддерживал тесный контакт с подпольной антисоветской организацией, созданной в Генморе[26]. Летом 1918 года Ф. Кроми попал под подозрение чекистов, однако не внял увещеваниям Р.Б. Локкарта и вовремя не уехал из России.

31 августа 1918 года – после раскрытия большевиками московского антиправительственного заговора с участием членов полуофициальной британской миссии – кэптен Ф. Кроми погиб в здании английского посольства в Петрограде, пытаясь оказать вооруженное сопротивление прибывшему с обыском отряду чекистов. Вот как описана смерть Ф. Кроми в романе М.А. Алданова «Бегство»:

«…Вестибюль был полон солдат. Они неловко топтались на месте, напуганные роскошью посольства. Штатский человек, распоряжавшийся в вестибюле, что-то грозно говорил швейцару, который, вытянувшись, на него глядел. Здоровенный разведчик (чекист. – Д.К.) в матросской форме, с красным свежим шрамом на лице, упершись руками в бока, радостно смотрел на швейцара. […]

– Товарищи, нижний этаж занят, теперь идем наверх, – взволнованно распорядился Полисенко и направился к лестнице в сопровождении Шенкмана. Солдаты нерешительно тронулись за ними. […]

Вдруг на площадке лестницы откуда-то сбоку появилась высокая фигура. […] Лицо его было бледно. […] Капитан, чуть наклонив голову, странно-пристально смотрел на поднимавшихся людей. Полисенко остановился, встретившись с ним взглядом. Передний солдат попятился назад. Лисон, оставив швейцара, медленно направился к лестнице, как-то подобравшись всем телом и слегка вдвинув голову в плечи. Настала мертвая тишина.

– Кто… такое?.. Что… нужно? – спросил капитан. Он говорил медленно, с трудом подыскивая русские слова, не повышая голоса, очень спокойно и холодно.

– А ты сам кто такое?.. – спросил Лисон.

– Мы имеем мандат на обыск в британском посольстве, – сказал Полисенко. Он тотчас пожалел, что остановился и вступил в объяснения, и направился дальше. Капитан чуть передвинулся на площадке, загораживая дорогу.

– Нет… мандат… в британски посольство, – ледяным голосом произнес он, медленно кивая отрицательно головой. Глаза его были неподвижны и страшны. […] Полисенко снова остановился и, побледнев, оглянулся на товарищей. Солдаты, тяжело дыша, надвигались. Один из них коротким шажком поднялся ступенькой выше. То же самое мгновенно сделали другие.

– Ах, ты с… с..! А ну-ка, пропусти меня, дядя Полисенко, я ему набью морду, – негромко сказал Лисон и, отставив назад локти, наклонив голову набок, двинулся вперед. Капитан, столь же странно-пристально на него глядя, опустил руку в карман и неторопливо вынул револьвер – совершенно так, как если бы доставал из кармана портсигар или спички. […] Полисенко и Шенкман отшатнулись в сторону. Лисон изогнулся и с чудовищной бранью бросился на капитана. В ту же секунду грянул выстрел. Разведчик раскрыл рот, поднял руки, застыл на секунду и тяжело грохнулся назад на ступеньки лестницы, убитый наповал.

– Товарищи! Что же это! – отчаянным голосом вскрикнул комиссар Шенкман. Капитан Кроми повернулся к нему, чуть прищурил глаз, прицелился и выстрелил. Шенкман ахнул, схватился за грудь и упал, обливаясь кровью.

– Товарищи! – дико закричал Полисенко. – Товарищи!..

Передний солдат с перекосившимся лицом бросился вверх по лестнице. За ним тяжело рванулись другие.

[…] В верхнем окне посольства открылось настежь огромное окно. В окне показался человек в черной куртке, за ним другой, третий, – они что-то, видимо, приготовляли. Стало тише. Люди в черных куртках скрылись, затем появились снова, таща что-то тяжелое. Они перекинули ношу через подоконник и отпустили. Что-то мягко стукнулось о стену, слегка закачалось и повисло. Гул ужаса пронесся по толпе. Из окна вниз головой висело мертвое тело, со странно опущенными, точно вывернутыми, руками, привязанное за ноги к чему-то в комнате. Лицо убитого капитана было окровавлено и изуродовано.

Внизу настала тишина. Затем оркестр заиграл «Интернационал».[27]

Впрочем, британский историк М. Уилсон называет эту версию «гламурной легендой» и, ссылаясь на воспоминания свидетельницы – английской медсестры Мэри Бритнеевой, – рисует иную картину последних минут жизни Ф. Кроми:

«В 4 часа пополудни 31 августа Кроми, находившийся вместе с множеством других людей в посольстве, зашел за письмом в канцелярию – боковую комнату напротив верхней площадки лестницы, на которой в лучшие времена посол встречал своих гостей. Пока Кроми отсутствовал, все остальные были взяты на прицел несколькими людьми, ворвавшимися в посольство… Когда Кроми вышел из канцелярии, он не мог видеть разворачивающейся внизу драмы. В это время один из незваных гостей поднимался по лестнице и наверху почти столкнулся с Кроми. Очевидно, они узнали друг друга, и внезапно Кроми, оттолкнув русского, устремился вниз. Русский, оставшийся наверху, достал пистолет и выстрелил в убегающего кэптена. Несколько пуль попали в огромные стеклянные двери и разбили их. Едва спустившись вниз, Кроми, смертельно раненый, упал. Первой к нему подбежала жена одного из офицеров, и Кроми умер у нее на руках».[28]

Благодаря настойчивым хлопотам голландского посланника, британский офицер был похоронен (по неподтвержденным данным – на Смоленском кладбище) с подобающими почестями.

 

*     *    *

 

В числе офицеров, переправленных англичанами в Архангельск, оказался капитан 2 ранга Г.Е. Чаплин, в начале мировой войны плававший на «Е1». Судьба этого человека уникальна. В августе 1918 года Георгий Ермолаевич стал одним из руководителей успешного антисоветского мятежа в Архангельске и первым командующим войсками Северной области. Однако уже через месяц, возглавив антиправительственный переворот, он арестовал и выслал на Соловки эсеровское Северное правительство Н.В. Чайковского. До 1920 года Г.Е. Чаплин воевал против красных на Севере, после чего эмигрировал и поступил на британскую военную службу. В 1944 году он участвовал в Нормандской десантной операции, закончил военную карьеру в должности начальника военного училища и умер в Лондоне в 1950 году.

А.Н. фон Эссен, с ноября 1914 по июль 1916 года плававший на «Е9», служил в штабе подводной дивизии, а в январе 1917 года получил в командование новую лодку «АГ-14» и разделил ее трагическую судьбу – в сентябре того же года «агешка» А. фон Эссена погибла в районе острова Готска-Санде. Тремя месяцами ранее не вернулся из боевого похода на подводной лодке «Львица» свояк Антония Николаевича – старший лейтенант Б.П. Страхов.

Офицер связи «Е1» лейтенант Б.Л. Миллер, которого Ф. Кроми спас от матросского гнева весной 1917 года, эмигрировал в Австралию. Во время Второй мировой войны Борис Людвигович служил в австралийских военно-воздушных силах, получил чин подполковника авиации и в 1944 году, во время визита У. Черчилля в Москву, побывал в СССР в качестве переводчика. Умер Б.Л. Миллер в Австралии в 1965 году.

Годом раньше в эмиграции окончил жизнь и В.С. Макаров. В мае 1917 года Вадим Степанович был командирован в Северо-Американские Соединенные Штаты в составе миссии вице-адмирала А.В. Колчака, в Гражданскую войну воевал против красных на Каме и Иртыше и с 1920 года жил в Америке.

Лейтенант Б.Л. Дандре, состоявший офицером связи на «восьмой» в августе – сентябре 1915 года, служил в Красном Флоте. Борис Львович участвовал в Гражданской войне на Юге, в 20-х годах служил в Морских силах Черного моря и скончался в 1964 году.

Остался в РККФ и лейтенант А.И. Берг, плававший на «Е8» с мая 1916 года по декабрь 1917 года. Аксель Иванович ушёл из жизни в Москве в 1979 году, став инженер-адмиралом, академиком, Героем Социалистического Труда и всемирно известным ученым в области кибернетики, радиолокации и радиосвязи.

 

___________________

ПРИМЕЧАНИЯ

Капитан 1 ранга Д.Ю. КОЗЛОВ